Штандартену очень понравилась эта фраза, услышанная в каком-то фильме. И вообще, он почувствовал наконец долгожданную кокаиновую легкость, почувствовал себя сверхчеловеком, белокурой бестией, властителем судеб и жизней… по крайней мере, жизнь Сереги Куницына находилась сейчас в его руках!
- Вопросы задаю я! - повторил он, смакуя эту фразу.
- Какие… какие вопросы? - выдохнул Куницын, пытаясь зажать рукой кровоточащую рану. - Ты что… сошел с ума?
- Не смей так говорить! - Штандартен злобно уставился на Серегу, сжал рукоятку пистолета, вскинул ствол. - Лучше отвечай - куда ты спрятал мой кинжал?!
- Кинжал? - повторил Куницын, в ужасе следя за пистолетом. - Я… я отнес его в Эрмитаж…
- Что?! - Штандартен задохнулся от злости, его зрачки сжались в две черные точки, холодные и безжалостные, как два пистолетных дула. - Какого черта? Это мой, мой кинжал!
- Я же говорил тебе! - Голос Куницына слабел, он на глазах бледнел от потери крови. - Я говорил тебе, что хочу показать кинжал специалистам… чтобы узнать о нем больше…
- Сволочь! - выкрикнул Штандартен, и пляшущий в его руке пистолет снова изрыгнул пламя. - Сволочь! Как ты посмел отдать в чужие грязные руки мою священную реликвию?
Куницын захрипел и начал медленно сползать по стене. На его груди проступило второе пятно крови, на губах показалась кровавая клокочущая пена.
- За… что?.. - выдохнул Сергей и вытянулся на полу, возле ног своего бывшего одноклассника.
Только тут до Штандартена дошло, что он не выяснил, кому именно Серега отдал кинжал.
Нагнувшись над умирающим, он прорычал:
- Где кинжал? Кому ты его отдал? Говори немедленно!
Куницын был еще жив. Его глаза остановились на лице Штандартена, окровавленные губы чуть заметно шевельнулись, сложившись в слабое подобие улыбки.
- Что… что ты мне можешь сделать… - прошелестел едва слышный, тающий голос.
- Серега, не умирай! - взмолился Штандартен, схватив одноклассника за воротник. - Не умирай! Скажи мне, у кого кинжал? Мне очень, очень нужно это знать!
Но все его попытки добиться ответа были бесполезными: лицо Куницына застыло, как гипсовая маска, глаза остекленели.
Серега был мертв.
Штандартен вскочил и схватился за голову.
Его сокровище, его священная реликвия, оплаченная кровью (правда, чужой), бесследно пропала. Причем винить в этом теперь некого. Он сам, своими руками отдал кинжал Куницыну, надеясь узнать скрытые за ним древние тайны. И вот результат неоправданного любопытства: кинжала нет, и Куницын мертв, так что оборвана единственная ниточка, ведущая к кинжалу…
Правда, он пришел к Куницыну не случайно: он почувствовал, что кинжал требует от него каких-то действий, и надеялся, что Куницын заставит реликвию заговорить, яснее сообщить свою волю…
Что ж, по-видимому, это была ошибка, которую теперь нужно исправлять.
Что Серега сказал перед смертью? Что отнес кинжал специалистам в Эрмитаж. Значит, Штандартену придется идти туда же. Другого способа вернуть реликвию нет.
Штандартен прожил всю свою жизнь в Петербурге, но до сих пор ему только один раз пришлось побывать в Эрмитаже, когда их шестой класс привела туда в полном составе активная молодая училка. Лене в музее не понравилось: все эти картины и статуи, все эти старые черепки и ржавые железяки не представляли для него никакого практического интереса. Он подумал, что учителя и другие взрослые придумали музеи, чтобы отвлекать детей от настоящих интересных вещей.
Правда, когда они дошли до залов, где размещалось старинное оружие и красовались рыцари в доспехах, в нем проснулся некоторый интерес, но тоже ненадолго.
