В ломбардском замке герцога Сфорца - убийство! И это в родовом гнезде правящего герцога Милана… Нет, никто, кроме хозяина, не должен об этом узнать, несмотря на то что погиб не кто-нибудь, а граф, двоюродный брат самого герцога, исполнявший роль фигуры "белого епископа" в партии "живых шахмат", разыгрываемой в саду замка. Но простой конюх по прозвищу Дино, являвшийся также и подмастерьем великого Леонардо да Винчи, раскроет загадку этого кровавого преступления, а заодно и некоторые другие тайны "двора Сфорца" по подсказкам самого великого мастера, который в это время занимался разработкой новой военной техники и украшал герцогский замок своими уникальными произведениями. При этом Дино свято сохранит свою "тайну тайн"…
Диана Стаккарт
"Королевский гамбит"
1
Думая, что учусь жить, я учился умирать.
Леонардо да Винчи.
Атлантический кодекс
МИЛАН, ЛОМБАРДИЯ, 1483
Малиновое пятно расползлось в форме цветка по белоснежной парче. Яркое пятно бурело на лепесткообразных краях. Вокруг рубинового бутона виднелось несколько коричневых капель, словно нарочно стряхнутых с кисти художника. Мне понравился контраст белого и красного цветов, выигрышно смотрящийся на фоне зеленеющей лужайки. Доведись мне воссоздавать эту картину на Мольберте, я бы еще добавил несколько ярких весенних листьев и, пожалуй, нарисовал бы по соседству на камне белого голубя.
Но, разумеется, не стал бы изображать изящный кинжал, рукоять которого торчала, как тычинка - серебристая, вызывающая ужас, - из центра кровавого цветка.
Я обнаружил мертвеца первым и поэтому успел подробно изучить композицию этой страшной картины. Он лежал на земле обнесенного высокими стенами сада - одного из многих владений хозяина замка Сфорца. Дворец этот был родовым гнездом правящего герцога Милана Лодовико Сфорца по прозвищу Моро. Так назвали его за темный цвет лица и заодно наградили другими, куда менее лестными именами. Разумеется, Лодовико только назывался герцогом, таковым не являясь, ведь он силой отнял этот титул у своего малолетнего племянника, и титул не был еще официально утвержден папой.
Упомянутый выше замок и для меня стал домом, хотя звание мое конечно же было далеко не высоким. Будучи подмастерьем придворного инженера и художника, Леонардо Флорентийского, или Леонардо да Винчи, я занимал в замковой иерархии положение ниже, чем помощник конюха. Вместе с другими юношами, проявившими незаурядный талант в области владения кистью, я трудился с рассвета до сумерек в мастерской учителя. Там я натягивал холсты, смешивал краски и очищал палитры… и, случалось даже, касался кистью фрески или панно, подписанных именем великого человека.
К счастью, в этот праздничный день не помощник конюха сделал ужасное открытие, а я, подмастерье, всем известный под именем Дино. Иначе бы в замке тотчас же поднялась тревога. Уже через несколько минут все - от чистильщика ночных горшков, до самого герцога - толпились бы в саду и глазели на мертвеца. И подобный переполох конечно же положил бы конец партии в живые шахматы, проходившей в это время на главной лужайке замка.
Это развлечение было в последнюю минуту включено в программу недельных празднеств, устроенных в честь мсье Виласса, французского посланника, гостящего у герцога. Ставкой в игре была понравившаяся обоим картина. Не желая никого обидеть, Лодовико объявил, что она достанется победителю.
Спор разгорелся между ними в мастерской учителя вчера утром. Герцог и посланник, стоя посреди комнаты лицом к лицу на грубом деревянном полу, были, казалось, готовы пронзить друг друга. На обоих поверх разноцветных рейтуз были одинаковые красно-сине-золотистые атласные камзолы с прорезями. Голову герцога украшал мягкий, усыпанный драгоценными каменьями бархатный берет малинового цвета - изящный головной убор, подчеркивающий грубые черты его темного лица. Темно-синяя, с высокой тульей шляпа посланника выгодно смотрелась на фоне его мягких, седых волос и темных глаз.
Их наряд резко контрастировал с простым коричневым жакетом и темно-зелеными рейтузами учителя - точно такую же одежду носили и мы, подмастерья. Он стоял чуть поодаль, и их приход, видимо, не мешал работе; Леонардо вежливо улыбался и не вмешивался в разговор знатных лиц.
Другие подмастерья и я, столпившись на почтительном расстоянии от собеседников - за незавершенными панно - и делая безучастный вид, изо всех сил старались уловить хотя бы несколько слов.
- Шахматы? - предложил посланник на ужасном итальянском и приятно улыбнулся. Он, видно, представил, как они, склонившись над небольшой доской перед камином в главной зале, осторожно передвигают резные, слоновой кости фигуры и попивают превосходное вино.
