- Откровенно говоря, я тоже не верю в силы султана. Но и не вижу, как можно остановить его от самоубийственного шага. Махмуд не желает понять, что если Россия одолеет турок, то Николай получит преимущества на Балканах, и проливы станут свободны для выхода русских кораблей в Средиземное море, чего они лишены до сих пор. Вы согласны со мной? - спросил Каннинг, заметив, что доктор глубоко задумался.
- Сэр, я полностью на вашей стороне! Более того, мне пришла на ум интереснейшая идея. Я чувствую себя вновь на коне. Кажется, сэр, мы упустили из виду одну женщину. А женщина может сделать то, чего не под силу целой армии! Особенно если это императрица…
Что-то вроде румянца появилось на бледных щеках Каннинга.
- Я вас понял, Фрэнсис. Но так ли уж велика ее власть, чтобы внушить сыну нечто против его убеждений?
- Вы забыли, сэр, о тайне, перед которой не устоят никакие бастионы! К тому же есть еще одно обстоятельство, в котором был замешан наш общий друг…
- Мы рискуем потерять одного из важнейших агентов в России! - Каннинг не фарисействовал. С годами он научился ценить преданных ему людей.
Уилсон потупил взор и надул губы, полагая, очевидно, что судьба отдельной личности ни в коей мере несопоставима с судьбой отечества.
- Не обижайтесь, старина! - умиротворенным тоном сказал министр. - Вы и впрямь в форме. Не так-уж много среди моих друзей людей, которые не держали бы нос по ветру. Я согласен с вашим предложением. Посмотрим, прав ли был великий Шекспир, когда говорил: "Ведь в женщине любовь и страх равны… Где много страха, много и любви".
Царское Село, 20 ноября 1826 г.
После неожиданной аудиенции у императрицы Мэквилл послал срочную депешу в Лондон. Он ждал ответа, еще не зная, что Уилсон решил запустить его в более опасную игру, чем та, в которой доктор принял участие год назад.
Между тем полковник Прозоров готовился к отъезду в Таганрог. Алексей Дмитриевич не любил поспешать в серьезных делах, но на этот раз он изменил своей привычке. Прозоров понимал, что каждый день промедления чреват упущенными возможностями, ибо не исключал, что сведения о его миссии могут выйти из недр Главного штаба.
Покамест у полковника сложилось мнение, что казачий есаул стал случайным свидетелем подмены сосуда, однако он не исключал мистификации со стороны Анцимирисова, хотя она была для него равнозначна самоубийству. Непонятным оставался для Прозорова и факт доносительства. Что это? Отчаянный поступок или тайный ход гениального игрока?
Перед тем как покинуть Петербург, полковник внимательнейшим образом изучил документы о "Вояже их Императорских Величеств в Таганрог". Дело это было еще не закончено, и кое-какие бумаги продолжали поступать в канцелярию Главного штаба. Неожиданно для себя Прозоров открыл в них много такого, о чем вовсе не подозревал.
На пути из столицы в Таганрог полковника сопровождал один из правительственных курьеров, возивший в прошлом году почту для Александра I из Петербурга в Крым. Поручик Годефруа был веселым малым двадцати с небольшим лет от роду. Он прекрасно стрелял с обеих рук, фехтовал как заправский дуэлянт и мог без риска для жизни выпрыгнуть из кареты на полном ходу.
…В тот час, когда крытая бричка, в которой сидели Прозоров и Годефруа, миновала петербургскую заставу, в Царском Селе произошло событие, определившее дальнейшую судьбу опального есаула.
