Глава одиннадцатая
Курляндия, год 1658
Странное действие производит на некоторых людей грязная вода. Казалось бы, человек, вынужденный то и дело бегать в кусты, должен от этого впасть в безмозглое состояние и заниматься лишь бедами собственного брюха, чутко к нему прислушиваясь. Так нет же – фон Альшванг, валяясь в сарае и отрешившись от многих забот ради единой, загадочным образом проник в замысел своего дядюшки. Может быть, это случилось в полубреду. Разумного объяснения тому озарению, что вразумило баронова племянника, нет. Разве что такое – он и днем, и ночью, и в сарае, и в кустах не переставал думать о картине с "приапом" и о сокровищах. Затуманенный рассудок не в состоянии был рассуждать приземленно и логично, он вообще отсек всякую логику. Тут-то количество размышлений резким прыжком и перешло в качество.
– Я все понял… – прошептал он Кнаге. – Я понял, для чего картина…
Кнаге принес ему от мельника заваренные в кружке целебные травы. Не то чтобы живописец действительно желал исцелить фон Альшванга – просто ему осточертела вся беготня, жалобы и страдальческий вид.
– Я понял, для чего "приап"… – продолжал, мучаясь, фон Альшванг. – Слушай… ты должен попасть в усадьбу…
– Там шведы, – напомнил Кнаге.
– Ты должен туда попасть. В дядюшкином кабинете есть готовальня…
– На что она?
– Не спрашивай… принеси оттуда готовальню, прошу тебя… там – циркуль… без циркуля мы не найдем клад…
Кнаге вздохнул – одна будет искать клад при помощи веревки, другой – при помощи циркуля…
– Меня не пустят в усадьбу, – сказал он. – И в кабинет господина фон Нейланд – тем более.
– Придумай что-нибудь! В окно залезь! – потребовал обезумевший фон Альшванг.
– Чтобы меня с перепугу подстрелили? Благодарю покорно!
Кнаге уперся и отказался наотрез от опасных глупостей. Фон Альшванг попытался уговорить мельника – но мельник недавно выдержал стычку со шведским офицером и вовсе не желал повторения.
Два дня спустя после неприятного разговора с фон Альшвангом Кнаге встретился с Кларой-Иоганной. Она не только веревку привезла из Гольдингена, но и скверные новости. В ночь с 28 на 29 сентября 1658 г. шведский полководец Роберт Дуглас овладел митавским замком и тут же взял в плен герцога Якоба и все его семейство. Тем и кончился герцогский нейтралитет.
– Что же будет? – спросил Кнаге, как будто женщин можно спрашивать о политике.
– Будет то, что шведы захватят всю Курляндию и начнут выжимать из нее деньги и провиант, как моющая полы служанка выжимает воду из грязной тряпки, вот так! – и Клара-Иоганна показала известное всем женщинам движение. – Оставаться тут просто опасно. У меня дочь, я должна о ней позаботиться!
– Так куда же мы поедем?
– В Бранденбург! Курфюрст Бранденбургский не пустит на свои земли ни шведов, ни поляков! Но нельзя ехать с пустыми руками. Мы должны – слышишь, должны! – откопать этот клад! В Бранденбурге он нам пригодится.
– Фон Альшвангу бурчащее брюхо подсказало какой-то новый способ. Но для этого способа требуется готовальня с циркулем.
Клара-Иоганна знала, о чем речь. Это устройство было у ее покойного мужа. Мыль о штурме усадьбы через окошко ее заинтересовала.
– Хорошо было бы, если бы он сам туда полез, – мечтательно произнесла она. – Только пусть бы сперва объяснил, для чего ему понадобился циркуль. Попробуй как-нибудь выяснить, мой любимый.
Как-то так случилось, что до сих пор ни одна девица и ни одна женщина не называла Кнаге любимым.
Кнаге воспарил душой, но толку из этого вышло мало. Треклятый баронов племянник не хотел раскрывать свою тайну, и Кнаге понял лишь одно: речь не о шагах и не о футах, а о дюймах.