У Моро, однако, созрел более грандиозный замысел.
- Шахматы - да, только необычные, - ответил герцог. - Однажды, гласит легенда, два знатных венецианца посватались к одной прекрасной девушке. Не желая решать спор железом, они сыграли партию в живые шахматы, где в роли фигур выступали их придворные. И девушка досталась победителю матча.
Замолчав, он указал на предмет спора, недавно законченный портрет очаровательной женщины, стоящей перед ними на мольберте. "Почему бы и нам схожим образом не уладить наше дело, мы ведь тоже препираемся из-за женщины?"
- Мысль интересная, ваше высокопревосходительство, - пожав плечами, произнес Виласс. - Только удастся ли все подготовить в столь короткий срок?
- Разумеется. Вы познакомились с моим придворным художником и инженером. Он за ночь все устроит. Не так ли, Леонардо?
Глядя из-за панно, я видел, как учитель, пройдя с присущей ему от природы грацией несколько разделяющих их шагов, приблизился к ним. Он был на несколько дюймов выше их; его львиная грива, темная со слабым красновато-коричневым отливом, ниспадала ему на плечи. Даже в простой одежде он благодаря уверенной осанке и красивому, бородатому лицу выглядел по сравнению с ними более царственно. На его устах по-прежнему играла приятная улыбка, однако я уже довольно долго был его подмастерьем и поэтому сразу обратил внимание на то, что он постукивает пальцами, признак, свидетельствующий о презрении либо нетерпении… зачастую одновременно о том и о другом.
- Разумеется, ваше высокопревосходительство, - спокойно ответил он, как и следует человеку, понимающему, кто его покровитель.
Учитель отвечал за все придворные увеселения, в том числе празднества и праздники, и поэтому выполнять подобные причуды сильных мира сего было ему не впервой. Впрочем, новая задача была не из легких.
- Все приготовления будут закончены завтра к полудню. Полагаю, роли шахматных фигур будут исполнять придворные.
Пока герцог отдавал завуалированные под предложения распоряжения, Витторио, самый молодой подмастерье с непослушными белокурыми волосами, склонился ко мне и горячо прошептал:
- Как ты думаешь, учитель сможет показать во время этой шахматной партии своего механического льва?
- Возможно, - улыбаясь, тихо проговорил я. Мне было понятно волнение юноши.
Учитель недавно сделал удивительное металлическое существо и перед публичным показом продемонстрировал его нам, подмастерьям. Благодаря сложной системе шкивов и противовесов медный лев разевал пасть и издавал рев, его грудь открывалась, и оттуда выпадал красочный букет свежих цветов. Я тоже считал его одним из самых поразительных изобретений и надеялся, что его вскоре покажут при дворе.
Однако на сей раз придворным не довелось лицезреть льва. Под руководством учителя садовники герцога при свете факелов трудились всю ночь на строевом плацу перед главными воротами и к утру превратили его в громадную шахматную доску. Не пришлось спать этой ночью ни камердинерам, ни портным, ни белошвейкам. Они отвечали за то, чтобы придворные, которые должны были изображать шахматные фигуры, получили подходящие - черные и белые - наряды.
Я же с другими подмастерьями был на подхвате у учителя, готовый выполнить любое его поручение.
Стоит ли тогда удивляться, что все приготовления были завершены к утру. Там, где вчера была огромная лужайка, сегодня стояли разноцветные шатры со столами и скамейками - все это придало площадке праздничный вид. Для герцога возвели на скорую руку позолоченную ложу, где они с посланником могли присутствовать во время шахматной партии. Еще одна ложа предназначалась для членов знатных семей, придворных и почетных гостей, например для миланского архиепископа. Рядом на изящном позолоченном мольберте была выставлена на всеобщее обозрение награда победителю: завешанный черной и белой шелковой тканью масляной портрет. Возле него, дабы никому из зрителей не вздумалось без спроса заглянуть под покрывало, на страже стояло двое подмастерьев.
По некой, как окажется впоследствии, иронии судьбы Леонардо изменил наряд фигур на шахматном поле. По его настоянию игроки, стоящие рядом с королевой и королем, были одеты не знаменосцами, а епископами. Так, по его словам, гораздо интересней; да и, кроме того, так принято при английском дворе. Подобная замена мало что значила для нас, не знакомых с развлечениями знати. Что касается меня, то мне были известны лишь названия нескольких фигур.
Когда протрубили трубы, каждый игрок занял свою клетку на травяной шахматной доске. Подстриженная в шахматную клетку лужайка и строгий наряд игроков вызвали одобрительные крики зрителей, пришедших поглядеть на необычную игру. Учитель остался доволен реакцией. Хотя он и говорил, что служба у Лодовико уже является для него наградой, мы, ученики, прекрасно знали, что ему не претят восторженные вопли толпы, похвала, пускай и опосредованная.
