Хорошенько отдохнув в объятиях трактирщицы, я поднялся с кровати и принялся одеваться. Рядом на кровати лежала Шери. Она внимательно смотрела на меня, опершись на подушку своим тонким белым локотком, и накручивала на палец другой руки рыжий локон.
– Уходишь? – спросила она меня.
– Да, мне нужно навестить Джека.
– Так значит, это правда, что он был арестован?
– Да, правда.
– Ты вернешься?
– Сегодня нет, но я обязательно зайду к тебе как-нибудь, – сказав это, я хотел было задорно коснуться ее подбородка, но она так резко отдернула голову, что рука моя успела коснуться только ее волос. – Что случилось? – спросил я с удивлением.
– Ничего! – парировала она несколько раздраженно.
– Шери… – начал было я, но голос ее резко оборвал мою речь.
– Когда будете уходить, мистер Болт, не забудьте оставить деньги вон на том столике, – после чего она быстро поднялась с постели и, подойдя к окну, сделала вид, будто она наблюдает что-то крайне интересное и более увлекательное, чем моя персона. Я понял, что лучшее, что я могу сейчас сделать, это уйти молча, так как, по всей видимости, малышка Шери была либо не в духе, либо ее девичьи грезы разбились о ту самую холодность к ней моего сердца.
Я взял со стула свой плащ, отягощенный с некоторых пор Библией, оставил на столике близь окна обычную плату за плотскую любовь и, мельком взглянув на Шери, молча вышел из комнаты. Возможно, это и было несколько жестоко с моей стороны, но я не хотел обманывать ее, оставляя на десерт подобное разочарование, ожидавшее ее в будущем, ведь тогда оно казалось бы ей в сто раз горче и тяжелее, нежели сейчас.
Я сбежал вниз по старой дубовой лестнице, сообщающей скрипом своих половиц о каждом моем шаге, и вышел вон из таверны. Теперь, как и было задумано, я вновь направился в сторону парома, чтобы, перебравшись на ту сторону реки, поговорить с тюремщиком. Сегодня должен был состояться суд над Джеком, а значит, все должно было выясниться. Я твердо решил, что даже если его и не оправдают, я выполню перед ним свой долг и помогу бежать из цепких лап правосудия. Добравшись до переправы и убедившись, что паромщика в лодке нет, я устремился к его дому. Из окна дома опять вырывался луч света, источником которого, по всей видимости, и на сей раз являлась свеча. Подойдя к двери, я постучал. Затем после моей второй и третьей попытки достучаться до паромщика, я толкнул дверь, которая, к моему большому удивлению, оказалась не заперта. Итак, войдя в распахнувшуюся передо мной дверь, я прошел в самый конец комнаты и увидел на кровати спящего паромщика, который был мертвецки пьян.
– Эй! – начал я хлопать паромщика по щекам, – эй, очнись!
В ответ не последовало ровным счетом ничего, кроме какого-то нечленораздельного монолога, относящегося непонятно к кому и по какому поводу. Конечно, добиваться от него пробуждения или тем более переправы было просто бесполезно, да и не так уже безопасно для моей собственной жизни. Поэтому, оставив свои тщетные попытки, я взял со стола фонарь с еще горевшим внутри фитилем и направился к лодке. На улице было уже достаточно темно и малолюдно, чтобы я мог беспрепятственно воспользоваться его лодкой. Поставив фонарь в лодку и отвязав веревку, удерживающую судно у берега, я забрался внутрь и, оттолкнувшись от илистого дна реки, медленно двинулся в путь. Вода была как всегда, спокойная и чистая. Чистая настолько, насколько это позволял крупный город типа Лондона, но, по крайней мере, во тьме, воды ее выглядели действительно прозрачными. Сегодня было немного прохладней, да оно и понятно, ведь на исходе был уже октябрь – месяц опадающих листьев и пронизывающих ветров. Дневной инцидент с Шери был для меня крайне неприятным, и поэтому я все еще обдумывал это событие. Шери была, безусловно, барышней приятной и милой, но мысли мои с каждым днем все более занимала личность мисс Стоун. Не знаю, было бы правильным для меня вернуться в таверну и загладить перед малышкой Шери свою вину, руководствуясь лишь побуждениями плоти?
