- Они считали, что я имею к этому отношение, поскольку знаю вас обоих. И мне пришлось сказать, что я чувствую себя немного оскорбленным, поскольку не вхожу в ваш круг.
Макс не стал комментировать.
- Но они не собираются ничего предпринимать, не так ли?
- Сомневаюсь. Во всяком случае, пока союзник не будет готов покинуть остров.
- А что случится, когда мертвые девушки станут появляться в Александрии?
Эллиот помедлил.
- Я вижу, ты уже провел кое-какие расследования.
- И что же случится?
- Это не в нашей юрисдикции, старина. - Он убедительно спародировал рыжеволосого с его протяжными гласными.
- Кто он такой?
- Знаешь, при других обстоятельствах я бы счел, что вы похожи.
- Господи, Эллиот, ты можешь дать прямой ответ на вопрос?
Эллиот пришел в замешательство.
- Не важно, кто он такой. Что ты хочешь знать? Он часть команды, которая действует за сценой.
- За сценой?
- А ты думаешь, что война - это только бомбы и пули, самолеты и подлодки?
- Да. Я думаю, что если ты сможешь нанести урон врагу больше, чем он тебе, то ты победишь.
Эллиот взвесил его слова.
- Конечно, ты прав. И в то же время ошибаешься. Можно заставить врага бесцельно растрачивать свои силы. Взять битву при Гастингсе. О ней было написано много ерунды. Можешь мне поверить, большинство ее я читал в Вест-Пойнте. Гарольд занимал высоту, и Вильгельму пришлось бы атаковать снизу вверх. Тогда Вильгельм сделал вид, будто отступает. Гарольд оставил высоту. И проиграл. Да, лошади, люди, копья и стрелы помогли решить исход битвы, но Гарольд должен был ее выиграть. Он упустил свое преимущество.
- Спасибо за урок истории.
- Обман - вот причина поражения.
Макс остановился на лестничной площадке.
- Этим ты и занимался?
- Я не стал первым изображать ложное отступление.
- Ты знаешь, что я имею в виду.
- Воспринимай это таким образом: я не летаю на самолетах и не стреляю из пушек.
- И снова я не узнал ничего нового о твоем лицемерии.
В молчании спустившись по лестнице, они прошли мимо долговязого парня, у которого теперь не было досье под мышкой; он спешил в противоположном направлении.
- У вас рубашка выбилась из брюк, - вежливо сообщил он Максу.
- Нет, она в порядке, - парировал Макс.
Эллиот бросил удивленный взгляд ему за спину, когда они продолжили спускаться по каменным ступеням.
- Это что - пароль?
Макс позволил ему и дальше сгорать от неведения.
- Иисусе, в вас, британцах, есть что-то такое, чего я никогда не пойму.
Они вышли из здания под палящую жару; сверху на них глядел циклопический глаз солнца. Эллиот надел солнечные очки - он очень гордился своим поляроидом.
- Слушай, если хочешь поговорить, вечером приходи ко мне.
- Не могу, - сказал Макс. - Я обедаю с Ральфом и компанией в Мдине.
- Ты заказал жаркое Маконохи?
- Я надеюсь, что в сегодняшнем меню будет бифштекс из говядины.
- А как насчет жареной рыбы и бутылки охлажденного "Шассань-Монтраше"?
- "Шассань-Монтраше"?
- Тебе лишь стоит выбрать, в какую сторону смотреть, - ухмыльнулся Эллиот.
Желание выложить правду было непреодолимым искушением. Так же, как стакан-другой белого бургундского.
- Я не могу. Я обещал Ральфу, мы давно не виделись.
- Может, я присоединюсь к вам.
- Уверен, тебя с удовольствием примут.
- Не чувствую энтузиазма.
- Это потому, что я огорчен.
- Я позвоню тебе позже, когда ты будешь свободнее.
- Да, сделай это.
Эллиот пошел через двор, но остановился и повернулся.
