Джон Ди, знаменитый ученый с репутацией чародея и друг английской королевы Елизаветы, получает от нее важное задание. Он должен отправиться в город Гластонбери, в сердце таинственного Авалона, дабы разыскать там одну из самых древних британских реликвий - останки легендарного короля Артура. Молодая королева-реформатор таким образом хочет укрепить свою власть и новую протестантскую веру. Однако доктор Ди недоумевает. Разве не производилась подобная экспедиция еще при жизни отца Елизаветы, короля Генриха VIII? И разве останки Артура не были найдены? Что есть такого в королевском поручении, о чем ему не сообщили? Джон чувствует, что на святой земле Авалона столкнется с чем-то непонятным. И он не ошибается. В Гластонбери его ждет разгадка тайны Круглого стола Артура, причудливым образом переплетенная с заговором против королевы.
Содержание:
-
Фил Рикман - "Кости Авалона" 1
-
Джон Ди - Биографическая справка 1
-
Тайное дело - Предчувствие беды 1
-
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 3
-
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 17
-
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 33
-
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 50
-
ЧАСТЬ ПЯТАЯ 70
-
Заключительное слово - СЕНТЯБРЬ, 1560 81
-
Послесловие автора - БЛАГОДАРНОСТИ 82
-
-
Примечания 83
Фил Рикман
"Кости Авалона"
Джон Ди
Биографическая справка
Родился в 1527 году в Лондоне. Детство его прошло в бурные годы правления короля Генриха VIII, при дворе которого отец Джона состоял в качестве "благородного слуги". Джону исполнилось восемь лет, когда Генрих VIII порвал с Римом. Объявив себя главой англиканской церкви, король методично расхищал богатства монастырей.
В правление сына Генриха, Эдуарда VI, Джон Ди был представлен при дворе. К тому времени он уже снискал славу одного из ведущих в Европе математиков и знатоков астрологии.
Новый король, однако, скончался в возрасте шестнадцати лет, и Джону Ди посчастливилось пережить короткое, но кровавое правление католички Марии Тюдор.
Мария Тюдор умерла в 1558 году, преемница же трона Елизавета всегда поддерживала интерес Джона Ди к знаниям, которым он посвятил жизнь и называл наукой, тогда как другие считали их колдовством.
В обстановке католических заговоров и нарастающего движения за чистоту нравов Джон Ди опасался за свою жизнь не меньше, чем сама королева Елизавета.
Год 1560-й выдался трудным…
Тайное дело
Предчувствие беды
В то утро, пожалуй, только я прикасался к восковой кукле. В узком переулке меня окружали люди, но когда я опустил руку в гроб, все отошли назад.
Был обычный пасмурный день, один из череды серых дней, какие бывают в начале года. Небо висело над городом точно грязное тряпье, а булыжные мостовые местами еще покрывал почерневший снег. В то раннее утро я вышел из дома на Новой Рыбной улице с чувством, будто покидаю свое жилище в последний раз. В домах уже затопили печи, и едкий дым лениво стелился над моей головой. В воздухе переулка слышалось зловоние прокисшего пива и рвоты. И там обитал страх.
- Доктор Ди…
Сквозь кольцо наблюдателей протиснулся вперед человек с коротко стриженными лоснящимися черными волосами. Длинная черная мантия прикрывала черный дублет - дорогой, но без прорезей.
- Вы, наверное, не помните меня, доктор.
Судя по его тонкому голосу, этот человек был моложе, чем казался с виду.
- Хм…
- Я поступил в Кембридж незадолго до вашего отъезда.
Я осторожно провел ногтем большого пальца по желтоватому личику лежащей в гробу куклы. Вспомнишь ли теперь всех, кого знал? Люди появляются в твоей жизни, что-то для тебя значат и потом исчезают. Время, потерянное для науки.
- Колледж большой, - ответил я.
- Кажется, вы тогда преподавали греческий.
Значит, это было в 1547 или 1548 году. С тех пор я не возвращался в Кембридж, хотя и получал несколько предложений снова занять там кафедру. К великому огорчению матери, я каждый раз отклонял предложение. Подняв глаза, я беспомощно покачал головой, ибо, в самом деле, не знал этого человека.
- Уолсингем, - представился он.
Я слышал о нем. Член парламента. Лет на пять младше меня; стало быть, ему еще не исполнилось тридцати. Говорили, что он честолюбив и добивается расположения Сесила . Посыльный Уолсингема постучал в мою дверь около восьми, еще засветло. И я не обрадовался его приходу. Подобные вещи теперь всегда злят меня.
