– Спасибо, не зря Вас так нахваливал доктор Рэпл!
– О, он всегда меня переоценивает, хотя не скрою, что мне это очень лестно и приятно, – сказал юноша, несколько смутившись, – мистер Рэпл, в отличие от доктора Прайса, очень добрый и отзывчивый человек, хотя едва ли Вы знаете мистера Прайса.
– Ну, отчего же, я знаком с ним.
– Неужели? – удивился юноша.
– Да, мне приходилось сталкиваться с ним по долгу службы.
– А чем Вы занимаетесь?
– Сейчас я работаю над расследованием одного дела, хотя это дело вовсе и не секрет для всего Лондона. Я расследую дело Апостола.
– Ничего себе! – восхитился юноша, подобно маленькому мальчику, слушающему историю о подвигах какого-нибудь героя, но, опомнившись в ту же минуту, он принял спокойный вид и продолжал разговор. – Да, опасная у Вас работа, мистер Болт, а каким же образом судьба свела вас с доктором Прайсом?
– Я приходил к нему за заключением о смерти одной молодой барышни.
– И неужели Вам удалось его получить?
– Отчасти, он дал мне ознакомиться с ним, но не более того.
– В любом случае, упаси вас Бог часто встречаться с доктором Прайсом.
– Почему? – спросил я не без удивления.
– Поверьте, он очень неприятный собеседник. Да и как врач он лечит только две категории людей. Во-первых, очень состоятельных господ и знатных персон. А во-вторых, людей, попавших в городскую тюрьму и подвергнувшихся пыткам или каким-либо процедурам, наносящим вред здоровью.
– Неужели?
– Да, именно так.
– Что ж, тогда я понимаю Ваш совет и опасения.
– Ну что же, мистер Болт, вот и все, Ваша перевязка готова. Я приду навестить Вас через несколько дней и принесу еще мази, хотя думаю, что она не понадобится вам в скором времени, так как вы очень быстро идете на поправку. – После этих слов начинающий доктор скоро уложил вещи в свой чемоданчик, с которым пришел, и, пожелав мне скорейшего выздоровления, вышел из комнаты. Проводив доктора, миссис Мотс вернулась в мою комнату.
– Кстати, – сказала она, – чуть не забыла, мистер Болт, тут вот вам приглашение прислали, – сказав это, она достала из кармана небольшой конверт с видневшимися на нем золотыми буквами, где и было написано "Приглашение".
– От кого оно?
– Я могу открыть? – спросила миссис Мотс, поспешно взглянув на меня.
– Конечно! – после чего она взяла с моего рабочего стола нож, пригодный для подобных целей, и торопливо вскрыла конверт, мучимая, видимо, своим женским любопытством по поводу его содержания. Внутри конверта была вложена белая бумажка, достав которую миссис Мотс стала внимательно всматриваться в подпись.
– Это мисс Ален Рэмон.
– Прекрасно! И что же она пишет?
...
"Дорогой мистер Болт, счастлива пригласить Вас на наш вечер, который состоится 30 октября сего года. Будем искренне рады увидеть Вас в числе гостей.
С глубоким уважением, мисс Ален
".
Дочитав эти строки, миссис Мотс удивленно посмотрела на меня.
– О, мистер Болт, даже сами Рэмоны стали приглашать Вас к себе в гости!
– Да, миссис Мотс, приглашают, – парировал я, пытаясь улечься, не будоража при этом мои раны, – но думаю, что это скорей вызвано рабочими делами, нежели является знаком дружеского расположения.
– Ну, это не столь важно, знаете, сколько людей могли бы Вам позавидовать.
– Возможно, Вы и правы.
– Ну ладно, не буду Вам мешать, мистер Болт, отдыхайте, – сказав это, миссис Мотс взяла полотенце и медный таз, который приносила для доктора, после чего вышла из комнаты.
