В жанре исторического детектива написан роман московского прозаика В. Кожаринова "Завещание барона Врангеля"; в основе повествования - легенда о таинственной смерти императора Александра I и о его воскрешении в образе загадочного старца.
Где спрятаны сокровища сожженной Москвы, вывезенные Наполеоном? Куда исчез золотой крест с колокольни Ивана Великого? Почему за передачу одного лишь письма русскому царю бывший властелин Европы предлагал миллион франков? Ответы на эти вопросы - в историческом, приключенческом романе "Последняя авантюра Бонапарта".
Содержание:
-
Завещание барона Врангеля 1
-
Последняя авантюра Бонапарта 23
-
Примечания 39
Вениамин Кожаринов
Завещание барона Врангеля
Завещание барона Врангеля
…Среди бумаг скоропостижно скончавшегося в 1915 году известного русского искусствоведа Н. Н. Врангеля, брата генерала П. Н. Врангеля, был найден пакет с надписью: "Вскрыть после моей смерти". Николай Николаевич утверждал, что император Александр I не умирал 19 ноября 1825 года, а прожил сверх того почти сорок лет…
Таганрог, 21 ноября 1825 г.
Тело покойного лежало на столе посередине большой залы дома таганрогского градоначальника. Вокруг него суетились фельдшера и доктора, а также офицер из личной охраны умершего императора.
Рейнгольд был на грани нервного истощения. Всю ночь он вываривал на огне камина, в кастрюле, какие-то травы. Сейчас этими травами фельдшера набивали различные полости в государевом теле, ворочая его, как бревно. Мозг, сердце и некоторые другие органы покойного были заранее вынуты, помещены в специальный сосуд из серебра и отнесены на хранение в дворцовый подвал.
Закончив бальзамирование, Рейнгольд в сердцах отбросил скальпель.
- Это немыслимо! - воскликнул он, вытирая рукавом халата пот со лба. - Вся императорская свита находится в пяти минутах ходьбы от дворца, но некому позаботиться о простынях и спирте! Я уж не говорю, что в этом проклятом городе недостает фельдшеров. Похоже, мы бальзамируем простого смертного, а не царя великой империи! Слава богу, никто из великих князей не зрит этого безобразия…
Тем временем статный фельдшер надел на Александра генеральский мундир со звездой и орденами в петлице и вместе с другими фельдшерами перенес покойного на железную кровать, накрытую кисеей.
- Что это, доктор?! - офицер из свиты Императора в ужасе отпрянул от мертвеца. Из-под воротника торчал кусок выпятившейся кожи, похожий на галстук.
- Мертвые сраму не имут, - пробормотал Рейнгольд в усы. - А что вы хотите! - добавил он громко, с вызовом. - В помещении около двадцати градусов выше нуля. Спирту мало… По уставу положено держать покойного в спиртовой ванне трое суток.
- Я понимаю, доктор, но надо же что-то срочно предпринять! Смотрите: лицо государя чернеет…
После краткого совещания было решено доложить о состоянии покойного начальнику Главного штаба Дибичу. Мэквилл тотчас направился к нему с рапортом, но скоро вернулся, объявив, что генерал мертвецки пьян. Тогда Рейнгольд распорядился поставить под тело императора ванну со льдом и открыть настежь окна. Младший медицинский персонал исполнял приказ доктора с излишней поспешностью и испугом. Лишь один фельдшер - тот, что надевал на Александра мундир, - сохранял завидное спокойствие.
Вечером того же дня в казарме Таганрогского полка собрались причастные к базальмированию офицеры, а также кучер императора Илья Байков и некоторые другие казенные чины, исключая самых важных: лейб-медиков Стофрегена и Виллие, генерал-адъютанта Чернышева.