Несмотря на появление нежданного свидетеля "таганрогской интриги", Мария Федоровна продолжала верить, что все фигуры на ее стороне. Может быть, подсознательно, но с тех пор, как Николай встал на престол, Мария Федоровна стала относиться к нему со все большим предубеждением. В его основе было очевидное понимание того, что Николай не считал нужным прислушиваться к мнению матери, как это бывало с Александром. Ни для кого при дворе не являлось секретом, что Мария Федоровна болезненно властолюбива. Может быть, это было своеобразной компенсацией за отца, Фридриха-Евгения? Отпрыск древнего прусского рода, он так и не занял при жизни подобающего ему положения. Лишь под старость ему был присвоен титул герцога Вюртембергского…
У каждого из нас есть тайна, которую мы унесем нераскрытой в могилу. Что касается некоторых счастливчиков, избавленных от столь тяжелой ноши, то, бесспорно, они заслужили райскую жизнь на небесах. Вместе с тем они никогда не испытают чувства раскаяния, которое одно и может по-настоящему облагородить душу. В этом смысле Марии Федоровне было в чем каяться. Жизнь императрицы неуклонно близилась к концу, и с каждым последующим днем ее все больше снедала мысль: знает ли Николай о греховной связи между нею и Уилсоном?
После смерти Александра Мария Федоровна редко наведывалась в Петербург, предпочитая столице загородные дворцы. Это обстоятельство не могло обмануть Николая. Он знал, что мать в курсе всех дворцовых интриг, в курсе того, что творится за стенами Сената и Госсовета, в кружках столичной аристократии. Это раздражало его тем более, что из Варшавы столь же пристально за ним наблюдал Константин… Как ни ряди, а выходило, что "вице-король" Польши "подарил" брату престол.
С такими мыслями Николай вошел в покои императрицы. В комнате пахло настоями лекарственных трав, какими-то благовонными жидкостями, которыми прислуга только что опрыскала шелковые занавеси на окнах императорской спальни.
Николай нагнул голову, приветствуя мать еще с порога, и тут же увидел свое отражение в огромном - от пола до потолка - зеркале: черные голенища высоких сапог, мощные ляжки, обтянутые белыми рейтузами, мундир, распираемый сильной грудью…
Николай приблизился к высокой деревянной кровати, неловко согнулся в поясе, придерживая левой рукой палаш, поцеловал мать в дряблую щеку и присел на краешек стоящего подле стула.
- Вы нездоровы? - Он сочувственно посмотрел в глаза императрице.
Мария Федоровна выглядела не столько больной, сколько уставшей - от непомерных душевных тягот, переживаемых ею в течение последнего года.
- Пустяки, - она высвободила из-под пухового одеяла старческую руку, усыпанную пигментными пятнами.
Николай вдруг задумался о бренности всего сущего на земле… Он очнулся, когда Мария Федоровна заканчивала фразу:
- …и мои нервы. Вокруг смерти Саши все еще столько сплетен, пересудов! Вы, верно, слышали о таковых? - императрица хотела показать себя наивной простушкой.
- Мне порядком надоели россказни о "таганрогских приключениях"! Год как брата нет, а существует тьма охотников вызволить его дух с того света. Ужели я не милостив к врагам престола! - с пафосом воскликнул Николай и стукнул ножнами об пол. - Можно ли огульно прощать всех и вся! Невежды полагают, что монарх чересчур строг к бунтовщикам… Другие, напротив, взывают к отмщению. И те и другие считают, что ради "высших интересов" можно нарушить закон. Для попрания устоев империи бунтовщики пошли на крайние меры… Они создали законоуложение, по которому всю нашу семью, включая младенцев, ожидала гильотина!
- Да, это ужасно! - Императрица тяжело вздохнула и покачала головой. - Тем более немыслимы эти слухи… Сказывают, что какой-то казак досаждает вам небылицами о Саше. Вы не хотели тревожить меня но пустякам? - схитрила Мария Федоровна.
- Сей человек в крепости, идет следствие, - сухо ответил Николай.
- Не подумайте, право, что мне интересен какой-то бродяга! Однако не произрастет ли из его доноса зловредный плод?