Тем временем, незаметно для себя самого, я добрался до берега. Выйдя на землю, я закрепил лодку за толстый железный прут, торчащий возле берега и служащий, по всей видимости, для той же цели и паромщику, и многим другим приплывающим к этому угрюмому месту, и направился туда, где вчера встретил тюремщика. Подойдя к той же двери с маленьким окошечком, я постучал. Ставня скрипнула, и через секунду я увидел лицо вчерашнего тюремщика.
– Вы помните меня? Я приходил сюда вчера.
– Помню, помню.
– Вам удалось что-нибудь выяснить?
– Удалось.
– Ну так не тяните! – прикрикнул я, не выдержав накала собственных эмоций.
– Казнят твоего приятеля.
– Что!? – крикнул я, схватившись за оконную решетку.
– Тихо! Не ори ты! Скоро он будет казнен на центральной площади.
– Но за что, в чем его обвиняют?
– О, знаешь, как много прегрешений на совести твоего дружка! – сказал тюремщик, слегка ухмыльнувшись.
– Например?
– Этот моряк промышлял воровством! Только одного этого достаточно, чтобы его казнить. Наша королева не терпит воров, их казнят безапелляционно!
– И это все?
– Нет, отчего же, там еще разбои, грабежи…
– Мне надо его увидеть! – сказал я, прильнув к решетке тяжелой двери, – я заплачу тебе, мне надо поговорить с ним, слышишь!
– Да увидеть-то можно, через пару дней на площади, – сказал тюремщик, сделав попытку пошутить, но, заметив выражение моего лица, по-видимому, не очень дружелюбное, мгновенно прекратил свой смех и, серьезно посмотрев на меня через железные прутья, сказал: – Думаешь, я не понимаю тебя, предатель Ее Величества! Ты хочешь помочь ему бежать!
– А ты значит верноподданный, продающий за пару золотых монет протокол суда!
– Ну, ты попридержи язык! А то я тебе его подрежу! Да еще брошу в соседнюю камеру, как изменщика.
– Ну хорошо, я заплачу больше! Неужели тюремщики стали отказываться от лишних золотых монет!?
– Да не сможешь ты ему ничем помочь!
– Почему?
– Да потому, что через некоторое количество часов он даже до эшафота дойти не сможет.
– Что это значит? – удивился я.
– Да он даже убежать уже не сможет!
– Объяснись!
– Да все просто. Этого твоего приятеля видели на могиле дочери Чарльза Рэмона, местного торговца и богатого человека, а его дочь, между прочим, была убита этим "мессией Божьим", так приятеля твоего признали его подельником! Жаль, второго никто не видел!
– Что?!
– Да, да, это выяснилось сегодня на судебном процессе.
– Этого не может быть.
– Да может, он сам во всем признался.
– Признался… Джек?
– Да, признался, ну, правда, после помощи одного нашего умельца, – сказал он, усмехнувшись в унисон с еще несколькими голосами за дверью.
– Какого еще умельца?
– Да палача, палача, кого же еще? – сказал он, опять громко расхохотавшись с другими тюремщиками, охранявшими вход, а может быть, и выход из этого страшного места.
– Так его пытали?
– Пытали, пытали, так что отбегался твой приятель, – услышав это, я немного отшатнулся от двери, так как подобный ход событий ввел меня в шок.
В голове за пару секунд перелистался весь наш диалог с тюремщиком, затем первая встреча с Джеком и его помощь, неоценимая для меня. Воображение вырисовало совершенно страшную картину, которая, по всей видимости, была ничем иным, как реальностью. Я знал жесткость нашего времени, знал и про пытки, и про казни, знал, но никогда не соприкасался и не сталкивался с этим так близко, как сейчас. Уж не знаю, подействовало ли это на меня в связи с моей чрезмерной впечатлительностью или в связи с прирожденной любовью к правде, но я чувствовал, как кровь вскипала внутри моих жил, разжигая мое сердце и нрав.