- Вам повезло застать меня дома, мастер Уолсингем. Я собирался оставить Лондон и переехать в дом моей матери в Мортлэйке.
- Надеюсь, не навсегда?
Я взглянул на него с подозрением. Неделю назад скряга, у которого я снимал жилье, поднял плату выше моих возможностей. Наверное, он сделал это из убеждения, будто я состоятельный человек; впрочем, теперь многие считали меня таковым. Однако этот Уолсингем, казалось, был хорошо осведомлен о моем положении. Откуда бы ему знать об этом? И, кроме того, я подозревал, что он, простой член парламента, принял на себя полномочия, на которые не имел никаких прав.
Все же данное дело заинтриговало меня, и я решил потешить немного самоуверенность этого человека.
- Воск? - спросил Уолсингем.
Не боясь запачкать одежду в грязи, он присел на корточки по другую сторону гроба, стоявшего поперек корыта для лошадиного корма. Затем протянул указательный палец к лицу, но, не коснувшись его, отвел палец назад.
- Посмотрим, - ответил я.
Прочь предрассудки. Я опустил обе руки в гроб и поднял завернутый в ткань предмет. Позади меня послышался вздох изумления, когда я склонил голову и принюхался.
- Пчелиный воск.
- То есть его украли из церкви?
- Вероятно. Плавили огнем, чтобы придать форму. Видите отпечаток пальца?
В кусок полотна темно-красного цвета с золотистой каймой была завернута кукла-голыш. Фигурка имела около фута в длину и три дюйма в обхвате. Рваные отверстия вместо глаз, темно-красный разрез вместо рта и нарочито выпяченные груди. На одной из них - грязный отпечаток, оставленный пальцем. Другое кроваво-красное пятнышко застыло бусинкой на прорези между ног.
- Алтарная свеча? - спросил Уолсингем.
- Возможно. Вы обнаружили это?
- Мой писарь. Я живу неподалеку, у реки. Сначала он думал, что это мертворожденный ребенок какой-нибудь монашки. А когда…
- Разве их обычно не выбрасывают в реку, завернутыми в тряпье?
- …когда ему наконец хватило мужества снять крышку, он сразу вернулся. Поднял меня с постели.
Я огляделся: двое коннетаблей, городской надзиратель, пара гулящих девок и какой-то бродяга в начале переулка. Догоравший фонарь коптил небо над входом в захудалый трактир на углу, но ставни домов по обе стороны улицы были наглухо закрыты, из печных труб не валил дым. Должно быть, складские амбары.
- Нашел именно в этом…
- Нет, нет. Эта мерзость стояла прямо на набережной, где на нее мог бы наткнуться любой прохожий. Я велел принести это сюда и послал стражу по соседним домам. Человек, расхаживающий по улицам с гробом в руках, не мог остаться незамеченным.
Я кивнул. Возможно, того человека кто-нибудь видел. Я положил восковое изваяние на прежнее место и приподнял гроб. Он весил довольно мало - должно быть, сосна, покрытая черным дегтем.
- Потом вы вызвали меня, - предположил я. - Могу я узнать, для какой цели?
Уолсингем ответил вопросом на вопрос:
- Доктор Ди, поскольку мы оба знаем, кого представляет эта фигура, как это должно работать?
В тот же миг, сорвавшись с заплетенных косой соломенных волос куклы, в грязную жижу упала маленькая деревянная корона. Я поднял ее. Вырезана старательно, хотя и не очень умело…
- И если ее вылепили из алтарной свечи, - продолжал Уолсингем, - значит ли это, что должно усиливаться ее… действие?
- Мастер Уолсингем, прежде чем мы продолжим…
Он поднял руку, встал, подал знак коннетаблям и всем остальным отойти дальше и направился в сторону дверного проема напротив корыта. Я поднялся и последовал за ним. Подойдя к двери, Уолсингем прислонился спиной к ветхому, начавшему подгнивать косяку. Вероятно, этого человека тянуло в сырость и тень.
Должно быть, то же самое он думал и обо мне.
- Я так понимаю, доктор Ди, что вы у нас главный авторитет в делах, которые мы называем тайными .
С реки донеслись заунывные крики чаек. Уолсингем ждал. Его костлявое лицо стало серьезным, глаза смотрели глубоко исподлобья. Теперь я заволновался. Ни для кого не представляло секрета то, в чем состояла моя служба новой королеве, однако мои услуги не столько приносили мне выгоду, сколько подвергали постоянному риску. Всякий, кому позволено приподнять темный занавес неизвестности, неминуемо привлекает к себе подозрения черни.
