- Да уймись ты, дурачок, - без церемоний ответил ему советник сипло. - В какую тюрьму… Ты мне жизнь спас! Без тебя валялся бы я сейчас в этой подворотне до самого утра, а потом в газетках бы напечатали эти борзописцы, что, мол, пьяный советник юстиции упал мордой в лужу, да и утонул! Что смеешься? Так уж было с одним моим знакомцем, ему меньше повезло! В Бармалеевскую улицу мы едем, на твоего господина Белавина смотреть! А молчу я, потому что думаю… И горло болит!
Они выбрались уже к Николаевскому мосту, минуя памятник Николаю Первому перед Мариинским дворцом, при открытии которого какой-то оставшийся полиции неизвестным шутник прицепил к бронзовому коню императора картонку с надписью "Не догонишь!", намекая, должно быть, на скачущего впереди Медного всадника.
- А как же броненосцы, секретная броня, морское сражение? Я же предатель! - со слезами в голосе вскричал Костя.
- Ну, только застрелиться не вздумай, - хмыкнул Андрей Львович, задумчиво пошевеливая вожжами. - Тут уже вовсе другая петрушка получается… Чертежи-то и в самом деле ни при чем! Радуйся, княжна твоя - не шпионка, хотя проходимка порядочная… Пахло от "вещицы", говоришь, краской типографской?
- Да, как свежая газетка! - снова радуясь жизни и играя рыбкой, сказал Костя, только сейчас почувствовав, как тяготила его эта невысказанная история.
- А этот господин Белавин - он каков? Такой рослый, кряжистый, голова квадратная?
- Да! - охотно подтвердил Костя. - А вы и его знаете?!
- Ты правду говори, а не мне удовольствие доставляй! - оборвал его советник.
- Да истинный крест, Андрей Львович! Все, как вы сказали! Борода еще с сединой, папироски курит!
- Папироски! - ударил по колену Морокин, да так звонко, что гнедая его оглянулась и на всякий случай прибавила рыси. - Точно, он! Ну, брат, коли возьмем его сейчас - тебе крестик не грех будет выхлопотать! А милка-то твоя какова! Послала тебя в осиное гнездо!
- Она не знала, - упорно ответил Кричевский. - Не вините ее. Лучше расскажите, что это за люди.
- Думаю, это изготовители фальшивых ассигнаций! - весело сказал советник юстиции. - Были у нас сведения, что собираются они перебраться в Петербург из Варшавы, исторического своего гнезда! Чтобы поближе быть к Монетному двору и в дни выпуска новых купюр обтяпывать, стало быть, свои делишки… По-польски при вас не разговаривали? А "вещица" эта таинственная, полагаю, была типографической матрицей банковского билета в сто рублей достоинством… И по размеру как раз подходит!
- Ага! - свирепо вскричал Костя, пугая лошадь. - Он и ее подставил, подлец! Понятно теперь, почему ему предпочтительнее было хранить "вещицу" на стороне!
- Может быть, княжна и не знала поначалу, что хранит, - согласился Морокин. - Но потом Лейхфельд, очевидно, нашел вещицу и полюбопытствовал, коли печати были нарушены… Не может быть, чтобы он ей не рассказал!
- Не сказывал, я уверен! - горячо сказал Костя. - Ему было достаточно, что сама вещь у него! Может, он домогался свидания с Белавиным? Может, шантажировать его хотел?
- Может, он за это хотел ее бросить, а она его убила, боясь разоблачения! - грубо сказал советник. - А ты, молодой влюбленный дурачок, все ее выгораживаешь! Как бы там оно ни было, разберемся во всем, раз уж начали… Вот она, Бармалеева улица! Сворачиваем!
Тотчас за поворотом в лицо пахнуло им свежим запахом гари.
- Опоздали! - с горечью заключил Морокин. - Улетела птичка! И следы замела!
На месте дома купца Слепожонкина на высоком почерневшем фундаменте красовалось пепелище.
II
- Итак, Филат, - гулко и представительно велел пристав Станевич дворнику Феоктистову, робко жмущему заячий треух в больших крестьянских руках, - расскажи нам подробно, что было после того, как господин Лейхфельд двадцать первого февраля вечером велел тебе подняться в его квартиру и побыть там?