- Сейчас многие страдают избытком воображения, - Николай не хотел углубляться в суть дела, но Мария Федоровна ухватилась за последнюю фразу:
- Так ли уж это безобидно? Не подумайте, что я хочу наказать безвинного… но не увлечет ли казака воображение в еще более нелепые стихии? Стоит, право, показать его докторам!
Николая тяготил этот разговор. Он искал случая покинуть покои матери. Услышав про докторов, поспешно согласился:
- Хорошо! Я отдам приказание коменданту крепости…
- Уж коли вы решили последовать моему совету, то было бы полезно включить в состав комиссии Мэквилла. У него отличная репутация по нервам. В прошлом месяце он излечил меня от сильнейшей меланхолии.
Императрица нервно комкала край пододеяльника. Ее блеклые, но все еще волевые глаза выжидательно смотрели на сына.
Николай встал, слегка наклонил голову и отрывисто бросил:
- Быть по-вашему!
Таганрог, 25 ноября 1826 г.
До Бахмута путники ехали без каких-либо приключений. Прозоров выбрал тот же маршрут, каким в прошлом году путешествовала на юг императорская чета.
Годефруа оказался развеселым малым. Он болтал почти без умолку, и это было единственным развлечением для обоих офицеров в столь дальней дороге.
…В Бахмуте Прозоров и Годефруа простояли около трех часов. Когда наконец лошади были готовы и оставалось только сесть в карету, над головой полковника просвистела пуля… В тот же миг поручик повалил Прозорова на землю, накрыв его своим телом. Вслед за тем раздался второй выстрел. Послышался звон разбитого стекла: пуля попала в окно кареты. Лошади взбрыкнули, рванулись вперед, но опытный возница осадил их и поставил карету так, чтобы она заслонила наших героев от повторного покушения. Однако новых выстрелов не последовало.
Оправившись от первого шока, Прозоров поднялся с земли, отряхнул пыль с мундира и молча пожал поручику руку.
- Едем! - скомандовал полковник, и карета помчала в сторону Таганрога, а за ближайшим холмом все еще клубился дым от ружейного выстрела.
Совершив героический поступок, Годефруа был тем не менее явно смущен:
- Господин полковник, я обошелся с вами неловко…
- Будет вам, поручик! Теперь я знаю, что вы умеете не только рассказывать смешные анекдоты. Как думаете: это был случайный выстрел?
- Господин полковник, я приставлен к вам отнюдь не для развлечений! Этого покушения следовало ожидать.
- Хм, значит, вам приказано не спускать с меня глаз?
- Господин полковник, вы поняли меня не в том смысле. Моя цель - уберечь вас от всяческих покушений.
- Ого! - рассмеялся Прозоров. - С каких это пор моя жизнь стала чего-то стоить? В двенадцатом году за нее не давали и ломаного гроша. Вы, поручик, делаете блестящую карьеру!
- Вы преувеличиваете, господин полковник… Меткий глаз и твердая рука - вот все, чем я могу похвастать.
- Прибавьте сюда вашу порядочность. Если вы действительно никому не служите корыстно, пожалуй, я сделаю вам одно предложение…
- Клянусь честью, господин полковник!.. Я не держу против вас тайного умысла. Мне приказано одно: стеречь вашу жизнь.
- Кто же так позаботился о моей голове?
- Государь…
- Он говорил с вами лично?
- Нет, сей приказ передан мне командиром правительственных курьеров.
"Однако! - подумал Прозоров, вспоминая встречу с Николаем. - Император хочет знать "всю правду". Но потерпит ли его величество живых свидетелей, коли правда эта будет не та, каковую создал он своим воображением?"
В Таганроге "гости из Петербурга" остановились в расположении Атаманского казачьего полка, чему способствовала бумага, подписанная лично Дибичем. Начальник Главного штаба обязывал оказывать его полномочным представителям всяческое содействие.
