КАИР, 20 мая 1984 года. Любопытную экспедицию готовит группа египетских и французских археологов-подводников. Они намерены поднять со дна Средиземного моря остатки наполеоновского флота, потопленного английской эскадрой в районе залива Абукир (недалеко от египетского города Александрия). В ходе предыдущих экспедиций удалось определить местоположение почти всех затонувших кораблей.
В сражении при Абукире в августе 1798 года английский адмирал Нельсон наголову разгромил армаду Наполеона, обеспечивавшую французское вторжение в Египет. Флагманский корабль французов "Орьян" буквально разнесло взрывом порохового погреба, куда угодило ядро.
Интерес к экспедиции подогревается и тем, что согласно распространенному мнению на борту "Орьяна" находились сокровища ордена иоаннитов, захваченные Наполеоном на острове Мальта, а также три миллиона золотых ливров - жалованье французским войскам в Египте.
Как пишет газета "Аль-Арам", подводные работы обещают быть трудными. Дно залива занесено илом, толщина которого достигает 11 метров. Однако благодаря этому "покрывалу" корабли хорошо сохранились.
- О, вещие звезды! - Березовский торжественно воздел длани. - Я много и часто ошибался, даже, наверное, слишком часто для серьезного ученого, но сколь многое я сумел угадать! Ты только подумай, Люсин! Ведь это я заставил Наполеона Бонапарта охотиться за сокровищами мальтийцев! И вот смотри: чистейшая выдумка обернулась реальностью. Он таки присвоил себе имущество крестоносцев, хоть проку в том было чуть. Как поразительно я это предугадал…
- Историческая логика, - напомнил другу его любимое словосочетание Люсин.
Печально вскрикнув, вдали отстучала колесами электричка.
- И все возвращается на круги своя, - печально откликнулся на ее улетающий зов Березовский. - Описав немыслимую траекторию, тайна вновь вернулась в Александрию.
- На морское дно, - напомнил Люсин. - Вот что важно! Ты действительно очень многое предвосхитил…
Глава тридцать четвертая
Операция "Монсалват"
Авентира VII
Отто Ран с детства увлекался загадками древних цивилизаций. Подобно Шлиману, который, следуя рассыпанным в Илиаде указаниям, обнаружил легендарную Трою, он мечтал найти королевство Грааля. "Сказание о Нибелунгах", "Эдда", романы о рыцарях Круглого Стола сделались его настольными книгами. Подземные галереи и спрятанные в них неведомые святыни снились ему по ночам. Подобные умонастроения вполне отвечали духу времени. Немецкие оккультные группы, и прежде всего влиятельное полузакрытое общество Туле, искавшее арийскую прародину чуть ли не в Северном Ледовитом океане, разработали целую систему "нордической мифологии". Особое значение в ней придавалось гностическим учениям, с их вечным противоборством полярных сил. Коль скоро фюреры быстро набиравшего силу национал-социалистического движения тяготели к мрачному романтизму и яростно пропагандировали расистские бредни, исканиями Рана заинтересовались. Слух о несметных сокровищах Монсепора докатился до Альфреда Розенберга. Автор "Мифа двадцатого века", теоретик и расовый эксперт партии дал псевдоисторическим разработкам Рана нужное идеологическое направление. В "нордической" интерпретации Монсепор приравнивался к бретонскому Монсалвату - горе Спасения, где находился Священный Грааль рыцарей короля Артура. Погромщикам в коричневых рубашках штурмовиков, рвавшимся к власти, безумно хотелось быть похожими на рыцарей. Генрих Гиммлер, лично отбиравший кандидатов в отряды СС, тщился придать своей банде убийц внешний декорум средневекового ордена. Прельстительно рисовался и двойной символизм Грааля - сосуда чистой крови и чаши мистического озарения.
Фантастические построения Рана грядущие сверхчеловеки встретили с просвещенным участием культуртрегеров. Его первая поездка в Монсепор и дилетантски проведенная разведка местности получили широкое отражение в пронацистской прессе.