Понял он это на следующее утро после совместной вылазки с Кларой-Иоганной и ее помощниками. Была пущена в ход драгоценная веревка, было очень точно отмерено восемьсот сорок два фута в сторону усадьбы, на что ушло примерно три часа и все измучились до предела. А ведь еще нужно было отмерить триста девяносто три фута вправо. Мужчина взмолились о пощаде, но Клара-Иоганна была неумолима.
Найденное место было помечено, чтобы потом явиться с лопатами.
Конечно, Кнаге должен был сказать невесте о своей догадке, но она и самому ему казалась нелепой: кто же мерит такие расстояния в дюймах?..
Ночные раскопки принесли такой результат: яма шириной в четыре фута, глубиной в три фута; сломанная лопата; куча перерубленных и вытащенных древесных корней; мозоли на руках землекопов. Ничего более ценного Клара-Иоганна не получила. Она сильно огорчилась, и тогда Кнаге сказал, что дело, возможно, в дюймах.
Он получил строжайший приказ докопаться до правды. Клара-Иоганна же отважно отправилась обратно в Гольдинген, чтобы приобрести готовальню.
В городе уже было страшновато – шведы вылавливали сторонников герцога Якоба, которых там было множество: герцог любил город, в котором родился, очень о нем заботился, благосостояние жителей росло, и вдруг – война, вдруг – шведы, вдруг – обыски в домах и угрозы. Решительная невеста обнаружила запертые лавки и дома, откуда торговцев не удавалось выманить никакими посулами.
Ожидая невесту, Кнаге развлекал фон Альшванга всякими глупостями. Тот уже почти пришел в себя после болезни и рвался в бой.
К несчастью, он из сарая видел приходивших к мельнику людей, посланных фон Нейландом, и видел также, как выкапывали и уносили спрятанные от шведов мешки с мукой. План у него возник сразу – оставалось только привести себя в приличный вид, отмыться, раздобыть хотя бы чистую рубаху.
Кнаге упустил фон Альшванга – казалось, только что баронов племянник сидел на деревянной колоде за мельницей и щепочкой чистил себе ногти – как вот его уже и нет…
Испугавшись, Кнаге пошел его искать по кустам и забрел довольно далеко. А когда он возвращался к мельнице – там уже были шведы в своих синих куртках и длинных лосиных камзолах, был и офицер, перепоясанный грязным желтым шарфом. Кнаге видел из-за липы связанного мельника и тех двоих парней, которых нанял фон Альшванг. Всех троих увели в усадьбу. Выждав еще немного, Кнаге прокрался к мельничихе. Она, плача, рассказала о беде: шведскому офицеру, жившему в усадьбе, донесли, что мельник отправляет муку фон Нейланду, а отчаянный барон, как она поняла из разговоров, со своими парнями совершил налет на небольшой шведский обоз, в котором кроме подвод с провиантом были и пленные поляки. Подводы и поляков отбили, скрылись с добычей в лесах, и офицер грозился виселицей. Парни, которые были вовсе ни при чем, не могли доказать, что они попали на мельницу случайно, и их сочли за людей фон Нейланда.
Мельничиха сказала также, что подозревает фон Альшванга, и Кнаге с ней согласился – это было похоже на правду. Баронову племяннику очень хотелось попасть в усадьбу – вот он и придумал способ.
Вскоре Кнаге убедился в правоте мельничихи – он залез на большую липу, откуда видел двор усадьбы с развороченным крыльцом, а по двору прогуливались фон Альшванг и офицер, судя по всему – очень довольные друг другом.
Кнаге, в сущности, было начхать на судьбу Курляндии и ее герцога. Он был немецем – но не курляндским немцем, а бременским. Там он учился живописи, оттуда после кое-каких неприятностей ушел бродить по свету и искать пропитание всюду, где звучит немецкая речь. Будет ли Курляндия самостоятельным маленьким государством, захватят ли ее шведы, – его почти не волновало. Война была досадной помехой в его планах.
Клара-Иоганна была, напротив, патриоткой. Но когда Кнаге рассказал ей, на что пошел фон Альшванг ради готовальни, она не пришла в ужас и не грозила предателю Божьей карой.