Таганрогский градоначальник поначалу выказал неудовольствие вторжением в его апартаменты столичного полковника. Впрочем, вызвано это было не принципиальными соображениями, а обычной завистью провинциального служаки: Прозоров был не бог весть какого звания, но общался с высшими армейскими чинами, а может быть, и с самим императором. Все же градоначальник согласился на тщательный осмотр своего дворца.
Первым делом Прозоров решил допросить Фармаковского. Годефруа доставил доктора в точно назначенное время:
- Господин полковник, их благородие противились вашему приказу, но я очень настаивал… - Поручик широко осклабился, и Прозоров понял, что имел в виду Годефруа.
- Ничего, я думаю, доктор изменит отношение к личному посланнику императора, когда вспомнит, что за глупость он совершил, взяв с собой во дворец лжефельдшера!
Фармаковский был вне себя от страха.
- Я уже давал пояснения по сему предмету… - пролепетал он едва слышно.
- Те показания не в счет! И не пугайтесь, как мальчишка. От вас требуется сущий пустяк. В Петербурге доктор Доббернд сказал мне, что вы хорошо ориентируетесь в подвалах дворца…
Спустя полчаса Фармаковский повел столичных офицеров по лабиринту подземных помещений дома градоначальника. Возле одной из кладовых Фармаковский остановился.
- Это здесь, - он показал рукой на овальную дверь.
В полутемном помещении было почти пусто. Слева стоял большой шкаф из красного дерева, а справа, прислоненный к стене, портрет покойного императора.
- М-да… - обронил Прозоров, увидев картину. - Ну, и где же находился сосуд?
- В шкафу, господин полковник, - пояснил Фармаковский и открыл створки стоячего ящика. Внутри его были две пустые полки.
- Гм, но ведь шкаф был заперт на замок!
- Господин полковник, вы путаете… Шкаф не имел замка. Мы то и дело ходили сюда за льдом.
- Хорошо! Ступайте наверх и обстоятельно изложите на бумаге все, что вы только что мне сказали.
- Это - рапорт? - Фармаковский испугался, что вслед за написанием показаний последует его арест.
- Нет. Изложите, как обыкновенную записку. Скажем, другу.
Когда Фармаковский ушел, Прозоров еще раз внимательно осмотрел шкаф.
- Вот ведь какая незадача, поручик… Если Фармаковский и Доббернд вкупе с Анцимирисовым не врут, то наше путешествие на этом не закончится. Ступайте за мной!
Полковник продолжил исследовать подвал, внимательно осматривая каждое помещение.
- Знаете, поручик, я сделал ошибку, не попросив есаула набросать мне план подземелья.
- Господин полковник, проще было взять его с собой!
- Это исключено! "Дело" Анцимирисова идет своим чередом… Скажите, Годефруа, вам не случалось вместо комнаты жены попадать спросонья, скажем, в библиотеку?
- Господин полковник, у меня нет жены. Но вот с моим отцом однажды произошло нечто подобное. Как-то раз на учениях в департаменте Канталь - это было на закате Директории - мой папа познакомился с хорошенькой вдовушкой. Каково же было его удивление, когда, проснувшись с сигналом трубы, он увидел подле себя не вдовушку, а… ее дочь!
- Уж не эта ли девица - ваша матушка? - язвительно спросил полковник.
- Нет, нет! Моя мама строгого права.
- Сочувствую вашему отцу… Смотрите! Здесь - еще одна дверь… Она заперта. Поручик, ступайте к дворецкому и возьмите у него ключи.
Годефруа исполнил приказ Прозорова. Открыв наружный замок, полковник обнаружил в кладовой точно такой же шкаф, как и там, где, по словам Фармаковского, находился сосуд с внутренностями Александра. Шкаф был заперт. Полковник внимательно осмотрел пространство между его створками, провел пальцем по краям, где находился замок. Вслед за тем он вынул из ножен саблю, вставил в прорезь и нажал на нее. Дверцы распахнулись.
