- Кончай, Серега! - остановил Штандартен одноклассника. - Ты не в институте своем! Перед студентами будешь распинаться. Я про свастику и без тебя много знаю. Ты мне лучше про кинжал расскажи - откуда он взялся и как попал на место боев.
- Как он попал на место боев - я могу только гадать. А гадание на кофейной гуще - не моя специальность. Но скажу тебе, что еще во время Первой мировой войны члены тайных немецких мистических обществ, уходя на фронт, брали с собой амулет со свастикой в качестве оберега. А для того, чтобы узнать больше о происхождении кинжала, мне нужно взять его к себе на работу, изучить как следует, посоветоваться со знающими людьми…
- Э нет! - вскрикнул Штандартен и накрыл кинжал рукой. - Ишь чего захотел! Кинжал этот мой, и я его никому не отдам!
- Что с тобой? - Куницын удивленно взглянул на него, пожал плечами. - Ты же сам ко мне пришел! Не хочешь - не надо, твое дело, я тебе не навязывался…
- Извини… - Штандартен смутился, убрал руки. - Знаешь, я все-таки не могу дать его тебе с собой.
- Как хочешь. - Куницын отвернулся, - дело твое, хозяин - барин. В таком случае не смею задерживать. У меня, знаешь ли, работы невпроворот…
Он демонстративно придвинул стул к письменному столу и плотно на него уселся, сразу было видно, что человек настроился на серьезную, долгую работу.
Штандартен поглядел сверху на тонкую Серегину шею, выглядывающую из воротника рубашки, и ему вдруг захотелось схватить эту шею и давить, давить изо всех сил. Серега начнет хрипеть и задыхаться, дрыгать ногами, все эти черепки и старые железки будут сыпаться вокруг, разваливаясь на куски, но Штандартен будет сжимать и сжимать руки у него на горле, и в конце концов его бывший одноклассник перестанет трепыхаться и затихнет. А он, Штандартен, возьмет кинжал и спокойно уйдет.
- Ты еще здесь? - холодно осведомился Куницын, не поворачивая головы.
Штандартен опомнился. Серега прав, он сам пришел, чтобы узнать про кинжал нечто важное. Сказал "А" - надо говорить "Б"! Придется оставить кинжал Куницыну.
- Ладно, - нехотя сказал Штандартен, - только на один день. Завтра зайду!
И вышел, решительно печатая шаг, чтобы не передумать.
- Господин, зайди к нам! - Из душной темноты выглянул хромой старик с завитой, выкрашенной хной бородой. - Зайди к нам, у нас самые лучшие девочки во всей Александрии! Жаркие, как знойный день, сладкие, как персик! Зайди к нам, господин, не пожалеешь! Ты познаешь райское блаженство, господин!
В доказательство его слов за спиной старика появилась толстая неопрятная женщина, увешанная серебряными украшениями, как рождественская ель игрушками, нагло и зазывно улыбнулась, облизнула полные развратные губы.
- Долго еще? - осведомился Рудольф, неприязненно покосившись на своего провожатого, смуглого, худощавого еврея в поношенном белом костюме. - Ты говорил мне, что это близко, а мы уже третий час шатаемся по этому базару!
- Совсем близко, господин барон, совсем близко! - заверил его провожатый, угодливо кланяясь. - Самуил вас приведет в удивительное место! Это настоящая сокровищница, господин барон! Пещера, полная сокровищ!
Рудольф невольно поморщился. Что делает он на этом восточном базаре, среди шума и гомона на двадцати языках? Он, Рудольф фон Зеботтендорф, барон фон дер Роза, потомок славного немецкого рода, более тысячи лет служившего королям и владетельным князьям своим верным мечом и храбрым сердцем?
Блеяние коз и овец, ржание лошадей, хриплые крики верблюдов смешивались с зазывными голосами торговцев и проституток, гадалок и предсказателей судьбы, нищих попрошаек и ярмарочных шарлатанов. От запахов пота и благовоний, острых приправ и крепкого турецкого табака у барона кружилась голова.