Перелистав все эти мысли в голове и услышав еще раздающийся смех тюремщиков, я быстро очнулся от своего состояния и, выхватив мушкет, который, учитывая нынешние времена, был всегда при мне, так же как и небольшой кинжал, подаренный мне моим отцом, ринулся к решетке, чтобы, по крайней мере, отомстить этим обидчикам и наглецам. И дело тут было даже не столько в самом Джеке, сколько в принципиальности данного вопроса. Меня всегда поражали люди, которые, будучи наделены хоть малой каплей власти, позволяли себе принижать чужое достоинство, а то и жизнь. А здесь было просто неприкрытое насмехательство над судьбой Джека, человека, которого они даже не знали, но все же не преминули высказать свое никчемное мнение. Итак, ринувшись, я схватился одной рукой на решетку дверного окна, в то время как ногой принялся неистово быть в дверь, выкрикивая угрозы в адрес обидчиков:
– Эй ты! Пес трусливый, выходи!
– Пошел прочь отсюда!
– Спрятались за дубовые двери городской тюрьмы! Боитесь показать нос за их пределы! – не выдержав, по всей видимости, продолжающих сыпаться угроз и оскорблений в свой адрес, тюремщики отворили дверь и бросились на меня, словно охотничьи псы, натравленные на кабана. Бой был нешуточный.
– Ты несчастный предатель Ее Величества! – выкрикивали тюремщики, нанося тяжелые удары по моему привыкшему уже за долгое время телу. – Я противник таких как ты! – вдруг видя, что тюремщики начинают явно уступать мне в бою, их друзья, или лучше сказать соратники, прибежали на помощь, сделав таким образом бой явно неравным и явно не в мою пользу.
Четверо против одного, к тому же, эти четверо были вооружены до мочек своих ушей. Удары начали обрушиваться на меня со всех сторон. Но, выстрелив в одного из них из своего мушкета, мне удалось несколько уравнять наши шансы, нанеся этому несчастному не смертельную, но все же неприятную рану в область бедра. Вдруг я почувствовал удар чем-то острым, а точней режущим сначала по плечу, а затем в область живота. Белая рубашка мгновенно начала приобретать красно-рубиновый цвет от кровоточащих на теле ран. Выхватив свой кинжал, я воткнул его в шею одного из тюремщиков, его горячая кровь брызнула мне в лицо, омывая меня, словно воды, падающие с небес. Но чувствуя, что силы оставляют меня вместе с кровью, вытекающей из ран, я принял решение отступать.
Сражаясь, как мог, я побежал в направлении того места, где еще пару часов назад привязал свою лодку, на которой добрался сюда с того берега. Я отстреливался на бегу, чтобы хоть как-то унять начавшуюся погоню. Тюремщики действительно были похожи на охотничьих собак, учуявших запах крови своей жертвы и готовых разорвать ее в клочья во что бы то ни стало. Добежав до лодки, я перерезал кинжалом веревку, удерживающую ее возле берега и оттолкнув ее подальше в воду, тяжело перевалился через низкий бортик и притаился, так как звук свистящих пуль все еще пронизывал воздух, пытаясь достать меня.
Я знал, что останавливаться и расслабляться нельзя, так как все это грозило мне, в лучшем случае, гибелью на грязной улице от мушкета или кинжала, а в худшем же, могло обернуться и участью Джека, ожидавшей его в скором времени. Немного оторвавшись от них, я все равно продолжал грести из последних сил и, добравшись наконец до берега, я поспешил прочь от реки. Лодку, одолженную мною у паромщика, я бросил у берега, надеясь, что этот человек простит мне мой поступок по отношению к его имуществу. Хотя возможно, что когда он проснется после столь тяжелого опьянения, он едва ли вспомнит вчерашний мой визит, а вот увидев свою судно отвязанным, да к тому же все в крови, серьезно испугается.