Позднее, когда Леня познакомился с Владимиром Павловичем, он открыл для себя прошлое, но не всякое, а только связанное с историей Третьего рейха. А в Эрмитаже не было реликвий этого периода, так что музей по-прежнему не представлял интереса для будущего Штандартенфюрера.
Вообще, существует не один Петербург. На самом деле в границах Северной столицы располагаются несколько совершенно разных, непохожих друг на друга городов.
Один город - парадный, прекрасный, значительный город, долгое время бывший столицей Российской империи. Город, который строили Петр Первый и Екатерина Вторая, Растрелли и Росси, Кваренги и Воронихин. Город прекрасных дворцов и живописных невских набережных, город Ростральных колонн и Медного всадника…
И совершенно другой - город мрачных заводских корпусов и огромных складов, город унылых однообразных окраин и спальных районов. Жители окраин нечасто и как бы случайно заглядывают в первый, парадный, имперский Петербург и явно чувствуют себя там не в своей тарелке.
Но есть и третий Петербург - не парадный, неброский, но старый и обладающий своеобразной, пусть и не каждому заметной красотой. Это город Коломны и Песков, Семенцов и Лиговки, Сенной площади и переулков в окрестностях Апраксина двора - город доходных домов и бывших ночлежек, город мрачных пивных и дворов-колодцев. Город, который неслучайно называют Петербургом Достоевского, потому что на его улицах и в проходных дворах и сейчас можно встретить Мармеладова или Раскольникова.
Если жители окраин и спальных районов все же посещают первый, парадный Петербург, то истинным старожилам Лиговки и Сенной делать там совершенно нечего.
И именно этот, третий Петербург, Петербург Мармеладовых и Раскольниковых, Петербург проходных дворов и темных подворотен, был городом Штандартена. Здесь он стал своим, здесь он чувствовал себя как рыба в воде - и покидать этот город он очень не любил. Чистый, свежий, сверкающий воздух парадного Петербурга был ему противопоказан, более того - почти смертелен для него, как разреженный воздух гор для жителей влажных и жарких приморских долин.
Тем не менее он понимал, что если хочет вернуть кинжал - придется совершить вылазку в эти непривычные места.
- Эрмитаж… - бормотал он, отпирая дверь своей квартиры. - Черт его знает, как туда попасть, в этот Эрмитаж… может, туда без галстука не пускают…
Впрочем, вспомнив свое единственное посещение музея, Штандартен сообразил, что туда пускают всех подряд, безо всякого фейсконтроля, достаточно отстоять очередь на входе и купить билет. А там, внутри, он уж как-нибудь разберется…
Штандартен повесил на гвоздь возле двери свое знаменитое пальто, прошел в комнату…
И сразу почувствовал, что здесь что-то не так.
Эта квартира, бывшая дворницкая, его логово, давно уже стала частью его самого, как вторая кожа. Только здесь он был самим собой, только здесь он чувствовал себя в безопасности.
А сейчас квартира смотрела на него какими-то чужими глазами, как изменившая мужу женщина.
В квартире царила тишина - но не такая, как обычно. Чужая, настороженная, враждебная тишина.
Штандартен замер на пороге комнаты, настороженно огляделся, полез в карман за пистолетом…
И тут же сообразил, что "вальтер" остался в кармане пальто.
- Ты случайно не это ищешь? - раздался у него за спиной тихий, холодный, незнакомый голос, и ствол пистолета уперся в спину Штандартена.
Тот хотел отскочить, развернуться, выбить оружие у незнакомца - но предохранитель "вальтера" очень знакомо щелкнул, а холодный голос предупредил:
- Только дернись - пристрелю!
Штандартен сразу и безоговорочно поверил в серьезность этой угрозы.
Его убедила в этом сухая, безжалостная интонация незнакомца, такая же жесткая и холодная, как ствол "вальтера".
- Ты кто такой, мужик? - проговорил он охрипшим от волнения голосом.
- Налоговый инспектор! - отозвался незнакомец насмешливо. - Ты, Штандартен, по счетам не платишь, а это непорядок. Сегодня придется за все заплатить!..