- Не позволяй им наваливаться на себя! - крикнул он. - Как говаривал мой дедушка: "В мире гораздо больше лошадиных задниц, чем лошадей".
Первым делом по возвращении в информационный отдел Макс подтянул к себе один из телефонных аппаратов. Покрутив ручку, он попросил оператора соединить его с 90-м военным госпиталем в Мтарфе.
Фредди еще не вернулся. Машина, скорее всего, застряла из-за налета на Та-Куали.
Он положил трубку и стал просматривать бумаги, которые Мария стопками разложила на столе в порядке важности.
Не было никакого смысла даже пробовать разобраться в них. Он был слишком рассеян, его мысли все время возвращались к событиям последних часов, переходя от предательства Айрис к той жестокой критике, которой он подвергся в кабинете вице-губернатора, и к обещанию Эллиота дать ему какие-то ответы.
Лишь спустя некоторое время ему удалось навести порядок в мыслях. Воспоминания о состоявшейся встрече, полной фальшивых нот, - и наконец он понял, в чем дело. Скорее всего, они узнали об интересе Макса к тем смертям от Айрис, но никоим образом не могли знать о наплечном шевроне. И если дело обстояло таким образом, то кто были эти два таинственных человека и что они делали на встрече? От них отчетливо несло военной разведкой - вряд ли такие типы занимаются подобными делами, разве что знали, что на кону стоит гораздо больше, чем пара местных девушек, которые погибли при обстоятельствах, которые могли - или не могли - оказаться подозрительными.
В то же время полковник Гиффорд был неподдельно потрясен, когда увидел наплечный шеврон. Его лицо выдало все, что он думает о печальных последствиях этого открытия.
Так что происходит? Полковник Гиффорд был в полном неведении в то время, как остальные знали гораздо больше, чем показывали? И при чем тут Эллиот? Он в том или другом лагере? Или где-то посередине?
Вопросы продолжали множиться, и только Макс начал думать, что ему стоило бы принять предложение Эллиота к жареной рыбе, бургундскому и откровенному разговору, как вой сирен оповестил, что налет закончен.
Он выбрался на крышу, где выкурил сигарету, наблюдая, как медленно рассеивается под порывами ветра густой покров дыма, висящий над Та-Куали.
Внизу во дворе сердитый отец Билокка старательно пытался выстроить в шеренгу компанию мальчишек, не замечая, что стоило ему повернуться спиной, как они строили рожи и делали оскорбительные жесты.
- Все в порядке, сэр?
Макс не заметил, как к нему присоединился Пембертон.
- Все прекрасно. Просто превосходно. Закурите?
Пембертон взял сигарету, и Макс прикурил ее для него.
- Я слышал, что Розамунда привела в порядок трубы.
- Она в самом деле это сделала. У меня даже имеется собственная ванна, хотя в трубах нет воды.
Розамунда нашла его в какой-то берлоге в Сент-Джулиане, где он жил с Копналлами. Их восемнадцатилетняя дочь Элизабет, бледное и симпатичное создание, склонная неудержимо краснеть, работала в военно-морском шифровальном департаменте в форте Сент-Анджело. Макс считал, что ее возбужденное состояние объясняется тем, что Пембертон жил с ней под одной крышей. Должно быть, та же мысль пришла в голову и Розамунде.
- Как Элизабет?
- Она прекрасная пианистка.
Все это звучало в стиле Джейн Остин: дочь касается клавиш слоновой кости ради симпатичного гостя. У Розамунды явно было что-то на уме, но пока он не мог понять, что именно.
- Я сделал это для еженедельного бюллетеня.
Макс взял лист машинописного текста.
- Быстро справились.
- Да, так получилось.
Он был неподдельно озабочен, когда Макс проглядывал текст.
- Размер подходящий. Я дам вам знать.
Решив заняться чем-то толковым, Макс стал читать, едва только Пембертон исчез за дверью.
