- Нет, что вы, я не люблю угадывать, - ответила я, не сводя с нее глаз, - мой попечитель с детства учил меня, что нет ничего хуже, чем строить версии на основе догадок, домыслов и личных предпочтений. Опираться в суждениях следует только на факты. И, разумеется, нужно иметь известную долю воображения и гибкость ума, чтобы на основе сухих фактов выстроить логическую цепочку. Я увидела вас случайно из окна и узнала, - солгала я.
- Ваш попечитель, судя по всему, является полицейским следователем?
Я помолчала и осторожно ответила:
- Не совсем.
- Если вам очень интересно, Лида, то ночью я ходила в парк – мне нужно было собрать некоторые травы, которые лучшие свои свойства раскрывают именно ночью. Это сложно понять, и я вижу, что вы настроены скептически, так что просто примите это как данность.
- Хорошо, - согласилась я, поняв, что другого ответа все равно не услышу.
И еще мне стало ясно, что Натали оказалась не так уж неправа в своей настороженности по отношению к мачехе. А я взывала к ее здравому смыслу… Теперь же и мне было ясно, что Лизавета Тихоновна, несмотря на всю ее кажущуюся кротость, не так проста.
- Вытяните карту, Лида, - попросила вдруг madame Эйвазова, держа карты веером и рубашкой ко мне, - любую, на выбор – прошу вас.
Я же продолжала глядеть ей в глаза и силилась понять – стоит ли опасаться эту женщину? Ведь сложность натуры и кажущаяся непонятность далеко не всегда указывают на какой бы то ни было негатив, а полагаться полностью на предчувствия Натали я не собиралась.
И все же я подняла руку и коснулась одной из карт – самой крайней – той, которую держала пальцами Лизавета Тихоновна. Ее рука оказалась горячей и немного влажной, хотя в комнате было вовсе не жарко. Она волнуется? Чем-то обеспокоена? Боится?..
Однако Лизавета Тихоновна перевернув выбранную мною карту изображением вверх тоже, по-видимому, сделала какие-то выводы, потому как брови ее взлетели вверх. Потом она подняла взгляд на меня и некоторое время молчала, но, так и не дождавшись от меня вопроса, спросила сама:
- Вам разве не интересно узнать, что вы вытянули?
Я только улыбнулась и поднялась со стула:
- Нет. Благодарю, но я уже узнала все, что меня интересовало, - я присела в книксене и направилась к дверям.
Карта, меж тем, была подписана "L'Empereur", а изображала сидящего на троне повелителя.
Глава XII
За завтраком случилось невероятное – Евгений Иванович был весел. Я, конечно, очень мало его знала, но отчего-то у меня сложилось впечатление, что большую часть дня он ходит хмурым. Хмурым настолько, что хотелось немедленно позвать его маменьку, чтобы она дала ему сахарок, и он бы улыбнулся.
- Лиди, - окликнула меня Натали, едва я вошла в столовую, - Лиди, у нас просто чудесные новости! Завтра в усадьбе будут гости – приятели Жени по военной академии, ему только что доставили письмо!
Иногда я просто поражалась легкомысленности моей подруги: ее отец при смерти, а она готова прыгать от радости, узнав, что приедут гости. Кстати, так получается, Ильицкий закончил военную академию? Любопытно… Я смерила его скептическим взглядом. Но теперь хотя бы понятна его веселость: видимо, он очень дружен с этими офицерами.
- Я очень рада, что у нас будут гости, - поддержала ее Лизавета Тихоновна, тоже улыбчивая сегодня и как будто уже забывшая наш утренний разговор, - Максиму Петровичу намного лучше, и он сказал, что с удовольствием примет друзей Евгения Ивановича. Тем более что среди них будет князь Михаил Орлов, с которым Наташа была очень дружна в детстве.
- Тот самый Миша? – оживившись, негромко спросила я у Натали.
- Тот самый, - многозначительно кивнула она, - мой князь Миша.
Судя по тому, как поблескивали ее глаза, брат Китти Явлонской уже был позабыт, уступив место первой влюбленности. Мне и самой было чрезвычайно любопытно увидеть воочию этого Мишу.