- Тебя что, Славик прислал? - В голосе Штандартена зазвучала надежда. - Но я же с ним договорился! Я часть долга заплатил, а с остальным он согласился подождать…
- Славик здесь ни при чем! - отозвался незнакомец и болезненно ткнул в спину Штандартена пистолетным стволом. - Я к тебе совсем по другому делу…
- Денег у меня нет! - предупредил Штандартен. - Все, что было, я отдал Славику…
Этими словами он не только хотел показать незнакомцу, что грабить его бесполезно, но и намекнул, что связываться с ним опасно, поскольку его связывают некие деловые отношения со Славиком, некоронованным королем здешних мест.
Однако эти слова не произвели на незнакомца никакого впечатления.
- Меня не интересуют твои деньги! - проговорил тот, повысив голос. - И до Славика мне нет никакого дела!
- Но если не деньги, - проговорил Штандартен растерянно, - тогда что тебе нужно?
Догадка мелькнула в его голове раньше, чем незнакомец ответил:
- Кинжал.
Штандартен почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, как стены комнаты плывут по кругу.
- Какой… какой кинжал? - переспросил он дрожащим голосом.
- Не серди меня! - зло, раздраженно оборвал его незнакомец. - Ты прекрасно знаешь, про какой кинжал я говорю!
И тут Штандартен почувствовал неожиданный прилив сил.
- Понятия не имею, о чем ты! - отрезал он решительно. - Не знаю никакого кинжала!
- Вот как? - В голосе незнакомца зазвучало плохо скрытое удивление, он напрягся, и Штандартен почувствовал это напряжение спиной. В ту же секунду он резко пригнулся, поднырнул под руку с пистолетом и, стремительно развернувшись, нанес удар туда, где, по его расчетам, находилась голова незнакомца…
Однако его расчет оказался неверен, или незнакомец успел вовремя отпрянуть. Во всяком случае, удар пришелся в пустоту, и Штандартен потерял равновесие. Он только было перенес вес тела на левую ногу и хотел выпрямиться, как страшный удар отбросил его к стене, и в глазах Штандартена потемнело.
Вскоре он пришел в себя от боли.
Болела голова - ну, это понятно после такого удара. Но почему-то очень болели запястья рук и щиколотки ног.
Штандартен застонал, пошевелился и открыл глаза.
Он находился все там же, в своей комнате, только теперь он сидел в своем любимом кресле. В том самом кресле со свастикой на спинке. Впрочем, на этом приятные моменты заканчивались.
Руки и ноги Штандартена были крепко привязаны соответственно к подлокотникам и ножкам кресла кусками электрического провода. Поэтому-то так болели запястья и щиколотки!
Штандартен попробовал оглядеться, насколько ему позволяли связанные руки и ноги.
Если он надеялся увидеть безжалостного незнакомца, то это ему не удалось. Того не было в поле зрения.
Впрочем, он быстро выдал свое положение.
Как и прежде, холодный презрительный голос донесся из-за спины Штандартена, из-за спинки кресла:
- Ну что, теперь ты будешь вести себя умнее?
- Чего тебе надо, сволочь? - осведомился Штандартен, с трудом разлепив пересохшие губы.
- Ты знаешь чего. Мне нужен кинжал.
- Не знаю никакого кинжала! - ответил Штандартен с удивившим его самого упорством.
- Ответ неверный! - отозвался из-за спины мучитель. - Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю. Здесь его нет, я обыскал твою конуру. Тебя я тоже обыскал, пока ты был без сознания. Так куда же ты его дел? Неужели продал кому-то?
- Продал. - Штандартен поспешно ухватился за эту подсказку, почувствовав, что она может его спасти. - Я продал его Славику… точнее, отдал ему за долги…
Идея была блестящая: если этот чокнутый гастролер (а это наверняка гастролер) попытается наехать на Славика - дни его сочтены: Славик шутить не любит. А он, Штандартен, будет спасен…
Идея, может быть, и впрямь казалась неплоха, однако она не сработала.