– Он дурак, – сказала невеста. – Он думает, будто сдал с потрохами мельника – и тут же его шведский король наградит имением Шнепельнь. А не понимает того, что из предателя вытянут все, что он способен дать, и тогда… тогда он никому не нужен…
– К тому времени он откопает клад.
– Мы знаем про его планы, а он про наши – нет. Мы его обыграем.
– Как?
– Будем следить за усадьбой. Мой любимый, я, уезжая из Хазенпота, не только кружева и меха взяла с собой. У меня есть пистолеты.
– Мой Бог… – только и смог сказать Кнаге.
Живописец был парень мирный, он и дрался-то лишь в детстве, он во время странствий выучился ладить с людьми. Убийство фон Альшванга он мог совершить только в своем буйном воображении – как это произошло ночью, накануне приезда невесты.
– А как же иначе путешествовать, когда война?
– Что говорят в Гольдингене? – спросил Кнаге. – Когда эта проклятая война кончится?
– Она еще только началась. Еще не сказал своего слова курфюрст Бранденбургский. А это… О, это!.. Это – настоящий мужчина. Мы еще доживем до того дня, когда он получит прозванье Великого!
Курляндская герцогиня Луиза-Шарлотта была сестрой курфюрста Фридриха-Вильгельма. И он, будучи в хороших отношениях с Якобом, не раз советовал герцогу забыть про нейтралитет и примкнуть хоть к кому-нибудь: можно к полякам, потому что Курляндия находится в вассальной зависимости от Польши, можно даже к русским – от них будет немалая польза, потому что они нуждаются в портах на Балтийском море, а можно с теми же шведами договориться – и уж тогда держаться за своего союзника, а не стараться угодить всем, кто передрался меж собой вокруг Курляндии.
Сам Фридрих-Вильгельм не боялся принимать неожиданные и роковые решения. Когда он сменил на бранденбургском троне отца, ему было всего двадцать лет. В маленьком государстве развелось множество придворных партий, и каждая затевала свои склоки, к тому же Бранденбург слишком сильно зависел от Австрии. Требовалась твердая рука. Юный курфюрст резко изменил политику страны – оставив с носом Австрию, перешел на сторону шведов и даже чуть было не женился на принцессе Кристине. Затем он умудрился во время мирных переговоров, которые завершились Вестфальским миром, присоединить к Бранденбургу восточную часть Померании. Он едва ли не заново создавал армию, преследовал казнокрадов, не боялся работы – и покорял своей стальной воле всех, кто должен был служить Бранденбургу по его правилам. Тридцатилетняя война так прошлась по маленькой стране, что целые округи обратились в пустыни. Курфюрст призвал к себе колонистов, мало заботясь об из вере и репутации. Бродягам и грабителям открыл он двери – и сделал из них честных подданных нстолько, насколько это вообще возможно. Он призвал голландских умельцев – и они осушили бранденбургские болота. Он впустил в Бранденбург французских эмигрантов – и уже росли фабрики, заводы, торговые дома.
Воевать он научился не сразу – сперва потерпел основательное поражение от княжества Нейбург; пришлось мириться. А потом он решил окончательно заполучить себе Пруссию, которой, как Якоб – Курляндией, владел в ленной зависимости от Польши. В начале пятьдесят шестого года он заключил в Кенигсберге союз со шведским королем Карлом и обязался держать для него наготове значительные силы. Потом эти силы дали шведам возможность победить поляков в трехдневной битве под Варшавой – и курфюрст получил-таки Пруссию в полное свое распоряжение. Но этот вопрос нужно было еще уладить с польским королем Яном-Казимиром, и курфюрст пошел на сближение с Польшей…
Курляндцы со вздохом сравнивали этого государя со своим герцогом. Особенно теперь, когда Якоб оказался в плену, а Фридрих-Вильгельм мог принять выгодное или же не выгодное для зятя решение.