- Их светлость, девица Александра, изволили с револьвером забавляться, - торопливо выпалил дворник. - Целились то в печку, то в свечку, а когда я вошел, так, прости господи, в меня!
- И что ты сделал? - поинтересовался Леопольд Евграфович, подождав, пока Костя запишет слова дворника.
- Я им со всею почтительностью сказал, что занятие это вздорное и опасное! - прежней скороговоркой отвечал Феоктистов. - А они мне ответили, что, дескать, "все сама знаю, пистолет разряжен и бояться нечего". И даже курком пощелкали!
- И в каком барышня была настроении? - спросил дотошный пристав.
- Не могу знать! - угодливо отвечал дворник. - В барском, как обычно… Песни пела и смеялась сама над собою! Дурой себя изволили ругать!
- Надобно спросить ее, отчего это она за револьвер уже с вечера схватилась! - сказал унылый, точно в воду опущенный Розенберг. - Может, она думала, что это Евгений идет, и собиралась уже тогда с ним покончить?!
- Спрашивали уж! - отрицательно покачал головой пристав. - Чего попусту воду в ступе толочь?! Отлистни-ка, Кричевский, назад, на сорок девятую страницу! Вот, видите: "Намеревалась покончить с собой, да пистолет дважды дал осечку… Я разрядила барабан, чтобы заменить негодные патроны, да тут некстати появился дворник Филат, и это помешало мне привести свое намерение в исполнение…"
- Ну да! - раздраженно хмыкнул Розенберг. - С вечера хотела себя убить, да вот не смогла, а поутру никого не хотела убивать, да вот, поди ж ты, убила! Вздор один! Надобно еще спросить!
- Она отказывается идти на допрос! - сказал Станевич. - Ты, Филат, подпиши вот здесь и ступай! Все пока с тобою… Грамоте-то разумеешь? Ну тогда крест проставь, а господин Кричевский распишется.
- Как так отказывается? - изумился Розенберг, но становой пристав сделал ему глазами знак погодить, пока дворник выйдет из комнаты. - Как отказывается?! - прошептал снова Михаил Карлович, делая страшные глаза, едва Феоктистов, кланяясь, вышел задом вперед и закрыл за собою дверь. - Привести с городовыми! Немедля!
- Ссылается на нездоровье и на то, что уже все по многу раз повторила! - пожал плечами Станевич. - Большой нужды в еще одном ее допросе не вижу, а до экзекуций над женщинами я и вообще не охотник. Пускай себе сидит взаперти, коли ей так хочется! Коли ей наше общество немило!
- Возмутительно! - вскочил с кресел Розенберг, хлопая себя по ляжкам. - Преступники уже начинают нам диктовать, когда и как вести следствие! Вот так нравы! Куда мы катимся?! Да посмела бы она так сказать при покойном императоре Николае Павловиче! Вмиг была бы кнутами драна!
- Она дворянка, не забывайте… - рассеянно напомнил Станевич, с улыбкою в усах наблюдая, как бесится Михаил Карлович, прочитавший уже вторую статейку про себя в газетах.
- Это еще надо доказать-с!
За дверью раздались шаги, и сиплый, нездоровый еще голос советника юстиции Морокина натужно прокричал, обращаясь на двор:
- Гнедой моей овса дать! Овса хорошего, а не трухи гнилой!.. Я сам проверю! Добрый день, господа! - советник решительно, без стука вошел в комнату станового пристава, как в свой кабинет. - Как продвигается следствие?! Всех допросили?!
- Только что изволили закончить, Андрей Львович! - радушно поприветствовал его Станевич. - А что это с горлом у вас? Водицы изволили холодной испить?! Нынче надо быть осторожнее: не ровен час лихоманка какая прикинется! Давайте я вас чаем с травкою вылечу! Прошка! Самовар, быстро!