- Не верю, - проговорил незнакомец. - Ты ни за что не отдал бы кинжал. Не такая это вещь, чтобы вот так запросто ее отдать, даже за большие долги. Попробуй еще раз, может быть, ты придумаешь что-нибудь более достоверное!
- Я ничего не придумываю! - уперся Штандартен. - Я сказал правду. Кинжал у Славика.
- Значит, не хочешь говорить! - Незнакомец вздохнул. - Что ж, придется поступить по-другому…
За спиной Штандартена раздался какой-то шорох, лязганье, сухой щелчок, как будто отломили сухую ветку.
"Пытать будет… - подумал Штандартен тоскливо. - Нет, не посмеет… мы все же в городе, за стеной живут люди…"
Но незнакомец, кажется, задумал что-то другое. Он закатал правый рукав Штандартена, перетянул руку резиновым жгутом и неожиданно вонзил в набухшую вену иглу шприца.
- Герыч, что ли? - пробормотал Штандартен, почувствовав расходящееся по телу тепло.
Он не употреблял героин, считал это забавой для дураков и неудачников, причем опасной забавой. Не раз ему случалось видеть исколотые руки законченных героинщиков, на которых не было живого места. Не раз случалось видеть людей, умерших или впавших в кому от передоза. Кокаин казался ему куда безопаснее и благороднее, он казался наркотиком богатых и знаменитых, наркотиком успешных и процветающих людей. Но, в конце концов, подумал Штандартен, от одного укола ничего страшного с ним не случится. Даже забавно попробовать эту разновидность "дури"…
Но тут вдруг ему неожиданно захотелось говорить, говорить все подряд, бессвязно и безостановочно.
- Кинжал ты захотел!.. - проговорил Штандартен заплетающимся языком. - А вот хрен тебе! Нет у меня кинжала, я его Сереге Куницыну отнес, чтобы он с ним разобрался, а Серега, козел, еще кому-то отдал…
"Что же я делаю? - испуганно зазвучал в голове Штандартена внутренний голос. - Зачем же я все это рассказываю?.."
Однако язык жил своей собственной, отдельной жизнью, он продолжал свою исповедь:
- Серега отдал кинжал какому-то спецу в этом музее… как его…
- В каком музее? - осведомился незнакомец совершенно спокойно.
"Молчи! - кричал внутренний голос. - Не говори ему хотя бы этого!"
Но язык Штандартена не унимался.
- Ну, в этом… который на Неве… ну, в Эрмитаже…
- В Эрмитаже, - удовлетворенно проговорил незнакомец. - Очень хорошо. А кому он его там отдал? Хотя бы в каком отделе?
- Не знаю, - честно ответил Штандартен. - Серега, сволочь, не сказал… я его спрашивал, а он, собака, умер…
- Жаль, - вздохнул незнакомец, выходя наконец из-за спины Штандартена. - Очень печально. Выходит, ты поторопился, раньше времени убил своего друга…
Штандартен попытался разглядеть лицо незваного гостя - но перед глазами все расплывалось, комната постепенно растворялась в хороводе цветных пятен, и наконец вместо нее перед глазами Штандартена возникла такая знакомая картина - бушующее, штормовое море, низко нависшее над ним мрачное небо, грозный утес, о который разбивались могучие свинцовые валы…
Штандартен стоял на краю этого утеса, вглядываясь в морскую даль, а над ним, среди облаков, гордо парил, широко раскинув крылья, огромный белый орел.
Внезапно орел сложил крылья и с победным клекотом устремился вниз, к нему, Штандартену.
Штандартен подумал, что орел хочет опуститься на плечо, чтобы все поняли, какая перед ним великая, беспримерная миссия… но вместо этого огромные когти гордой птицы вонзились в шею человека, разорвав жилы.
Штандартен забился в резном кресле и наконец застыл.