По правде сказать, я был очень ленив до всяких общественных мероприятий, что вполне могло быть вызвано и моей работой, в связи с которой мне и так приходилось много общаться с разного рода людьми. Но этот вечер я, конечно, не мог пропустить и, признаться честно, не по причине работы и дел, с ней связанных, а потому что душа моя жаждала вновь увидеть мисс Стоун. И только ради нее я был готов пожертвовать временем спокойствия и тишины. С этими мыслями глаза мои начали постепенно закрываться, и вскоре я погрузился в живительный и целебный сон.
На одре болезни я провел еще около недели. Раны с каждым днем затягивались все лучше. Вчера вечером я первый раз поднялся с постели. Какое же это счастье после долгой болезни, когда кажется, что ты уже никогда не встанешь и не будешь так же весел и здоров как прежде, вновь встать и чувствовать в себе свежие силы и получать удовольствие от жизни. Жаль только, что осознаем мы это лишь тогда, когда тело наше начинает чахнуть от какого-либо недуга. Сегодня должен был прийти доктор, думаю, это будет его последний визит, по крайней мере, по поводу моего недуга. Времени теперь было упущено слишком много, так много, что пока я лежал в кровати, залечивая свои раны, земля, казалось, изменила свой ход. В общем, я был полон сил и желания действий. Вдруг в дверь постучали.
– Войдите, – сказал я.
– Добрый день, мистер Болт, – сказал молодой доктор Свон, войдя в комнату.
– О, мистер Рэдклиф! Я как раз вспоминал Вас.
– Надеюсь, хорошими словами? – говорил Свон, как всегда раскладывая на моем столе свои инструменты.
– Я обдумывал, что сегодня, возможно, лечение закончится, так как я чувствую себя более чем превосходно.
– Это очень хорошо. Давайте для начала осмотрим Ваши раны, – доктор снял с меня старые повязки и принялся внимательно осматривать раны.
– Ну как, я прав, мистер Рэдклиф?
– Можете звать меня Свон. Да, думаю, что Вы правы. Могу Вас только поздравить – раны уже почти полностью зарубцевались, скоро Вы о них вообще и думать забудете. Будете вспоминать только глядя на эти швы, видите? – спросил он, показав мне швы.
– Да, ну ничего, швы – это не так страшно, ведь для мужчины шрамы – это только украшения, – сказал я, громко рассмеявшись.
– Это да. Ну что же, мистер Болт, думаю, что Вы более не нуждаетесь ни в моих услугах, ни в этой чудесной мази, – сказал он, собирая свои вещи.
– Спасибо Вам!
– Да что я!? Я ведь только помощник моего учителя доктора Рэпла, вот его и благодарите.
– Свон, у меня к вам будем просьба.
– Ко мне? – удивился Свон.
– Да, и возможно, несколько неожиданная для Вас.
– Ну, я весь внимание, мистер Болт.
– Я, кажется, уже говорил Вам о деле, над которым работаю?
– Да, говорили. Я помню, это дело "Апостола".
– Ну так вот, мне необходима Ваша помощь как врача.
– Врача?
– Дело в том, что я надеюсь, что Вы могли бы мне помочь пролить свет на некоторые обстоятельства дела.
– Какие например?
– Например, на оружие убийства. Вы врач, Вы лучше разбираетесь в ранах.
– Ну, возможно и лучше, – сказал он несколько неуверенно.
– Так я могу обратиться к Вам, когда мне понадобится помощь?
– Ну конечно, обращайтесь.
– Благодарю. А теперь не стану Вас более задерживать. Да и мне не терпится окунуться в события, произошедшие в Лондоне за это время, знаете, с этой болезнью я так много всего упустил.
– Да, мистер Болт, конечно. Только думаю, что последние городские события Вас мало обрадуют.
– Почему?
– На сегодня назначена казнь того человека, о котором Вы рассказывали.
– Джека? – переспросил я немного растерянно.
– Да.
– Когда это должно произойти?
– В полдень на нашей центральной площади, но я не думаю, что Вам стоило бы идти туда.
– Да нет, я пойду, я должен пойти.
– Ну, дело Ваше, но я надеюсь, что на сей раз Вы будете держать себя в руках.
– Да, не волнуйтесь, Вам не придется вновь латать мои раны.