Что он делает здесь?
Да то же самое, что делает уже не первый год в больших городах и жалких селеньях Востока, - разыскивает следы древнего знания, по крупице разбросанные и в тихих медресе, и на таких шумных и грязных базарах…
- Еще несколько минут, всего несколько минут, господин барон! - повторил Самуил, заглядывая в глаза богатому господину. - Потерпите еще немного!
- Зайди к нам, господин! - Из очередной лавки выглянул беззубый мужчина самого зверского вида. - У нас - самый чистый гашиш! Ты познаешь райское блаженство, господин!
"Все они обещают райское блаженство, - подумал барон раздраженно. - Все эти грязные, шумные, наглые, бессовестные торговцы наслаждениями, все эти беспутные дети Востока. Все они обещают неземное блаженство - но дают взамен дурные болезни, безумие и нищету. Нет, куда благороднее нордический характер, холодный и бесстрастный, как реки Севера…"
- Вот мы и пришли, господин барон! - прервал Самуил его раздумья. - Вот она, эта лавка!
На первый взгляд лавчонка, куда привел его Самуил, ничем не отличалась от десятков и сотен других, мимо которых они прошли не задерживаясь.
На пороге двое длиннобородых стариков невозмутимо играли в нарды, не обращая внимания на рыночную суету, на протекающую мимо праздную и озабоченную толпу. Один из стариков был одноглазым - во всяком случае, узкая повязка из черного шелка закрывала его левый глаз. Зато правый живо и внимательно посматривал по сторонам, и от него ничто не укрывалось.
"Наверняка мошенник Самуил привел меня в эту лавку только потому, что хозяин платит ему процент! - неприязненно подумал барон, входя в душное и тесное помещение. - Впрочем, раз уж пришли, придется потратить еще несколько минут на созерцание дешевого хлама!"
И впрямь лавка ничем не отличалась от прочих. В углу грудой свалены потертые молитвенные коврики, позеленевшие от времени медные светильники громоздятся неустойчивой горой, то и дело грозящей рассыпаться, глиняные кувшины и чаши, верблюжья сбруя и яркие ткани валяются вперемешку с разукрашенным оружием и старинными кальянами.
На первых порах барона развлекали такие лавчонки. Ему казалось, что среди этого пестрого барахла можно найти что-то поистине интересное, что между медными светильниками скрывается волшебная лампа Аладдина, а один из молитвенных ковриков помнит пророка Мохаммеда.
Но он много лет путешествовал по странам Востока и давно уже понял, что весь этот яркий, мишурный блеск - лишь обратная сторона грязи и нищеты, а подлинные находки редки, как истинные человеческие добродетели.
- Не правда ли, господин, это настоящая сокровищница? - бормотал Самуил, подсовывая ему какую-то треснувшую чашу. - Настоящая пещера Али-Бабы!
Одноглазый старик поднялся, подошел к Самуилу, что-то проговорил раздраженно на незнакомом барону языке. Какой же это язык? Рудольф свободно владел арабским и турецким, неплохо понимал древнееврейский и персидский, но это был совсем другой язык… может быть, коптский или ассирийский?
- Спроси торговца, нет ли у него каких-нибудь старинных книг или манускриптов! - потребовал барон, повернувшись к Самуилу.
Провожатый снова заговорил на незнакомом языке, говорил долго и убедительно, энергично жестикулируя. Лавочник отвернулся, открыл резной шкафчик и достал оттуда толстую книгу в черном кожаном переплете, показал барону.
- Большая редкость, господин барон! - суетливо забормотал Самуил. - Древняя книга об искусстве магии! Автор ее - сам царь Соломон, да пребудет мир с ним на вечные времена! В этой книге собраны священные тайны Древнего Востока!