- Господа! - полковой лекарь Васильев наполнил пуншем бокал и тут же залпом осушил его. - Мы все чертовски устали и нуждаемся в отдыхе. Мы тоже люди, господа…
- Вы совершенно правы, капитан, - поддержал Васильева доктор Фармаковский. Он встал, пошатываясь, со скамьи. В одной руке он держал бутылку вина, а другой опирался о плечо того самого фельдшера, который был так хладнокровен при бальзамировании императора и которого доктор взял по случаю из Таганрогского карантина. - Мы, господа, сделали все, что было в наших силах. И если император нынче не тот… Господа понимают, что я имею в виду? Если государь… Впрочем, прочь эти мысли! Смерть императора никому не опровергнуть: мы подписали акт о вскрытии. И что бы потом ни говорили…
Фармаковский не устоял на ногах - повалился на лавку и припал головой к плечу фельдшера.
- Послушайте, сударь… Император действительно не похож на себя…
Между тем внимание господ офицеров обратилось на придворного кучера Илью Байкова:
- Что ни говорите, господа, а кончина государя была предопределена. Его величество это предчувствовал. Как раз перед отъездом его из Петербурга было затмение. Государь сидел в полутемной зале, каменному изваянию подобен. И вот после некоторого затмения светило вновь появилось на небосклоне. Камердинер начал затушивать канделябры, а император возьми да и спроси его: "Зачем ты их затушиваешь?" - "Негоже днем при свечах, ваше величество…" Государь покачал головой: "Скажи лучше, что боишься приметы. Ведь днем со свечами - быть покойнику в доме!"
- Это чушь и мистика, господин Байков! - Фармаковский опять вскочил с лавки, схватил со стола свой бокал и что было силы грохнул его о земляной пол. - Да, мистика! Вы, Байков, с осьмнадцатого года в Белом Орле и потому верите черт знает в какие мерзости. Даже покойный государь не миловал сей слабости… Да что государь… вся Россия верит чудесам и знахарству! То ли еще будет, господа…
Чья-то сильная рука не дала Фармаковскому закончить речь. В следующее мгновение доктор оказался пригвожденным к скамье.
- Это вы?! - изумился Фармаковский, оборачиваясь к фельдшеру. Тот ничуть не смутился, подхватил рыхлое тело доктора в охапку и потащил к выходу из казармы.
- Извините, господа, ему плохо, - пояснил фельдшер офицерам и скрылся со своей ношей в дверном проеме.
Со стороны было невозможно понять: ведет ли фельдшер Фармаковского или тот движется сам по себе. Скорее - первое, потому что доктор то и дело вскидывал непослушную голову и спрашивал:
- Кто вы есть? И зачем вы утащили меня из казармы, так вашу так… Я протестую!
- Помалкивайте уж, коли третьего дня не сумели отличить первого встречного от подлекаря!
- Гм, в самом деле… Но вы находились в полковом лазарете! - Доктор искренне недоумевал, пытаясь лучше разглядеть в кромешной тьме лицо странного субъекта, столь отменно справлявшегося с обязанностями фельдшера при бальзамировании императора.
- На ловца и зверь бежит, - туманно пояснил незнакомец.
- Понимаю: вы хотели лицезреть императора. Поздравляю, вам это удалось, чего не скажешь о прочих. Фь-ю-у… - Фармаковский присвистнул и зашелся истерическим смехом.
- Как понимать ваши слова? - Фельдшер остановился посреди дороги, отстранил от себя доктора, продолжая, однако, держать его за плечи двумя руками.
- А никак! - ответил Фармаковский. - Мертвые мертвы…
Раздосадованный фельдшер схватил доктора за грудки и тряханул что было сил.
- Нет уж, милейший, договаривайте до конца. Или я вышибу из вас всю душу… Ну!
Фармаковский едва устоял на ногах. Глянув на пустынную дорогу, он понял, что помощи ждать неоткуда.
- Я, право, не знаю… не уверен… Мне показалось, что внутренности императора…
- Да говорите же побыстрей!