- Да уж… - усмехнулся Морокин, ощупывая посинелое горло с кровоподтеками. - Коли бы не ваш герой, - кивнул он Косте, - так уж меня бы ангелы небесные от всех хворей лечили! Потом он вам сам все расскажет! Кстати, я проверил ваши слова, Кричевский! Все сошлось: и ночные городовые на Фурштатской вас припомнили, и гусарского поручика вашего я нашел! В госпитале нашел! Они таки подрались в ту ночь, и улан ему руку прострелил! Охота людям забавляться! Тут не знаешь иной раз, как голову уберечь… В общем, дело о портфеле инженера полагаю закрытым. Еще один анекдот-с в мою коллекцию - в мемуары! Осталось нам разобраться с личностью этой загадочной особы… Для спокойствия души моей, как прокурорского товарища, да и для того, чтобы в суд дело подавать. Нельзя же судить неизвестно кого!
Он с Костиной помощью стащил свой прежний черный "пальмерстон" и охотно бросился в кресла, освобожденные Розенбергом, сладко простонав:
- Уф-ф… Спал сегодня всего два часа… Косточки ноют!
Розенберг, места которому присесть не осталось, сиротливо потыкался по углам комнаты станового и, видя полное нежелание Кричевского уступить ему свой стул, демонстративно вышел вон, хлопнув дверью, сказав с обидою:
- Я буду работать у себя в кабинете!
- Чего это он? - удивился Морокин, раскладывая уже пухлое дело на коленях. - Да работай себе на здоровье! Мы тут тоже не баклуши бьем! Вот, господа, ответ из Твери по моему запросу касательно баронессы N! Пришел с утренним поездом. Как и ожидать следовало, такой особы в гостинице Гальяни за последние пять лет ни разу не проживало! Из Новгорода еще не поспела бумага, но полагаю, там будет то же самое! Кто же вы такая, девица Александра? - задумчиво промурлыкал он, пробегая глазами страницы дела, исписанные четким крупным Костиным почерком. - Не ехать же мне, на самом деле, в Шемаху для установления вашей личности? Хорошо там, тепло, да уж больно дорога скучная… Не терплю я дорожной скуки! Кстати, слыхали? Англичане изобрели механическую машинку, печатающую типографскими буквами! Скоро ваше ремесло писаря, Константин, отомрет!
- На мой век хватит! - шутливо отмахнулся Костя. - А что с шифром в письмах, Андрей Львович?
- С шифром… с шифром… - рассеянно повторил Морокин, листая дело. - С шифром, господа, все пустое, нету никакой тайнописи, а вот письма писаны одною рукой, это факт! Вот у меня заключение графолога - приобщите, Леопольд Евграфович, сделайте одолжение! В чем, знаете ли, прелесть службы в столице - любого эксперта легко сыскать! Ну где бы я взял графолога, скажем, в Костроме?! А раз у меня была нужда в эксперте по слоновьим болезням - так и тот отыскался! Яду в пулях тоже никакого, так что особых новостей нет…
И не успел он закончить эту фразу, как в дверь деликатно постучал, а затем просунул испитое лицо пожилой писарь Макарыч.
- Ваше благородие, господин становой пристав! Там пришел с улицы один господин, сказывает, у него известия по делу княжны, девицы Александры! К вам его или же к господину Розенбергу в кабинет?
- Сюда, сюда веди, старина! - шумно обрадовался Морокин, опережая распоряжения Станевича. - Михаил Карлович сильно занят, пускай себе работает! И насчет стула расстарайся, а то посадить гостя негде! Да и самовар, черт побери, когда будет?!
Он заговорщицки подмигнул Станевичу и Косте:
- Обожаю первый узнавать новости!
В дверь вошел совсем еще молодой человек, незначительного роста и невзрачной наружности, но державший себя весьма уверенно. На нем была тяжелая, купеческая, бобровая шуба до пят и богатая соболья шапка. Войдя, поискал он глазами образ и, не заметив оного, перекрестился на портрет императора Александра II - непременный атрибут любого казенного присутствия.
- Позвольте представиться, господа, Дементий Дубровин-с! - неожиданно звучно для своего тщедушного тела сказал он и забегал глазами между становым приставом и советником юстиции. - Я имею дело до господина следователя, ведущего дело по смерти инженера Лейхфельда…
- Советник юстиции Морокин, товарищ городского прокурора, - сухо отрекомендовался Андрей Львович. - Дело сие поручено вести мне. Разоблачайтесь для удобства, присаживайтесь, у нас тут тепло, а я пока представлю вам присутствующих. Костя, помоги господину Дубровину!