– Ну что же, тогда до свидания, мистер Болт.
– Да, до свидания. Спасибо Вам еще раз и, кстати, возьмите вот эти деньги, – сказав это, я протянул молодому доктору маленький мешочек с золотыми монетами.
– Благодарю! – сказал Свон и, раскланявшись, вышел за дверь. Еще некоторое время были слышны звуки его удаляющихся шагов. Я стоял неподвижно, погруженный в свои мысли и размышления. Известие, которое я услышал, привело меня в тяжелое состояние. Я вообще был человеком достаточно впечатлительным, а тут еще Джек, мой знакомый, мой спаситель, наконец. Да и сама казнь, как можно относиться к этому по-иному? Одна мысль о самом этом действе вызывала у меня сильное органическое неприятие! Стоит только вдуматься: много народу, все смотрят, все тыкают в тебя пальцами и смеются. Желают твоей смерти, зачастую даже не зная причины твоего появления в роли публичной жертвы. Да и какое право человек имеет судить поступки и приговаривать к смерти? Чем он лучше убийцы? Наказывает за преступление, а сам его же и совершает. Разница лишь в бюрократических тонкостях. Собравшись с силами, как физическими, так и душевными, я как всегда взял плащ и вышел из комнаты. Спустившись по лестнице, я встретился с миссис Мотс.
– О! мистер Болт, как Вы себя сегодня чувствуете?
– Спасибо, миссис Мотс. Я чувствую себя полным сил и готовым свернуть любые горы, – сказав это, глубоко втянул ноздрями воздух, немного выпятив грудь, показывая таким образом свою оживленность и бодрость.
– Куда направляетесь?
– Да вот, решил прогуляться, подышать свежим воздухом, да косточки немного размять, а то ведь лежал с неделю.
– Ну и правильно, идите, но я надеюсь, на сей раз Вы не станете впутываться в разного рода неприятности?
– Не волнуйтесь, миссис Мотс, вернусь сам на своих ногах в целости и сохранности, – сказав это, мы оба рассмеялись, и я браво зашагал по направлению к двери.
На улице как всегда было очень оживленно: бегали мальчики, разносившие газеты, ездили повозки, народ сновал туда-сюда. В общем, как я понял, и сто лет спустя этот город останется прежним. Направляясь к площади, я встретил ту молоденькую девушку – Мадлен.
– О, мистер Болт! – сказала она, кокетливо заулыбавшись.
– Здравствуй, Мадлен, что это ты не на работе?
– Какая там работа, мистер Болт! Я иду на центральную площадь, – после этих слов дружественная улыбка плавно сошла с моего лица. – Площадь? – переспросил я. – Зачем?
– Разве Вы не знаете, сегодня на площади казнят опасного преступника. Множество народу придет посмотреть на это.
Резко схватив девушку за плечи, я встряхнул ее сказав:
– Во-первых, он не преступник, во-вторых, тебе не стоит привыкать к любованию такими зрелищами, а в-третьих, Мадлен, что за радость смотреть, как умирает другой человек?!
После этих слов я выпустил девушку из своих крепких рук и, не сказав ей более ни слова, удалился, оставив ее одну, растерянную и несколько негодующую. Да, мне было противно, что даже такая юная душа как Мадлен находит в этом что-то забавное и интересное. Возможно, я немного и переборщил, но в душе я надеялся, что это отрезвит девушку, и она поймет и разделит мою точку зрения, единственно верную по этому поводу.
