Подозрительный Закс однозначно оценил этот поступок. Таисья Федоровна не давала повода для ревности, но в глубине души с содроганием ждала того момента, когда что-нибудь произойдет. Атмосфера в квартире накалялась. Эммануил Алексеевич несколько раз хватался за именной наган. Неизвестно, к какому кровавому финалу могла привести не успевшая начаться драма, но в один из летних вечеров в их квартиру, а точнее в комнаты военного писателя, запросто, по-товарищески заехал один из руководителей партии, портреты которого трудящиеся регулярно носили на демонстрациях. Конфликт был исчерпан. У Закса тряслись губы и ходуном ходили руки. Он старался не попадаться соседу на глаза. А осенью появилась большая статья в центральной газете о расхитителях социалистической собственности. Таисья Федоровна так и не сумела проститься с Эммануилом Алексеевичем, потому что взяли его с поличным на рабочем месте. А писатель по-соседски посоветовал ей наиболее ценные вещи перенести к нему в комнаты. Вместе с некоторыми наиболее ценными антикварными безделушками, шубами и бриллиантами Таисья Федоровна перенесла к нему свое открытое для страданий и любви сердце. С тех пор книжные полки в шкафу и душа Таисьи Федоровны были заняты одним писателем - Константином Поярковым. А Эммануила Алексеевича Закса расстреляли за хищения в особо крупных размерах, о чем было сообщено в газетах. Оказывается, все эти годы он был не чист на руку. Друзьям, приятелям и просто знакомым стало как-то неудобно вспоминать, что с этим государственным преступником они водили пышные застолья. Поэтому о Заксе постарались забыть чрезвычайно быстро. Правда, Таисья Федоровна изредка роняла слезу, протирая высокие фужеры богемского Стекла. Все-таки от человека кое-что осталось… Как ни странно, круг друзей почти не изменился, слегка пополнившись новомодными писателями. Забурлили шестидесятые годы. Горячие споры, поездки за рубеж, дача в Переделкино. Новое буйное время сделало Таисью Федоровну не просто женой секретаря Союза писателей, а хозяйкой литературно-художественного салона, диктовавшего моду в разрешенной литературе. Разнузданное пиршество ума, порывы дерзких мечтаний захлестывали хозяев и гостей знаменитой квартиры на Сивцеве Вражке. И вдруг, неожиданно для всех, гулянки закончились. Пришло отрезвление. Писателя Пояркова пригласили на работу в ЦК. Государственно-академическая атмосфера легла солидным покоем на продавленные антикварные диваны.
Умер третий муж Таисьи Федоровны в самом начале перестройки, так и не успев выпустить полное собрание сочинений. Она с достоинством перенесла и этот удар судьбы. Теперь о ее муже Пояркове вспоминают редко, и то в оскорбительном тоне. Друзья, из почтительности, вообще не произносят это имя. Таисья Федоровна не обижается. Ей самой никогда не нравилось то, что писал Поярков. Главное, человек был хороший.
Зато манеры хозяйки салона остались в ней навсегда. Несмотря на преклонный возраст, Таисья Федоровна не сдается. Она по-прежнему принимает в своем доме известных людей уже новой формации. Для большего престижа с помощью давних приятелей раскопала сведения, что ее первый муж, инженер Голобородько, был незаконным, но признанным сыном малороссийского князя Тошевского. Из чемоданов с архивами, хранящимися в темной комнате, была вытащена большая фотография, где маленький Голобородько сидит на руках няньки в черниговском имении князя. После того как вещественное доказательство торжественно повесили на стенку над подсервантником с коллекцией русского стекла, все друзья и знакомые дружно и с почтением стали величать Таисью Федоровну княгиней.
Своих детей у нее не было. Поэтому с годами княгиня стала покровительствовать нескольким молодым девушкам, которые на ее глазах превращались в салонных женщин средних лет. Самая близкая из них - Нинон. Она почти ежедневно бывает у Таисьи, так просто зовет она свою старшую подругу. Нынче Нинон обеспокоена сразу двумя событиями. Во-первых, от Элеоноры ни слуху ни духу. На вопрос по телефону муж Гликерии Сергеевны упрямо отвечает: "Они вместе" - и вешает трубку. А, во-вторых, в Москве появилась их подруга Катя с каким-то "офигительным" мужиком. Миллионером из "новых русских". Желая узнать обо всем из первых уст, Нинон примчалась на Сивцев Вражек.
