"Иешуа учил, что прежде всего нужно любить Господа своего и презирать все те силы, которые властвуют над нами, ибо они суть не от Бога, а порождение человеческой натуры. Иешуа учил, что нужно отречься от своей семьи и друзей своих и следовать за ним к спасению. Иешуа учил, что если человек богат, то должен он продать все свое имущество, а прибыль отдать тем, кто следует по пути истинному".
Давид Тедеши пригласил Лео на ужин. Семья Тедеши жила в тесном доме в одном из новых районов на окраине города, где здания образовывали концентрические круги, точно стены цитадели вокруг главной башни: супермаркет, почтовое отделение, полицейский участок. Жители района как будто находились в постоянном ожидании осады.
Ужинали они в крошечном садике за домом. Двое детишек как заведенные мотались вокруг мангала и обеденного стола. Жену Давида звали Элен. Эти двое были ярыми христианами, стараясь не уступать в вопросе набожности членам тихой, убежденной баптистской паствы в Америке. На Священную землю они переехали, чтобы Давид мог делать карьеру в туманной области папирусологии, но также затем, чтобы приблизиться к средоточию своей веры. Они выучили иврит. Службы они посещали вместе с группой, называвшей себя "Евреи за Иисуса".
– А теперь этот свиток… – тихо вымолвила Элен. – Ересь, правда?
Лео попытался успокоить ее:
– Многие ранние тексты, в том или ином смысле, являются еретическими. Например, Евангелие от Фомы. Некоторые Терские папирусы. Раннехристианские источники разногласий и противоречивых сведений.
– Но это же совсем другое, не так ли? Давид уверяет, что это совсем другое…
Этот текст древнее остальных, вот и все.
Она не унималась – эта большая, красивая, неопрятная женщина. Лоб ее пересекла морщина, выражавшая тревогу за детей, веру и будущее всего мира.
– Но дело ведь не только в том, что этот свиток древнее остальных неканонических текстов, верно? – настаивала она. – Он древнее всего.Древнее, чем сами благовествования.
Лео не стал это отрицать. Этот папирус, похоже, действительно древнее, чем любой текст из Нового Завета, древнее древнейших евангельских останов, гораздо древнее Честера Битти, древнее Райландских фрагментов. Древнейший из христианских текстов вообще.
– И в нем оспаривается факт воскрешения?
Последовало молчание. Давид принес снятые с решетки гамбургеры и усадил детей.
– Да, – сказал Лео. – Автор утверждает, что своими глазами видел разложившееся тело Иешуа. Мы еще не дошли до конца свитка, но в начале говорится именно об этом.
– Я верю, что мой Спаситель жив, – негромко промолвила Элен.
– В это верят миллионы людей.
– А теперь вы утверждаете, что он умер, как обычный человек. Что скажешь, Давид?
Но ее муж не говорил ничего. Ему было не по себе. Вся эта история со свитком, который настойчиво обращался к потомкам с помощью самых простых слов, который вовсе не походил на чудо и не имел ничего общего с фантастикой, который содержал в себе незамысловатые исторические ведения, – все это его крайне беспокоило.
Наконец Элен снова заговорила с Лео:
– Помню, как во время Холодной войны, – сказала она, – мой отец служил в ВВС. Мы жили на военной базе, среди бомбардировщиков и ракет. Я помню, мне снилось, что однажды все это выйдет из строя, самолеты взмоют в небо, а ракеты запустятся сами по себе. И прилетят враги. Огромные беззвучные вспышки в небе. Ядерные грибы над деревенскими пейзажами. Я просыпалась от ужаса в холодном поту, но никогда об этом не рассказывала ни матери, ни отцу. Сейчас у меня схожее чувство. Та же паника, то же предчувствие неизбежной катастрофы…
Давид взял ее за руку. Элен покачала головой, но все же не стала отстраняться. В глазах у нее стояли слезы.
– Хотите прочесть молитву? – спросила она у Лео. – Вы же когда-то были священником? Давид, кажется, упоминал об этом…
– Я и сейчас священник. Официально я все еще священник…
Она улыбнулась. Глаза ее блестели от слез.
– Все мы, в известном смысле, служители Господа нашего, разве не так?
И тогда Лео прочел молитву для хозяев этого гостеприимного дома, и все члены небольшой семьи склонили головы над тарелками, как будто верили, что его слова несут нравственную нагрузку. Прочтя короткую, малозначительную молитву, Лео отчасти ощутил былую силу, силу и величие, которых лишился.