На подходе к центральной площади было уже не протолкнуться. Народу действительно было много. Я надеялся увидеть Джека, чтобы как-то подбодрить его, а впрочем, какая тут может быть бодрость, зная, что не пройдет и часа, как ты умрешь страшной позорной смертью. Я проталкивался вперед и вперед, стараясь подобраться как можно ближе к месту казни. Дойдя до эшафота, я занял место между ним самим и узким проходом к его ступеням. Народу было столько, что даже в этом проходе места едва хватало для стражников и приговоренных. Пока я стоял, ожидая Джека, мимо меня уже провели троих обреченных. Они шли по этой узкой дорожке, опустив голову, и созерцали лишь грязную размытую дорогу у себя под ногами. Люди кричали им какие-то грубости, осмеивали их, добивая тем еще больше. Я не знаю, что для обреченных было большим наказанием: оказаться на эшафоте с петлей на шее или же пройти мимо неумолимой толпы. Я даже не хотел поворачиваться в сторону этих узаконенных преступлений. Это был настоящий конвейер. Уверен, что большинство из присутствующих здесь людей даже не догадывались, в чем были обвинены эти несчастные. Мое терпение было на пределе, мне казалось, что еще чуть-чуть, и я взорвусь от всей этой обстановки. Но вдруг вдалеке я увидел очертания знакомой мне фигуры. Это был Джек. Как всегда, в своей полосатой растянутой тельняшке, изношенных ботинках и, как всегда, не унывающий. Он один из всех них смотрел вперед, а не в землю, гордо подняв голову, и спокойно шествовал между волнующимся людским морем. Подходя все ближе и ближе к тому месту, где стоял я, он заставлял все сильней и сильней бушевать во мне страсти. Я переминался с ноги на ногу, мял пальцы, внутри возникали сомнения и вопросы. И вот я вижу Джека уже настолько близко, что вполне могу коснуться его рукой.
– Джек! – крикнул я.
Джек быстро повернул голову в мою сторону и, пробегая взглядом по стоящим в этой стороне людям, остановился на мне. Он не был на меня зол, глаза его были по обыкновению спокойные и добрые. На секунду остановившись около меня, он пристально посмотрел мне в глаза, произнеся иронично: "Вот и свиделись". Увидев это, стражник толкнул Джека в спину, сказав: "Давай, ступай вперед, не задерживай процесс". Я чувствовал, будто я что-то теряю, что-то безвозвратное. Словно мелкие песчинки, уходящие сквозь пальцы, которые я не могу удержать даже при самом огромном желании. Не думал, что все это будет именно вот так. Одна короткая фраза и все. Обернувшись вслед Джеку, я увидел ту самую картину, на которую мне так не хотелось смотреть: на эшафоте было сооружено четыре виселицы, на трех из которых висели те трое несчастных, проходивших мимо меня каких-то двадцать минуть назад. Свободной оставалась лишь одна, четвертая, и она была предназначена для Джека.
Джек, гордо и спокойно дойдя до уготованного ему места, встал лицом к толпе в готовности выслушать вынесенный ему приговор. Городской палач подошел к Джеку и, скрестив его руки за спиной, крепко связал их толстой колючей веревкой. Он встал рядом с Джеком, нависая над ним, словно огромная страшная тень. На палаче был большой черный колпак, закрывающий его лицо, а вместе с ним и эмоции исполнителя жестокого приговора. Вдруг неожиданно одинокий, но громкий голос судьи прорезал воздух, заставив тем самым замолчать пустой людской гул:
– Джек Кеббот, ты обвиняешься в государственной измене, воровстве, разбоях, а также расхищении могил и согласно закону, установленному в нашем государстве и утвержденному королевской властью, ты приговариваешься к смертной казни через повешение. После смерти тело твое будет висеть на центральной площади в назидание другим и по истечению трех дней будет выброшено в канаву на окраине, где находят свое пристанище все преступники, не чтившие королевскую власть.
После этих слов в атмосфере повисла секундная пауза.
– Палач, привести приговор в исполнение.
Возведя Джека на небольшой табурет, повидавший на своем веку не одну казнь, палач лихо накинул петлю на его шею. И, проверив ее на крепость, спустился с возвышения вниз, чтобы завершить начатое им кровавое дело. Джек судорожно бегал глазами по лицам толпы, будто ища кого-то. Неожиданно раздалась короткая барабанная дробь и в ту же минуту палач выбил дряхлый табурет из-под ослабевших ног Джека. Еще с минуту тело Джека билось в жестоких конвульсиях предсмертной агонии, но вот, наконец, и все…
Глупая толпа, потерявшая всякий интерес к происходящему, словно кошка к мертвой добыче, начала постепенно расходиться. Болтая, как ни в чем не бывало, о каких-то своих житейских заботах, бытовых трудностях и прочей ерунде. Ни один человек даже не задумался о том, что вот именно сейчас он сам стал свидетелем убийства. Я стоял как вкопанный, смотря на висящее тело старины Джека. Подойти к нему не было никакой возможности, предупредительные блюстители закона оставили двух стражников, чтобы и последняя часть их правосудия не была сорвана.