Он пробежал текст дважды, желая найти в нем ошибку - что-нибудь, где-нибудь. Интонация была выбрана правильно, уверенная и смелая, но не триумфальная. Пембертон не обыгрывал героизм ребят из Манчестера, что стояли у пушек - это было ясно само по себе, - скорее он представлял молодых артиллеристов шахтерами в угольной шахте, которые медленно, но неудержимо пробивались к победе. Метафора с шахтами была гениальной находкой. В ней были отзвуки и опасности, и тяжелой работы, и коллективного труда, и в ней было воплощено воспоминание о людях, которые ежедневно исчезали с лица земли. Тема позволяла внести и юмористическую нотку. На Мальте не было угольных шахт. Эта деталь ускользнула от внимания итальянцев, которые в начале конфликта гордо объявили, что Королевская авиация уничтожила мальтийские угольные шахты, что вызвало бурное веселье по всему острову.
Пембертон сработал не просто хорошо, а больше чем хорошо. Статья была просто отличной. Но почему же она оставила его равнодушным? Несколько часов назад он сбежал бы вниз, чтобы поздравить автора.
Пембертон заслужил дружеский шлепок по спине и публикацию в бюллетене, но Макс-то знал, для чего все это делается: в массы пошла очередная ложь. Они отнюдь не были одной дружной семьей, стоящей против общего врага. Опыт, пережитый им в доме Кассаров, сделал это совершенно очевидным для него.
Он вспомнил то, что Чарлз Хедли, его бывший босс и учитель, объяснил ему вскоре после его появления в информационном отделе:
- Ты знаешь, что самое главное в нашей работе, старина? Я объясню тебе, это очень просто. Ложь может дважды обежать вокруг света, пока правда едва успеет натянуть сапоги.
Наверное, сейчас в этих словах правды было не больше, чем тогда, но Макс сразу же поймал себя на том, что занят главным вопросом: сила лжи - нечто, чем восхищаются и что лелеют.
Насколько больше гнева обрушили бы на него те скорбящие женщины у Кассаров, знай они всю правду о смерти Кармелы? Он предугадывал ответ: они были бы не так разгневаны.
Благодаря Лилиан он уже достаточно хорошо знал мальтийцев, чтобы утверждать: они проявили к нему уважение за честность. Они с древности были умными людьми.
Они видели, как цивилизации приходили на остров, который был их домом, и исчезали, а они по-прежнему оставались на нем - с их странным юмором, с их примитивным образом жизни и пылающим огнем веры. Может, их хозяева заслуживали чуть больше доверия, чуть больше уважения.
Макс понимал, куда сейчас направится, и знал причину, почему это сделает. Он был оскорблен, унижен и подвергнут угрозе военного суда, даже шантажу. Более чем что-либо другое, его разозлил шантаж. Использовать его дружбу с Лилиан, чтобы заставить подчиниться, было предельно низко.
Чувствуя, что снова готов ощетиниться, он закурил еще одну сигарету и сделал то, чего давно не делал, когда оказывался в затруднительном положении: он задал себе вопрос, какой бы совет дал ему отец.
Солнце стояло в зените, и жар, который волнами шел от цинковой крыши, был почти непереносим, но легкая прохладная дрожь пробежала по спине, когда к нему пришел ответ.
Городок Мтарфа лежал вдоль горного хребта к северу от Мдины, и на фоне неба доминировало строгой архитектуры здание 90-го военного госпиталя. Длинный комплекс палат и вспомогательных помещений включал в себя армейские бараки, где могло разместиться около тысячи коек для больных и раненых.
Симпатичная мальтийская сестричка из добровольческого корпуса наконец нашла Фредди в ожоговом отделении. Проблемой здесь была опасность инфекции, и она попросила Макса подождать снаружи. Нескольких беглых взглядов, которые он успел кинуть сквозь вращающиеся двери, когда сестричка входила и выходила, оказалось более чем достаточно. Часть пациентов были замотаны бинтами так, что походили на неподвижные египетские мумии. Другим смазывали свежие ожоги, промывали глаза или меняли старые повязки. В отделении кипела работа, предметом которой была человеческая плоть, то красная, то почерневшая и запекшаяся. Из-за дверей доносился запах эфира и слышалось болезненное бормотание раненых, одурманенных морфием.