Позже, когда детей уложили спать, Лео рассказал о Мэделин. Он никогда раньше никому о ней не рассказывал, если не считать уклончивых ответов на вопросы Гольдштауба. Но сейчас, сидя в саду семьи Тедеши в Иерусалиме, он поведал им всю историю – в общих чертах. Таким образом он словно совершал обряд искупления. Обычный рассказ о тех днях, прожитых в Риме, казалось, укрощал неприкаянных призраков.
Потом они пошли к машине Давида. Небо над домами было размыто городскими огнями, но звезды все равно виднелись там и сям.
– В этом присутствует своя мораль, не правда ли? – заметил Давид.
– Мораль?
– В том, что звезды видны даже на загрязненном небе. Человечество пало ниже некуда, но, тем не менее, можно поднять глаза горе и увидеть звезды, несмотря на всю эту грязь…
– Думаю, если поискать, мораль найдется везде.
– А какова мораль Иудиного свитка?
Лео не смог ответить. Давид молча отвез его обратно в Библейский центр. Они проезжали темные предместья города, где евреи ожидали пришествия Мессии, а арабы – зова Аллаха. Подъехав к воротам Всемирного библейского центра, они увидели там машины, проблески фонариков и вооруженных мужчин в форме. Полицейские велели им остановиться.
– Какого черта тут творится?! – воскликнул Давид. Это был предел его сквернословия. Он никогда не употребил бы имя Господа всуе, но, когда удивлялся или расстраивался, запросто поминал дьявола. – Какого черта…
В лицо им ударили лучи фонариков, зазвучали крики:
– Выходите! Документы! Покажите руки! Документы! Удостоверения!
– Разве можно сделать то и другое одновременно? – спросил Лео. Его схватили и резким толчком поставили так, чтобы он упирался руками в крышу автомобиля.
– Думаешь, ты такой шутник? – спросил кто-то прямо у него над ухом. – Думаешь, ты очень остроумный, да? – В этом бестелесном голосе слышалось что-то американское, аллюзия на все американское кино фазу. В ребра Лео уперся пистолет. По всему его телу засновали проворные руки: под мышками, по груди, в паху, вдоль ног. – Что вы здесь делаете? Откуда вы? – спросили полицейские.
Давид посмотрел в их сторону с другой стороны машины. В лучах фонариков его лицо приобрело особенную, контрастную окраску. Лео вспомнились лица на портретах Эль Греко: вытянутые, тонкие черты, темные безумные глаза. С полицейскими Давид говорил вкрадчивым тоном отца, увещевающего непослушное дитя:
– Мы приехали из моего дома. Мистер Ньюман живет здесь. Мы работаем в Библейском центре. Позвольте спросить, что здесь происходит?
– А доказательства у вас есть? – спросил полицейский.
– Доказательства чего?
– Ваших передвижений сегодня вечером.
– Разумеется.
Подошел Кэлдер. Судя по виду, его только что насильно вытащили из постели: растрепанные волосы, неистовый взгляд. В отличие от миролюбивого Тедеши, он яростно заорал:
– Что тут, черт побери, происходит?! Что тут творится. Бога ради?! Что вы делаете с моими коллегами? Эти люди работают здесь вместе со мной!
Полицейские надолго замолчали. Потом, как бы прося прощения, отряхнулись. Документы быливозвращены владельцам.
– А кто его знает, – беспомощно пробормотал их начальник. – Мало ли что…
– Похоже, произошло что-то вроде взлома, – объяснил Кэлдер, когда они шагали по подъездной дороге к главному корпусу. – Кто-то перелез через ограждение и выдавил оконное стекло.
В холле сторож объяснял всем желающим, что он совершал обход в другом крыле здания, что он всегда начеку и никогда не спит на работе. Они вместе обошли здание распахивая двери и включая свет в пустых, будто выжидающих комнатах. В архиве дверь, которая должна была быть закрытой, была распахнута, та же участь постигла запертый дотоле шкаф, но в остальном никаких изменений не наблюдалось. Нетронутый запечатанный свиток лежал под листами зеркально чистого стекла, словно саван из музейной экспозиции. Ничего важного не пропало, никакого ущерба, по-видимому, нанесено не было. Но незаурядное событие и последовавшее за ним полицейское расследование вселило беспокойство в жизнь Центра. Внезапно создалось впечатление, что Центр находится на передовой, при этом причины войны не известны, а участники не объявлены.