Что мог я ответить? Пожал плечами, надеясь, что его интерес сугубо теоретический. Таинственный Уолсингем до сих пор не объяснил мне, какое было дело члену парламента до восковой куклы из детского гроба.
- Полагаю, доктор Ди, что происхождению сего предмета мы можем дать два объяснения.
Мы?
- Во-первых, это своего рода проделка папистов… чтобы посеять страх. Потому гроб и выставили на всеобщее обозрение. - Он кивнул на коннетаблей. - Взгляните на их лица. Они боятся за свои души уже оттого, что находятся вблизи этого ящика.
- А вы не боитесь?
Лишь теперь я с достаточной ясностью вспомнил, что Уолсингемы, состоящие в родстве с Анной Болейн, горячо поддерживали Реформацию и, вероятно, ненавидели идолопоклонство в любых его проявлениях. Теперь стало ясно, почему он с таким презрением назвал уличную девку монашкой.
- Второе объяснение, естественно, приведет нас к самому Сатане.
Сокровенные тайны давно стали предметом моих каждодневных забот. Но я всегда осторожен.
Мне известно одно: лишь немногие из нас наделены талантами ангелов. Кто-то способен предвидеть смерть или читать чужие мысли. Иные обладают даром изменять естественный порядок вещей.
Я все это знаю, однако не думайте, будто я сам наделен хотя бы толикой тех особых талантов. Мой путь - путь схоласта. Моя задача - отыскать и нанести на карту тропы, ведущие к тайнам, что скрыты вокруг нас и в нас самих. И должен сказать, что это совсем не легко, ибо тропы эти всюду поросли тернием и бурьяном и свет кривды вечно влечет нас за собой.
Я и сам много раз шел за светочем лжи, но теперь стал осторожен.
- Нам обоим известно, - сказал я, - что Лондон полон коварного злодейства.
Уолсингем тихо вздохнул.
- О, да. И все же, эта вещь - наделена ли она сатанинской силой?
- Явно только одно: она способна порождать страх и тревогу.
Я взглянул на коннетаблей, шептавшихся между собой. За личиной веселья таился первобытный ужас. Жаль, что я не мог забрать восковую куклу и ящик с собой, чтобы исследовать их более тщательным образом, но проявлять чрезмерный интерес было бы неразумно.
- Видно, что некто потратил немало усилий, - сказал я. - Гроб сделан вполне добротно. Что касается куклы… едва ли это произведение высокого искусства. И тем не менее…
- Что тем не менее?
- Есть одна странность. Кроме отпечатка пальца, ни одной… Обычно подобные изваяния бывают исколоты иглами. Это делают для того, чтобы вызвать боль в голове или в теле человека, которого представляет кукла. Насколько я вижу, тут ничего подобного нет.
- Она лежит в точности как покойник в гробу! Насколько ясно вы…
- Символизирует смерть? Да, несомненно, но какую?
- Предзнаменование? Или предупреждение?
- Дорогая ткань и качество работы предполагают… скажем, известный достаток и серьезность намерений. Грубо вырезанные глаза и рот свидетельствуют скорее о простом презрении, чем о недостатке художественного мастерства исполнителя. И потом, то же самое подчеркивает грязный отпечаток на… м-м… на груди.
Ничего страшного. Пока.
- Об этом, конечно, станет известно, - сказал Уолсингем.
- При дворе?
- Слишком многие уже знают об этом. Готов поклясться, что каждый из этих людей умеет хранить секреты - и все же это выйдет наружу. Памфлеты будут гулять по улицам, возможно, уже на этой неделе.
- Можете рассчитывать на меня, - предложил я, - если понадобится успокоить… если это необходимо.
- Не сомневаюсь в вас, доктор Ди. Скажите-ка лучше, что нам с этим делать? Бросить в огонь?
- Э-э… не стоит. - Я отошел на шаг назад. - Я бы не стал этого делать. Не сейчас. Полагаю, следует, чтобы епископ рассеял… присущую сему изваянию скверну. Если возможно. У вас есть знакомые среди епископов, мастер Уолсингем?
- К вечеру найдутся, если надо.
- Хорошо. Он будет знать, что делать.
Я кивнул и собрался уже уходить, когда Уолсингем вдруг сказал:
- Наверняка есть еще.
- Такие, как эта?
- Не исключаю, что их расставили по всему Лондону. Это как чума. Где нам вас искать?
Этого я не предусмотрел. Во множестве куклы могли бы произвести злотворный эффект.
- Я уезжаю сегодня, как я уже говорил, к матери. Можете связаться со мной через лорда Дадли. Он пошлет человека.