"Ну что ж, есаул, в одном вы меня убедили", - подумал про себя Прозоров, осматривая пустое чрево шкафа. - С вашим папашей, Годефруа, все ясно. Он получил то, чего хотел, ибо, судя по всему, дочь вдовы была не более целомудренна, чем ее мать. Что касается нашего дела… Этот шкаф усложняет мою миссию. Вы, конечно, безбожник, как и ваш любвеобильный отец. Стало быть, не верите в привидения. Тогда скажите: каким путем некто проник из зала, где происходило вскрытие императора, в подвал, коли попасть сюда можно только с улицы? Дело в том, поручик, что подмена сосуда произошла между семью и восемью часами пополудни. Именно столько времени сосуд с внутренностями императора находился в подвале в ожидании комиссии, составившей заключение о смерти. Даю вам сутки на размышление! Если наши мнения совпадут, то тогда мы одержим пусть маленькую, но первую победу.
- Осмелюсь спросить, господин полковник, над кем?
- О, поручик! Вы слишком многого хотите. Боюсь, до возвращения в Петербург я не смогу ответить вам на этот вопрос.
Екатеринодар, 13 декабря 1826 г.
Назначив Мэквилла членом консилиума для освидетельствования Анцимирисова, император поставил его выше штатных докторов Петропавловской крепости. Представ перед консилиумом, есаул продолжал твердить о заговоре, своем дворянском достоинстве, каких-то землях, будто бы подаренных ему лично Александром I, и договорился до того, что он-де происходит от греческих князей и имеет чин генерал-лейтенанта… Многие из вышеназванных заявлений были сделаны им при священнике, то есть выше клятвы быть уже не могло. Посему даже самые осторожные из врачей поддержали диагноз Мэквилла: казак не в своем уме и потому его показания не стоят выеденного яйца.
Все, начиная с Дибича и кончая императрицей, были довольны таким исходом. Николай принял вывод медиков спокойно, не упуская, однако, из виду последнего разговора с матерью. Тем не менее он приказал ни дня более не держать арестанта в крепости и отправить его по месту прежнего жительства, чтобы снять там допрос о беспорядках в Черноморском казачьем войске. Сопровождать есаула на пути из Петербурга в Екатеринодар было поручено командиру царских курьеров подполковнику Васильеву.
В начале декабря Васильев прибыл к месту назначения и сдал Анцимирисова под расписку одному из флигель-адъютантов императора, полковнику Строганову. Граф должен был совершить вместе с есаулом поездку по казачьим станицам. Его намерению не суждено было осуществиться. Есаул бежал…
Через неделю усиленный наряд полиции нашел беглеца в станице Минской.
Прозоров раскладывал пасьянс. Полковник не любил обдумывать предстоящие дела праздно. Карты помогали сосредоточиться. "Его величество прав в своих подозрениях, - размышлял полковник, вынимая из колоды трефового валета. - Вопрос в том, кто изготовил второй кубок? Есаул - пешка, случайно оказавшаяся на королевском фланге. Несчастный! Похоже, сия история обойдется ему недешево. И все же, что скрывается за подменой сосудов? Годефруа молодец! Узнал, как попасть в подвал, минуя охрану… Остается выяснить, кто это сделал. Сосуд подменили, не успев или не сумев тотчас унести "негодный" из дворца. Если показания Анцимирисова верны, то получается, что доктора составили акт о смерти императора на основании подложных органов! Фармаковский понял это, но промолчал. И если бы не угрозы есаула… Николаю не откажешь в чутье. Итак, кто?" Прозоров поименно перебрал в уме всех, кто присутствовал во время вскрытия и бальзамирования Александра. Он уже допросил по отдельности всех членов охраны, стоявшей в те дни на карауле при дворце градоначальника. Не забыл он и священников, читавших псалмы… Нет, никто из них не годился на роль злоумышленника.