- И теперь он действительно князь, - громко сказала Людмила Петровна, сидевшая рядом с нами и, по-видимому, слышавшая разговор, - отец мальчика скончался полгода назад… - она вздохнула, но больше притворно. – А ведь когда-то Максим Петрович с Александром Трофимовичем, батюшкой Миши, так надеялись поплясать на свадьбе Миши и Наташеньки.
Натали залилась краской, но Людмила Петровна этого ровно не замечала. Заговорил Вася, желая скрасить неловкость:
- Это было много лет назад, Людмила Петровна. Мой отец, верно, уже и позабыл о том уговоре. Да и Наташа с Михаилом Александровичем выросли и в праве сами решать свою судьбу.
Натали благодарно улыбнулась ему.
Людмила же Петровна только ухмыльнулась, громко отхлебывая чай.
В целом завтрак проходил очень даже в теплой обстановке – почти как в нормальной семье. Подали сегодня овсяную кашу, очень вкусную, которую Натали с аппетитом съела, поблагодарив мачеху.
Овсянку съела даже Людмила Петровна, заметив, впрочем, что соли можно было бы положить и поменьше. А потом она произнесла фразу, которую я пыталась осмыслить еще долго: "Недосол на столе, пересол на спине" - все-таки логику русского человека очень трудно понять.
Испытывая, видимо, неловкость за тетку, Вася поспешил тогда перевести разговор:
- А много еще гостей ожидается, помимо князя Орлова? - обратился он к Ильицкому, - все же отец очень слаб и большую компанию едва ли вытерпит.
- Кроме князя будет только один мой приятель, - отозвался Ильицкий, - и уверяю вас, Василий Максимович, задержатся они ненадолго – пусть вас это не беспокоит.
- И он тоже офицер? – с воодушевлением уточнила Натали.
- Тоже. - Мне показалось, что Евгений Иванович подтвердил это с какой-то неохотой. – Кроме того, он еще и врач – военный врач. Речь об Андрее Миллере, Наташа, он довольно часто навещал этот дом, пока ты училась в Петербурге.
- Какие любопытные у тебя друзья, Женечка, - изумилась невольно она, - никогда бы не подумала…
- А в какой военной академии вы учились, Евгений Иванович? – спросила я.
- В Николаевской, - коротко пояснил он.
- В академии Генштаба?!
Николаевская академия Генерального штаба это самое престижное в России военное учебное заведение. Высшие военные чины, насколько я знала, все сплошь ее выпускники – кто-то из них уже прославился на полях сражений, как полководцы, но большинство так и осталось при Генеральном штабе в Петербурге, где сытно, тепло и не стреляют.
Я хотела, было, выразить свое восхищение, так как знала, что вступительные экзамены в эту академию очень сложные и выдерживают их только лучшие из лучших. Но быстро одумалась: очевидно же, что Ильицкий попал туда благодаря связям и деньгам своего дядюшки, так что ничего удивительного. Вслух я удивилась другому.
- Странно… - оборонила я. – Дело в том, что Смольный на каждый весенний бал принимает курсантов Николаевской академии уже много лет, и перед каждым балом мы, смолянки, готовим для них какой-нибудь la surprise. В этом году мы вышивали огромное панно с именами всех выпускников академии. Помнишь, Натали, ты еще увидела в списке фамилию князя и уговорила меня и наших подруг взяться именно за его год выпуска – семьдесят девятый, кажется? Это была очень кропотливая работа, и фамилий было много. Но… быть может, я просто запамятовала, но имени Евгений Ильицкий там не было.
Вообще-то я не могла забыть: память у меня отличная – что есть, то есть. Я хорошо помню, что среди имен была фамилия Миллер, но Ильицкого не было точно. Что-то здесь не так…
Я вовсе не хотела сказать, что он лжет насчет обучения, и была уверена, что есть какое-то разумное объяснение. И даже сама подсказала ответ:
- Наверное, вы были не однокурсником князя Орлова, а выпустились годом раньше или позже?
