Без пяти шесть на лестнице появился молодой человек, которого Галя встречала и раньше, однако не часто. Он, без сомнения, был сотрудником КГБ, но не местным, так как появлялся в "административном здании" на площади Дзержинского лишь время от времени, да и то достаточно редко. Кроме Гали с ее фотографической памятью, его вряд ли кто помнил в лицо. Он легко сбежал вниз по ступенькам, остановился перед Галей и протянул ей номерок.
На миг она оторопела. На белой алюминиевой пластине номерка стояла цифра "396". Это был номерок, который она сегодня утром отдала немцу, номер, на котором до сих пор одиноко висели его плащ и шляпа. Но это был не он!
Тем не менее молодой человек как ни в чем не бывало, улыбаясь, протягивал ей номерок. Как во сне, Галя взяла его и через минуту подала плащ и шляпу.
- Спасибо, - сказал молодой человек на чистейшем русском языке.
Галя молча смотрела, как он уверенным жестом надевает плащ, затем перед зеркалом водружает на себя не принадлежащую ему шляпу. "Шляпа-то маловата", - подумала Галя с неожиданным злорадством. Молодой человек тем временем повернулся и преспокойно вышел на улицу.
Произошедшее настолько поразило Галю, что она забыла и о своем состоянии, и о товарище Потехине. Ее первой мыслью было сообщить о происходящем куда следует, но затем она подумала, что кто следует, наверно, и так знает обо всем не хуже ее самой. "Раз исчез, значит, так надо, - подумала Галя. - А что я пойду... Опять скажут, работаю соглядатаем, выгонят еще..." Но она на всю жизнь запомнила это лицо молодого человека - черты эти, пожалуй, можно было назвать даже приятными: светлые волосы, серые глаза, высокий лоб, если бы не наглая улыбка, спрятавшаяся в уголках рта, не мутность взгляда, какая бывает у людей, которые постоянно лгут. "Не хотела бы встретиться с таким на узкой дорожке", - пронеслось у нее в голове, когда она провожала его взглядом.
Больше Галя не видела ни немца, ни молодого человека, ушедшего в его плаще, а вскоре и сама при весьма неприятных обстоятельствах была вынуждена уйти с работы.
Глава первая РАЙОННЫЙ ЦЕНТР ОЛЬГА
1
Выйдя из самолета, Слава Грязнов, еще стоя на трапе, почувствовал, что он не в Москве. Его обдувал перенасыщенный водяными парами воздух Приморья. Было два часа дня, но над городом Артем висел противный туман, известный у жителей Владивостока под названием "морось".
"Ну и климат здесь, - мрачно подумал Грязнов. - И почему дядя променял на него свой Урал? Чего тут хорошего?"
Грязнов сошел с трапа. Пассажиры, получившие багаж, торопились к автобусу, который должен был доставить их во Владивосток, и Грязнов один пошел в сторону касс местных авиалиний.
"Еще не хватало, чтобы по такой погоде самолеты не летали, - мрачно думал он, - одно дело наш аэробус, другое - местный кукурузник". Он удивлялся, что эти маленькие АН-12 иногда вообще летают, если учесть сложный и непредсказуемый климат Приморского края.
К тому же Славу Грязнова не очень радовала и цель его появления в Приморье - уговаривать родного дядю ехать с ним в Москву и принимать участие в какой-то сомнительной авантюре, ко всему прочему весьма опасной для жизни. Ведь если на Президента России будет организовано еще одно покушение, то оно, несмотря на все усилия Турецкого и Дроздова, может оказаться удачным. А Славе Грязнову не очень-то улыбалась перспектива подставлять собственного дядю. И все же...
И все же он был здесь, в Артеме, и послушно ожидал, когда туман рассеется и маленький двенадцатиместный самолет сможет вылететь в сторону Ольги.
Сейчас одетый не по погоде Грязнов ходил по площади перед аэровокзалом, рассматривая стоявшие здесь японские машины. Постепенно у него сложилось впечатление, что во Владивостоке и окрестностях вообще почти не осталось наших отечественных "Жигулей" и "Москвичей".
Наконец, по радио объявили посадку. Грязнов подхватил свой портфель и без всякой радости поспешил к самолету.