Дорога от пристани до дома не была продолжительной, поэтому я решил не привлекать внимание поисками извозчика и добраться до своего жилища самостоятельно. Кинувшись по переулкам, я бежал вдоль старых домов, принимающих во тьме устрашающий вид. Вдруг я начал ощущать, что дыхание мое стало очень тяжелым и сбивчивым. Сердце стучало так, как будто собиралось выскочить из груди прямо сейчас. В глазах начало постепенно темнеть. Я остановился у какого-то дома, не помня себя, прижавшись спиной к его холодной каменной стене. К горлу подступил комок и через секунду я упал.
Очнулся я дома, в своей постели. Был день, и лучи яркого света пробивались в мою комнату. Я лежал в теплой и чисто убранной постели, это ли не счастье после пережитой мною ночи? Открыв глаза, я увидел около своей постели доктора, осматривающего что-то на свету. Около него стояла мисс Мотс. Раны мои очень ныли и болели, но, судя по ощущениям, они были обработаны и крепко перевязаны сухими бинтами.
– Ну как? – раздался голос мисс Мотс.
– Я думаю, что все очень неплохо, – отвечал доктор, продолжая рассматривать что-то.
– Ох, бедняга, – причитал мисс Мотс, – я же так переживаю за него, как за собственного сына.
– Не волнуйтесь Вы так, я все проверил, и звезды весьма благоволят этому человеку, по крайней мере, пока.
– Доктор, – неожиданно для всех произнес я, после чего доктор и миссис Мотс сразу же обернулись. Миссис Мотс подбежала к моей постели и заботливо приложила ладонь к моему лбу, чтобы осведомится о наличии или отсутствии жара в моем теле.
– Доктор, он очнулся, – сказала она радостно. Доктор сразу же деловито подошел ко мне, взяв за запястье, чтобы посчитать пульс и сделать выводы о моем нынешнем состоянии.
– Ну и напугали же Вы нас, молодой человек, – сказал он, серьезно посмотрев мне в лицо.
– Я и сам, по правде сказать, несколько испугался, например, того, что оставлю миссис Мотс без оплаты на будущий месяц, – сказал я, пытаясь разрядить обстановку.
– Вы помните, что произошло? – спросил меня доктор.
– К сожалению, нет.
– Вас нашла на улице наша булочница, которая шла с утра на работу около 5 часов.
– Да, мне очень повезло.
– Да, Вам действительно повезло.
– Ах, мистер Энтони, Вы же были весь в крови! – всхлипнув, сказала миссис Мотс и промокнула мокрые от слез ресницы ажурным платком.
– Да, вы были сильно избиты и, кроме того, имели несколько ножевых ран.
– А эти раны опасны? – поинтересовался я.
– Нет, не опасны, но очень коварны. Вы потеряли много крови.
– Да, я до сих пор чувствую слабость.
– Вы везунчик, мистер Энтони.
– Везунчик? – усмехнулся я.
– Да, если бы не госпожа фортуна, вы бы сейчас здесь не лежали и уж точно бы не разговаривали.
– Спасибо Вам, доктор, простите, не знаю Вашего имени.
– Я доктор Рэпл.
– Очень рад знакомству, доктор, хотя и при таких обстоятельствах.
– Ну, миссис Мотс, не стану более вас задерживать. А нашему больному нужен сейчас покой и отдых. Слышите, мистер Болт, никаких больше драк и дуэлей, позвольте прежде зажить ранам на вашем теле.
– Ох, доктор, мы Вам так благодарны, – сказала миссис Мотс.
– Это пустяки. Я приготовлю мазь для ран мистера Болта. Ее необходимо будет применять каждые 6 часов.
– Конечно, конечно.
– Дайте ему куриного бульона, он очень хорошо восстанавливает силы.
– Хорошо, доктор, еще раз спасибо, – сказала миссис Мотс, протягивая ему плату за лечение.
– Благодарю.
– Вы придете к нам еще, осмотреть раны?
– Нет, миссис Мотс, я пошлю к вам моего студента. Молодого юношу. Ему можно доверять не менее чем мне, – сказала доктор, улыбнувшись.
– Как скоро его ждать?