В 1933 году, уже после поджога рейхстага и захвата власти Гитлером, вышла в свет книга Рана "Крестовый поход против Грааля", полная псевдонаучных спекуляций. Желая польстить Розенбергу, сделавшемуся к тому времени рейхслейтером, новоявленный Шлиман внес в свою первоначальную схему некоторые коррективы, смешав символику Грааля с Ноевым ковчегом. Христианские идеалы были не в фаворе, и версию с божественной кровью пришлось благоразумно обойти.
Новых хозяев интересовала совсем иная кровь. Ноев ковчег - другое дело. Это понравилось. Решено было даже снарядить альпинистскую группу на Арарат.
Пытаясь соблюсти хотя бы видимость научной объективности, Ран попробовал было заикнуться насчет александрийской школы и богомилов, но его тут же направили в нужное русло. Александрия и восточноевропейское славянство решительно не устраивали германскую науку. В нацистской интерпретации Грааль обрел облик эдакой чаши Нибелунгов, нордической святыни, а сами катары были объявлены выходцами из Франконии, почти германцами.
Гремела музыка Вагнера, маршировали "персивали" в черных мундирах, на все лады воспевался культ "чистоты крови". Кровь между тем уже обильно лилась в корзины с опилками, куда падали срубленные на средневековый манер головы лучших сынов Германии. Биологические, географические, исторические и всякие иные спекуляции стали нормой, а оккультизм - хорошим тоном.
В 1937 году "Аненербе" - институт по изучению родового наследия, который патронировал сам рейхсфюрер СС Гиммлер, предоставил профессору Рану стипендию для организации археологических раскопок на Монсепорском холме.
Не желая осложнений с рейхом, где полным ходом шла подготовка к реваншу, правительство Французской Республики без всяких проволочек выдало все необходимые лицензии.
Второе посещение Отто Раном монсепорских лабиринтов увенчалось долгожданным успехом. Пробившись сквозь многометровый завал, рабочие проложили узкий лаз в пещеру, которую сопровождавший немецкого исследователя археолог Кранц сперва принял за погребальную камеру.
Всего насчитали одиннадцать высохших мумий, причем исключительно мужских, лежавших в хаотическом беспорядке и покрытых пушистым налетом вековой слежавшейся пыли.
- Это скорее напоминает поле брани, - радостно улыбнулся Ран, поднимая тяжелый двуручный меч. - Смотрите! Почти нет следов ржавчины.
В мертвенном озарении карбидных фонарей стальное лезвие блеснуло угрюмой чернью.
- Умели делать! - почтительно заметил Кранц, имевший в корпусе СС звание обер-штурмфюрера. - Кажется, тут какое-то клеймо… "INOOMINE", - прочитал он, водя пальцем. - Черт его знает… Может, имя владельца?
Всего было обнаружено семь мечей (один из них оказался сломан), шесть копий и пять кинжалов. В защищенной от доступа воздуха пещере великолепно сохранились не только кольчужные доспехи, но и одежды. Однако стоило кому-то из рабочих неосторожно потянуть за край покрывала, как оно расползлось в руках.
- И обратишься во прах, - прокомментировал Ран. - Это ведь настоящие крестоносцы, доктор Кранц!
- Так точно, господин профессор! Самые доподлинные тамплиеры - духовные наставники доблестных тевтонских рыцарей, наших предков. Обратите внимание на рисунок креста. Хотя краски значительно потускнели, мне кажется, он был пурпурным.
- А не черным? Впрочем, при таком свете не разберешь.
- К сожалению, нам не удастся вынести ткань на дневную поверхность. Рассыпается в пыль, как золото ведьм.
- Снимки! - спохватился Отто Ран. - Пока не поздно, нужно произвести фотосъемку.
