- Успокойтесь, Климт. Это формальность. Я адвокат и потому скептик.
- Плётцл. Вот, я назвал ее. Анна Плётцл. Адрес: Оттакрингер-штрассе, дом двести тридцать один, квартира двадцать девять А.
- Хорошо. - Вертен покинул свое кресло, чтобы направиться к письменному столу из вишневого дерева и записать данные в блокнот. - Полагаю, на те дни и часы, когда были совершены другие убийства, у вас имеются более приемлемые алиби?
Климт уставился на него непонимающими глазами.
- Какие дни и часы?
- Повторяю, Климт: дни и часы, когда произошли в Пратере другие убийства. Если почерк убийцы фрейлейн Ландтауэр окажется похожим на остальные, вас могут заподозрить в совершении и этих преступлений. Понимаете?
До Климта наконец-то дошло.
- Да…
- Так что с алиби? - спросил Вертен.
- Дайте подумать. Когда это все было?
Вертен помнил даты, как и большинство жителей Вены.
- Поздно ночью или на рассвете пятнадцатого июня, тридцатого июня, пятнадцатого июля и второго августа.
Климт задумался, затем посмотрел на адвоката.
- Вы что, полагаете, что я помню, чем занимался два месяца назад? Это действительно необходимо?
- Вы ведете какие-то записи, дневник?
Климт удрученно мотнул головой.
- Ничего, Климт. Думаю, пока они ограничатся этим последним убийством. Я советую вам не показываться в своей студии до окончания обыска. Присутствие полицейских, несомненно, будет вас злить, а перебранка с представителями власти нам не нужна. Они, конечно, предъявили вам ордер на обыск?
- Не знаю. Один помахал у меня перед носом какой-то бумажкой.
- Вот что, Климт. Отправляйтесь домой, поспите. Скажите маме, что вам нездоровится.
- Мне нужно быть в Сецессионе. Там уйма дел. У нас в следующем месяце первая выставка, а строители до сих пор не закончили.
- Прекрасно. В таком случае отправляйтесь в галерею. А свою студию обходите стороной, пока я не выясню, что происходит.
Климт облегченно вздохнул.
- Вертен, вы само благородство. Я знал, что на вас можно положиться. А еще говорят, что у адвокатов нет души.
Полчаса спустя Вертен, высокий, худощавый, в хорошо сидящем дорогом костюме и коричневом котелке, вышел на залитую ярким солнечным светом Йозефштедтер-штрассе. И тут же начал насвистывать мелодию из "Летучей мыши" Штрауса. Это было очень не похоже на него, насвистывать, да к тому же что-то из оперетки, - но такое сейчас у него было настроение.
Он чувствовал прилив бодрости и энергии. И причина этому - дело Климта. Адвокат неожиданно понял, что все последние шесть лет страдал. Ему не хватало адреналина, который поступал в кровь, когда он занимался уголовными делами. Вчерашняя беседа с Гроссом помогла ему это понять. Его жизнь стала удушающе скучной.
Гросс, конечно, выдающаяся личность. Еще не такой старый, пятьдесят два года, крупный, краснолицый, узкие усики, вокруг лысины венчик седоватых волос. После выхода в свет в 1893 году сенсационной монографии "Расследование преступлений" он сразу стал известен в Европе и Америке. В этом году ожидается появление его следующего труда "Психология преступления". Гросс также начал выпуск ежемесячного альманаха "Архив криминалистики". Недавно в университете города Черновцы, в Буковине, императорским указом была учреждена кафедра криминалистики, и заведовать ею был назначен профессор Гросс. По пути к месту службы он на несколько дней остановился в Вене.
Вчера за ужином Гросс был чрезвычайно оживлен. Рассказывал Вертену о своих последних делах. Затем удивил тем, что, оказывается, видел труп четвертой жертвы пратерского маньяка. Это ему устроил Майндль, бывший помощник, с которым он работал в Граце. Теперь Майндль занимал довольно высокий пост инспектора венской полиции.