– Как только я приготовлю мазь, он сразу же будет у Вас. Объяснит, как ее использовать и как менять повязки. Всего доброго, мистер Болт, – сказал доктор, учтиво кивнув головой.
– Пойдемте, я Вас провожу, – сказала миссис Мотс, отворив дверь.
Через пару дней ко мне пришел тот самый студент доктора Рэпла. Молодой юноша, лет около 20, может быть, 21. Он был невысокого роста с темно-русыми волосами, которые немного пушились от мягкости, и с очень приятным и миловидным лицом. Одет он был весьма скромно, но при этом достаточно чисто и опрятно.
– Мистер Болт? – спросил он меня.
– Да, он самый, – ответил я, пытаясь немного приподняться на постели.
– Очень рад знакомству, мое имя Свон Рэдклиф, я студент доктора Рэпла, – говорил он, дружелюбно улыбаясь.
– Да, мистер Рэпл говорил о Вас.
– Я пришел осмотреть Ваши раны и дать обещанную Вам доктором мазь, – после этих слов он подошел к маленькому столику и принялся выкладывать медицинские принадлежности из своего саквояжа. Через минуту мой стол напоминал больничный столик. На нем лежали бинты, марля, какие-то баночки и специальные лопаточки, предназначавшиеся, видимо, для смешивания или нанесения мазей.
– Мистер Рэпл – великий доктор, – говорил мальчик, восхищаясь, – он большой знаток трав и всяческих снадобий для лечения ран и всякого рода недугов. Это, конечно, не очень научно, с точки зрения нашего века, но весьма действенно. Так что Вам очень повезло, мистер, что Вы попали именно в его руки.
Через минуту в комнату вошла миссис Мотс, она принесла небольшой медный таз, наполненный чистой теплой водой. Поставив его на специально предназначенный для этого табурет, она предложила юноше вымыть руки.
– Пожалуйста, мистер Рэдклиф, прошу.
– О, благодарю, миссис Мотс, – тщательно омыв руки в тазу, он вытер их о свежее полотенце, предложенное миссис Мотс, после чего принялся разматывать мои раны. – И как же Вас угораздило, мистер Болт? – спрашивал он, аккуратно снимая грязные от крови слои прилипшей марли.
– Это всего лишь плоды борьбы с несправедливостью, процветающей в Лондоне.
– Способ опасный.
– К сожалению, иных вариантов на тот момент не было, – сказал я, тяжело вздохнув.
– Не знаю, не стану спорить, но есть разные способы. Вот я, например, борюсь с несправедливостью смерти, и выбрал для этого весьма мирный способ.
– О, мистер Рэдклиф, у меня ведь не столь грандиозные планы. Я пытаюсь бороться всего лишь с несправедливостью человека.
Сняв бинты, молодой врач принялся внимательно осматривать раны, убирая из них все нечистоты.
– Потерпите, – сказал он, продолжая. – Так что же произошло, мистер Болт, с чьей именно несправедливостью Вы решили бороться?
– Это достаточно печальная история. Дело в том, что в скором времени на площади будет казнен невиновный человек! Что может быть более несправедливым?!
На секунду подняв на меня взгляд, он переспросил:
– Казнят? Кого же, позвольте узнать?
– Вряд ли Вы знакомы с этим человеком, это местный моряк, его зовут Джек.
– Он Ваш друг?
– Не совсем, но он мне очень помог в свое время. И кто знает, возможно, в том, что его казнят, есть отчасти и моя вина.
– Удивительно. Вы рассказываете удивительные истории.
– Да, удивительные. Так вот вчера я не стерпел тех насмешек и издевательств, которые сыпались в адрес Джека. Решил проучить обидчиков, результат Вы видите.
– Да, вижу, мистер Болт. Смотрите-ка, – воскликнул молодой доктор, глядя на раны, – ваши раны быстро затягиваются, к тому же, они были не очень глубоки, так что скоро, мистер Болт, вы будете совершенно здоровы. Сейчас я положу вот эту мазь, – сказал он, указывая на содержание маленькой темной баночки, – и ваше выздоровление ускорится в стократ.