Фотограф экспедиции Мансфельд, как и Кранц, прикомандированный от института родового наследия и тоже имевший соответствующий эсэсовский чин, с готовностью выдвинулся на передний план. Затмевая голубоватое ацетиленовое пламя, вспыхнул подожженный магний.
- Вы были правы, господин профессор. - Кранц наклонился над мумией, обряженной в некое подобие монашеской сутаны. - Тут действительно кипела жаркая битва. Посмотрите, как изрублен этот монах! Живого места не осталось… Я почему подумал о погребальной камере? Наших древних герцогов, как вы знаете, частенько отправляли на вечный покой в сопровождении свиты, но этот скромный священнослужитель никак не похож на вождя. Из этого я делаю заключение…
- Он вовсе не монах, доктор Кранц! - нетерпеливо прервал Ран. - Это катар, чистейшей воды катарский Совершенный.
- Прошу прощения, господа. - Фотограф поспешно запечатлел искалеченные останки. - А вон и другой такой же! - обрадовано вскрикнул он, чиркнув машинкой для магния. - Там, у самой стены.
- Да это просто мешок с костями, - заметил Кранц, брезгливо отряхивая руки. - Неужели эти двое смогли противостоять столь превосходящим силам противника?
- Как видите, - пожал плечами Ран, жадно вглядываясь в оскаленный череп, обтянутый коричневым пергаментом кожи. - Хотел бы я знать, какие тайны хранила эта бедная голова, - вздохнул он, поднимаясь с колен.
- Эти двое прекрасно использовали особенности местности, - со знанием дела заметил фотограф Мансфельд. - Видите, какой тут узкий проход?
- Быть может, они прикрывали отступление своих собратьев? - предположил Ран. - Тех самых, которые, если верить документам святейшей инквизиции, унесли накануне последнего штурма золотой ковчег?
- Вы думаете?.. - озабоченно нахмурился Кранц.
- Почти уверен. Обратите внимание хотя бы на этот знак. - Он провел локтем по высеченному в стене пятиугольнику, окруженному комбинацией точек и черточек. - Определенно какой-то шифр.
- И есть надежда его прочитать?
- Не раньше чем удастся свести воедино всю информацию о катарской пиктографии, хаотично рассыпанную по замкам, библиотекам, музеям. Это задача на десятилетия. К сожалению, у нас нет доступа к частным коллекциям и семейным архивам.
- Вам достаточно составить соответствующий список, господин профессор. Уверен, что в Берлине изыщут возможность помочь.
- Как? - Ран саркастически ухмыльнулся. - С большевистской Россией и с той же Чехословакией мы находимся не в лучших отношениях, не правда ли, доктор Кранц?.. Между тем в Гатчине, в Павловске и в родовой усадьбе Роганов под Сыхровом хранятся прелюбопытные вещи.
- Наберитесь терпения, господин профессор. Настанет день и все двери гостеприимно распахнутся для вас… Надеюсь, вы внимательно читали "Мою борьбу"?
- Книга фюрера постоянно находится на моем рабочем столе! - внутренне подобравшись, ответил Ран. Неотвязная боязнь провокаций заставляла его держаться настороже.
- Тогда вы знаете все о дальнейшей судьбе восточных земель. Это наше жизненное пространство.
- Фюрер изложил в своем труде все задачи движения, - присоединился к разговору Мансфельд. - Вырождающаяся латинская раса тоже не избегнет организующего начала. Уверен, господа, что исконно германские земли, в том числе Франкония, Бургундия и Лангедок, будут присоединены к тысячелетнему рейху. Тогда вы сможете беспрепятственно перекопать всю эту гору, господин профессор.
- Хорошо бы! - Ран натянуто рассмеялся. - Во Франции у меня имеются особые интересы. Вы, наверное, знаете про наследников монсепорских видамов, доктор Кранц? Я давно мечтаю ознакомиться с их эпистолярным наследием.