Таисья принимает Нинон по-свойски, на кухне. В углу уютно стоит резной деревянный стол с двумя скамейками. На нем, у стены - тульский электрический самовар. Над столом по стенам много различных баночек со специями, фарфоровых тарелочек с европейскими видами, гжель на деревянных полках, старинная обливная глиняная посуда. Другая часть кухни была непосредственно хозяйской. Таисья Федоровна всю жизнь превосходно готовила, потому что всегда под рукой были качественные продукты. За годы войны до того наголодалась, что после часы, проводимые на кухне, воспринимала, как торжество достатка над унизительным чувством голода. Потому и любили ходить к ней в гости.
Нинон ест жареную картошку со вчерашней отбивной, запивает темно-красным "Мукузани" и при этом умудряется еще курить. Таисья Федоровна сидит напротив, пьет кофе и в десятый раз осуждает поведение Гликерии Сергеевны.
- Она всюду сует нос первая. Ей ведь чего от Леоноры надо? Чтобы ничего из дома не пропало. Вот и побежала проверять свой фарфор. Мне смешно. Смотри, сколько в гостиной стоит ценного стекла. Да каждый из фужеров больше сотни долларов стоит. И ничего, пьют из них, как лошади. И пили всегда. Думаешь, не били? Еще как! Полколлекции угрохали. Ну и что? Обеднела? Нет. А этим-то кому оставлять. У Леоноры детей не будет. Мне в прошлом году Ольга Леопольдовна по секрету сказала. Она ее сама смотрела. Разве что Гликерия какого-нибудь крокодила наконец выродит. А все берегут, трясутся… Ты что, сама не слышала про Гликерию? Васька-то Ласкарат не от Сталецкого. Поэтому она ко всему, что хранится на Тверской, отношения не имеет.
- Ай, Таисья, какие глупости. Элеонора рассказывала, что Сталецкий называл Василия любимым сыном. Вспоминал, что на деда похож… - перебивает ее Нинон.
Таисья Федоровна не сдается.
- Ты сама-то деда видела? То-то. Васька - от айсора! Не думай, ежели человек ботинки чистит, так и никаких достоинств не имеет. Красавец был. По тем временам прямо Голливуд. Уж на что мы, бабы тертые, и то, нет-нет, а заглядывали к нему набойки подбивать. Гликерия, она и в молодости без разбору давала, а с возрастом вообще очумела. Знаешь, как она Сталецкого в койку затащила? Об этом вся Москва говорила. Сталецкий - такой мужчина, бабы дохли вокруг него. Мне он три раза предложение делал. Я тогда была за Эммануилом Заксом, упокой Господь его грешную душу. Пришлось отказать, но очень он мне нравился…
- И не согрешила? - язвительно вставляет Нинон, трудясь тяжелым серебряным ножом над вчерашней отбивной.
- Могла… не скрываю. Дура была. Я ж тогда не знала, что Закса расстреляют. Ой, чего только о Сталецком не рассказывали. Его балет до войны в Большом ставили. Не поверишь, кордебалет по ночам в его квартире на столе танцевал. А больше всего Сталецкий любил играть в пряталки. Ты, наверное, понятия не имеешь о такой игре?
- Какие наши игры? Сплошное казино, - вздыхает Нинон.
- Так слушай. Женщин должно участвовать не менее двух. Но иногда по четыре бывало, а то и по десять. Чем больше, тем интереснее. Все дамы, даже рассказывать как-то неудобно…
- Да чего там, - поддерживает Нинон, зная, что Таисью уже не остановить.
- Короче, раздеваются и остаются нагишом. Сталецкий один или там с приятелями отворачивались, и одна из женщин прятала небольшой перстенек. Ну, понимаешь, куда?
