Не двигаясь, я сидел, разглядывая этот редкостный предмет, пока у входа в комнату мальчика не послышался сдержанный кашель Хети. Я спрятал полоску холста в своих одеждах. Я покажу ее своему старому другу Нахту, человеку благородному и по состоянию, и по характеру, который весьма сведущ во всем, что касается тайного знания и заклинаний, равно как и в очень многом другом.
- Члены семьи готовы встретиться с тобой, - сказал Хети.
Они ожидали в боковой комнате, освещенной парой свечей. Мать покачивалась и тихо причитала в своем горе, ее муж с непонимающим видом молча сидел рядом. Я подошел к ним и принес свои бесполезные соболезнования. Следуя моему незаметному кивку, отец мальчика вышел со мной в маленький дворик. Мы присели на скамейку.
- Мое имя Рахотеп. Я - главный сыщик фиванского подразделения Меджаи. Мой помощник Хети потом поговорит с вами более детально. Боюсь, это необходимо, даже в такой момент, как сейчас. А пока скажите мне: вы не слышали или не заметили прошлой ночью чего-нибудь необычного?
Отец мальчика покачал головой.
- Ничего. Мы не держим ночного сторожа, потому что нас тут все знают и наш дом небогат. Мы простые люди. Мы с женой спим наверху, там попрохладнее, но наш сын ночует здесь, на нижнем этаже. Так ему было гораздо проще, если он хотел подвигаться. К тому же он любил глядеть на улицу - для него это был единственный способ увидеть жизнь города. Если ночью мы были ему зачем-то нужны, он нас звал… - Он помолчал, словно прислушиваясь к окружающей тишине в надежде услышать голос своего мертвого сына. - Кем нужно быть, чтобы сотворить подобное с таким любящим, простодушным мальчиком?
Он взглянул на меня в отчаянии, ожидая ответа, но я понял, что не могу сказать ничего, что помогло бы ему сейчас.
Внезапно живая скорбь в его глазах сменилась беспримесной жаждой мщения.
- Когда поймаете, отдайте его мне! Я убью его медленно и безжалостно. Он узнает, что такое настоящая боль!
Но этого я не мог обещать. Отец мальчика отвел взгляд и начал вздрагивать всем телом. Я оставил несчастного отца наедине с его горем.
Мы стояли на улице. На востоке небо цвета индиго стремительно становилось бирюзовым. Хети широко зевнул.
- У тебя вид, как у кота из некрополя, - сказал я.
- Я и голоден, как тот кот, - отозвался он, закончив наконец зевать.
- Однако прежде чем думать о завтраке, давай-ка подумаем об этом молодом человеке.
Он кивнул.
- Злое дело.
- Но удивительно продуманное.
Он вновь кивнул, разглядывая быстро рассеивающуюся темноту у себя под ногами, словно она могла дать ему ключ к разгадке.
- Нынче у нас все вверх ногами и задом наперед. Но если дело дошло уже до того, что хромых беспомощных мальчиков сперва увечат, а потом складывают как будто так и было… - Он изумленно покачал головой.
- Да еще в такой день, главный день праздника… - тихо добавил я.
Мы немного помолчали, дожидаясь, пока эта мысль уляжется в наших головах.
- Возьми показания у членов семьи и слуг. Проверь комнату на все, что мы могли упустить в темноте… и сделай это сейчас, пока следы еще свежие. Выясни, не видели ли соседи чего-то необычного, не околачивался ли кто вокруг. Убийца специально выбрал именно этого мальчика. Кто-нибудь мог его заметить. Ну, а потом отправляйся на праздник и наслаждайся жизнью. Встретимся позже у нас в конторе.
Хети кивнул и повернул обратно к дому.
С Тотом на поводке я прошел до конца переулка и оказался на улице. Бог Ра только-только появился над горизонтом, вновь возродившись после великой мистерии Иного мира - ночи - к новому дню: серебристо-белый, льющий вокруг свой стремительный, безбрежный, блистающий свет. Стоило первым лучам коснуться моего лица, как оно тут же покрылось потом. Я обещал на восходе быть дома, с детьми, но уже опоздал.