Дождавшись, пока Кричевский с неохотой примет из рук почти что своего ровесника шубу и шапку, а Макарыч протиснется в комнату со стулом, Морокин сделал Дементию Дубровину знак, что они готовы его выслушать.
- Я, собственно, непосредственно по делу могу сообщить мало… - начал пришлец и тотчас полез по карманам новехонького английского костюма. - А, вот она! - он обрадованно достал из кармана газету, сложенную осьмушкой, и принялся ее тщательно разворачивать. - Я к вам пришел, потому что прочитал в газете, что некую особу, Собянскую княжну Омар-бек, обвиняют в убийстве господина Лейхфельда! Мне даже не сразу стало вдомек, о ком идет речь, но когда назвали ее имя, я уж догадался, что это снова Сашенька…
И он несколько огорченно вздохнул, точно речь пошла о проказах нашалившего ребенка.
- Хр-р-р… - закашлялся раненым горлом Морокин. - Хр-р-р!.. Простите, господа!.. Стакан воды, если можно! Все, что угодно, но этого я не ожидал! Вы знакомы с княжной Омар-бек?!
- Нет, собственно… - сказал гость, с некоторой опаской глядя, как Андрей Львович утирает с губ своим батистовым чистейшим платком проступившие следы крови, и слегка отодвигаясь от него вместе со стулом, как от чахоточного. - Княжна Омар-бек мне незнакома, и я даже весьма сомневаюсь в ее существовании! Но мне весьма хорошо знакома девица Александра Рыбаковская, с коей собирались мы счастливо обвенчаться прошлым летом, до того, как где-то в Пассаже повстречала она этого несчастного и не вполне порядочного господина!
- Вы о господине Белавине говорите?! - встрепенулся советник юстиции, жадно запивая кашель чаем, принесенным, наконец, заспанным Прошкой.
- Белавин? - поднял брови, призадумался Дубровин. - М-м… Нет! Мне незнакома эта фамилия! Я говорю об инженере Лейхфельде, ныне покойном!
Прошло некоторое время, в течение которого созревало впечатление, произведенное заявлением Дементия Дубровина. Сначала все трое служителей правосудия отнеслись к нему без доверия.
- Что - и свидетелей представить можете? - первым нашелся Морокин.
- Разумеется! - удивился недоверию молодой человек. - Да вся моя родня! Они все противились этому браку!
Лицо его, весьма некрасивое, выражало несомненный ум и порядочность, и говорил он весьма ясно, трезво, тщательно взвешивая слова и подбирая самые точные определения.
Тотчас посыпались вопросы, причем заговорили они все трое разом, даже Костя, волнуясь и выкрикивая:
- Так это что же - Лейхфельд отбил у вас невесту?!
- Так, выходит, никакая она не княжна?!
- А родственники ее вам известны?!
- Господа! - поднял руки, смущенно улыбаясь, Дубровин. - Умоляю, по очереди! Я не могу отвечать всем троим одновременно! К тому же я опасаюсь что-либо напутать! Судя по газете, у вас тут и так все весьма запутано!..
- Тих-ха!! - рявкнул голосом полицейского урядника Морокин и тотчас снова закашлялся. - Не беспокойтесь, господин Дубровин… - сделал он извинительный жест рукой, держась другой за горло. - Это не то, чего вы опасаетесь… Я вполне здоров… И точно не заразный! Мы будем молчать, а вы рассказывайте, а потом мы зададим вам те вопросы, которые у нас появятся!
III
- Да, так будет, пожалуй, лучше, господа! - согласился Дубровин, успокоившись насчет мнимой чахотки Морокина и расположившись поудобнее. - Мне, знаете ли, тоже непросто это рассказывать, потому что я недавно совсем любил эту женщину, видел в мечтах своею супругою… Да и по сей день, очевидно, не излечился, раз я здесь. Во всяком случае, судьба ее мне небезразлична, и я надеюсь, что мои показания послужат к облегчению ее участи и помогут ей выпутаться из истории, которая весьма достойна некоторых черт ее характера!
