- Однако пока ничего существенного не найдено. - Майндль заглянул в лежащие на столе бумаги и добавил: - Но есть кое-что, возможно, имеющее отношение к делу. Двое из убитых выполняли какую-то работу для венского доктора-невропатолога еврейского происхождения.
Он передал лист бумаги Гроссу, тот передал его Вертену. На листе были написаны фамилия и адрес: доктор Зигмунд Фрейд, Берг-гассе, 19.
Из управления полиции они сразу направились в Третий район Вены, где Лизель Ландтауэр снимала комнату у некоей фрау Илошня, на Ухатиус-гассе, рядом с трамвайной остановкой. Улица была названа в честь изобретателя-самоучки, артиллерийского капитана барона Фрайхера Франца фон Ухатиуса, который когда-то командовал Венским арсеналом. Среди его изобретений значился и проект примитивного устройства для показа движущихся изображений. Аналогичный аппарат американца Эдисона появился только через пятьдесят лет. Ухатиус снискал воинскую славу и получил генеральское звание за изобретение метода упрочнения бронзовых стволов полевых артиллерийских орудий с помощью наклепа внутренних стальных слоев, что оказалось эффективным в производстве. Однако когда одно из изготовленных по такой технологии орудий взорвалось во время демонстрации перед императором, Ухатиус уехал в Вену, где покончил с собой.
Вертен подробно изучал историю этого города, ставшего для него родным, и теперь боролся с искушением поделиться своими знаниями с Гроссом. Он понимал, что сейчас не время.
Они вошли в подъезд. Консьержка, занятая мытьем полов в холле, отправила их на третий этаж. Гросс страдал клаустрофобией и потому, отказавшись воспользоваться лифтом, тяжело пыхтя, двинулся вверх по лестнице.
Инспектор Майндль снабдил его официальным разрешением управления полиции произвести досмотр жилища Лизель.
- Эта трагедия так потрясла ее подругу, Хельгу, что она сразу уехала к родителям в Нижнюю Австрию, - объяснила хозяйка. - Вместе с вещами. В остальном комната такая же точно, какую бедная Лизель покинула накануне своей…
Фрау Илошня всхлипнула.
- Да, да, понимаю. - Гросс погладил ее руку.
- В газетах о Лизель пишут черт знает что, а она была добрая девушка.
Бульварные газеты уже вовсю муссировали арест Климта. Послеполуденные выпуски вышли с заголовками, вроде: "Ссора любовников закончилась смертоубийством" или "Красавица и чудовище". Газета, поместившая этот заголовок рядом с фотографией Климта (они постарались выбрать такую, где у него был демонический вид), напечатала репродукцию его картины "Голая правда", для которой позировала Лизель. Художник газеты приодел ее, чтобы не оскорблять нравственность добрых венских бюргеров обнаженным женским телом.
- Мы не сомневаемся, что она была добродетельной, - заверил ее Вертен.
- Пусть этот человек получит по заслугам.
Фрау Илошня имела в виду Климта, которого многие уже считали преступником. Она провела их в небольшую комнату в задней части квартиры, полутемную сейчас, во второй половине дня. В окно был виден двор с зеленым каштаном. В комнате стояли две односпальные кровати с железными спинками, на стене распятие. Напротив кроватей два гардероба. Дверца одного, ближнего ко входу, была полуоткрыта. Гросс заглянул и обнаружил, что шкаф пустой.
- Это гардероб Хельги, - пояснила фрау Илошня. - Думаю, она не вернется.
Гросс занялся вторым гардеробом, в котором уже копались полицейские и ничего не нашли. Вертен тем временем отвлекал внимание фрау.
- Мы будем вам благодарны за все, что вы расскажете о Лизель. У нее было много друзей?
Фрау Илошня отрицательно мотнула головой, да так резко, что из пучка выбилась прядь седых волос.
- Только Хельга. Они обе работали на ковровой фабрике.
Вертен с Гроссом переглянулись. Лизель ушла с фабрики вскоре после приезда в Вену. И последние полгода работала натурщицей у разных художников, главным образом у Климта. Видимо, из квартирной хозяйки много вытянуть не удастся. Она мало что знала о постоялице.
- А разве у такой красивой девушки не было мужчин-поклонников?
- Лизель была порядочная девушка! - почти выкрикнула фрау Илошня.
- Я в этом и не сомневаюсь, милостивая государыня, но нам весьма важно знать, были среди ее гостей мужчины или нет, - произнес Вертен, следя глазами за Гроссом, который, встав на стул, внимательно осматривал верх гардероба.
- В моем доме этого и быть не могло, я вас заверяю, - ответила фрау обиженным тоном.