- Вот как? - археолог обратился в слух. - Вам что-нибудь известно об этих людях?
- Пока немногое, но я слышал, что где-то в Нормандии обретается одна весьма примечательная личность, некто Савиньи, выпускник Сорбонны и знаток восточных языков. Если бы удалось разыскать этого господина…
- Откуда вы узнали про Савиньи?! - настороженно осведомился Кранц, отбросив в сторону обломанную рукоятку меча. Разговор приобретал опасный характер: Савиньи был агентом СД и выполнял секретную миссию.
- О, у меня свои источники информации, - самодовольно ухмыльнулся Ран. - Каждый, кто проявляет интерес к наследству катаров, рано или поздно оказывается в моей картотеке. Кстати, этот Савиньи русский, по крайней мере наполовину.
Не исключено, что это были последние слова Отто Рана. После широко разрекламированной поездки по Лангедоку, закончившейся сенсационными находками в пещерах, профессор неожиданно исчез. Из Франции отбыл, а в Германию не вернулся.
Выпущенная перед самым отъездом его вторая книга "Люциферов двор Европы" привлекла всеобщее внимание хотя бы своим заголовком. Возможно, именно это и не понравилось фашистским главарям, усмотревшим здесь прозрачный намек. Однако, скорее всего сам автор допустил неизвестную нам промашку. Во всяком случае, с ним произошло то, что в те годы именовали "странной историей", хотя ничего особенно "странного" в ней не было, скорее, наоборот.
В печати об исчезновении незадачливого вояжера сообщили как-то вскользь. Хоть и прошел слух о том, что автор "Люциферова двора Европы" сидит в концлагере. Немцам, а французам тем паче было не до него, надвигались куда более значительные события.
Уже после войны некто Сен-Лоу, написавший брошюру "Новые катары Монсепора", справился насчет Рана у властей ФРГ и получил любопытный ответ:
- Согласно документации СС Ран покончил жизнь самоубийством, приняв соединение циана.
- Причина? - спросил Сен-Лоу.
- "На политико-мистической почве", - процитировал эсэсовский диагноз чиновник юстиции.
История монсепорских спекуляций в третьем рейхе, однако, с исчезновением Рана не закончилась.
В июне 1943 года, когда, казалось бы, "нибелунгам" следовало думать совсем о других вещах, в Монсегюр прибыла комплексная научная экспедиция, в которую входили известные немецкие историки, этнологи, геологи, специалисты по исследованию пещер.
Под охраной подобострастной вишийской милиции "союзники" разбили палаточный лагерь и приступили к раскопкам. Работы продолжались вплоть до весны 1944 года, когда пришлось спешно уносить ноги. Но в самом рейхе разговоры об "арийском Граале" не утихали вплоть до окончательной развязки. Так, уже в марте 1945 года Розенберг, разъяснив гросс-адмиралу Деницу значение катарских сокровищ для национал-социализма, заикнулся о какой-то секретной экспедиции и просил выделить для этой цели специальную подводную лодку.
Одним словом, ошарашивающая свой шизоидной настырностью возня нацистов продолжалась вплоть до последнего часа, пока Советская Армия не отняла у них самое возможность решать что бы то ни было, пусть даже на бумаге.
Глава тридцать пятая
Тайная сила
Удостоверенный должным образом факт смерти Георгия Мартыновича Солитова привел в действие неторопливый юридический механизм, как бы стоящий своей веками выверенной четкостью над бренностью представителей рода людского.
Вопреки предусмотрительным советам сослуживцев и кое-каким собственным горестным наблюдениям Люсин решил во что бы то ни стало разыскать Аглаю Степановну, с которой виделся последний раз на поминках. Насколько он мог понять, жизнь ее на шатурских болотах не сладилась, и она собиралась перебраться в другое место.
Человека, если он, конечно, не прячет следы, найти не трудно. После нескольких телефонных звонков Владимир Константинович удостоверился, не без легкого удивления, что гражданка Солдатенкова проживает ныне в том самом городке, который чуть было не спутал ему все карты.