Гросс не мог рассказать Вертену о ранах, какие нанес убийца своим жертвам, потому что дал слово инспектору Майндлю хранить тайну. Только заметил, что это "ужасно и отвратительно".
Вертен, которому в принципе до всего этого не было никакого дела, тем не менее слушал Гросса с напряженным интересом.
А теперь вот случай с Климтом только подтвердил, что последние шесть лет Вертен не живет, а прозябает. Ему просто необходимо снова начать вести уголовные дела. Без них он закиснет.
"Хорошо, что я устроил себе отпуск, - подумал он. - Отдохну от этой скукотищи".
На прошлой неделе Вертен закрыл свой офис на августовские вакации. Через несколько дней ему предстояла поездка к родителям в поместье в Верхней Австрии. Так почему бы эти дни не посвятить делу Климта.
Студия художника располагалась в дворовом флигеле посреди сада. У входа дежурил дородный полицейский с копной темно-рыжих волос, отражавших солнечные блики.
Вертен дотронулся до края шляпы. Полицейский кивнул. В своей плотной синей форме он, должно быть, сильно потел.
- Здесь что-то случилось, господин полицейский?
- Ох уж эти художники. - Полицейский мотнул массивной головой в сторону студии. - Никогда не знаешь, что они вытворят.
- Действительно, они все довольно странные, - согласился Вертен.
Но полицейский оказался неразговорчивым, и Вертену ничего не удалось из него вытянуть. Он вернулся на улицу и, продолжая весело насвистывать, направился к Ринг-штрассе, где в отеле "Бристоль" остановился Гросс. На углу у цветочницы он купил красную гвоздику и вставил ее в петлицу.
Да, черт возьми, он снова начинал чувствовать вкус жизни. Какое счастье, что старый друг и коллега Гросс оказался в эти дни в Вене, чтобы инициировать его пробуждение. Нет, это не может быть случайностью. Это рука судьбы. Он усмехнулся. Судьба в его размышлениях не фигурировала уже много лет.
К Гроссу он шел с полной уверенностью, что криминалист непременно заинтересуется. Это же чрезвычайно любопытно, что в совершении пратерских убийств подозревают Густава Климта, самого скандального среди венских художников.
Глава вторая
В отеле привратник сказал Вертену, что герр доктор утром отправился в Музей истории искусств и обещал вернуться к обеду в двенадцать тридцать.
Солнце припекало, но адвокат решил пройтись пешком в тени платанов по Ринг-штрассе. Войдя в музей, он сразу свернул направо к величественной мраморной лестнице, на верху которой находился зал Брейгеля. Потолок вестибюля перед залом расписал Климт, когда еще работал в классическом стиле.
Гросс стоял в стороне от нескольких групп посетителей, которые внимательно слушали экскурсоводов, рассказывающих о фламандском художнике свои обычные байки. Вертен знал, что криминалист мог бы добавить еще парочку в их репертуар, поскольку был знатоком Брейгеля. Мало сказать знатоком. Под псевдонимом Марсель Вайнтрауб он опубликовал часто цитируемую монографию о стилистических особенностях раннего творчества фламандского мастера, однако свое увлечение не афишировал. Криминалисту не пристало разбрасываться по мелочам, сказал он однажды в разговоре с Вертеном.
Адвокат невольно залюбовался Гроссом. Гигант, два с лишним метра ростом, на голову выше любого в зале, внимательно изучал человеческую комедию на брейгелевской "Игре детей", что-то записывая в блокнот в сафьяновой обложке.
Приблизившись, Вертен намеревался хлопнуть старого друга по плечу, однако Гросс его опередил.
- Не поднимайте шум, Вертен, - произнес он, не оборачиваясь. - Вы оказались здесь случайно или искали меня?
Затем криминалист сунул блокнот в карман пиджака и с видимой неохотой отвернулся от картины.
- Последнее, - ответил Вертен.
- Понимаете, внял совету супруги, - сообщил Гросс, видимо, решив объяснить свое присутствие здесь. - Она настаивает, чтобы я не отрывался от художественной жизни.
Вертен усмехнулся:
- Вот как, герр Вайнтрауб?