- Куда, - широко распахивая глаза, прикидывается непонятливой Нинон. Она в восторге от Таисьи. Та разрумянилась, глаза блестят, зубами аж губы покусывает.
- Ну, куда голая девица может спрятать перстенек? Ну, естественно, туда. Рты по правилам должны быть открыты. Ладно, не перебивай. Ну, в общем, спрятали. Тогда мужчины поворачиваются и начинают угадывать. К примеру, показывает какой-нибудь на одну даму. "У нее", - говорит. Пожалуйста, проверяй. Он двумя пальцами проникает в это, скажем, интимное место. Если находит перстенек, зарабатывает поцелуй. А если ошибается, получает звонкую пощечину. Иногда за вечер невезунчика так отхлестывали по щекам, что горели они, будто утюги раскаленные к ним прикладывали.
- Балдеж! И ты в такие игры играла?!
Таисья хохочет громким солдатским смехом. Вытирает слезы. От стыда и удовольствия отмахивается от Нинон.
- Ну, глупости, глупости. Я ведь всегда замужем находилась. Хотя, помню, некоторые и семейные пары принимали участие. Многие жены уговаривали своих мужей поехать к Сталецкому на игры.
Нинон отодвигает тарелку, не в силах жевать. Она представляет себе эту сцену, в центре которой заводила, естественно, Таисья, и не может отдышаться между приступами хохота. Таисья успокаивается первая.
- Перестань ржать, как лошадь! Между прочим, игра совершенно безобидная. Мужчины всегда были одеты. Сам Сталецкий обязательно во фраке. Разрешался только один поцелуй нашедшему и больше никаких вольностей. И чего тут такого? Фигуры у всех были замечательные. Одно удовольствие поглядеть. После войны откормились, стали заниматься телом, ногами, педикюром. Некоторые щеголяли ажурными чулками…
- Ой, Таисья, чтобы ты да не похвасталась чулочками? Такого быть не могло!
Таисья становится строгой и вспыльчивой.
- Говорю, не играла! Ни разу! Хотя Сталецкий постоянно намекал о перстеньке. Там еще было интересное правило, привлекавшее женщин. Если перстенек не находили, он оставался у спрятавшей его. А камень меньше четырех каратов не игрался. Кто страсть как любил эти игры, скажу уж по секрету, Гликерия. С этого-то между ними и началось. Однажды она так спрятала перстенек, что он не смог его отыскать. Представляешь, было штук пять девушек. Сталецкий поначалу пальцами к ней. Нету! Он к другой. Та хрясь его по знаменитой физиономии. Следующая - хрясь. Все смеются. Он не понимает, в чем дело. Начинает злиться… Потеха прямо, - Таисья загадочно замолкает. Меняет тон и ни с того ни с сего спрашивает: - Хочешь борща? Вкусный. Он, когда настоится, делается лучше.
- Погоди, куда же Первеева перстенек запрятала? - настаивает Нинон.
Таисья делает вид, что не хочет возвращаться к столь пикантной теме. Маленькими глотками отхлебывает кофе. Отводит взгляд в сторону. Но желание рассказать пересиливает возрастные приличия.
- Ладно, дай слово, что никому не сболтнешь?
Нинон уверена, Таисья рассказала об этом всем своим многочисленным приятельницам. Поэтому клянется:
- Чтоб мой язык отсох! Ты меня знаешь.
- Короче, спрятала она его в другое интимное место. Тогда многие поговаривали, что она - любительница оборотной любви.
- Какой? - смеется Нинон.
- Той… которая сзади. Этим она Сталецкого и заманила. Он первое время после свадьбы и не изменял ей.
Нинон с удовольствием затягивается сигаретой. Пьет "Мукузани". Она любит бывать у Таисьи. Общаться с новоиспеченной княгиней все равно что читать Гиляровского. Про всех живых, а уж тем более покойных, она знает кучу историй, сплетен, пикантных подробностей. Ни одна личность, получившая известность в Москве, не минула участи быть обсужденной в салоне Таисьи Федоровны. Но странное дело, обычно представление о сталинском времени - довольно мрачное. Репрессии, ссылки, стукачество, казенная мораль. А послушать Таисью, люди жили и вели себя похлеще сегодняшних. В игры играли, проводили время веселее, чем московская интеллигенция, прикованная к видушникам с порнухой.