– Но, когда война окончится, фон Нейланд вернется… – сказала Клара-Иоганна и задумалась. – Это будет совсем некстати…
– Да, – согласился Кнаге. – Он-то уж без всяких картинок знает, где закопал свои сокровища.
Тут до живописца дошло, что фон Нейланд, человек опытный, сообразит, кто приложил руку к этому воровству.
– Что случилось, мой любимый? – встревожилась Клара-Иоганна, услышав из уст жениха жалостное "ох".
Кнаге объяснил ей, что ограбленный фон Нейланд без затруднений отыщет мазилу, если только мазила не уберется из Курляндии куда-нибудь в Эфиопию.
– Не отыщет, – успокоила невеста. – Я сам об этом позабочусь. Мне тоже ни к чему, чтобы нас преследовал полоумный старик. Возвращайся на мельницу и сиди там тихо! Я знаю, что нужно сделать.
Курляндия, наши дни
– А переночевал он скорее всего в полиции, – говорил Хинценберг, обуваясь. – Не может быть, чтобы там не было для таких случаев диванчика. И даже если взрослый мужчина проведет ночь на полу – ничего с ним не сделается. Хотя в самом крайнем случае он мог лечь в своей машине, раз ее притащили на охраняемую стоянку.
Тоня ничего не ответила. Она пыталась дозвониться до Саши и слала ему уже третью эсэмэску за утро.
– Похоже, мы здесь застрянем еще на день, – продолжал Хинценберг. – Это настоящее приключение! Деточка, вот деньги. Сходи после завтрака в магазины, купи мне носки, а себе – то, что требуется. Я тебя вытащил сюда, я должен оплатить банкет!
– Да, господин Хинценберг, – ответила Тоня. На душе у нее было тревожно.
Когда они уже собирались спуститься вниз, чтобы найти подходящую для утреннего кофе кафешку, позвонил Полищук и попросил далеко не уходить.
– Я позвонил в Ригу, доложил обстановку. Сейчас тут всех на уши поставили, – похвастался он. – Ищут тот джип, который сбежал.
– С вертолетом? – осведомился Хинценберг. – Если его загонят в лес, то найти будет очень трудно, только сверху.
– У ребят ориентировка – серый "металлик"…
– Это слишком примитивно! – возмутился антиквар. – У серого – миллион оттенков! Есть тут магазин, где торгуют лаками и красками?
– Должен быть.
– Там у продавцов есть такие книжечки с разноцветными страницами. Достаньте книжечку, и я вам более или менее точно покажу оттенок. А удалось разглядеть того, с кем вы подрались?
Хинценберг имел в виду то "кино", которое он снимал, глядя сверху на сражение возле "хонды-цивик".
– Удалось. Сделали хорошую распечатку, разослали. Ждите меня, я принесу вашу фотосумку, – с тем Полищук отключился.
– Знаешь, что мне нравится в Сергее? – сказал антиквар. – Лаконичность. Он ведь лишнего не говорит. Вот будет для кого-то идеальный муж! Пришел с работы, помог по хозяйству, немного посмотрел телевизор – и ни одного пустого слова! Не смотри на меня так, деточка. Я всю жизнь был разговорчивым мужем. Как ты думаешь, о чем мечтали мои жены? Правильно – о хорошем качественном кляпе.
Ждать "идеального мужа" пришлось долго, и то он не сам явился, а прислал машину.
– Раз других развлечений тут нет, хоть съездим в полицию, – решил Хинценберг.
В полицейском управлении его ждала книжка-палитра с неимоверным количеством оттенков автомобильных лаков. Антиквар принялся ее листать, Полищук и Айвар с надеждой смотрели на него.
– Этот или этот, – наконец определил антиквар. – Я бы определил его как пепельно-серый металлик.
– Очень хорошо, внесем в ориентировку. Вот, посмотрите на свою работу, – Айвар показал распечатки портретов автомобильного грабителя.
– Мужик – что дуб, – похвалил Хинценберг мощную шею и широкие плечи преступника. – Сергей, он ведь вас кило на двадцать тяжелее.
– Ну и что?
– Хороший ответ. Деточка… ты что, деточка?..