Гросс, очевидно, забыл, что однажды, выпив за ужином несколько рюмок сливовицы, признался Вертену в своем пристрастии к Брейгелю.
Однако сейчас замечание адвоката его нисколько не смутило.
- Выкладывайте, дружище. Что такого важного случилось, что вы выследили меня здесь? Разумеется, я рад вас видеть, но…
Вертен отвел его в угол зала, рассказал об утреннем визите Климта и о своем намерении защищать художника в суде.
Гросс потер свои большие руки, как проголодавшийся человек при виде яств, расставленных на обеденном столе. Звук получился довольно громкий. Несколько находящихся в зале пожилых дам неодобрительно посмотрели в его сторону.
- Великолепно, - проговорил он, не думая понижать голос. - Я полагаю, вы рассчитываете на мою помощь?
- Конечно, если вы располагаете временем.
- Разумеется! - воскликнул Гросс, заработав еще несколько сердитых взглядов в свою сторону. - Для интересного расследования у меня всегда найдется время. К тому же в Буковине мне пока нечего делать.
Гросс быстро пошел к выходу. Вертен последовал за ним.
На первой ступеньке главной лестницы Гросс внезапно остановился.
- С чего начнем? Вот в чем вопрос, Вертен. Я думаю, первым делом нужно проверить, имеет ли художник алиби на другие четыре убийства.
- Я этим уже интересовался, - сказал Вертен. - К сожалению, Климт дневник не ведет.
Гросс махнул рукой:
- Чепуха. Проверить всегда можно, и времени для этого достаточно. Кроме того, нам следует убедиться еще кое в чем. А именно, не совершил ли герр Климт преступление на почве страсти. Наши французские друзья называют это сексуальными мотивами. Предположим, натурщица была его любовницей. В порыве ревности он ее убивает, а затем, придя в себя, приходит в ужас и, чтобы скрыть преступление, тащит убитую в Пратер, чтобы это выглядело как очередное злодеяние маньяка.
Вертен кивнул, соглашаясь.
Гросс оживился еще сильнее.
- Впрочем, это тоже довольно легко проверить. Вертен, проводите меня к телефону. Мне нужно кое-куда позвонить.
Недалеко от музея проходила линия недавно пущенного трамвая. Они доехали до остановки Альзе-штрассе и прошли несколько кварталов в сторону городской больницы. Гросс ничего не объяснял, а Вертен не спрашивал. Впрочем, стук колес экипажей мог помешать говорить. Ими была заполнена вся мостовая. От едкого запаха конского навоза у Вертена защипало в носу. Он в очередной раз посетовал, что Вена по-прежнему живет в начале девятнадцатого века, хотя на пороге двадцатый. Автомобилей почти не было видно, зато на улицах города разъезжали разнообразные конные экипажи. Наряду с трамваями ходили омнибусы и конки.
Тон консерватизма задавал сам император. Франц Иосиф не был сторонником технического прогресса и принципиально не ездил на автомобиле. В его дворце было всего несколько телефонов, а секретарши имперской канцелярии не пользовались распространенными по всей Европе печатными машинками. По настоянию Франца Иосифа вся корреспонденция, начиная с его собственной, велась исключительно от руки.
Вскоре они достигли больничной аллеи и перед ними возник главный корпус, унылое серое здание. Чуть подальше вырисовывались очертания весьма примечательного сооружения, Башни Дураков, где всего каких-то тридцать лет назад еще содержали в ужасных средневековых условиях душевнобольных.
Гросс воспользовался боковым входом. Привратник в серой форме и с серым лицом - что весьма соответствовало окружающей обстановке - почтительно поклонился.
- Решили зайти еще раз, герр доктор?
Гросс кивнул.
- Надеюсь, вы помните о распоряжении инспектора Майндля из департамента полиции?
- Да, герр доктор, помню. Замечу, что сегодня прекрасный день для визита. Там сейчас прохладно. Как в соборе.
Вертен наконец понял, куда они направляются. Очевидно, криминалист позвонил своему бывшему коллеге Майндлю, и тот разрешил пропустить их в морг.