Глава 2
Улицы внезапно заполнились людьми. Они появлялись отовсюду - и из особняков знати, скрывающихся за высокими стенами и укрепленными воротами, и из нищих закоулков и усыпанных мусором проходов между домами. Сегодня, в кои-то веки, на улицах не было мулов, нагруженных сырцовыми кирпичами и булыжником, овощами и фруктами; и рабочие-переселенцы, которые в обычный день уже спешили бы к своему тяжелому труду, сегодня наслаждались редким днем отдыха. Высокопоставленные чиновники в белых, со складками, одеждах ехали, вцепившись в борта своих маленьких запряженных лошадьми колесниц, которые со стуком и грохотом катили по городским улицам, нередко сопровождаемые бегущими рядом телохранителями. Те, кто занимал более низкие ступени бюрократической иерархии, вышагивали по улицам в окружении несущих зонты слуг, вместе с богатыми детьми и их охранниками, холеные женщины отправлялись с ранними визитами в сопровождении взволнованных прислужниц; все двигались, словно повинуясь некоему неслышному барабану, по направлению к Южному храму у самой границы города, чтобы присутствовать на праздничных церемониях. Все хотели полюбоваться на прибытие священных лодок со святынями богов и, еще более важно, кинуть взгляд на царя, публично их встречающего - прежде, чем он вступит в самый тайный и священный из храмовых покоев, чтобы соединиться с богами и получить от них их божественные качества.
Но если раньше всякий заботился прежде всего о том, чтобы члены его семейства были как можно более богато, опрятно и красиво одеты, выглядели упитанными и производили самое благоприятное впечатление, то в нынешние времена вынужденной покорности чувства изумления и благоговения сменились неуверенностью и тревогой. Праздники теперь стали уже не те, что я помнил из своего детства, когда весь мир казался сказкой без границ: торжественные шествия и процессии, совершающие остановки в определенных местах, на золотых барках несут в золотых раках божественные фигуры, и все это разворачивается в блистательное действо, представая перед разгоряченными толпами будто огромные изображения ожившего свитка.
Я вошел в свой двор и спустил Тота с поводка. Он немедленно подскочил к своей лежанке, где уселся и принялся искоса наблюдать за одной из кошек, занятой своим сложным туалетом - она самым тщательным образом вылизывала поднятую изящную переднюю лапу. Кошку можно было принять за кокетливую женушку, привлекающую к себе внимание более старого мужа.
Внутри дома царил хаос. Аменмес сидел скрестив ноги на низеньком столике, словно маленький царь, молотя сжатым кулаком в такт какой-то мелодии, игравшей в его жизнерадостной голове, и молоко из чашки выплескивалось на пол, откуда его слизывали другие кошки. Девочки, занятые приготовлениями, бегали взад-вперед. Они едва заметили мое появление. "Доброе утро!" - крикнул я, и они хором ответили чем-то наподобие приветствия. Танеферет, проходя мимо, коротко чмокнула меня в щеку. Мне ничего не оставалось, как усесться за стол рядом с сыном, который мгновение разглядывал меня с легким любопытством, словно никогда не встречал прежде. Затем он внезапно одарил меня широкой приветливой улыбкой и продолжал стучать по тарелке, чтобы показать мне, как здорово он умеет это делать. Он - золотое дитя, которого мы не ожидали, предмет удивления и восхищения в мои зрелые годы. В своем возрасте он все еще верит всему, что я ему говорю, поэтому я говорю ему только самое хорошее. Разумеется, он не понимает ни слова. Я попытался его развлечь, угостив молоком, и, словно делая одолжение по особому случаю, он важно выпил.
Глядя на сына, я думал о мертвом мальчике и его переломанных костях; его гротескный образ бросил внезапную тень на мою жизнь. То, что его убили подобным образом именно в день праздника, не могло быть совпадением. Также ни в коей мере не могло быть совпадением то, что физические недостатки жертвы наводили на мысли о неполноценности молодого царя. Хотя, разумеется, никто не осмеливается публично упоминать о недугах Тутанхамона - о его предполагаемых недугах, - по слухам, царь был далек от совершенства в своем земном теле. Но поскольку он редко показывается на людях - и даже в таких случаях всегда едет в колеснице или сидит на троне, - никто не может сказать наверняка, какая истина скрывается за всем этим. Однако общеизвестно, что он ни разу не воспользовался властью по своему усмотрению, несмотря на то, что уже достиг совершеннолетия.
Я несколько раз встречался с его отцом, много лет назад, в городе Ахетатоне. И в одну из этих встреч мне удалось также мельком увидеть мальчика, который стал теперь нашим царем, пусть даже и номинально; я запомнил легкий стук его тросточки в гулком коридоре этого бессмысленного, трагического и теперь совсем заброшенного дворца. Я запомнил его лицо, харизматическое, угловатое, с маленьким слабым подбородком. Он выглядел так, словно это молодое тело населяла старая душа. И еще я запомнил, что мой друг Нахт сказал мне об этом мальчике, которого в те дни звали Тутанхатон: "Когда время Атона пройдет, вновь вернется Амон. И возможно, тогда его будут звать новым именем: Тутанхамон". Так оно и вышло. Ибо безумца Эхнатона заключили в стенах его дворца в пыльном Ином мире разрушающегося города его грез. А после его смерти все эти громадные, открытые храмы и множество огромных статуй царя и Нефертити начали свое неизбежное возвращение к мусору; самые кирпичи, из которых были наспех сложены городские постройки, теперь, как говорили, вновь становились глиной, из которой они были сделаны.
