– Покажите мне, над чем вы работаете. Это же возможно? Мне бы очень хотелось ознакомиться с вашей работой.
– В Институте? Это очень скучно. Книги, документы, ничего интересного.
– Давайте я сама решу, интересно мне это или нет.
– Смотрите.
Они стояли в хранилище рукописей Папского библейского института, окруженные серыми стальными полками, убаюканные далеким гудением кондиционера и увлажнителей воздуха, окутанные стерильной атмосферой, которая призвана останавливать процесс, ранее останавливаемый лишь прихотью судьбы, – деликатный процесс распада текстов. Старый доминиканец числившийся там архивариусом, копошился где-то в глубине помещения в поисках эдаких ослепительных средневековых сувениров для гостьи – чего-нибудь в киноварных узорах, расписанного красными заголовками, освещенного внутренним праведным огнем.
– Взгляните, – сказал Лео. Работал компьютер; его экран оживленно поблескивал. За стеклом висел тускло-коричневый волокнистый фрагмент папируса, цветом напоминавший песочное тесто, испещренный идеальными буквами, что складывались в слова скудного, рваного восточно-средиземноморского наречия. Язык этот отображал будничный говор улиц, отчасти утаивая смысл высказываний, отчасти – впиваясь в него железной хваткой; язык этот с трудом прорывался сквозь шум разделяющей нас пропасти – вопящих, ревущих столетий тьмы и просвещения. Как же этому языку удалось передать ей ощутимую, телесную дрожь?
– Это одна из ваших работ? Вы работаете над этим?
– Папирусы Эн-Мор, – кивнул он.
– А что значит Эн-Мор?
– Это такое место. Забытое Богом место, как ни крути. Только вот эти находки, по моему мнению, доказывают, что Богом забытых мест не бывает. Я никогда там не был, раскопками руководило израильское правительство. Эти фрагменты нашли в пещере неподалеку. – Он указал пальцем на слова на экране. – Kai eis pur.И в огонь. Вот что тут сказано. Возможно, это слова Матфея, так сказать – прото-Матфея. Евангелие от Матфея, глава 3, стих 10: "Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь". Или от Луки. Слова там те же самые.
Он слышал ее дыхание прямо возле уха. Она наклонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть, перегнулась через его плечо. И Лео уже поглощала вовсе не тайна древнего свитка с безупречной каллиграфией и жестоким содержанием, а мягкое тепло женского тела, касание выбившегося локона, ее запах…
– Разумеется, мы не до конца уверены. Ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Но это место, похоже, ведет свою историю с первого века. Существует вероятность, что к нам попали именно фрагменты Q. – Ей стало любопытно. Заинтересованность выказывало выражение ее лица. Заинтересованность, а не обычную вежливость. – Q – это Quelle,источник, – объяснил он. – Собрание поучений, в которых объясняется взаимосвязь между Матфеем и Лукой, но которые не обнаружены в Евангелии от Марка. Конкретно это фраза звучит в проповеди Иоанна Крестителя…
– Это же просто невероятно! – взволнованно выдохнула она Будто бы без задней мысли она положила ему руку на плечо, подавшись вперед. И этот физический контакт громыхнул в его мозгу оглушительнее всяких идей. – Значит, это самые древние из известных нам фрагментов Нового Завета?
– Вероятно. Но дело не столько в возрасте. Эти свидетельства доказывают, что источник Нового Завета, один из письменных источников, во всяком случае, предшествует Еврейской войне. Следовательно…
Она, казалось, всерьез заинтересована – вот что было поистине замечательно. Было похоже, что она ловила каждое его слово, тогда как Джек лишь улыбался, кивал и менял тему с надменностью дипломата и дипломатическим же равнодушием.
– А это имеет значение? – поинтересовался он у Лео. – Имеет ли это хоть какое-то значениев наше время?
Мэделин язвительно ответила мужу:
– Дляменя это имеет значение. И для миллионов людей во всем мире – тоже. Наверное, для тех, которые уступают тебе в умственных способностях. Для поганого Министерства иностранных дел Ее Величества это, пожалуй, никакого значения не имеет – если, конечно, вопрос не примет политическую окраску. Но для людейэто имеет значение.
– Так как же называется организация, в которой вы работаете? – спросила она у Лео. – Всемирный библейский центр? Расскажите мне об этом подробнее.