Костя Кричевский слушал все это, мрачный, все более и более столбенея. Андрей Львович уловил момент и незаметно подмигнул ему: дескать, я же тебе, дураку, говорил!
- Разумеется, никакая она не княжна! - начал свой немного сбивчивый рассказ Дубровин. - Она мещанского сословия, как и я, из семьи мелкого петербургского чиновника Рыбаковского, которого судили… За растрату, кажется. Но дворянские титулы и званья - это у нее пунктик, причем совершенно бескорыстный, поверьте мне! Кем она только не представлялась за время нашей близости! И баронессой фон Вольф, и маркизой де Труа, и графиней Неаполитанской - и все это весело, играючи, с таким непосредственным юмором! Она и мне предлагала играть в такие игры, и называться графом! И я, каюсь, соглашался, но только для домашнего употребления! Я не видел в этом ничего дурного - просто домашняя забава… Театр! Вы же не осудите ее за это?!
"Не поехать ли нам, граф, в Италию?" - тотчас прозвучало в памяти Кости, обжигая незнакомой доселе болью его сердце!
- Нас познакомил какой-то дальний ее родственник, по фамилии Шипунов, - продолжал свой рассказ Дубровин, не получив ответа на свой вопрос. - У меня с ним дела по торговой части… После осуждения отца они с матерью и сестрами остались без средств к существованию, и мать отправила их к бабушке, в Шемаху. Сашенька никогда не рассказывала о своей жизни там… Точнее, рассказывала всякие небылицы, но я полагаю, что жилось ей там несладко. Каким-то образом переместились они сначала в Астрахань, а уж оттуда приехала она обратно в Петербург. Я думаю, господин Шипунов даст вам более подробные сведения. Он постоянно проживает в Петербурге, у него свой домик на Песках…
Дубровин отвел глаза в сторону, вниз, похрустел громко пальцами, не желая более продолжать тему прошлого своей сбежавшей невесты. Видно было, что рассказ и воспоминания даются ему нелегко, но он хорошо владел собой.
- Я, безусловно, увлекся тотчас же! На фоне наших блеклых женщин она выглядит просто потрясающе!.. Тогда, по крайней мере, так выглядела. Она легко ответила мне взаимностью, как мне казалось, искреннею… Мы довольно быстро сблизились и уже видели себя мужем и женою, ну и вели себя соответственно. Я сделал некоторые приготовления к свадьбе, оповестил родственников, как вдруг она заявила мне, что любит этого самого Лейхфельда, о существовании которого я и не подозревал, и уходит к нему навсегда!
Дубровин умолк. Ком подступил ему к горлу. Слушатели деликатно ждали, когда он справится с нахлынувшими воспоминаниями, и вскоре он продолжил:
- Не подумайте, что я вот так просто упустил свое счастье! Это, знаете, не в моих привычках, и вообще у нас в роду слабость мужская не в чести! Я боролся, я искал встреч с нею, я рисовал все, что ждет ее с этим слабовольным, никак не обеспеченным и легкомысленным господином, которому она вверяет судьбу свою! Я даже с ним разговаривал, убеждал… Я пытался купить его! Хорошие деньги предлагал, между прочим, но все тщетно! Он упрямился тщеславием слабого человека, которому вдруг выпала минута покуражиться над другим, вел себя заносчиво и глупо до такой степени, что я сам один раз чуть не убил его… А она насмехалась надо мною, над моей внешностью, над моей семьей… Она вела себя немилосердно! Я только попрошу не заносить это ни в какие протоколы… Это все личное, и я не хочу вредить ей более, чем она уже сама себе навредила…
- Разумеется! - сделал успокоительный жест Андрей Львович. - Протокол вообще потом, и вы его поправите, прежде чем подписать! Сейчас же - рассказывайте, рассказывайте!..
- Да вот, собственно, и все! - нервно пожал плечами Дубровин, успокаиваясь уже. - Поняв свое бессилие, я отступился, попытался перенести внимание на другие сферы, занялся больше делами, путешествовал по Европе, чтобы отвлечься… Родственники мои были довольны. Чисто случайно попалась мне вчера на глаза эта газетка… Так, знаете, внезапно все ожило! И я решил внести ясность, пока все окончательно не запуталось.