- А Сталецкий про айсора знал? - уже с неподдельным любопытством спрашивает Нинон.
Таисья поджимает губы. Видно, ей не хочется вспоминать об этом. Нинон не отстает:
- Заинтриговала до ужаса, Таисья, миленькая, как у них там все произошло?
Она почти уверена, что Таисья каким-то образом замешана в этой истории. За долгие годы светской жизни княгиня принимала участие не в одной любовной интриге. Без нее не обходился ни один скандальный адюльтер. Она, как вампир, высасывала энергию из чужих бушующих страстей. Нинон не верила посещению Ласкаратом Элеоноры, но какая-то мистическая тайна лежала на всей этой семейке. Ласкарат был, что называется, не от мира сего. Даже если верить Таисье и не признавать его сыном Сталецкого, все равно приходится признать, что они были очень похожи. Нинон не успела познакомиться со Сталецким. Он умер в начале семидесятых, но рассказы о нем напоминали ей поведение и поступки Василия.
- Не придумывай, Таисья! Как Гликерия могла родить от айсора? При таком мужчине. Я имею в виду Сталецкого.
- То-то и я говорю. Темная история, - задумчиво произносит Таисья. - Айсор был тогда в большой моде. Вроде иностранца. К тому же богатый. Некоторым женщинам, которые ему особенно нравились, он, подбивая набойки, надевал на щиколотку золотую цепочку. У меня до сих пор такая хранится.
- Значит, было! - Нинон в восторге хлопает в ладоши.
- Все. Больше не буду рассказывать! - взрывается Таисья. Замолкает. Поджимает губы. Но постепенно отходит: - Нравилась ему, да. Гликерия узнала, закатила сцену ревности. Насилу ее разубедила. Понимаешь, айсор с женщинами обращался не по-нашему, ну, не по-русски…
- А как? - взвизгивает Нинон.
- Ой, все тебе расскажи. Тогда на это немногие шли. Я отказалась. Да ну тебя! Заставляешь вспоминать глупости. Из этой противоестественной любви и получился Васька.
Нинон смеется:
- Так не бывает.
- Не бывает. А у них получилось. Что праведно - от Бога, а что неправедно - от дьявола. Потому такой и уродился.
- А Сталецкий?
- Что Сталецкий? Его самого видели в "Национале" с айсором. Не стеснялся за одним столом с ним сидеть. Всякое рассказывали про них. Спроси лучше Гликерию. Она при этом присутствовала.
- Самая натуральная сплетня. Кто ж об этом расскажет? - отмахивается Нинон.
Таисья Федоровна возмущается, что Нинон смеет усомниться в ее словах. Она встает, нависает над столом своей мощной фигурой. Подбоченивается и выплескивает из своей души заветное:
- Кто сказал? Хочешь знать?! Да?! Айсор мне сам и рассказал. Вот!
После этого признания она устало опускается на скамейку. В дверь стучат. Потом звонят. И снова принимаются стучать. Таисья с трудом переводит дыхание. Она уже не рада, что завела весь этот разговор. Нинон боится идти открывать, потому что на пороге появится Гликерия Сергеевна. Два мопса, до этого дремавшие под их ногами, с заливистым лаем набрасываются на входную дверь. Таисья нехотя встает. Держится за сердце:
- Закончили об этом. Прошлое тем и хорошо, что прошло.