Сначала Владимир Константинович собрался поехать туда вместе с Наташей, но в последний момент передумал, побоявшись что-то такое нарушить в их отношениях, где все еще было столь ненадежно и хрупко. Так, в одно прекрасное утро - оно действительно было прекрасным из-за свежевыпавшего снега - он оказался в Волжанске, где московский поезд стоит всего лишь какую-нибудь минуту.
"Случай в Волжанске", как с легкой руки популярного журналиста стала именоваться история со "скорой помощью", наделал немало шума. Виновные - как медики, так и сотрудники местного уголовного розыска - получили кто выговор, кто предупреждение, а кое-кому пришлось и вовсе уйти. Словом, каждому досталось по заслугам, кроме прокурора, который, невзирая на общественный резонанс, а также весьма язвительную аттестацию Гурова, остался, как говорится, при своих. Ему было всего лишь "указано".
Упомянуть об этом заставляет естественное стремление к завершенности. Живущая в сердцах людей почти генетическая убежденность в том, что справедливость обязана восторжествовать, постоянно нуждается в вещественных подкреплениях. И когда для этого появляется подобающий случай, его непозволительно упускать.
Люсина привела в Волжанск чисто человеческая потребность еще раз увидеться с Аглаей Степановной, никоим образом не связанная со служебными надобностями.
Так уж случилось, что ей пришлось поселиться в этом самом городе, таком зеленом и тихом, утопавшем сейчас в первозданных сугробах.
Возле дома, где Аглае Степановне выделили комнатку, рдели гроздья рябины, сочные, пронзительно яркие, опушенные снежком. "Рябина, она оберег, - вспомнились поучения старой ведуньи. - Если посадить у самого порога, ничье зло тебя не коснется, никакая темная сила".
- Вот, значит, где ты теперь живешь? - принужденно улыбнулся Владимир Константинович, озирая ее аскетическую жилплощадь.
Он опустил на белый, больничного вида табурет туго набитые сетки с апельсинами и длинными парниковыми огурцами, затем, найдя на двери подходящий гвоздь, повесил тяжелое кожаное пальто.
- Чего приехал-то? - растроганно заворчала она. - Али делать нечего?
- Вот именно, Степановна, нечего… Кто ж это тебе апартаменты такие выделил барские? - Люсин глянул на высокий лепной потолок, так не соответствовавший сиротской стерильности свеже-побеленных стен.
- Известно: больница.
- Работаешь?
- А то.
- Медсестрой?
- Санитаркой.
- Это при твоем-то опыте? Да будь моя воля, я бы тебя в главврачи определил.
- Эка хватил! - Степановна польщено порозовела и принялась вытирать клеенку на раздвижном столике.
- Ты не хлопочи, мать, я ненадолго.
- Торопишься все. Как же тебя занесло в нашу-то глухомань?
- Самым обыкновенным манером: по железной дороге. Тобой, Степановна, нотариусы интересуются. Когда сможешь приехать?
- Это какие такие нотариусы? - спросила она, недовольно фыркнув, хотя вполне понимала, о чем идет речь.
- С наследством вопрос решать надо, - терпеливо объяснил Люсин. - Мы ведь уже имели с тобой беседу по этому поводу. Или забыла? Теперь самая пора и приспела. Если хочешь, можем вместе поехать.
- Как в тот раз, так и теперь скажу одно: не желаю. - Она обиженно поджала губы. - Не терзай мне душу, Константиныч, не рви. На том и кончим с тобой.
- Как знаешь, мать, - вздохнул Люсин, предвидя такую ее реакцию. - Зарабатываешь-то хоть прилично?
- Дак я чего в санитарки-то пошла? Полное жалованье положили да еще полставки какие-то, да мой пенсион при мне. Чем не жизнь? Мне дак хватает и про черный день остается.