Тем временем пошел первый легкий снег, он падал, оставляя мокрые следы на коже и одежде, словно небо, плача, хотело очистить грязную землю. Понурый и раздавленный, я поплелся домой, оставляя навсегда за своей спиной и эшафот, и виселицу, и старину Джека.
Между тем сегодня было именно 30 октября – день, когда семейство Рэмонов устраивало то самое торжество, а если выразиться точней, прием, на который я имел честь быть приглашенным. Конечно, в связи с последними событиями моей жизни, у меня не было никакого настроения и расположения к празднованию или веселью, но все же были причины, по которым мое присутствие там было обязательным. В первую очередь, мне, конечно же, хотелось видеть мисс Маргарет, ну а во вторую, это было долгом службы. Посему, собравшись самым тщательным образом, я пожелал миссис Мотс приятного вечера и вышел из дома. Не скажу, что вечер был очень приятным, да и как иначе, ведь уже почти ноябрь – период снега и холодов. Остановив извозчика, я уселся в повозку и направился к дому Рэмонов.
– Мистер, куда едете на сей раз? – спросил меня извозчик.
– Простите, мы что, знакомы?
– Вы меня не помните? Я уже вез Вас как-то, Вы тогда еще на кладбище ехали.
– Простите, я, вероятно, действительно Вас забыл, столько времени прошло.
– Да не так уж и много, – сказал он, рассмеявшись.
– А по мне, так уже целая вечность.
– Так куда направляетесь?
– К Рэмонам, на их вечер.
– Да, говорят, там сегодня много крупных личностей съедется. Вы туда по работе?
– Какая, однако, у Вас отличная память, – сказал я, недовольно усмехнувшись, так как не очень-то мне нравилось, что кучер сует свой нос в это дело. Однако после моей усмешки, выдавшей, по всей видимости, все мое недовольство, остальную часть пути мы проехали в абсолютном молчании.
Добравшись до места назначения, я вылез из повозки и, заплатив извозчику установленную сумму, остановился на секунду, чтобы немного осмотреться. Дом Рэмонов был сегодня притягателен, как никогда. Множество гостей стекалось к этим дверям ради удовольствия и чести здесь присутствовать. Гостиная комната, окна которой как раз выходили на передний двор, уже пестрила множеством дам и кавалеров, тени которых я видел в окне. Каждые несколько минут все новые и новые повозки подъезжали к парадным дверям дома. Судя по доносящимся до моих ушей звукам музыки, веселье было еще лишь в зачаточном состоянии, но вот уже скоро оркестр разразится громкими звуками какого-нибудь вальса или веселого старинного контрданса. Постояв еще некоторое время подле дверей дома, я преодолел уже привычные для меня несколько мраморных ступеней и позвонил в дверь. Дверь открыл уже знакомый мне лакей. Сегодня он был при параде, как никогда. Я поприветствовал его и протянул свое приглашение на вечер.
– Добрый вечер, мистер Болт, – сказал лакей Бэрон, вернув мне обратно проверенное по списку приглашение. – Добро пожаловать! – сказав это, сделал свой любимый жест рукой, как бы показав тем самым, что дорога передо мной открыта, и я могу смело пройти в гостиную.
Зала была полна музыки, света и веселья. Дамы и кавалеры кружились в торжественном вальсе, иные же вели приятные беседы, и все отдавало роскошью и блеском. По правде сказать, мне еще ни разу не доводилось бывать на столь пышных празднествах, да и вообще, я не был привычен до светских раутов в больших городах, поэтому чувствовал себя не много скованно и нерешительно.