После смерти Эхнатона во всем Египте - в Обеих Землях и покоренных странах - культ Атона был отвергнут. Ни в одном из наших городов больше не вырезали на стенах храмов изображение солнечного диска со множеством протянутых вниз рук, держащих анх - символ жизни, благословляющий мир. Жизнь в Фивах продолжалась так, словно все согласились делать вид, будто ничего этого никогда не случалось. Но, конечно, стереть историю из памяти отдельных людей не так просто; у новой религии было множество преданных сторонников, и еще больше было тех, кто, в надежде на мирские блага, поставил свои средства к существованию и свое будущее на ее победу. И еще многие оставались втайне недовольны непомерным земным могуществом жрецов Амона, и в особенности абсолютной властью одного человека - Эйе, словно бы не совсем принадлежавшего к естественному миру, с холодной кровью, с сердцем столь же размеренным и безразличным ко всему, как капли водяных часов. Современный Египет - богатейшая, могущественнейшая страна, какую только знал мир, и все же никто не чувствует себя в безопасности. Страх, этот непознаваемый и всемогущий враг, завладел всеми нами, словно тайная армия теней.
Мы все вышли из дома в спешке, поскольку, как всегда, опаздывали. Насыщенное сияние рассвета уступило место вездесущему, мощному утреннему жару. Аменмес сидел у меня на плечах, хлопал в ладоши и восторженно вопил. Я проталкивался вперед, крича людям, чтобы посторонились. Знаки моей службы в Меджаи, казалось, имели меньший эффект, нежели лай Тота: он помогал мне расчищать проход сквозь возбужденную массу потных, давящих друг друга в борьбе за место и глоток воздуха тел, которыми были забиты узкие кривые улочки и проходы, ведущие к Великой Реке. Музыка струнных и духовых спорила с криками, песнями и свистом; люди окликали друг друга, разражаясь радостными приветствиями или замысловатыми оскорблениями. Обезьяны на поводках несли бессмыслицу, пронзительно вопили птицы в клетках. Уличные продавцы громко расхваливали свои товары и закуски, криками убеждая в превосходных качествах предлагаемого. Сумасшедший с исхудалым лицом и дикими глазами, шарящими в поднебесье, возвещал пришествие богов и конец мира. Я любил все это не меньше, чем мой сын.
Девочки шли следом, одетые в свои самые нарядные одежды, их волосы блестели и благоухали моринговым и лотосовым маслом. Идущая позади них Танеферет следила, чтобы они не потерялись и никто чужой не попытался подойти слишком близко. Мои девочки уже становились женщинами. Что я буду чувствовать, когда эти три светильника, озаряющие мои дни, покинут меня ради взрослой жизни? Я любил каждую из них еще до той минуты, как они вступили в мир, отвечая воплем на свои имена. Почувствовав боль при мысли об их уходе, я обернулся. Сехмет, старшая, спокойно улыбнулась мне; она была самой ученой в нашей семье и утверждала, что может слышать мои мысли - что внушало тревогу, учитывая ту чепуху, которая составляет большую часть моих раздумий.
- Отец, нам следует поспешить.
Она была права, как всегда. Приближалось время прибытия богов.
Мы отыскали себе места на трибуне для официальных лиц под сенью прибрежных деревьев. По всему восточному берегу были установлены жертвенные подставы и священные ларцы-раки, вокруг собралась огромная толпа, полная предвкушения в ожидании прибытия корабля. Я кивнул нескольким людям, которых узнал. У подножия трибуны молодые стражники-меджаи безуспешно пытались установить хоть какой-то порядок - но так всегда бывало во время праздника. Я огляделся по сторонам: количество войск казалось необычно большим; впрочем, вопросы безопасности стали в нынешние времена национальной манией.
Потом закричала Туйу, указывая на первую из ведомых на буксире лодок, только что появившуюся в поле зрения на севере, и в то же время мы заметили на берегу лодочную артель, которая с натугой тащила по воде "Усерхет", Великую Ладью бога Амона. На таком расстоянии этот прославленный и древний плавучий храм, сооруженный из золота, выглядел просто сгустком света средь блистающих волн. Однако когда он приблизился и начал поворачивать к берегу, отчетливо стали видны бараньи головы на носу и корме и солнце всем своим сиянием ударило в полированные солнечные диски над их головами, посылая ослепительные отблески вдоль огромного зеленовато-бурого пространства воды, сверкая и вспыхивая средь толпы. Девочки, ахнув, вскочили на ноги и принялись кричать и махать руками. На флагштоке корабля и на кормовом весле трепетали яркие вымпелы. И там, в самом центре, стояла золотая рака, в которой скрывался сам таинственный бог, - ее должны были торжественно пронести сквозь толпу, через то короткое расстояние, что отделяло пристань от входа в храм.