Они начали спускаться по лестнице. С каждым пролетом становилось все прохладнее, как предсказал привратник. Гросс остановился перед дверью с табличкой "Отделением 1".
- Это здесь.
Он легко постучал пару раз и сразу вошел.
В небольшом зале в два ряда стояли столы с мраморными столешницами. В каждой имелся желоб для стока жидкости. На нескольких лежали трупы, покрытые толстым белым, с желтоватым оттенком, полотном. Пол был выложен светло-желтой плиткой. Сверху из окна в комнату струился мрачный зеленоватый свет. В другом конце подвала с потолка на шарнирах свисали газовые фонари.
У одного из столов прозектор в халате, до локтей заляпанном кровью, внимательно вглядывался в брюшную полость трупа. Вертен задержал дыхание. В нос ударила вонь, смесь химикатов и разлагающегося человеческого тела. Он поспешно отвел глаза от трупа.
- Полагаю, инспектор Майндль звонил, - сказал Гросс, обращаясь к прозектору.
Тот не потрудился оторвать глаза от работы. Лишь коротко бросил:
- Седьмой стол.
Это был самый дальний стол от окна. Тело под покрывалом казалось небольшим по сравнению с остальными в зале. Гросс, очевидно, свой человек в морге, без церемоний отбросил покрывало. Вертен увидел девушку. Ее тело, совсем недавно свежее и полное жизни, теперь было жутковато-белым. Он не отметил на нем заметных признаков насилия. Только небольшой шрам на носу. Ее губы, которые вчера еще были розовыми и целовали мужчину, теперь тоже стали белыми. Соски так и не дождались, когда к ним приникнет младенец. Они потеряли свой замечательный цвет и обвисли. О жизни здесь напоминали лишь золотисто-каштановые волосы на голове и внизу живота девушки.
- Мэри, - неожиданно прошептал Вертен.
Ему показалось, что он действительно произнес это слово вслух, настолько несчастная девушка напомнила ему покойную невесту. Они были примерно одного возраста. И сразу накатила старая привычная печаль. Ощущение горя и вины за то, что он не был с ней, когда она в нем нуждалась. Вертен тогда работал целыми днями, часто задерживаясь до позднего вечера. Ему хотелось стать в Граце самым известным адвокатом по уголовным делам, и он до самых последних дней ее пребывания в туберкулезном санатории в Земмеринге даже не осознавал, насколько она больна. Ее звали Мария Элизабет Фолькер, но она настаивала, чтобы имя произносили на английский манер. Мэри посмеивалась над серьезностью Вертена, ерошила ему волосы. С ней он оживал, чувствовал себя молодым. Порой она нежно журила его за то, что он много времени проводит в обществе бандитов и воров.
Родители постоянно упрашивали Вертена заняться более респектабельной практикой, но он не соглашался. Бросить уголовные дела его заставила Мэри.
Он помнил их последнюю встречу в санатории, как будто это было вчера. Ее щеки, порытые нездоровым румянцем, рассыпанные по подушке золотисто-каштановые волосы.
- Бедный Карл, - прошептала она. - Когда-нибудь ты поймешь, как много мы с тобой упустили.
Сразу после ее смерти Вертен переехал в Вену, где стал вести только гражданские дела. Такое он придумал себе наказание. И теперь, глядя на эту безвременно погибшую девушку, он чувствовал боль в груди. "Мэри, ненаглядная моя. Как же это я тебя потерял?"
Гросс тем временем снял шляпу и пиджаки принялся своими большими волосатыми руками ощупывать тело девушки. Он сжимал ей рот, раздвигал губы.
- Труп относительно свежий. Еще не прошло посмертное окоченение.
При этих словах произошло неожиданное. Нос девушки вдруг отвалился. Обнажились две зияющие дыры и розоватые хрящи. Вертен охнул, но Гросс, едва поморщившись, водрузил нос на место, как если бы это была деталь скульптуры, над которой он работал. Затем с тем же деловым безразличием криминалист осмотрел уши девушки, руки и ноги. Чем дальше вниз двигался Гросс, тем сильнее Вертену не хватало воздуха.