- Мне показалось, что печень и желчный пузырь были не те…
- Не хотите ли вы сказать, что первоначально, при вскрытии, эти органы были другими? Что к моменту анатомирования их подменили?
- Я не ручаюсь. Последние три ночи я почти не спал.
- Значит ли это, что императора убили?
- Сумасшедший! Что вы такое говорите…
Фельдшер снова схватил доктора за отвороты мундира и притянул к себе.
- Если нет, то зачем было подменять органы на другие? А, может быть, вы бальзамировали вовсе не императора! Разве вы не видели, что лицо его совсем не похоже на государево?
Фармаковский уперся руками в грудь фельдшеру и попытался вырваться на свободу.
- Берегитесь, сударь, вы опасно шутите! Если на то пошло, у нас есть посмертная маска.
- Маску можно снять заранее. Императоры тщеславны даже при смерти! Они не дожидаются последнего часа, чтобы застолбить себе место в пантеоне великих, да и на тот свет стремятся не ахти как… Тело Бонапарта упрятали в осьми гробах. Как тут душе свидеться с Богом? Нет, что ни говорите, а государь нынче совсем не тот…
- Вы ничего не смыслите в лекарских делах! - возмутился Фармаковский, с опаской поглядывая на фельдшера. - По станицам уже прошел слух, будто его величество убит. Если вы один из тех…
- Не пугайте, доктор! Кто хочет быть возле царя, тот всегда рядом со смертью.
В голосе незнакомца Фармаковскому послышался вызов и вместе с тем некая обреченность. Наконец фельдшер слегка оттолкнул доктора от себя.
- Ступайте… И не дай вам бог рассказать кому-либо о нашем разговоре!
Он провожал Фармаковского взглядом до тех пор, покуда тот не скрылся из виду. Затем быстрым шагом направился к ближайшему буераку, где его поджидала заранее оседланная лошадь…
Таганрог, 22 ноября 1825 г.
Начальник Главного штаба генерал-лейтенант Дибич, сопровождавший Александра I в путешествии по Крыму, находился в состоянии глубокого душевного потрясения. Ведь, кажется, совсем недавно здесь, в Таганроге, он и император тайно встречались с Шервудом и Виттом, двумя провокаторами, предавшими декабристов. Вместе они намечали план пресечения заговора… Однако сегодня Дибичу приходилось думать о новом повелителе - наместнике царства Польского великом князе Константине Павловиче. Девятнадцатого числа, сразу после смерти Александра, Дибич послал в Варшаву донесение, назвав в нем цесаревича "его императорским величеством".
После вчерашнего запоя у Дибича болела голова. В эту минуту он ступил тяжелой походкой к буфету, где стояли еще непочатые винные бутылки. Генерал чертыхался и проклинал все на свете: духоту в помещении, задрапированные черным шелком зеркала… Правда, в иное время Дибич наверняка бы посетовал на то, как много их в этом зале: зеркал он не любил. Не любил из-за того, что видел в них отражение своей неприглядной фигуры. Дибич был низок ростом, тучен; крупная голова сидела у него на плечах, как горшок на табуретке.
Будучи от природы интриганом, Дибич загодя размышлял о том, как отнесется новый монарх к его воинственно-антиреспубликанским взглядам. И хотя польский сейм и народ не особенно жаловали русского "вице-короля", женитьба Константина Павловича на полячке не могла пройти бесследно. Дибич считал цесаревича либералом. Либерализм же противоречил намерениям начальника Главного штаба. Он хотел наверстать упущенное время - дать ход репрессиям против инакомыслящих офицеров, чего не успел сделать покойный государь. Не успел или не пожелал? Сейчас Дибич предпочитал не размышлять об этом. Ему, любившему во всем и везде идти напролом, оставалось лишь сожалеть, что Александр излишне медлил там, где надо было действовать, действовать и действовать. Так в 1814 году Дибич встал на сторону Карла Толя и Петра Волконского, требовавших от Александра продолжать поход на Париж, в противовес осторожной политике Кутузова, который незадолго до смерти сетовал на усталость русских солдат.