Гребцы на корме судна и артель на берегу успешно подвели корабль к величественной каменной пристани. Теперь нам был виден защитный бордюр из сплетенных кобр над ракой, короны над головами баранов и золотые соколы на шестах. Аменмес окончательно затих, широко раскрыв свой маленький ротик, потрясенный этим видением другого мира. Затем, под всеобщий оглушительный рев, заставивший моего сына тревожно прижаться к моей груди, рака со скрытым внутри богом была водружена на плечи жрецов. С трудом сохраняя равновесие под тяжестью такого груза чистого золота, они медленно и осторожно тронулись вниз по сходням и сошли на пристань. Толпа ринулась вперед, навалившись на сомкнутые руки охранников. Высокопоставленные сановники, жрецы и иностранные властители преклонили колена и принесли священные жертвы.
На коротком пути от берега до храма предполагалась ритуальная стоянка - рака на короткое время останавливалась, чтобы скрытый в ней бог мог принять предлагаемые жертвы, а затем ее несли через площадь к вратам храма.
Если мы хотели поближе взглянуть на то, как раку понесут к храму, нам пора было двигаться.
Глава 3
Мы протолкались сквозь толпу к великолепному особняку Нахта, который стоит поблизости от Аллеи сфинксов, к северу от входа в храм. Здесь живут только самые богатые и самые влиятельные семейства города, и мой старый друг Нахт принадлежит к этой группе избранных, хотя уж он-то никак не походит на нелепо самодовольных гордецов, составляющих подавляющее большинство нашей так называемой элиты. Вновь я отметил свое непреходящее презрение к этим людям и приготовился к неизбежному высокомерному тону, которым встретят меня в их компании.
Нахт встречал своих многочисленных богатых и знаменитых гостей в своем лучшем одеянии, стоя в широком дверном проеме. Черты его лица были острыми и тонкими и с течением времени должны были стать еще более отчетливыми, а необычные крапчатые глаза цвета топаза, казалось, глядели на жизнь и людей как на занимательный, но не имеющий к нему прямого отношения спектакль. Человека умнее я никогда не встречал; для него жизнь ума и рациональное проникновение в загадки мира - это все. У Нахта нет спутницы жизни, и, судя по всему, она ему не нужна, поскольку его жизнь и так полна интересных вещей и людей. В нем всегда было что-то от ястреба: словно он попросту присел отдохнуть здесь, на земле, но всегда готов взмыть в эмпиреи одним кратким усилием своего могучего ума. Я не очень понимаю, почему мы с ним дружим, но, кажется, ему приятно мое общество. И он от души любит мою семью. Как только Нахт увидел детишек, его лицо осветилось восторгом, поскольку они его обожали. Он обнял детей и поцеловал Танеферет - которая, мне кажется, обожала его немножко чересчур, - после чего поспешно повел нас всех через великолепный внутренний двор, неожиданно спокойный, полный необычных растений и ярких птиц.
- Идемте наверх, на террасу, - сказал он, протягивая, словно добрый волшебник, особые праздничные сладости каждому из детей. - Вы чуть не опоздали, а мне бы не хотелось, чтобы вы пропустили что-нибудь в этот особый день.
Он сгреб в охапку восхищенную Неджемет и, сопровождаемый по пятам двумя старшими девочками, запрыгал вверх по широким ступеням, пока мы все не очутились на необычайно просторной крыше его особняка, В отличие от большинства людей, которые на крошечном пространстве своих крыш сушат овощи и фрукты и вывешивают белье, Нахт использует террасу на крыше своего просторного жилища для более занимательных целей, например для наблюдений за прохождением звезд по ночному небу, ибо это таинство - его глубочайшая страсть. А еще он устраивает на крыше свои знаменитые собрания, куда приглашает людей всех родов деятельности. Так и сегодня: плотная толпа теснилась здесь, попивая превосходное вино, подкрепляясь изысканными закусками с многочисленных подносов, расставленных повсюду на столиках, и болтая о том о сем под защитой украшенного великолепной вышивкой тента или под зонтами, которые терпеливо держали над ними потеющие слуги.
Открывавшийся с террасы вид был одним из лучших в городе. Крыши фиванских домов расстилались вокруг по всем направлениям - лабиринт цвета умбры и терракоты, усеянный красными и желтыми пятнами сушащихся злаков, ненужной или выброшенной мебели и ящиков, птиц в клетках и других таких же групп людей, которые собрались на этих наблюдательных площадках над хаосом улиц. Глядя на открывающуюся панораму, я осознал, насколько город разросся за последние десять лет.