Вертен про себя чертыхнулся. От старой крысы не было никакого толку.
Он осторожно взял ее под руку и проводил к двери.
- Большое спасибо за помощь. Мы оставим тут все в полном порядке. И дорогу назад тоже найдем без затруднений.
Она попыталась что-то возразить, но он с поклоном закрыл дверь перед ее носом.
- Думаю, Вертен, мы сюда пришли не зря, - произнес Гросс, показывая перевязанную красной ленточкой связку писем. Он слез со стула, сел на кровать. Подул на письма. Пыли на них не было. - Вот какой подарок оставила нам милая Лизель.
Гросс развязал ленточку и начал быстро просматривать письма одно за другим, пока не дошел до последнего.
- Ага. Интересно, интересно.
Он протянул письмо Вертену. Тот быстро его просмотрел.
- Хм, это уже кое-что.
- Едем в театр? - спросил Гросс. Его глаза блестели.
Через двадцать минут трамвай остановился у Бургтеатра.
Вертену не нравились новые здания, появившиеся в конце девятнадцатого века на Ринг-штрассе. Архитекторы слишком уж увлеклись символикой. Здание оперы в стиле неоренессанса должно было символизировать искусство, здание парламента в стиле неоклассицизма - напоминать о греческой демократии, а ратуша в неоготическом стиле олицетворяла бюргерский достаток. Теперь еще вот этот Бургтеатр со зрительным залом в форме лиры намекал на греческие истоки драмы. Вот такие сооружения теперь украшали старую добрую Вену.
Воздвигнутый на бульварном кольце Бургтеатр (он же Придворный театр), по мнению Вертена, был удивительно уродлив. Его строили шестнадцать лет, причем расходы постоянно росли и превысили первоначальную смету в несколько раз. Кстати, в росписи потолка Бургтеатра участвовал и Климт. Его открыли в 1888 году с большой помпой. Достаточно сказать, что фасад освещали четыре тысячи электрических лампочек. И это в Вене, где и теперь, десять лет спустя, улицы города по-прежнему освещали газовые фонари, хотя в других европейских столицах электрическое освещение быстро становилось нормой. Когда начали давать первые представления, выяснилось, что плохо слышны голоса актеров, да и видно неважно. Эти дефекты проектирования устранили лишь через два года.
Вертен последовал за Гроссом ко входу для артистов. Здесь криминалист предъявил привратнику письмо из полицейского управления. Тот недоверчиво вертел письмо в руках. Привратнику было известно, на какие ухищрения пускаются поклонники, чтобы прорваться через эту дверь и получить автограф у своего кумира. К тому же он был недоволен, что его оторвали от еды.
- Мы к герру Жирарди, - произнес Гросс прокурорским тоном. - И побыстрее читайте, милейший. Если не верите, можете позвонить в полицейское управление. Полагаю, у вас тут есть телефон.
Привратник проворчал что-то неразборчивое, затем махнул рукой налево, очевидно, показывая, где находится грим-уборная Жирарди.
Газеты превозносили этого актера до небес. Его объявляли вторым по известности человеком после императора. Однако если бы вы спросили людей на улице, особенно подальше от центра, знают ли они такого, то вряд ли получили бы удовлетворительный ответ. Простой люд театры не посещал. Но Жирарди действительно был феноменальным актером. Мастер художественного слова, он в равной степени превосходно исполнял и драматические, и комедийные роли. Его манере одеваться подражали все поклонники. Это однажды спасло Жирарди от заключения в сумасшедший дом, куда его собралась упечь жена, капризная и ветреная актриса, люто его ненавидевшая. Пытаясь избавиться от мужа, она подкупила доктора, который заглазно объявил Жирарди сумасшедшим. Когда же санитары прибыли забрать его в лечебницу, то по ошибке схватили слонявшегося у дома поклонника, поскольку тот был одет точно так же, как Жирарди, вплоть до фирменной соломенной шляпы.
Сегодня в Бургтеатре должна была состояться премьера пьесы Раймунда. Спектакль давали специально для императора, его семьи и приближенных, а также приехавшего с визитом из Англии принца Уэльского. Для обычной публики все театры и концертные залы Вены с июля по сентябрь были закрыты.
Гросс постучал в дверь.
- Войдите, - ответили по-французски.
Им показалось, что они попали в оранжерею. Цветы здесь были повсюду. Розы в многочисленных вазах, венки из фиалок и лилий, гвоздики всевозможных оттенков, в горшках бегонии, папоротники и даже пальмы. В воздухе стоял тяжелый цветочный аромат.