Анна Африкановна Лебедкина, соседка невинно убиенного Степана Сапогова, сидела в крошечном кабинете и с явно выраженным неодобрением смотрела на женщину, находившуюся по ту сторону обшарпанного письменного стола. В кабинете стояла невыносимая духота, потому что все окна были наглухо законопачены. Анна Африкановна, выходя сегодня утром из дому, надела теплое пальто и красный мохеровый берет и теперь страдала от жары. Однако физические неудобства не могли сломить старушку.
Она-то в своей жизни повидала всякого, провела всю молодость на ударных комсомольских стройках, растила хлеб на целине и восстанавливала города в трудные послевоенные годы. Она всегда была в первых рядах, главной запевалой, первой застрельщицей, ей ли бояться жары и духоты!
Дух Анны Африкановны ничто не сумело сломить. Даже сейчас, когда трудно прожитые годы дают себя знать ломотой в суставах и одышкой при подъеме на пятый этаж без лифта, Анна Африкановна вполне может обходиться без чужой помощи. Да что там, ведь она сумела в одиночку отбиться от убийцы Степана! И хоть соседи, эти равнодушные и трусливые люди, не выбежали всем миром на лестницу и дали преступнику уйти безнаказанным, Анна Африкановна осталась жива и невредима, причем только благодаря своей недюжинной решительности и смекалке.
Нынешнее недовольство Анны Африкановны было вызвано не духотой. И не плакатом на стене, призывающим доверять охрану любых объектов служебным собакам. Правда, собака, изображенная на плакате, выглядела весьма легкомысленно - рот до ушей, язык вывален, и фуражка набекрень. Расхристанная такая собаченция, совсем как сосед Степан, покойничек, когда лишнего примет.
Анна Африкановна смотрела осуждающе вовсе не на собаку, а на женщину, сидевшую напротив, на хозяйку кабинета, представившуюся ей майором милиции Ленской. Именно она ведет дело об убийстве Степана Сапогова и вызвала сегодня Анну Африкановну на допрос как главного свидетеля.
Как только Анна Африкановна вошла в кабинет, так сразу поняла, что толку с такого допроса не будет. Да и вообще с расследования этого. Нет, она-то, ясное дело, расскажет все, что знает. Степан, можно сказать, на глазах у нее вырос, да и убийцу она отлично запомнила. Да вот сумеет ли эта размазня хотя бы записать все правильно, вот в чем вопрос-то… Дали бы Степаново дело хоть какому мужику покрепче, все-таки убийство, серьезное преступление. А этой только кражи в трамвае расследовать, да и то пустое дело, никого она не найдет…
В который раз Анна Африкановна неодобрительно уставилась на свою визави. Было от чего прийти в негодование.
Перед ней сидела худая сутулая женщина непонятного возраста - не то чтобы старуха, но и молодостью там не пахло. Жидкие бесцветные волосы стянуты сзади в хвост аптечной резинкой, блекло-голубые глаза едва видны из-за очков с сильными диоптриями. Лоб Ленской прорезала глубокая вертикальная морщина, нос отчего-то был распухший и красный.
Впрочем, Анна Африкановна тотчас поняла отчего. Милицейская майорша вдруг зажмурилась и громко чихнула, странно скособочившись при этом простом действии. Анне Африкановне захотелось немедленно надеть противогаз или хотя бы марлевую маску. На себя или лучше на эту, с позволения сказать, милиционершу. Является на работу совершенно больная, да еще людей вызывает повесткой! Заразу распространяет, а вдруг у нее свиной грипп? Ну, никакой культуры поведения!
- Не бойтесь, - прохрипела майор Ленская, правильно интерпретировав выражение лица свидетельницы, - это не простуда. У меня аллергия на желтые цветы.
- Чего? - удивилась Анна Африкановна.
- Ну да, на пыльцу желтых цветов, - вздохнула Ленская и достала из ящика стола салфетку. - Весной - акация и одуванчики, потом тыквы с кабачками, потом хризантемы и астры…
- Но сейчас-то октябрь на подходе, вроде все цветы отцвели… - оторопела Анна Африкановна, - одни георгины остались, и те скоро померзнут…
- А сейчас у меня аллергия на бумажную пыль! - созналась Ленская и обвела глазами кабинет.