Когда Фредди наконец появился, они вышли на длинную террасу на задах здания. С нее открывался величественный вид на холмы к северу, по ней бродили раненые, ловя последние лучи заходящего солнца, но чувствовалось, что они подавлены после прицельного налета на 39-й госпиталь в Сент-Эндрю.
Им впервые представилась возможность открыто поговорить об этой утренней встрече, и Фредди не стал ходить вокруг и около.
- Я должен снова явиться к ним. Мне не следовало втягивать тебя.
- Они ничего не станут делать, Фредди. Уверен, похоронят эту историю.
- Могу себе представить. Этим они и занимаются.
- И ты счастлив?
Фредди глубоко затянулся сигаретой и выдохнул дым.
- Нет, Макс, - чуть более твердым тоном сказал он. - Меня это не радует. Но что ты хочешь, чтобы я им сказал? Я придерживаюсь указаний своей совести. Первым я пришел к тебе. Это не сработало. - После короткой паузы он продолжил: - Кто-то вмешался, и это не я.
Честное признание. И от него не уйти.
- Это была Айрис.
- Айрис?
- Я никому больше не рассказывал.
- Прости, - сказал Фредди. - Я устал, толком ничего не соображаю, но ради бога, что заставило тебя рассказать Айрис - единственной из всех?
Макс приложил все усилия, чтобы объяснить ход своих мыслей в то время, но логика его аргументов, которые он старался перевести в слова, полностью отказывала.
- Ладно, - сдался он. - Я был наивен.
- Нет, это не те слова, которые первыми приходят в голову. Довериться самой амбициозной девушке в мире? С таким же успехом ты мог дать полосу в "Таймс".
- Может, нам и стоило это сделать.
Звучало достаточно легкомысленно, но это было серьезное заявление, чтобы проверить характер Фредди.
- Слушай, Макс, это грязное дело. Вся эта проклятая история - грязное дело. Знаешь, чем я занимался, когда ты пришел? У меня лежит человек. Я не могу сказать тебе, сколько ему лет, потому что у него нет лица. Хотя я знаю, что он немец, который выпрыгнул с парашютом из горящего "восемьдесят восьмого". Он должен был остаться в самолете и погибнуть вместе с ним. У него нет ни губ, ни ресниц, ни глаз, и от носа ничего не осталось. И все-таки я надеюсь, что мне удастся как-то собрать его. Вот что мы делаем друг для друга. После того как прошло бог знает сколько тысячелетий человеческой эволюции, мы по-прежнему продолжаем все так же относиться друг к другу.
- Это твое оправдание? Что люди плохо относятся друг к другу? Мы говорим об убийстве. И тут на кону совершенно другой принцип.
Фредди бросил сигарету на изразцовый пол и растер ее ногой. А когда он наконец поднял глаза, сказал с легким смущением:
- Они меня сегодня напугали. Угрожали лишить всего, ради чего я работал, всего, что я делаю. И я не знаю, чем еще мне заниматься.
- Ради бога, Фредди, ты молод. Эта война кончится, все придет в норму, и, когда с этим бардаком будет покончено, такие люди не будут больше руководить.
- Ты в самом деле веришь в это?
- Я знаю.
- По-моему, ты недооцениваешь их. Наши карты помечены, и мы с этим ничего не сможем сделать.
"Ты не прав", - подумал Макс.