- Чем могу служить, господа? - Сильный, хорошо поставленный голос исходил от миниатюрного мужчины - кажется, даже Майндль был выше его ростом. Стоящая на туалетном столике китайская ваза с лиловыми хризантемами скрывала его чуть ли не целиком. Актер внимательно разглядывал себя в зеркало. Еще не было двух, а он уже гримировался.
Гросс быстро представился.
- А это мой коллега. - Он указал на Вертена.
Жирарди встал, бормоча по-французски:
- Весьма рад.
Он окинул вошедших взглядом бывалого, проницательного человека, умеющего распознавать всевозможные уловки. Такую он выбрал для себя сейчас роль.
- Извините за беспокойство, герр Жирарди, - продолжил Гросс. - Мы по делу, связанному с фрейлейн Елизаветой Ландтауэр.
Жирарди моментально сменил образ. Теперь он был беспечным бонвиваном.
- Лизель? Милая девочка. - Он моментально перешел с французского на немецкий, легкий венский диалект. На лице, как по заказу, появилась легкомысленная улыбка. - Вы тоже, господа, с ней знакомы?
Вертен и Гросс переглянулись.
- Вы что, не видели газеты? И ничего не знаете?
Жирарди начал медленно выходить из образа. Сквозь маску на короткое время проступило человеческое выражение.
- Перед спектаклем я не читаю новости. Это выбивает из колеи. А что произошло?
- В таком случае мой долг сообщить вам прискорбное известие. - Гросс на секунду замолк, как бы собираясь с силами. - Фрейлейн Ландтауэр мертва… убита.
В первый момент Жирарди, видимо, счел это дурной шуткой. Он собирался что-то сказать, но, посмотрев на серьезные лица Гросса и Вертена, произнес едва слышно:
- Как это случилось?
Затем, нащупав сзади себя кресло, устало опустился в него.
- Ей сломали шею, - ответил Гросс, кладя руку на плечо Жирарди. - Смерть наступила мгновенно. Она не страдала.
Тишину в грим-уборной нарушали лишь доносящиеся издалека звуки - голоса рабочих, устанавливающих на сцене декорации, стук молотков, распевающееся где-то в зрительном зале контральто.
- Этого не может быть, - наконец произнес Жирарди. - Тут какая-то ошибка.
Гросс отрицательно покачал головой:
- Боюсь, что это не ошибка, герр Жирарди. Ее опознали.
Жирарди долго смотрел прямо перед собой. Затем поднял на Гросса глаза.
- Когда? В какое время это случилось?
- Позавчера. Где-то между полночью и тремя часами ночи. Точнее медицинский эксперт определить не смог.
Жирарди обхватил голову руками, закрыв ладонями глаза. Посидел так с полминуты, затем резко рванулся и выпрямился в кресле.
- Почему вы пришли с этим ко мне? Откуда вообще вам стало известно, что мы… встречались?
Гросс извлек пачку писем.
- Она хранила ваши письма. Из самого последнего совершенно ясно, что в тот вечер вы были вместе.
- Позвольте? - Жирарди поднялся и протянул руку за письмами. К удивлению Вертена, Гросс их ему отдал. Актер сунул пачку в ящик туалетного столика и снова уселся в кресло. - Тут вот какое дело. Лизель очень хотела провести со мной вечер. Мы поужинали в ресторане отеля "Захер". Возможно, вам известно, что сегодня у меня премьера. Лизель, разумеется, думала, что это пустяки. Но человеку в моем возрасте перед спектаклем, особенно таким, необходимо как следует выспаться.
- Во сколько это было, сударь? - спросил Гросс.
Жирарди недоуменно вскинул брови.
- Когда вы с ней расстались?
Актер задумался.
- Не позднее одиннадцати. Может быть, в пятнадцать минут двенадцатого. Спросите официантов в "Захере", они видели, как мы уходили. Лизель отправилась пешком. Разозлилась на меня и отказалась ехать в фиакре, который я для нее вызвал. Ну это вообще было похоже на…
- Да, сударь, - поощрил актера Гросс, - продолжайте.
- Неуместно при данных обстоятельствах говорить такое, но так могла поступить только уличная девка. Я хочу сказать, женщина легкого поведения. Вот они действительно имеют обыкновение прогуливаться по вечерним улицам.
- А вы поехали домой? - спросил Гросс, доставая из кармана блокнот.
- Да. Если вам потребуется, мой камердинер может это подтвердить. Хотя, должен заметить, мне не очень нравится этот допрос перед спектаклем.
Вертен видел, что теперь Жирарди полностью оправился от шока, вызванного известием о гибели его любовницы.