Герцог играл белыми фигурами, поэтому у него было право первого хода. Поддерживаемые группой советников, они с посланником передавали свои пожелания назначенному Леонардо распорядителю игры. Эта достойная персона, худощавый и седобородый человек, один из личных слуг герцога, сидела в небольшой ложе, щедро обтянутой черным и белым шелком, и вслух называла ходы.
При каждом ходе разыгрывали целое представление и трубили в рога, и поэтому переход игрока с одной клетки на другую занимал несколько минут. Один лишь ход черным конем в центр доски, включающий эффектное появление храпящего черного жеребца, на котором "шахматной фигуре" предстояло проскакать три четверти мили, занял чуть ли не час.
За два часа было сделано всего несколько ходов. Тем не менее все с интересом следили за игрой - живые шахматы были всем в диковинку. Не одолевай меня после долгой ночи сон, я, возможно, тоже был бы также увлечен. Но сейчас я присоединился к нескольким другим ученикам, расположившимся за одним из поспешно установленных щитов с нарисованными кустами, отделяющими нас, зрителей, от игрового поля. Здесь я на мгновение закрыл глаза… и, как остальные, тут же уснул.
Перерыв объявили слишком уж скоро. Протяжный рев трубы, грубо вырвавший нас из дремы, возвестил о том, что игроки могут отдохнуть и перекусить. Особенно в этом нуждались четыре джентльмена, наряженные черными и белыми ладьями: их костюмы, сооружения из дерева и ткани, символизировали осадные башни. Я поспешно присоединился к остальным подмастерьям, ожидающим распоряжений учителя.
Волноваться начали лишь тогда, когда, после рева трубы, сигнала, поданного придворными музыкантами и извещавшего о возобновлении игры, на свое место не явился вместе с остальными "фигурами" белый епископ. Трубы снова возвестили о перерыве. Поскольку я стоял ближе всех к учителю, мне первому велели отправиться на поиски пропавшего человека:
- Быстро, Дино, осмотри парк и не мешкай! - велел он, посылая еще двух юношей, Паоло и Давида, с тем же поручением в замок.
Я сначала осмотрел то, что мне первое попалось на глаза - пиршественный шатер и отхожее место, - но безрезультатно. Наконец, я решил, хоть ворота и были на запоре, попытать удачи в саду. Не будь приказания учителя, я бы, однако, никогда не осмелился заглянуть туда, куда позволялось входить только знати.
Обнесенный стеной сад находился неподалеку от шахматного поля, и до меня доносились возгласы зрителей, нетерпеливо ожидающих продолжения игры. Впрочем, внутри царила на удивление уединенная атмосфера. Возможно, благодаря толщине сырых каменных стен или легкому ветерку, дующему среди искривленных стволов олив и пальм. Пахло распускающимися розами и лилиями, их теплый аромат действовал гораздо сильней, чем резкие запахи за стенами. И, разумеется, тихое журчание воды, тонкой струйкой текущей подлинному, каменному низкому желобу, заполненному розовыми и желтыми лилиями, лишь подчеркивало окружающее спокойствие и приглушало доносящиеся извне звуки.
Вряд ли стоит поэтому удивляться тому, что сад был прекрасным местом как для уединения, так и для убийства. А то, что это было убийство, сомнений не было, ведь, как я уже упоминал, у несчастного между плечом и шеей торчал нож. Более того, удар был нанесен с такой силой, что пробил парчовую мантию, накинутую поверх жилета и ризы.
- Кровь Христова! - пробормотал я, прибегая к одному из самых сильных ругательств, заимствованных мною у моих товарищей. Я машинально, скорее отгоняя злые силы, чем прося защиты у Бога, осенил себя крестным знамением. Приободрившись, я подошел ближе и встал, намереваясь опознать убитого, коленями на сырую траву.
Это был, судя по одеянию, тот, кого я искал - пропавший белый епископ. Взятая на время митра - высокая остроконечная шапка, традиционный головной убор высшего духовенства, - лежала рядом с ним; она, верно, слетела с его головы, когда убийца ударил его. Тут же валялся длинный, почти с него размером, деревянный крест. Огромная лужа крови и неестественное спокойствие свидетельствовали о том, что он уже давно не нуждается в помощи придворного лекаря. Поэтому я принялся обдумывать следующий шаг.
Возможно, вы полагаете, что раз я так спокойно обо всем сейчас рассуждаю, натыкаться на зарезанных придворных для меня обычное дело? Вовсе нет. До сих пор мне, в моей относительно короткой жизни, пришлось иметь дело только с несколькими покойниками из числа родственников и соседей, причем никто из них не отправлялся в мир иной с чужой помощью. Встреча с жертвой насилия стала настоящим потрясением. Мне удалось справиться с малодушным страхом и не бежать отсюда сломя голову, только потому, что я заставил себя взглянуть на эту картину с точки зрения художника. Теперь, когда первое потрясение миновало, я лишь думал о том, как бы быстрее сообщить о случившемся учителю.