Он хотел объяснить Фредди, что происходит и как все выглядит, но это не имело смысла. Фредди был разочарован. Они вдвоем всегда отличались от остальных. Ральф и Хьюго были карьерными служаками, которых готовили и тренировали для военных действий. Макс и Фредди были гостями за этим военным столом, компетентные любители, которых призвали в пополнение, когда большой кусок Чехословакии был отрезан, чтобы умиротворить Гитлера. Да, оба они многому научились в офицерском тренировочном корпусе на соответствующих курсах, но этот опыт никому из них не прибавил энтузиазма. Они знали это, потому что как-то вечером, когда рядом не оказалось никого из "настоящих солдат", обсуждали эту проблему, не опасаясь быть подслушанными.
В тринадцать лет Макс был зачислен в Веллингтонский колледж по настоянию мачехи на том основании, что все мужчины из их семьи оказывались здесь, - сомнительный способ убеждения, пусть даже его уговаривали противные дяди и кузены, которых Сильвия привела с собой в их семью. В Британии "Веллингтон" пользовался репутацией самой военизированной из всех школ, и Макс делал все, что было в его силах, чтобы не опорочить эту традицию, - он учился маршировать, стрелять из винтовки и с грязным лицом ползком пробираться средь вересковых зарослей к Бродмуру в день полевых учений.
Неспособность Макса стать командиром Пиктонского взвода послужила для Сильвии еще одним доказательством его полной никчемности. Все мужчины ее семьи, утверждала она, командовали взводами ополченцев. Это было вранье, в чем он убедился после беглого просмотра школьных документов, о чем и счел себя обязанным указать ей во время рождественского обеда, - это был первый публичный вызов ее авторитету и декларация открытых военных действий, если принять в расчет, что речь шла о Сильвии.
Возможно, Макс был несправедлив к ней, но он подозревал, что Сильвия ждет подходящего случая достойно отомстить ему. Семейные связи, которыми она управляла - предположительно, для его же блага, - сначала забросили его в Египет, а потом на Мальту, и хотя она не могла в то время знать, что на маленький остров упадет больше бомб, чем где-либо на планете, он не мог спустить ей это.
Как ни странно, тот факт, что он пережил войну, лишил Сильвию повода испытать удовольствие. И, как бы это ни показалось странно, стоя перед полковником Гиффордом, отказываясь, как безмозглый скот, подчиняться высокомерному военному чину, в котором он видел Сильвию, Макс обнаружил корни той же самой давней враждебности.
Он выбрал свой путь и преисполнился решимости. Конечно, было бы здорово иметь спутника на этом пути, но Фредди не проникся планом, который созрел у него в голове. И сейчас главное было во времени, точнее, в его отсутствии. Союзник готовился уйти в Александрию меньше чем через четыре дня, и тиканье часов отмеряло время.
Оставив эту тему, они перешли в тень и стали говорить о других вещах, например об обеде с Ральфом в офицерском собрании в Мдине. Фредди был свободен до следующего понедельника и попросил прихватить его.
- То есть если это тебя устраивает, - смущенно сказал он.
- Я думаю, что после такого утра мы сможем вынести и Ральфа.
Им досталась и порция Хьюго.
За последние несколько недель он стал постоянным посетителем дворца Шара, тем более что штаб-квартира Королевской артиллерии была перемещена в монастырь Святой Агаты в Рабате после бомбежки Кастили. Рабат и Мдина стояли на хребте щека к щеке, сливаясь друг с другом, и Хьюго стал останавливаться здесь пропустить стаканчик вместе с Ральфом по пути домой в Слиму.
Дворец Шара - огромное здание пятнадцатого века рядом с главными воротами Мдины - было реквизировано авиаторами под офицерское собрание эскадрилий, стоявших в Та-Куали, хотя Ральф воспринимал дворец как свою частную резиденцию.
Ральф, как обычно, вел себя с игривой беззаботностью. Он был высок, с копной песочных волос, которые летом выгорали до полной белизны. Он носил их длиннее, чем позволялось правилами, но те не слишком его занимали. Среди коллекции его пословиц и поговорок имелось высказывание, что "правила созданы для руководства умными и подчинения дураков", - эти строчки он с удовольствием цитировал своему начальству.