– Мы не должны терять бдительность, – сказал Кэлдер сотрудникам, собравшимся на следующее утро в его кабинете. – Мы постоянно должны быть начеку. – На столе лежал номер "Иерусалим пост". "Незаконное проникновение в Библейский центр", – гласил заголовок. Какова была конечная цель – неужели похищение нового свитка? Журналисты связались с Библейским центром, чтобы работники подтвердили либо опровергли это предположение. Можно ли взглянуть на документ? Может ли директор сделать официальное заявление: не о взломе, а о самом свитке? Правда ли, что там содержится свидетельство апостола, предавшего Иисуса? Подделка ли это? Махинация?
Международная пресса вскоре пошла по стопам прессы национальной. Можно сфотографировать, можно взять интервью? Телефонные звонки раздавались в самом Центре, в пристройке, в домах сотрудников. "Иудин текст пошатнул основы христианства", – гласил заголовок лондонской "Таймс".
– Нам нужно контролировать информацию, – сказал Гольдштауб членам комиссии. – Пресс-релизы, официальные интервью. Мы должны управлять потоком информации. Мы должны предугадывать события, а не реагировать на них. – В голосе его слышалось отчаяние. Он был словно король Канут Великий, призывающий сопротивляться встречной волне.
– Вы можете подтвердить слухи касательно текста? – спросил журналист у Кэлдера под зловещим взглядом телекамеры. – Вы отрицаете, что он ставит под сомнение некоторые основные догматы христианства?
Кэлдер вежливо улыбнулся софитам и элегантно ушел от прямого ответа:
– Я бы назвал это еще одной точкой зрения. Отличной от других.
Именно тогда впервые появились Дети Бога. Никто толком не знал, откуда они взялись, но они собрались у входа в Библейский центр с плакатами и транспарантами, явно намереваясь помолиться за души тех обреченных, что были заперты в здании. На боку их фургона было коряво выведено краской: "Бог прекрасен".
Лео отправился на переговоры. Погода испортилась, после обеда полил дождь. Над городом, как грязное белье, висели серо-голубые тучи; асфальт еще не успел просохнуть. Через дорогу стояли протестующие – человек шесть-семь, мужчины и женщины. Одна из женщин держала на руках ребенка. Люди эти были молодыми, но их загорелая кожа из-за постоянного пребывания на солнце растрескалась, как сухой пергамент, отчего они казались старше своего возраста. Волосы у Детей Бога слиплись, а пахло от них сыростью.
– Чего вы добиваетесь? – спросил Лео. Но они смотрели сквозь него, мимо него, по касательной.
– Слово принадлежит Господу, – сказали они ему. – Увас нет права на Слово Божье. Слово принадлежит Богу, Слово есть Бог, и иной Правды нет. – В их речи отчетливо слышались эти заглавные буквы. Один из них, молодой парень с бородой и остекленевшими глазами, приблизился к Лео. – Все прочие слова суть слова Сатаны, – громко произнес он. – Вы будете гореть в аду за то, что вы делаете.
– Все, что мы делаем, – это читаем текст, обнаруженный во время археологических раскопок, – попытался оправдаться Лео.
– Все это записано, – сказал мужчина. – Там, в Книге Откровения. – Он возвел очи горе и принялся цитировать: – И взял я книжку из руки Ангела и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем. – Он уставился на Лео. – Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?
Работа над переводом продолжалась. Члены комиссии переписывали и вычитывали, взвешивали каждое слово, перебирали всевозможные варианты, спорили, критиковали, опровергали и размышляли. Дебаты всегда проходили на повышенных тонах, как будто каждый участник отстаивал личные интересы.
После одной из таких встреч Гольдштауб подошел к Лео и протянул ему последний номер журнала "Тайм". На обложке была помещена репродукция "Распятия" Мантенья, где Святой город грозно высится вдали, а на раздвоенном дереве висит нераскаявшийся вор. По всей площади картины извивался гигантский вопросительный знак. Заглавие гласило следующее: "Свиток подвергает сомнению историю Иисуса". Внутри находился краткий, точный обзор последних событий, а рядом – таблица с перечислением существующих новозаветных папирусов. Прилагались также рассуждения насчет современного положения христианства в мире. Рядом были напечатаны фотографии Кэлдера и Лео, тайком сделанные в римском Министерстве юстиции. "Приближаясь к третьему тысячелетию, вынужден ли будет мир лицезреть закат религии, которая, как никакая иная, ознаменовала истекшие две тысячи дет? В девятнадцатом веке Ницше провозгласил, что Бог мертв. Возможно, теперь мы станем свидетелями его похорон – в компании бывшего американского баптиста и католического священника-отступника".