За столом же висело несколько тревожное молчание – все смотрели на Ильицкого. И тот, в конце концов, ответил:
- Видимо, моей фамилии не было в том списке потому, Лидия Гавриловна, что я не являюсь выпускником академии. Бросил ее на следующий год после поступления. Я удовлетворил ваше любопытство?
- Вполне, - я поспешно отвела взгляд. – Простите, что затронула эту тему, должно быть, это неприятно вам.
И начала молча есть кашу. Теперь я чувствовала себя ужасно неловко – кажется, на меня с укоризной смотрели все, включая Натали. Ведь я поставила Евгения Ивановича в крайне неприятное положение, показав его человеком необязательным и легкодумным, который может вот так запросто бросить учебу, не посмотрев, что его родственники задействовали множество связей, чтобы пристроить его в такое элитное заведение.
Конечно, у Ильицкого могли быть вполне уважительные причины для такого поступка – например, он участвовал в дуэли за честь прекрасной дамы, за что и был выгнан, или же еще что-то столь же трогательное. Да только эти причины уже не могли повлиять на то, что мое мнение об Ильицком – и так, увы, невысокое – стало еще менее уважительным.
Матушка его все это время возмущенно пыхтела и вдруг заговорила, желая вступиться за любимого сына:
- Так ведь Женечка не просто бросил…
- Мама, передайте молочник, будьте так добры! – перебивая ее на полуслове, попросил Ильицкий.
А ведь ему эта тема действительно неприятна, - заметила я. – Но попытаться хоть что-то объяснить мне он даже не желает: видимо, думает, что слишком много чести для меня.
Я дотянулась до молочника вперед его матери и с любезной улыбкой подала его Ильицкому:
- Возьмите, Евгений Иванович.
- Спасибо, Лидия Гавриловна.
Мы улыбнулись друг другу, и мне даже показалось, что инцидент исчерпан. Однако чуть позже, когда, уже покинув столовую, я поняла, что оставила на спинке стула свою шаль и вернулась за ней, я невольно услышала разговор, который убедил меня в обратном.
- Ну, Наташка и удружила, привезя сюда эту французскую дрянь… - услышала я голос тетушки Натали и невольно застыла, не дойдя до дверей в столовую. А та продолжала взволнованно: – но не волнуйся, сыночек, я сегодня же поговорю с Максимом Петровичем, и ее вышвырнут отсюда к чертовой бабушке, где ей и место!
- Не надо, мама, - мне показалось, что Ильицкий усмехнулся. – Не забивайте себе голову, я уверяю вас, что эта французская дрянь сама очень скоро пожалеет, что приехала сюда.
Надо было, конечно, еще уточнить в словаре, что означает слово "дрянь", но мне показалось в этот момент, что у меня впервые в жизни появился враг.
Глава XIII
Забавно, но прошло и часа после подслушанного мною разговора, когда нас с Натали, прогуливающихся по парку, разыскала горничная и сообщила, что меня желает видеть Максим Петрович.
Я шла в его комнаты готовая ко всему – даже к тому, что мне и впрямь велят немедленно уехать. Отец Наташи очень милый человек, и мне не хотелось бы думать о нем дурно, но я вполне допускала и это.
Ильицкий оказался прав: я уже жалела, что приехала в эту усадьбу и, возможно, мне стоило именно сейчас попрощаться со всеми и солгать, что Ольга Александровна срочно вызвала меня. Стоит ли дожидаться, когда доблестный русский офицер Евгений Иванович станет воплощать в жизнь свой план мести?
Я вошла в полутемную спальню Максима Петровича и невольно ахнула: его постель была пуста.
- Входите, Лидия, входите… - услышала я его голос. Оказалось, что Эйвазов полулежит на кушетке у стола с шахматной доской и разыгрывает сам с собой партию. – Раздвиньте шторы, прошу вас, знали бы вы, как я устал находиться в этом склепе.