Идет открывать. Слышится бесконечное щелканье замков, скрип двери и высокие радостные восклицания: "Таисья, родная! Как ты прелестно выглядишь!" Это, судя по голосу, Катя. "Раздевайся, - ворчит княгиня. - .Ишь, какая шуба. Апельсиновая норка. У нас в таких большая редкость". Услыхав про норку, Нинон не выдерживает и торопится посмотреть на давнюю подругу, укатившую из Москвы четыре года назад. У Кати был долгий роман с фээргешником Юргеном. Он в Союзе представлял электронную фирму. К тому же она крутила еще с одним французом. Но об этом знали только близкие подруги. От него Катя и забеременела. Юрген, естественно, был уверен, что ребенок его, и сделал Катьке официальное предложение. С французом ей пришлось расстаться окончательно. Хорошо, хоть оба мужика были блондинами. Вернее, Юрген лысым. Но любил рассказывать о своей пышной золотистой шевелюре. Девочка получилась красивенькой и, как две капли, похожей на француза. Но Юрген с гордостью уверял, что красота ребенка от него. Ему с удовольствием поддакивали. Теперь у Кати в Бонне свой дом. От Таисьи, которая ездила к ней в прошлом году, Нинон узнала, что Катька подыхает от скуки и втихаря пьет нашу родную "Столичную".
Катя выглядит сногсшибательно. Это в два голоса признают Таисья и Нинон. Она в ответ тоже рассыпается комплиментами.
- Ой, девки! Какого я мужика оторвала! - кричит она с порога, прижимая к груди обоих прыгнувших на нее мопсов. - Он сейчас появится. Машину ставит на сигнализацию. Не поверите, вам же известно, я совков на пушечный выстрел не подпускала. А тут увидела в Вене и охренела. Нет, девки, это надо видеть! Теперь будем любить исключительно "новых русских". Какой размах! Американцам и не снилось. Не говорю уж о европейцах. Все копейки считают. А этот, как настоящий дикарь, дорвавшийся до благ цивилизации. Деньги швыряет тысячами. Сплошной кураж. Подавай самое престижное. Я балдею. Будем любить "новых русских"!
- Будем, будем. Пока они друг дружку не перестреляют, - соглашается Таисья.
Дамы идут в гостиную залу. Она разделена как бы на две полукомнаты, соединяющиеся между собой трехстворчатыми застекленными дверями. В первой - черный концертный рояль. Все стены - в книжных полках, завалены букинистическими редкостями. Удобный громоздкий барский диван, на котором и впятером развалиться не тесно. Во второй - овальный стол на тридцать две персоны. Старинный французский гобелен во всю стену. И тот самый подсервантник с коллекцией русского стекла. Подруги усаживаются на диван. Катя тут же вскакивает. Ей нужно видеть их лица и покрасоваться самой. Да и пыль в глаза пускать легче стоя. Катя в восторге от своего открытия - жить надо только с "новыми русскими"! Они-то здесь небось до сих пор мечтают об иностранцах. В ответ Таисья и Нинон смеются. Их больше интересует ее пиджачок от Валентино. Он с одним лацканом. Еще она показывает, задирая юбку, совершенно фантастический пояс. Ведь теперь считается экологически вредно носить колготки. Тело должно дышать. Особенно в самых закрытых местах. Она в Германии раздала эмигрантам целую коробку совершенно новых колготок.
Ее сумбурная речь обрывается с появлением мужчины лет сорока. Выше среднего роста, с зачесанными назад густыми рыжими волосами. Его полное открытое лицо массивно и невыразительно. Одет он в светлый твидовый пиджак и черные свободного покроя брюки. В глаза бросается красный галстук. Таисья продолжительно, по-хозяйски осматривает гостя. Он слегка смущен. В руках держит два больших пакета. В одном - бутылки, коробки конфет, ананас, бананы. Из второго между зеленью высовывается морда поросенка.
- Затоварились выше крыши, - вместо приветствия сообщает пришедший.
- Отнесите на кухню, - приказывает Таисья Федоровна. Видя, что он топчется на месте, добавляет: - Вернитесь в прихожую и направо. Прошу быть осторожным. Там - статуя Венеры. Не толкните ее. А то никаких денег не хватит.
Рыжий исподлобья глядит на нее. Отступает задом и исчезает за дверью. Вслед за этим раздается тяжелый стук упавшего предмета. Таисья Федоровна замирает, Нинон испуганно смотрит на Катю, а та заливается непривычно детским тонким смехом.
- Что вы перепугались? Ха-ха-ха! Он такой душка, постоянно роняет пистолет. У него там под мышкой кнопка плохо держится!
Таисья Федоровна на всякий случай идет проверить, что случилось.