Он улыбнулся, вконец растерянный, утративший всякое понимание происходящего. Как же очевидна случайность всего сущего, как же легко принять нечаянный жребий за руку Господню! Все началось несколько месяцев назад. Одним хмурым утром раздался телефонный звонок. Директор Всемирного библейского центра хотел побеседовать с отцом Лео Ньюманом и спросил, не с отцом ли Лео Ньюманом он имеет честь говорить. Звонивший, Стив Кэлдер, заявил, что чрезвычайно рад возобновить с ним знакомство, прерванное год назад. Они познакомились на конференции в Калифорнии. Лео помнил идеальный платиновый блеск волос Кэлдера и его жемчужно-белую улыбку. Он помнил приземистую виллу среди плакучих ив, и безукоризненно ровные газоны, и бассейн с подсветкой, в котором епископ римско-католической церкви плавал в компании евангелической пасторши. Он помнил спор, заведенный во время вечернего барбекю и затрагивавший Семинар Иисуса – группу ученых, которые полагали, что к библейским истинам можно подходить с позиций современной демократии и даже удостоверять их правомочность открытым голосованием. Кэлдер горячо защищал эту группу. "В дебатах нам следует чаще прибегать к рациональности, а не к вере! – выкрикнул он тогда. – Вера – это враг научных открытий!"
Интересно, он дурак или притворщик?
– Лео, мне нужна ваша помощь, – сказал голос в трубке. – У нас тут нарисовалась чертовски занятная находка. Местечко на Мертвом море, называется Эн-Мор. Слыхали о таком? Так вот, они как раз подкинули нам целую кучу папирусных обрезков. И нам нужен человек вашего статуса, чтобы разобраться с этими штуками. Дляначала я позволю вам взглянуть на материал. У вас будет достаточно времени, чтобы все обдумать. Однако я уверен, что много времени вам не понадобится. Я убежден: как только вы увидите эти папирусы, вы приметесь кулаком стучать в нашу дверь и умолять, чтобы мы вас впустили.
На следующий день курьер доставил первые снимки. Охваченный жгучим нетерпением, Лео уселся за письменный стол и принялся остервенело разрывать упаковку. Растерзав пластик и отшвырнув транспортную накладную, он наконец-то вскрыл конверт одним резким движением – и обнаружил внутри одну-единственную фотографию формата десять на восемь дюймов. Конечно же, он узнал этот предмет, как только снимок скользнул на полированную поверхность стола, узнал его, но только лишь в общих чертах: это было высококачественное изображение кусочка папируса. Фрагмент был размером пять на четыре дюйма: рядом лежала линейка, позволявшая оценить масштаб. Пять на четыре дюйма, обтрепанные края, но текстура материала, покоробившихся, ссохшихся волокон, осталась неповрежденной. Поперек тянулись четыре строки. Текст померк и размылся, словно его подтерли жестким ластиком, но строки были настолько ровными, словно их писали под линейку, – выписанные четко, как могла бы писать машина, но исполненные индивидуальной красоты, свойственной лишь человеческому почерку. Чернила потускнели до бурого цвета, однако буквы каким-то образом сохранили свежесть – яркие, живые буквы. Койне. Надписи были сделаны на койне, демократической версии греческого, распространенной в Римской империи, лингва-франка восточной области Средиземноморья, языке, на котором в те времена говорили все образованные люди, языке торговли и обмена, языке управленцев и чиновников. Иисус должен был говорить на койне. К Пилату он обратился бы на койне.
Лео перевернул фотографию, просто чтобы посмотреть, чтобы отсрочить момент, когда он вынужден будет начать чтение: так ребенок откладывает лакомства на потом, тем самым усиливая наслаждение. На оборотной стороне стоял круглый штамп в форме стилизованного глобуса, окольцованного заглавием "Всемирный библейский центр, Иерусалим", словно атмосферой; рядом виднелся номер по каталогу.
Тогда он снова перевернул фото и начал читать.
Это было похоже на разгадывание кроссворда. Одно слово явно выделялось среди прочих. Одно слово могло помочь решить задачу в целом, одно-единственное слово которое во всем Новом Завете встречается лишь четырежды – genemata.Потомок. Он проверил по конкордансу, и руки его дрожали от возбуждения, когда он доставал увесистый том с полки. От следующего слова сохранились лишь три буквы, но и в этом случае сомнений не оставалось: ипсилон – чи – йота. E-Ch-I.
Echinos,еж.
Он рассмеялся от этой мысли, рассмеялся в тишине кабинета. Потомок ежей. Ему хотелось бы с кем-нибудь поделиться этой шуткой, хотелось найти человека, который разделил бы его возбуждение от всей этой затеи. Но никого рядом не было. Лишь снаружи доносились привычные звуки: хлопали двери, гудел лифт, ползущий в цокольный этаж, в соседней комнате играла музыка. Лео едва не вскочил из-за стола и не побежал к двери, чтобы позвать кого-то, кто разделил бы его эмоции, – но сдержался.