- Извините, господа, - произнес он с вызовом, - но кто вы вообще такие? Не из полиции, это очевидно. Репортеры? Если так, то я прикажу вас выпроводить. - Его рука потянулась к шнуру рядом с туалетным столиком.
- Нет, мы не репортеры, - заверил его Гросс своим зычным голосом. - Инспектор управления полиции Майндль попросил нас помочь в расследовании этого преступления. Войдя к вам, мы представились. Вы, верно, не расслышали. Извольте, я повторю: доктор Гросс, криминалист из Граца.
По глазам Жирарди было видно, что он никогда о нем не слышал.
- Если вы можете хоть чем-то нам помочь, мы были бы весьма благодарны, - добавил Вертен, пытаясь разрядить обстановку.
Жирарди вздохнул:
- Так поговорите с ее приятелем художником. Она должна была в тот вечер ему позировать. Повидайтесь с ним, выясните, что он делал в четверг ночью. Вы сказали, у нее была сломана шея? Хм, этот человек вполне способен проломить кирпичную стену.
- Нет, это просто возмутительно! - взорвался Гросс, когда они вышли на освещенное ярким солнцем бульварное кольцо.
- Вы о чем? - спросил Вертен.
- Да этот зазнавшийся актеришка. Принял меня, видите ли, за какого-то репортера в целлулоидном воротничке. Сам родом из Граца, но не знает, что я самый знаменитый криминалист в мире. Написал учебники, издаю журнал, был советником и высших полицейских чинов, и даже монархов.
- Нервы, - объяснил Вертен. - У него сегодня премьера.
Однако это Гросса не успокоило.
- Учит меня, что делать. "Поговорите с художником". Идиот.
- Кажется, его действительно поразила смерть фрейлейн Ландтауэр.
- Хм…
- Зачем вы отдали ему письма?
- Теперь я бы этого не сделал. Жирарди не заслужил доброго отношения. - Гросс пожал плечами. - Впрочем, эти письма доказывают лишь то, что актеришка плагиатор. Все его любовные излияния - это цитаты из сонетов Шекспира и романтических стихов Лессинга. Но фрейлейн Ландтауэр этого не знала. Хорошо еще, если она читала бульварные газеты и низкопробные приключенческие романы в дешевом переплете.
- Они доказывают их связь, - возразил Вертен.
Гросс усмехнулся:
- Для доказательства их романа едва ли нужны эти письма. Если мир узнает об этом, я уверен, герр Жирарди будет счастлив. Для таких, как он, это очень важно. И в "Захере" он ни от кого не таился. В свое время мы, конечно, проверим его алиби, но я не сомневаюсь, что он действительно выпроводил девушку.
- Так куда мы сейчас направляемся? - спросил Вертен.
- Я думаю, у нас достаточно времени перед ужином, - ответил Гросс, - чтобы повидаться с этим доктором-невропатологом, о котором говорил Майндль.
Но доктора Зигмунда Фрейда они дома не застали. Объявление на двери гласило, что в августе в случае крайней необходимости его можно найти в некоем пансионе. Далее следовал адрес в небольшом курортном городке в тридцати километрах от Зальцбурга. Объявление было датировано десятым августа, то есть в ночь, когда была убита Лизель Ландтауэр, Зигмунд Фрейд в Вене отсутствовал.
- Жаль, - сказал Гросс со вздохом. - Я предвкушал интересную беседу. Слышал, что доктор разработал какую-то новую терапию. Называет ее лечение разговором.
Глава пятая
Они ждали Теодора Герцля в кафе "Ландман" рядом с Бургтеатром. Место встречи он выбрал сам. Сравнительно недавно это был денди, модный драматург и фельетонист. И вот теперь, написав книгу "Еврейское государство", Герцль стал основоположником сионизма.
Вертен возражал против этой встречи.
- Майндль не советовал нам рассматривать еврейский след.
- С каких это пор Майндль стал для вас авторитетом? - спросил Гросс. - Ведь, насколько мне известно, вы его глубоко презираете.
Криминалист был прав, но в этом вопросе Вертен не мог оставаться беспристрастным. Он думал, что его еврейство надежно похоронено образованием, деньгами и переходом в христианство. Оказалось, что это не так. Его бесило само предположение о еврейском ритуальном убийстве, потому что это были пустые разговоры. Еще ни разу никто не доказал виновности еврея в гибели какого-то христианина, а вот наоборот - сколько угодно. Христиане проливали кровь евреев по всей Европе в течение многих столетий.
Гроссу оказал услугу его бывший студент, теперь редактор газеты "Нойе фрайе прессе", в которой до недавнего времени работал Герцль. Он смог уговорить этого чрезвычайно занятого человека выкроить время для встречи с Гроссом.