Я покорно начала раздвигать портьеры на всех окнах. Кажется, Максиму Петровичу и впрямь намного лучше: на лице его играли краски, а глаза выглядели намного живее. И выгонять меня он вроде был не намерен: должно быть, Людмила Петровна не успела еще нажаловаться.
- Присаживайтесь ко мне, Лидия. Вы умеете играть в шахматы?
- Немного, - отозвалась я, сама взяв стул и подсаживаясь к нему.
- Это хорошо! - довольно кивнул он, расставляя на доске фигуры. – А вот Наташенька совершенно не умеет: я уж пытался ее научить, но она упорно путает ладью со слоном, - он скрипуче рассмеялся – ему определенно было лучше сегодня. – Ладью со слоном, подумать только! И еще прочитала мне целую лекцию на тему, что это неправильно, когда королева защищает короля.
- У Натали множество других талантов, уверяю вас, - сочла нужным я заступиться за подругу. И уточнила: - вы хотите поиграть со мной?
- Ну уделите уж немного времени старику? – немного обиженно отозвался Максим Петрович. – Всего одну партейку. Я бы Лизоньку позвал, она никогда не откажет, но играет без интереса, без огонька. Скучно, знаете ли, все время выигрывать. А Люся даже и вникать в смысл шахмат ленится – вот я и решил с вами удачу попытать.
- Я, конечно же, с удовольствием! – поспешила заверить я вполне искренне. – А что же Василий Максимович? Разве он тоже плохо играет?
Эйвазов позволил мне играть белыми, и я сделала первый ход пешкой.
- Вася хорошо играет, - Максим Петрович отчего-то вздохнул, - да только отношения у нас с ним не очень… Вы уже наслышаны, должно быть, обо всем?
- Может, вам помириться с сыном? – вместо ответа предложила я. – Он очень любит вас.
Максим Петрович тяжело посмотрел на меня из-под бровей, и я сразу пожалела, что сказала это. Не стоит вмешиваться.
- Васька все карты мне спутал, - неохотно заговорил Эйвазов снова, - столько надежд я возлагал на него! Думал, приемником станет, продолжит дело… А в итоге я управляющему своему на заводе доверяю больше, чем родному сыну. Он и так никогда интереса к делам не выказывал, а как с Дашкой связался, так вообще… будто подменили. Что мне делать с ним – ума не приложу? Наследства лишить? Пустить по миру? Может, тогда эта девка отстанет от него?
- Даша все же мать вашего внука, - произнесла я, несколько напуганная его настроем. – И… вы не думали, что как раз этот мальчик сможет продолжить ваше дело, если вы не оттолкнете его сейчас?
Эйвазов даже от доски отвернулся, совершенно омраченный.
- Внук! - презрительно выплюнул он. Но потом, взглянув на меня, несколько смягчился: - Лидия, вы молоды и много пока не понимаете. Даша – девка красивая, ушлая и себе на уме. Такая выгоды ни за что не упустит. А уж с кем она ребеночка нагуляла – большой вопрос…
Я смутилась – признаться, мне эта мысль не приходила в голову, но вполне может статься, что Эйвазов прав. Он, между тем, продолжал.
- Лизонька постоянно мне рассказывает, что Гришка-цыган к Дашке все клинья подбивает, да и она, вроде, не гонит его. А Васька… - он отчаянно махнул рукой.
Я больше не решалась поднимать эту тему, и некоторое время мы играли молча, сосредоточившись на игре. Я только раздумывала, что все это очень похоже на то, что Лизавета Тихоновна нарочно настраивает отца против сына. Не для того ли она дежит при доме цыгана, чтобы было в чем упрекнуть Дашу? И зачем она докладывает мужу о дворовых сплетнях? Даже, если это и правда – Васиному отцу об этом знать совершенно не обязательно. Может, Вася прав, и madame Эйвазова далеко не так мила, как кажется?
- Шах, Максим Петрович, - я осторожно поставила ладью напротив его короля и подняла взгляд на Эйвазова.
Тот удивленно глядел на шахматную доску и потирал нос:
- А вы хорошо играете, Лидия…
Он сделал довольно предсказуемую рокировку, спасая своего короля.