Слава Богу, что криминалисту было заранее известно, что преступник девушку не изнасиловал. И он не стал это проверять, а вернулся к голове. Поднял по очереди восковые веки, вглядываясь в безжизненные зрачки. После чего внимательно изучил шею трупа.
- Именно так. - Он кивнул адвокату. - Вертен, взгляните. Вот автограф убийцы.
Гросс приподнял голову девушки, осторожно, чтобы не упал отрезанный нос, обнажил сонную артерию на шее, где стал виден небольшой аккуратный разрез.
Вертен кивнул, тяжело сглатывая.
- Я полагаю, разрез он сделал, когда она была уже мертва, - сказал криминалист, опуская голову мертвой девушки. Голова тут же накренилась влево, отчего свалился отрезанный нос. Он быстро водрузил его на место и продолжил: - Вначале преступник сломал ей шею, как и другим четырем жертвам. Второй шейный позвонок треснул как грецкий орех, и это было причиной смерти. Что касается носов, то их он отрезал одним уверенным сильным движением и бросал рядом на тело куда попало.
Вертен снова сглотнул. Нет, это вовсе не приключение, каким он полагал дело Климта пару часов назад. Все гораздо серьезнее. Убитая девушка оказалась так похожа на его Мэри, что теперь он просто обязан найти убийцу, ради памяти невесты.
- Но если она была уже мертва, зачем резать? - спросил Гросс и тут же ответил: - Чтобы сцедить кровь. Понимаете, все пять жертв выжаты насухо, как рубашки в прачечной.
Вертен молчал. Единственное, о чем он сейчас мечтал, - это поскорее выйти на свежий воздух.
Гросс накрыл тело покрывалом. Затем медленно надел пиджак, шляпу и посмотрел на Вертена.
- Вчера за ужином мы предположили, что в Вене действует безумец. Вы по-прежнему так считаете?
Вертен откашлялся.
- Но кто еще мог сотворить такое?
Гросс продолжал сверлить его пронизывающим взглядом.
- Мой дорогой Вертен, относительно этого можно построить еще несколько версий.
Когда они покидали зал, прозектор уже занимался следующим трупом.
Гросс с веселой деловитостью отрезал солидный кусок сосиски, наколол его на вилку, затем соорудил сверху миниатюрный стожок из сочной квашеной капусты и все это отправил в рот. Вертен пил небольшими глотками минеральную воду из бокала и, пытаясь возбудить аппетит, наблюдал за обедающими посетителями ресторана. Но это не помогало. Лежащий передним на тарелке шницель по-прежнему напоминал мертвое тело девушки на мраморном столе в морге.
Гросс пропустил обед в "Бристоле", и Вертен повел его в этот симпатичный маленький ресторан на боковой улице, недалеко от университета. Он любил сюда заходить. Тут всегда было оживленно, и с кухни доносились восхитительные запахи. Но сейчас из головы никак не шла убитая девушка. Она каким-то странным образом слилась в его сознании с Мэри.
- Вы не голодны, Вертен?
- Желудок после такого зрелища не сразу может принимать пищу, - ответил он.
Гроссу, очевидно, подобного рода тонкости были чужды. Он с видимым удовольствием продолжал уплетать замечательные венские сосиски.
После обеда они решили прогуляться по парку среди фонтанов и выкурить по сигаре. В ресторане Гросс большей частью молчал, сосредоточившись на еде, а теперь сытый, да еще взбодренный несколькими рюмочками шнапса, снова был склонен к беседе.
- Мы убедились, что способ умерщвления этой девушки точно такой же, как и всех остальных. Это означает, что ваш приятель-художник либо убил их всех, либо невиновен.
- В данном случае давайте говорить о Климте как о моем клиенте, а не приятеле, - сказал Вертен. - И я по-прежнему сильно сомневаюсь, что он убийца.
- Ну что ж, будем исходить в расследовании из этого. Вы сказали, что у него в Оттакринге любовница?