Конечно же, это был не echinos.Это были echidnon.Змеи. Отпрыск змей.
Все остальное сложностей не представляло.
– Думаю, именно этого я ждал всю свою жизнь, – сказал он Мэделин. – Конкретное доказательство того, что Евангелия – или, по крайней мере, их источники – были написаны до Еврейской войны, а значит, содержат в себе свидетельства очевидцев.
– Но это же само собой разумеется.
– А вот и нет. Вы знаете, что на самом деле означаети Иисус?
– Разве это не просто имя?
Лео покачал головой.
– В нашем деле всегда нужно начинать с имени. Имена всегда что-то означают. Имя Иисус – это греческая форма Джошуа, Иешуа, и означает оно "Бог – это спасение". Поэтому, как вы понимаете' Иисуса можно запросто списать со счетов как олицетворение веры в Бога и лишить его статуса исторической фигуры. Если самые ранние рукописи датированы лишь вторым веком, если сами Евангелия были написаны так поздно – скажем, после правления Павла – то несложно разбрасываться утверждениями, которые приходится слышать сплошь и рядом: что Христос, дескать, был основополагающей идеей раннего христианства, мифическим персонажем, которому придали нечто вроде исторического облика с целью укрепления веры среди простолюдинов.
– А вы это все опровергли.
Он пожал плечами.
– С самого начала было ясно, что эти фрагменты относятся к более раннему периоду – как минимум, ко второму веку. Видите эти буквы? – Она смотрела и слушала его, в буквальном смысле сфокусировав внимание – словно свойственные ей остроумие и насмешливость собирала в пучок некая линза. – Это то, что мы называем zierstill,декоративный шрифт. Видите гамму? Второй век, по меньшей мере. А тут еще эти подписанные йоты, отмершие ко второму веку… Я вдруг подумал: Боже, эти фрагменты могут быть старше, чем райландские! – Он оторвал взгляд от изображения. – И я понял, что эта находка – настоящая сенсация. Самый ранний новозаветный текст со Священной земли. Возможно, самый ранний из ныне существующих.
Остальные картинки поступали к нему посредством телефонных линий. Раз в несколько дней он подключался к серверу Библейского центра, где его уже ждали картинки – по два изображения каждого фрагмента, оснащенные порядковым номером, и все. Одна картинка могла быть высокого разрешения, а потому грузилась довольно долго; другая могла быть уменьшена, чтобы дать лишь общее представление. Истрепанные обрывки папируса разворачивались на экране компьютера и зависали в светящихся прямоугольниках, точно кусочки старинного, потертого ковра, точно стяги с триумфальных шествий. Они создавали иллюзию реальности. Можно было разглядеть тени, отбрасываемые ими на белый фон; можно было различить отдельные волокна, отслоившиеся по краям. Ряд тускло-коричневых флажков сигнализировал из прошлого, как странный, таинственный семафор:
…и Он очистит гумно свое… [и соберет пшеницу Свою в]… житницу, а солому сожжет огнем неугасимым…
Фрагменты Евангелия от Матфея, найденные в месте, которое, вероятно, имеет непосредственное отношение к самой Еврейской войне и сожжению Храма. Он читал самые ранние евангельские тексты из ныне известных; он делал то, о чем мечтал в раннем детстве, когда просиживал часами в семинарской часовне, всеми забытый, одинокий сирота, и размышлял; он простирал руку, дабы коснуться истории Иисуса.
Первая статья появилась в "Таймс": "Новые находки у Мертвого моря подтверждают историческую достоверность Нового Завета". Таблоиды выразились более лаконично: "Папирус доказывает правдивость Евангелий". Умеренная сенсация отозвалась слабым эхом по всему миру на газетных страницах (разумеется, передовицы этому не посвящали) и в кратких упоминаниях в завершение выпусков новостей. Лео Ньюман оказался в тесной полутемной комнате на студии "Би-би-си" в Риме, где ему пришлось беседовать с бесплотным голосом из Лондона, задававшим вопросы вроде: "Как это поможет наполнить историю Иисуса новым смыслом в XXI веке?" Группа американских ученых попыталась доказать, используя сложный компьютерный анализ, что фрагменты не имеют никакого отношения к христианству, а являются давно утерянной частью книги пророка Осии. Сам Папа Римский нанес неофициальный визит в Институт, где лично взглянул на изображения и трясущейся рукой осенил голову отца Лео Ньюмана. "Лев, борющийся за истину, – сказал он. – Голос истины в преддверии смены тысячелетий".