Я поднялся с мокрой травы на трясущихся ногах; мои темно-синие штаны на коленях промокли насквозь. Только тут мне пришло в голову, что тот, кто совершил это злодеяние, вероятно, по-прежнему находится где-то поблизости и наблюдает за мной из какого-нибудь темного уголка сада. Моя жизнь, возможно, в опасности!
Спокойная атмосфера сада неожиданно приобрела угрожающий оттенок. Тихое журчание воды превратилось в зловещие, принадлежащие неизвестно кому голоса, а нежный аромат цветов - в безвкусное прикрытие отвратительной, исходившей от трупа вони. Жужжание насекомых, летавших вокруг мертвеца, заглушало шелест ветерка, и в прохладной тени, казалось, затаился беспощадный, тайный враг.
Часто оглядываясь назад, я выбрался целым и невредимым из сада и, поспешно затворяя ворота, взмолился о том, чтобы не возвращаться обратно. Не желая, чтобы кто-нибудь случайно открыл тайну сада, я, задержавшись, защемил задвижку палкой, а затем, довольный тем, что выиграл еще несколько минут, бросился на поиски учителя.
Тот ходил взад и вперед вдоль травяного поля; такое же нетерпение проявляли зрители и участники игры. Увидев, что я возвращаюсь один, он поспешил мне навстречу.
- Дино, - крикнул он, - да что такое с тобой и остальными? Одно-единственное поручение уже столько времени не способны выполнить? Мы не можем начать без епископа. Где граф, двоюродный брат его величества?
Так убитый - двоюродный брат Моро?
Я почувствовал, как бледнею. Мне, связанному с убийством лишь тем, что я на свою беду нашел мертвеца, было не по себе. Ведь я знал о склонности знатных лиц возлагать вину на тех, кто приносил недобрую новость. А герцогу доставляло особое удовольствие карать за малые проступки. Будучи всего лишь свидетелем, я мог, тем не менее, жестоко поплатиться за то, что оказался первым, кто узнал о жестоком убийстве его родственника.
Учитель, должно быть, о чем-то догадался по моему расстроенному лицу, ибо он, остановившись предо мною, уже более спокойно спросил меня:
- Скажи, мальчик мой, что тебе известно о судьбе графа?
- Мертв, - прошептал я, - убит.
Другой бы на его месте стал бы трясти меня, требовать объяснений, но только не Леонардо. Он задумчиво потер подбородок большим и указательным пальцами, а потом, выдав свое удивление лишь легким поднятием брови, жестом подозвал к себе Константина, старшего подмастерья.
- Боюсь, нам придется помочь отсутствующему белому епископу. Отправляйся к распорядителю игры и передай ему, чтобы он позвал на поле жонглеров и музыкантов. Пусть они дадут небольшое, на несколько минут, представление… лучше с огнем или с чем-нибудь столь же увлекательным. Как только епископ будет готов, партия без промедления возобновится. Если Паоло и Давид вернутся раньше, скажи им, чтобы они остались с другими учениками.
- Вы можете положиться на меня, - ответил мальчик. Его пронзительный голос стал от важности глухим, он надул свою узкую грудь и выпрямился во весь рост. Быстро поклонившись, он рысью пустился к ложе, где сидел распорядитель игры.
Отдав распоряжение, Леонардо обратился ко мне:
- Я хочу знать все, только ничего пока не говори. Расскажешь, когда зрители не смогут подслушать нас. Теперь же веди меня к графу.
Я быстро зашагал в сторону сада, но учитель тут же опустил сильную руку на мое худое плечо.
- Нам не следует привлекать к себе внимание, Дино, верно?
Я утвердительно кивнул головой и, умерив шаг, стал пробираться через толпу. Учитель неторопливо шел следом за мной. Несколько человек, знавших, чем он занимался предыдущую ночь, окликнули его, и он, улыбнувшись, успокоил их. Однако, когда мы подошли к саду, доброжелательное выражение на его лице сменилось угрюмой решимостью.
- Ладно, мальчик, скажи, где граф и что тебе известно о его судьбе.
- О-он там, - ответил я, указывая на ворота, которые, к моей радости, по-прежнему, как и тогда, когда я уходил, были заперты. - Но мне мало что известно. Когда я нашел его, он уже был мертв - заколот. Вокруг же никого не было. И поскольку я уже ничем не мог помочь ему, то тут же вернулся к вам.
- Ты поступил правильно, - произнес учитель, одобрительно кивнув головой и разглядывая палку, которой я защемил задвижку. - Теперь я должен сам осмотреть графа и принять решение.