А перевод тем временем шел своим чередом. Текст распарывали и сгнивали наново:
"В неделю, предшествовавшую великому пиршеству, он был помазан женщиной (Марией?)… он въехал в город, как и было предсказано, на спине осла; и люди славили его имя, имя своего царя. Когорта была поражена. Юдас это видел своими глазами. Он верил в возрождение народа (и) (восстановление?) дома Израиля, Он желал очищения Храма во имя Господа. Но человек по имени Иешуа полагал, что стал подобен богу, и завладел властью царей, и был Мессией Бог. Его группа (?) ожидала за городом, пока старейшины позволят войти в город, ибо требовал он преcmoла, короны и распада римских сил, И старейшины города не одобряли его пути прихода к власти.
– Помазание в Вифании и Вербное воскресенье, – сказал Кэлдер, сидевший во главе стола. – Триумфальный въезд. Лаже на осле… Пророчество Захарии. – Члены комиссии склонились над транскрипцией и переводом Лео. – Тут упомянута Мария? Тут так сказано?
– Текст поврежден. – Лео говорил едва ли не извиняющимся тоном, словно он нес ответственность за всякого рода дефекты. – Имя – если это, конечно, имя – начинается с буквы Мю. Мы с Давидом работаем над поврежденными буквами. Боже мой, нелегкая же это задача… Нелегко сохранять объективность.
– Кому нужна объективность, когда варвары уже уворот? – спросил Кэлдер.
Давидпокраснел.
– Они просто глубоко верующие люди, – возразил он.
– Твои дружки, не так ли?
– Люди, чьи убеждения я во многом разделяю. Нельзя же вот так взять и растоптать людскую веру.
– А кто ее толчет? Извини, Давид, но топчет здесь только Иешуа. – Кэлдер переключился с волнения коллеги на страницу, лежавшую перед ним. – Это, в некотором роде, акт неповиновения, бунт, верно?… Когорта "поражена". Потрясена, ошеломлена, какаяразница?
– В оригинале используется слово ekplisso, – пояснил Лео– Оно многозначно. Когорта может быть "поражена" в буквальном смысле, оружием, а может – метафорически.
– Может быть, имеется в виду буквальное значение? Может, у Иешуа имелась в распоряжении целая армия, и они победили римский гарнизон, а уцелевших упрятали в башню Антония. Может, так оно и было…
В беседу вмешался еще один голос,· принадлежавший мужчине из Археологической палаты:
– Тут упоминается очищение Храма, совсем как в благовествованиях.
– Меня интересует одно: что это за "группа" ожидала Иешуа за городом? – Кэлдер, улыбаясь, взглянул на Лео. Белые, идеально ровные зубы, словно батарея спортивных трофеев на полке. – Такой себе ансамбль с саксофонами и прочим? – Атмосферу разрядил всеобщий хохот.
– Это слово strateuma, – сказал Лео. – Видите, вот транскрипция. Похоже, это все-таки strateuma,хотя буквы слегка повреждены. Если хотите, можете взглянуть на фотографии. Strateuma,как вариант – stratopedon. Strateumaточнее попадает в размер, но разница невелика. И значение – одно и то же.
– Но strateuma –это же не "группа", верно? – возразил Кэлдер. – Господи, это же "армия"! Этого Иешуа, черт его побери, сразу за городскими стенами поджидала целая армия!
– Возможно.
– Вполне возможно, согласен. А что означает "группа" в Новом Завете?
– Зависит от перевода.
– Естественно, это зависит от перевода. Лео, ради всего святого! Я знаю, что это зависит от перевода. Я не дурак.
– "Группа" – это обычно speira,которую я в этом же абзаце, чуть выше, перевел как "когорта". В принципе, когорта очень близка по значению.
– Значит, в одном абзаце у нас имеется два слова: армия и когорта. Заметный контраст, правда? Иисус, этотИисус спугнул когорту. За городом его ждет целая, мать ее, армия.А это в значительной мере отличается от евангельской истории. Армия повстанцев. Галилеяне, полагаю. Это всего лишь гипотеза, но мне кажется, это были галилеяне. И он ждет, пока Сангедрин пригласит его войти, разрешит все там расхреначить – прости, Давид, не самое удачное словцо – и занять город.
– Это был бы точь-в-точь сценарий Еврейской войны, вот только случившейся на пятьдесят лет раньше.
– На тридцать три года раньше. Следи за хронологией. Если это у нас тридцать третий год нашей эры, то Еврейская война произойдет через тридцать лет. А этот Иешуа – не кто иной, как очередной честолюбивый вояка. По крайней мере, создается такое впечатление.
– Он мог не быть таким, а стать, – уточняет Лео. – Юдас подразумевает, что раньше он вел себя иначе.