Я решил сослаться на лорда Дадли. Несмотря на то, что в некоторых кругах он пользовался дурной репутацией, его имя пока еще имело солидный вес. Уолсингем склонился над гробом и протянул руку к восковой кукле так близко, что могло показаться, будто вот-вот прикоснется к ней указательным пальцем.
- Что это? Кровь?
Его вопрос подразумевал красное вещество на вырезанных ножом устах куклы. Я тоже размышлял над этим. И еще больше - над красным сгустком между ног изваяния, предпочитая не упоминать об этом, дабы не обмануться в предположении, что этот знак символизирует будущие роды.
- Если это кровь того, кто ее создал, - ответил я, - то, надо полагать, кровь есть воплощение ненависти… к той, кто представлен в образе куклы. Согласно древним воззрениям, кровь служит субстанцией, посредством которой происходит… м-м… материализация духа.
- То есть служит для колдовства?
Я никогда не любил это слово.
- Это вопрос влечения. Неиссякаемого стремления человека к чему-то, существующему… на ином уровне.
- Влечение к демоническому?
- Если королева поставлена Богом…
- Если? Вы сомневаетесь в этом?
Уолсингем сощурил глаза. Вопрос слегка сбил меня с толку.
О боже.
- Нет, нет, - возразил я. - Разумеется, нет. Я хотел сказать, что порча алтарной свечи, вероятно, как вы уже говорили, представляет попытку лишения божественной власти.
- Прервать священную нить монаршего рода?
- Который сам по себе может представляться теперь ослабленным…
- Полом монарха?
Мне было не по душе, что этот человек соображал слишком быстро.
- Это только мое личное…
- Разумеется, - прошипел Уолсингем. - За этим вас и позвали.
Я взглянул на него.
- Кто вы? - спросил я. - Чем вы занимаетесь?
- А на кого, по-вашему, я похож?
- Вы, - ответил я, - похожи на тень.
Он улыбнулся и кивнул мне. Ответ явно удовлетворил его.
Когда меня спрашивают, с чего все началось, я называю им этот случай: первое в моей практике злонамерение - хитроумное злонамерение, - проявленное в отношении королевы.
Вам непременно следует знать, какое сильное впечатление произвело оно на меня. Я полюбил эту женщину и готов ради нее приоткрыть завесу тьмы в поисках разгадки на любой из самых запретных вопросов. И если теперь наступило время раскрывать тайны вселенной, то я склонен думать, что такой возможностью мы обязаны именно этой женщине, проявлявшей терпимость, о которой мы почти перестали мечтать.
И чтобы после всего сказанного не возникло жгучего желания заглянуть в самую глубь божественных помыслов? Не сам ли Господь бросил нам вызов, дабы мы дерзнули осмыслить Его искусство?
Молчание.
Ересь, шепчете вы. Сожгите его.
И ведь так едва не случилось. Несколько лет назад, при другой королеве - возможно, вам что-то уже известно об этом, - я был близок к тому, чтобы стать прахом на пепелище. Воспоминания об этом до сих пор опаляют меня во сне, тлеют в моем сознании. Обвинения были крайне несправедливы, но разве это когда-то имело значение?
И все же я остался среди живых, свет новой зари полыхнул над рекой, и теперь я сижу в гостиной материнского дома да лишь развожу руками - ибо для того, кто наделен прозорливостью, обвинение в ереси значит не больше, чем глазная повязка слепца.
И мне непременно необходимо изложить все, что случилось со мной. Пересказать в подробностях горестное происшествие прежде, чем оно истрется из памяти или моя склонность к точному анализу сделает повествование недоступным для понимания простых людей. Я часто слышу, что мало кто способен разобрать мои записи, перегруженные научными определениями, отягченные диаграммами и тайными символами. Иные называют их не иначе, как трактатами дьявола.
Так что я поведаю эту историю так просто и непосредственно, как подскажет мне память. Вопреки собственному обыкновению, я не стану вдаваться в глубокий анализ по каждому поводу или умалчивать о том, что у меня на душе… о том, кем я был и кем стал теперь.
Но прежде чем я начну, имейте в виду…
…все обладает формой и все подчинено единому порядку вещей. Всеобщей геометрии, изменчивые углы и периоды которой мы заново учимся вычислять посредством математических знаний и наблюдений за звездами, как делали это в древние времена. И есть пары путей: вверх и вниз, вглубь и вовне. Каждый день я пытаюсь наметить их, но знаю, что я лишь наблюдатель.
Беспомощный зритель.
Ибо человек, пусть и наделенный способностями, достойными ангела, все же не ангел.
Я познал это на своем горьком опыте.