В пятом часу утра, когда Дибич наконец задремал, его разбудил статский советник доктор хирургии Рейнгольд, занимавшийся вместе с придворным лекарем Мэквиллом и другими докторами бальзамированием Александра. Мундир на докторе был распахнут, манжеты сорочки болтались ниже кистей… От волнения голос Рейнгольда заплетался:
- Ваше превосходительство, простите за столь ранний визит…
- Что там у вас? - Дибич нехотя поднялся с постели.
- Ваше превосходительство, около получаса тому назад я послал доктора Доббернда в дворцовый погреб за льдом… Его там нет!
- Кого нет? - не понял Дибич и схватился рукой за гудевший от похмелья лоб.
- Вместе со льдом, в шкафу, находился серебряный сосуд, в котором лежали внутренности покойного государя. Ваше превосходительство, они исчезли! Вместе с сосудом…
Кажется, Дибич протрезвел окончательно. Неожиданно проворно для своего тучного тела он подскочил к Рейнгольду и прошипел:
- Болван… Вас следует расстрелять! - Дибич по обыкновению быстро свирепел. Часто несоответственно ситуации. На этот раз, однако, дело было слишком скандальным.
- Кто из посторонних находился во дворце во время бальзамирования? - спросил далее Дибич, на глазах остывая от гнева.
- Никого, ваше превосходительство. Кроме разве что фельдшера, коего привел с собой доктор Фармаковский… Сие диктовалось острой необходимостью, ваше превосходительство, - добавил Рейнгольд в оправдание Фармаковского.
- Кому и зачем мог понадобиться этот сосуд? - спросил Дибич мрачным тоном, тяжело ступая босыми ногами по комнате.
- Ума не приложу, ваше превосходительство! Мозг, сердце… другие органы покойного были нами исследованы и по сему случаю составлен акт. Если злоумышленник украл сосуд, то он явно больной!
- Кабы так… - обронил Дибич и взял с туалетного столика остатки недопитого ночью вина. Выпив, поставил рюмку на прежнее место дном кверху. - Уж лучше бы душевнобольной! Если же кража совершена человеком нормальным, то какая-нибудь пакость вслед за сим поступком произойдет непременно. И обязательно с политическим уклоном! А посему надо срочно предпринять меры к поимке негодяя! - Дибич сделал отмашку рукой, показывая Рейнгольду, что он может идти.
К полудню следующего дня все лица, так или иначе причастные к бальзамированию императора, были допрошены, Приметы дерзкого фельдшера разослали по станицам и казачьим разъездам. Через три дня злоумышленника поймали на пути из Ростова в Новочеркасск. Он был возвращен в Таганрог, но для пущей секретности помещен не в тюрьму, а в отдельную комнату городского карантина. На все вопросы о похищенном сосуде арестант лишь непонимающе пожимал плечами.
Дибич приказал усилить охрану дома градоначальника, Для дежурств по городу были мобилизованы все свободные от неотложных дел генералы, штабные офицеры и унтера Донского войска. Потом было решено, что безопаснее содержать забальзамированное тело императора в городском соборе, куда его и перенесли под небывало большим конвоем.
На этом, однако, неприятности не кончились. Не прошло и суток, как арестованный фельдшер бежал. Осатаневший от злости Дибич поклялся предать Фармаковского суду, но в тот же час ему доложили, что странным образом исчезнувший сосуд вдруг нашелся, Дибич почел за лучшее не ломать себе голову над этой чертовщиной, тем более что из Тульчина от Шервуда пришло сообщение о решительных намерениях заговорщиков из Южного общества. Скрепя сердце Дибич решил отложить принятие радикальных мер против фрондирующих офицеров до своего возвращения в Петербург, ибо первоочередной его задачей было сопровождать тело усопшего монарха в столицу.
Санкт-Петербург, 28 июля 1826 г.