- Что ты врешь, - на этот раз барон всерьез рассердился на своего проводника. - Что я, по-твоему, читать не умею? - Он ткнул пальцем в титульный лист, где было написано, что это всего лишь Ветхий Завет, отпечатанный в Варшаве в тысяча восемьсот двадцатом году с дозволения Священного синода.
- Простите бедного еврея, - заюлил Самуил. - Я ошибся, перепутал эту книгу совсем с другой!
- Зачем ты привел меня сюда? - выпалил барон раздраженно. - Я потратил столько времени только для того, чтобы увидеть грязную лавчонку, ничуть не отличающуюся от сотен таких же? Лавчонку, в которой нет ничего, кроме дешевого барахла, пригодного только для нищих дураков?
Лавочник, который невозмутимо следил за их перебранкой своим единственным глазом, отошел в глубину лавки, порылся среди медной посуды и дешевых талисманов, какие любят покупать на счастье погонщики верблюжьих караванов, и извлек какой-то продолговатый предмет, завернутый в кусок серой холстины. Повернувшись к барону, он неторопливо развернул ткань.
В руках у него был кинжал.
Благородная форма лезвия, напоминающего узкий древесный лист с глубокой прожилкой посредине, говорила о несомненной древности и благородстве этого оружия. Барон внезапно почувствовал странное волнение. Он протянул руку, взял кинжал. Лавочник, казалось, отдавал его с явной неохотой.
Барон провел пальцем по лезвию, внимательно рассмотрел массивную рукоять.
В центре ее располагался древний, священный знак свастики - знак, который барон фон Зеботтендорф то и дело встречал в своих многолетних поисках, знак, который оставляли на своем пути воины и путешественники древнего арийского племени.
Но еще интереснее были значки и узоры, располагавшиеся вокруг свастики. Барон узнал в них священные рунические письмена, письмена древних ариев…
- Спроси лавочника, сколько он хочет за этот кинжал, - обратился барон к Самуилу, стараясь скрыть от того охватившее его волнение.
Самуил повернулся к одноглазому, проговорил что-то на том же незнакомом языке. Лавочник неожиданно побледнел, замахал руками и заговорил громко, резко, недовольно.
- Извините, господин барон. - Самуил выглядел смущенным. - Он отказывается продать кинжал…
- Что значит - отказывается? - Зеботтендорф сверкнул глазами. - Я тащился сюда по жаре, тратил свое драгоценное время, и когда наконец нашел что-то достойное внимания - он отказывается! Скажи ему, Самуил, что с такими людьми, как я, нельзя обращаться как с нищими погонщиками верблюдов! Ты отлично знаешь, кто я такой! Знаешь, что я близко знаком с Сулейман-пашой…
- Одну минутку, милостивый господин! - Самуил взглянул на барона с той смесью угодливости и фамильярности, которая того особенно раздражала в провожатом.
Повернувшись к одноглазому, Самуил заговорил на том же непонятном Рудольфу языке. Он говорил долго, убедительно, размахивал руками, но, похоже, так и не смог ничего добиться.
Барон, которому изрядно надоело слушать непонятный разговор, надоело торчать в душной полутьме лавки, достал свой серебряный портсигар, открыл его, закурил тонкую ароматную египетскую папиросу.
Не сразу до него дошло, что спор на незнакомом языке прекратился, Самуил и одноглазый лавочник молчат, не сводя глаз с него, точнее - с его портсигара.
- В чем дело? - недовольно осведомился Рудольф, выдохнув ароматный дым.
Одноглазый что-то быстро проговорил и поклонился, сложив руки в покорном и униженном жесте.
Проследив за его взглядом, барон понял, что лавочник смотрит на герб общества "Туле", выгравированный на портсигаре, - кинжал, переплетенный дубовыми ветками, на фоне свастики с закругленными концами…
Только теперь Рудольф фон Зеботтендорф понял, что кинжал на гербе удивительно похож на тот, что лежал перед ним на куске выцветшего холста.