– Наверное, показалось, – ответила Тоня, прислушиваясь. – Ой, нет, не показалось…
– Что?
– А вы разве не слышите?
Тоня, пока антиквар искал нужный цвет и изучал картинки, вдруг почувствовала себя ненужной и отошла к открытому окну. Тут-то и долетел до нее далекий, словно с другой планеты, невнятный скрипучий голос:
– Хозяин, слышь, хозяин, ты это… Возьми меня, хозяин!..
Этот вопль души она бы ни с чем не спутала.
– Чего мы не слышим? – спросил Полищук. Тоня высунулась в окошко, повертела головой. Призыв к хозяину повторился.
– Вон там, – сказала она. – Где-то там мобильник Виркавса!
И показала рукой – где.
– Как это? – спросил Айвар, а Полищук проследил направление пальца и попросту выскочил в окошко.
– Гунар Лиепа украл у Виркавса не только картину, но и мобильник, – объяснила Тоня. – У меня от этого рингтона мороз по коже!
– Не может быть, чтобы он слонялся возле полицейского управления, – сказал Хинценберг. – Может быть, кто-то из кулдигцев завел себе такой рингтон?
– Рингтон на русском языке? Сомневаюсь, – ответил Айвар.
– Но вдруг у кого-то в Кулдиге проснулось чувство юмора? – с невинным видом полюбопытствовал антиквар.
Айвар глянул на него с нехорошим прищуром. На лице у полицейского было написано: ну и шуточки у вас, рижские господа…
Тоня выглянула в окно. Полищука нигде не было, скрипучий голос тоже смолк.
Антиквар с интересом глядел на Айвара – очевидно, собирался втравить его в спор и повеселиться.
Полищук возник под окном внезапно.
– Знаете, что это было? – спросил он. – Не поверите! Вот!
Следователь положил на подоконник дорогой мобильный телефон.
– Узнаете, Тонечка? Этот был у Виркавса?
– Для меня они все на одно лицо.
Вдруг экранчик засветился, телефон подал голос:
– Хозяин, слышь, хозяин, ты это… Возьми меня, хозяин!
– Тихо, – сказал Полищук. – Айвар, это ищут Лиепу. Ответь по-латышски, а то с моим акцентом…
Полицейский поднес трубку к уху.
– Слушаю. Нет, Гунча ушел… он у меня забыл телефон, сам не знаю, где его теперь искать… А что, он там собирался быть? Да Мартиньш я, с заправки… Они вдвоем приходили с таким высоким парнем, под метр девяносто… – Айвар посмотрел на распечатку. – Такой мордастый, светловолосый, волосы дыбом поставлены… Откуда я знаю, может, и Эйнар! Хорошо, когда вернется за телефоном, я ему передам. Чао.
Завершив разговор, он победно обвел взглядом присутствующих: хоть вы, рижские господа, и считаете себя великими юмористами, а мы тут, в провинции, работаем, может быть, даже лучше вас; во всяком случае, врем по телефону не хуже!
– Эйнар, – сказал Полищук. – Это уже кое-что. Слушай, посади Инта на телефон. У вас тут вряд ли больше двух тренажерных залов. Может, Эйнар там качается. И вообще спортзалы…
– Через два или три часа Гунча может оказаться возле "Янова дома", – ответил Айвар. – Может, один, может, вместе с Эйнаром. Сейчас пойду, все организую.
Он вышел из кабинета.
– Где вы это взяли? – спросила Тоня Полищука, показав на телефон.
– В своей собственной машине, Тонечка. Теперь ясно, почему в нее так нагло лезли. Мобильник был в куртке. Умный Гунча вечером, стоя возле моей машины, на всякий случай позвонил сам себе и понял, что мобильник выпал и валяется на полу, а мы его еще не заметили.
– И долго бы еще не заметили, – встрял антиквар. – Если бы оставили машину в автосервисе.
Полищук ловко забрался в окно.
– Хорошо жить в одноэтажном доме, – сказал он. – Господин Хинценберг, может, все-таки расскажете про этих двух подозрительных типов?