"Господи, убереги меня от греха гордыни", – молился Лео, пока волны потрясения разносились по всему миру и затихали, точно далекая гроза.
Он смотрел, как она ходит по хранилищу рукописей – яркая вспышка цвета среди серого и коричневого, броский мазок светскости среди нарочитой праведности.
– Вам не кажется, что во всем этом чувствуется тлетворный запашок чьих-то амбиций? – Она наконец-то заговорила с ехидцей, с той вяжущей иронией, которая его чрезвычайно интриговала. – Разве в этом нет гордыни и амбиций? А ведь веры должно быть достаточно…
– Похоже, одной веры никогда не достаточно.
– Что это значит? У вас что, недостаточно веры? Вы же священник.
– Дело не в нехватке веры, хотя и это тоже всегда присутствует. Дело во вмешательстве других факторов – мирских.
Мэделин какое-то время ждала продолжения, стоя у окна и глядя на него с тем выражением на лице, которое оставила погасшая улыбка: это было выражение озабоченности и легкого смущения. Затем она внезапно сменила тон.
– Мне пора, – сказала Мэделин, демонстративно поглядывая на часы. – Боюсь, буду вынуждена оставить вас наедине с вашими текстами. – Сказав это, она принялась искать свои вещи – сумку и шарф. А как же зонтик? Зонтик она сдала на входе в хранилище. – Большое спасибо, что показали мне все это, Лео. Это было восхитительно. – И опять легкая игривость в голосе, резкая смена интонации, вызывающее неловкость чувство, что ее место только что занял другой человек.
Лео выключил компьютер.
– Боюсь, они не станут обыскивать вашу сумку на выходе, – сказал он. – Однако они обязаны это сделать. Просто они не понимают, как вести себя с женщинами. Не могут вообразить, что сюда придет женщина и что-нибудь украдет.
– А вы можете?
– Я могу вообразить практически все что угодно. За мной издавна водится такой грешок.
– А это грех?
– Не знаю. Возможно, грех, потому что в конечном итоге начинаешь замечать в людях худшее. – Он проводил ее к главному входу. Вахтер посмотрел на них через окошко своей будки и снова уткнулся в спортивную газету.
– А вы думаете обо мне самое худшее? – спросила Мэделин. Они ненадолго задержались в проходе. Казалось, ей уже не нужно никуда спешить.
– Я думаю о вас только самое лучшее.
– Это оченьопасно. – Она притронулась к его плечу. Она могла бы привстать на цыпочки и поцеловать его в щеку, но это казалось нелепым в подобном месте, под мемориальной доской с именами пап и понтификов – суровых отцов, возводивших мосты между Богом и человеком. Поэтому Мэделин только сжала его руку, быстро и крепко, и сказала, что вскоре свяжется с ним. Потом развернулась и зашагала по узкой улочке, цокая каблучками по каменной мостовой; на неровной брусчатке ее ноги слегка подворачивались. А он остался с абсурдным и острым чувством утраты.
3
Лео среди женщин и кофейных чашек, под горестным взглядом святой Клары, словно бы возмущенной тем, что ее единомышленник вовлечен в рутину, в будничный ритуал. Лео, вежливо отвечающий на вежливые вопросы (они вместе ездили на римское кладбище под склепом Святого Петра) и ждущий, когда Мэделин подойдет и заговорит с ним. Он чувствовал себя юнцом, вот что раздражало его. Он чувствовал себя тинейджером (ужасное слово с международным оттенком распутства), который пытается привлечь внимание женщины старше себя; Мэделин же в это время лавировала среди прочих женщин с пугающей, зрелой уверенностью.
Наконец она к нему подошла. Тема римского погоста была исчерпана. Женщины вокруг говорили о своих семьях, о детях и школах, о своих домах, горничных и об отпусках.
– Расскажите мне о себе, – попросила Мэделин. – Вам это не запрещено? В каких семьях обычно вырастают священники?
– Вам неинтересно будет слушать о моей семье, – заверил он ее. – Моя семья – совсем не то, что ваша.
– Что вы имеете в виду? Ваша семья была несчастна? Все счастливые семьи счастливы одинаково, не так ли? Откуда эта цитата?
– Толстой.
– Точно, "Анна Каренина". Все счастливые семьи счастливы одинаково, все несчастные – несчастны по-своему. Вы согласны?
Почему это ее интересует? Чем она руководствуется, задавая подобные вопросы? Женщины приблизились, чтобы выразить благодарность и попрощаться.
– Вы останетесь пообедать? – спросила она у него.
– Мне бы не хотелось опять злоупотребить вашим гостеприимством.