- Спасибо, - ответила я. И добавила, помолчав: - меня учил играть в шахматы мой попечитель, граф Шувалов.
Это было неправдой – выучил меня играть в шахматы еще отец, но надо же мне было как-то вывести разговор на нужную мне тему. Эйвазов отреагировал не сразу:
- Граф Шувалов? – переспросил он настороженно. – Помнится, вы говорили, что не знаете фамилию вашего попечителя.
- Фамилию я действительно не знала… или он говорил, да я позабыла, - смущенно улыбнулась я, - но это не значит, что ничего не знаю о Платоне Алексеевиче и его… - я поморщилась, - деятельности.
Я блефовала. Нагло и смело, как при игре в покер. Платон Алексеевич обыкновенно навещал Смольный раз в пару месяцев. Он подробно расспрашивал меня о новых знакомых, о том, как я провожу время, что читаю, что думаю о тех или иных событиях… Нет, это даже близко не было похоже на допрос: я сама все ему рассказывала очень охотно, хотя потом, позже, ругала себя за болтливость и думала, что о многом стоило бы умолчать. Как-то умел мой попечитель разговорить меня даже тогда, когда я этого не хотела.
Платон Алексеевич не только расспрашивал меня – он охотно делился со мною и своими соображениями относительно политики и событий в мире, помогал советом, разрешал некоторые мои проблемы. Он был всегда добр ко мне. Очень добр, что меня частенько настораживало, так как я не понимала причины.
Но вот о чем мы никогда не говорили, так это о нем самом. Я часто ловила себя на мысли, что вообще ничего не знаю об этом человеке и порой сомневалась даже, что его действительно зовут Платон Алексеевич.
Но этого я говорить Максиму Петровичу, разумеется, не стала.
Он же внимательно слушал меня, прищурившись и даже не глядя на доску, а потом спросил, видимо, догадываясь, что я блефую:
- Так просветите меня, Лидия, чем же занимается ваш попечитель?
Не знала я, чем он занимается… Точнее, не до конца была уверена – рада была бы ошибиться. Я знала только, что он не работник полиции, как предположила Лизавета Тихоновна – это было бы для него слишком мелко. Может быть, политический сыск, разведка или что-то в этом роде… Иначе как он оказался в тот страшный день возле гостиницы во Франции? Почему говорил со всеми начальственным тоном и… все эти его приемчики, которым он с детства поучал меня.
Вроде того, что нельзя позволять кому-то идти позади себя на пустынной улице, особенно, если есть основания не доверять этому человеку. Всегда разумнее пропустить его вперед, делая вид, что замешкались или, что поправляете одежду.
Или, что, входя в помещение, всегда следует занимать такое место, с которого хорошо просматривается вход. И ни в коем случае не садиться спиной к дверям, ибо войти может кто угодно, а вы даже не заметите опасности. Лучше всего, когда позади только глухая стенка. Задерживаться в оконном проеме слишком долго тоже небезопасно: можно стать очень легкой мишенью для стрелка, притаившегося в доме напротив.
А еще, когда по мостовой мчится лошадиная упряжка, никогда не следует стоять на самом краю тротуара – лучше отойти шага на два, а то и вовсе находиться за чей-то спиной. Просто в такой момент недоброжелателям очень легко устроить "несчастный случай", толкнув вас под копыта лошадям.
Все эти знания, придуманные как будто для шпионских романов – обыкновенные люди ими не владеют! Они им не понадобятся и сто лет! Вывод о деятельности Платона Алексеевича напрашивался сам собою…
- Что вы молчите, Лидия? – с улыбкой спросил Эйвазов, потому что я долго не отвечала, а делала вид, что сосредоточена на шахматах.
Я подняла на него взгляд, в который попыталась вложить гораздо больше, чем в слова:
- Максим Петрович, вы сами должны понимать, что деятельность графа Шувалова такова, что о ней не стоит распространяться. Это может быть опасно, как для вашей семьи, так и для меня. Прошу вас, не будем больше об этом: ведь мы оба знаем, на какой службе он состоит.