Прогуливаясь по Невскому, придворный егерь Иванов дошел до каменного моста через Фонтанку и здесь был остановлен нищи, протягивающим руку для подаяния. Вид странного бродяги поразил Иванова: несчастный мало походил на тех уличных попрошаек, что в этот час облепили ограды церквей и подворотни богаделен. Скорее из любопытства, чем из сострадания, Иванов бросил в ноги нищему копейку и, перекинув трость с руки на руку, сделал шаг вперед…
- Ваше благородие, не уходите! Имею до вас дело государевой важности.
Иванов с удивлением выслушал мелодичную речь оборванца.
- Дело, говоришь? Тогда к чему сей камуфляж… - С брезгливой миной на лице егерь дотронулся концом трости до лохмотьев юродствующего мужика.
- Береженого бог бережет, - потупил взор попрошайка.
С колокольни Воскресения ударили к обедне. Егерь перекрестился. В голове его подобно молнии промелькнула цепь умозаключений, замкнувшаяся на начальнике III отделения собственной его императорского величества канцелярии… Десять лет назад Иванов повстречался с Бенкендорфом впервые. В то время генерал принял под свое начало 2-ю драгунскую дивизию, в которой Иванов по праву считался лучшим наездником. Увидев лошадь нового командира на параде, Иванов набрался смелости и сказал, что она подведет… Бенкендорф не принял совета во внимание, за что и был наказан: конь пал в самый неподходящий момент, едва не придавив собой седока. С тех пор Бенкендорф не упускал Иванова из виду. Недавно он рекомендовал его в государевы егеря.
Вместе с окончанием колокольного звона к Иванову пришло осознание момента:
- Изволь объясниться, кто ты и откуда? - спросил егерь, поняв, что перед ним стоит отнюдь не нищий.
- Издалека… - уклончиво ответил попрошайка, боязливо оглянувшись по сторонам. - Кабы камердинер Федоров был нынче в Петербурге, то не искал бы я встречи с вами.
Услышав имя лакея покойного императора, Иванов не стал медлить. Взмахом руки он остановил пролетку, что-то сказал накоротке кучеру и взгромоздился на сиденье рядом с нищим…
На набережной Карповки, у неказистой с виду харчевни лошади встали. Расплатившись с возницей, егерь приказал нищему следовать за собой. Миновав задымленный куревом зал, они вошли в полутемную комнатенку.
- Изволь!.. - Иванов показал нищему на свободный стул. Сам сел напротив, на лавку, положив ногу на ногу и держа трость и шляпу на коленях.
Лицо нищего разительно переменилось: стало красивым и гордым. Ноздри его нервно трепетали, а глаза настороженно и в то же время смело смотрели на егеря.
"Орел!" - подумал про себя Иванов, заранее предвкушая многообещающую интригу. - Ну-с, зачем я тебе надобен? - спросил он нищего равнодушным тоном.
Нищий разогнул согбенный стан, выпрямил плечи - стал вдруг похож на тех молодцеватых наездников, которых Иванову приходилось видывать в казачьих сотнях атамана Платова. Из-под крутых надбровий на егеря уставились все еще настороженные, но уже с примесью насмешливости глаза.
- Я уже сказывал, что имею дело к царю.
- Разве? - искренне удивился егерь. - Помнится, ты говорил, что разыскиваешь меня! А коли нужен тебе государь, то на это существуют известные правила.
Нищий смутился.
- Оно, конечно, так, но в моем деле без посредника не обойтись. А вы близки к императору. У меня к нему секретное письмо.
- От кого? - стараясь казаться беспристрастным, спросил Иванов.
- Роль моя двояка… Записка хотя и составлена мной лично, но принадлежит казакам сорока куреней. Показания чрезвычайной важности! Что касаемо вас… я уже говорил: случай помешал мне свидеться с камердинером. Я слышал: вы честнейший человек. Так говорили ваши бывшие однополчане.