Барон Рудольф фон Зеботтендорф сам стоял у истоков тайного общества "Туле". Эта тайная организация восприняла сокровенные учения Востока и создала на их основе мистическую теорию, в центре которой была идея о главенстве нордической расы. Общество "Туле" представляло собой что-то вроде тайного монашеского ордена, во главе которого стояли верные приверженцы расовых идей и остающиеся в тени мистики и маги. Создавая герб общества, барон изучил множество старинных манускриптов и наконец выделил символ свастики, издавна использовавшийся арийцами, а также священный кинжал древнего рода королей-священников Адлер-Велиготов.
- В чем дело? - повторил барон, пристально глядя на одноглазого и медленно убирая в карман портсигар.
- Он согласен, милостивый господин! - сообщил, угодливо кланяясь, Самуил. - Он согласен продать тебе этот кинжал за… - еврей на мгновение замялся, - за двести марок!
- Немалые деньги! - проговорил барон, но тут же полез за бумажником: удивительный кинжал слишком заинтересовал его, чтобы упустить такую сделку.
- Этот человек лжет! - воскликнул вдруг одноглазый на чистейшем арабском языке. - Я не продаю священный кинжал, я дарю его тебе, господин!
- Это недоразумение… - засмущался Самуил. - Я не понял его слов… я не очень хорошо говорю на этом языке…
- Спасибо, - барон внимательно, как впервые, посмотрел на одноглазого и отметил благородство его черт и выправку прирожденного воина. - Скажите, друг мой, как вас зовут и на каком языке вы разговаривали с моим жуликоватым проводником? Я знаю много восточных языков, но этот мне незнаком…
Одноглазый снова воскликнул что-то на том же непонятном наречии и показал рукой за спину барона. Рудольф инстинктивно оглянулся, однако не увидел ничего примечательного. Он снова повернулся к странному торговцу…
Но того и след простыл, только в глубине лавки качался потревоженный ковер, закрывавший, по-видимому, потайной выход из этого заведения.
- Пойдемте отсюда, милостивый господин! - заторопил его Самуил и даже осмелился схватить Рудольфа за рукав. - Это нехорошее место, здесь неспокойно!
- Кто этот человек? - осведомился барон, вслед за провожатым выходя из лавки. - Почему он сбежал?
- Должно быть, жулик! - заверил его Самуил. - Здешние торговцы все жулики. Должно быть, он понял, что милостивый господин раскусил его хитрости, и решил сбежать, прежде чем вы пожалуетесь Сулейман-паше…
- Жулик? - удивленно переспросил барон. - Но ведь он подарил мне кинжал, не взяв с меня ни пфеннига… это ты, милейший, хотел на этом подзаработать…
- Чего вы хотите, милостивый господин? - заныл Самуил. - Мне нужно кормить многочисленных детей…
- Пустое! - пренебрежительно отмахнулся барон. - Я на тебя нисколько не сержусь. Скажи мне только, на каком языке ты с ним разговаривал?
- На каком языке? - переспросил Самуил, пряча глаза. - Бог его знает, что это за язык! Мне так часто приходится разговаривать с разными людьми, чтобы заработать лишнюю копейку на хлеб для своих детей, что я научился понимать всех, кто встречается на улицах этого города, - и ливийских разбойников, и амхарских пастухов, и сирийских торговцев пряностями…
- Ты что-то темнишь, Самуил! - недовольно проговорил барон. - Берегись, я могу, в конце концов, рассердиться!
- Воля ваша, милостивый господин, только больше я ничего не могу вам сказать! Я и так сказал слишком много!
У Рудольфа фон Зеботтендорфа внезапно закружилась голова. Все звуки огромного города слились в странную, пугающую, варварскую музыку. Ему вдруг показалось, что сегодняшняя встреча с одноглазым лавочником приснилась ему или привиделась в наркотическом бреду в одном из здешних притонов. Однако боковой карман его френча оттягивала холодная тяжесть удивительного кинжала, доказывая реальность всего происшедшего…
Катя опоздала на десять минут и, разумеется, вешая куртку в закутке, отгороженном стеллажами с журналами, столкнулась с заведующей библиотекой Кирой Леонидовной.
Бежать было поздно, Кира прекрасно видела, что Катя запыхавшаяся и растрепанная.
- Екатерина Дмитриевна, доброе утро! - сказала Кира. - Вас не затруднит заменить сегодня Черевичкину в читальном зале? У нее карантин в школе, ребенка не с кем оставить…
- Но у меня… - начала было Катя.
Она хотела сказать, что у нее куча работы, нужно разобрать новые поступления. К тому же звонили из филиала, что-то у них там стряслось, пропадают книги, не пришлось бы ехать на другой конец города, если сами не разберутся. Да еще из области собирались приехать, из подшефной библиотеки, у них недавно случился пожар, и теперь катастрофическое положение с учебной литературой. Катя обещала помочь и даже отобрала уже кое-что, но не все, а тамошняя заведующая с трудом дозвонилась до нее вчера вечером и сказала, что приедет не на следующей неделе, как собиралась, а завтра, то есть уже сегодня. Потому что пойдет в город машина и может захватить книги, а без машины-то, сами понимаете, сколько она на себе унесет…
Но все эти слова застряли у Кати в горле. Вернее, гортань ее просто замерзла от ледяного взгляда Киры Леонидовны. Катя увидела себя ее глазами: глаза безумно вылуплены, на щеках выступили красные пятна - ох уже эта отвратительная способность краснеть в самый неподходящий момент!
Сама-то Кира, как всегда, на высоте. Спину держит прямо, травянистого цвета костюм сидит отлично, волосы причесаны гладко, лежат волосок к волоску, на губах тщательно наложенная помада. А у Кати небось все уже размазалось…
- Хорошо, - едва слышно ответила Катя, опустив глаза, - я посижу в читалке.
- Вот и славно, - одними губами улыбнулась заведующая, - и… причешитесь, перед тем как идти на рабочее место, все же у нас очаг культуры, библиотека, а не…
Она помедлила, затруднившись сравнением. Не потому, что не нашлось в ее лексиконе подходящих слов, нет, за словом их начальница никогда в карман не лезла, со словарным запасом у нее все было в порядке. Дело в другом, поняла Катя, Кира Леонидовна не могла с ходу сообразить, куда бы ей определить Катю.
"У нас библиотека, а не… бордель"? Вот уж в борделе ей точно не место, кто на нее посмотрит!
"Библиотека, а не сумасшедший дом"? Тоже не подходит, заведующей прекрасно известно, что Катя спокойный, выдержанный человек, никогда не выходит из себя и с работой вполне справляется.
- А не зоопарк, - сказала Кира, имея в виду, очевидно, что Катя похожа на больную обезьяну.
"Если мне место в зоопарке, то тебе - в террариуме", - подумала Катя и поскорее отвернулась, чтобы Кира ничего не прочитала по ее вспыхнувшим глазам.
- Ты, Катерина, не заболела ли? - спросила уборщица баба Зина, появляясь из-за угла с ведром и тряпкой. - Красная вся, как рак. Смотри, сейчас какой-то грипп особенный ходит, вот у Насти Черевичкиной школу уже на карантин закрыли.
- Да я в порядке, - отмахнулась Катя.
- А, ну тогда, значит, наша на тебя наехала, - догадалась баба Зина.
Она Киру Леонидовну нисколько не боялась и за глаза называла нашей, справедливо полагая, что та ее никак не уволит - поди найди человека на такие смешные деньги!
Катя поскорее проскочила мимо: не дело это - обсуждать начальство с уборщицей!