2
Отставной майор Григорий Иванович Грязнов проживал в Ольге, небольшом районном центре Приморского края. Здесь он служил в войсках ПВО, здесь же и остался после демобилизации. И если его племянника удивляло, что он продолжает жить в такой дыре, как поселок Ольга, насчитывавший едва ли пять тысяч человек, то сам Григорий Иванович был своей жизнью доволен. Во-первых, здесь стоял его собственный домик, при нем несколько ульев и огород, помогавшим ему с женой выжить в последние трудные годы. Григорий Иванович с удовольствием возился и на огороде, и с пчелами, но настоящей его страстью стал, как ни странно, театр.
По какой-то иронии судьбы поселок Ольга оказался настоящим кладезем сценических талантов. Местный народный театр не раз занимал первое место среди коллективов Приморья. Высшим достижением Ольгинской самодеятельной труппы стало театральное действо, приуроченное к 120-летию основания поселка. Члены театрального кружка и некоторые другие жители, по возможности одетые как крестьяне конца прошлого века, стояли на берегу, изображая первых переселенцев, прибывших на корабле из России осваивать дикие берега Японского моря. Страх и отчаяние было написано на их лицах. Рядом выстроились матросы, подбадривавшие несчастных. Бабы голосили, дети плакали. Место, выбранное для постройки первого поселения в Русском Приморье, освятил импозантный поп Аввакум, которого играл сам Григорий Иванович, собственноручно изготовивший бороду, рясу и крест на толстой цепи.
Каждый город, поселок и даже маленькое село обычно находит, чем гордиться. Поселок Ольга имел для этого самые веские основания - он был первым русским поселением на берегу Японского моря и на пару лет оказывался, таким образом, старше самого Владивостока, что давало ольгинцам возможность, вспоминая о своем первородстве, говорить о столице Приморья с некоторой долей пренебрежения.
Однако истинный звездный час Григория Ивановича Грязнова настал, когда Президентом России был избран Андрей Степанович Яблоков. Оказалось, что он не только говорит размеренным уральским говорком, как и его знаменитый земляк, но он и похож на Президента как две капли воды.
То есть, разумеется, внимательный человек, хорошо знакомый с ними обоими, всегда различил бы, кто из них двоих отставной майор Грязнов, а кто Президент России, но при беглом взгляде и особенно издалека сходство казалось полным.
Григорий Иванович теперь постоянно развлекал жителей Ольги и приезжих выступлениями и призывами с трибуны. Он при всякой возможности внимательно изучал по телевизору походку своего двойника, перенял его манеру говорить - громко, внушительно, отрывисто, специально съездил во Владивосток, чтобы купить себе светло-серый костюм, какой обычно носит Президент. С этой поездкой тоже вышел курьез.
В те дни весь Владивосток готовился к приезду Солженицына. На вокзале знаменитого писателя уже ждал специальный вагон. Наконец подкатил автобус, и Александр Исаич собственной персоной вышел к россиянам.
В этот самый момент Григорий Иваныч в своем новом сером костюме пробился прямо к автобусу.
- Андрей Степанович, - воскликнул Солженицын, - я не знал, что вы тоже будете здесь!
Страсть подражания Президенту настолько захватила Григория Ивановича, что даже жену, тихую скромную женщину, которую звали просто Зина, он переименовал в Фаину Петровну. Жена поначалу возмущалась, но через некоторое время привыкла и, услышав призыв мужа: "Фаина, ты где?" - отвечала из огорода: "Ну чего?"
Стоит ли говорить, что Григорий Иванович собирал все фотографии своего двойника, какие только мог добыть, и время от времени, когда никто не видел, стоял перед зеркалом, стараясь придать лицу, как он говорил, "государственное" выражение.
И надо отдать должное отставному майору, руководителю театрального кружка - ему удалось добиться поразительного сходства с российским Президентом.
3
Далеко не всегда Турецкий занимался порученными делами с таким рвением, какое вызвало у него убийство Леонида Бурмеева. Можно сказать, что сейчас свое рабочее время он распределял поровну между делом Бурмеева и всех остальных убитых банкиров. Так, первым делом он послал запрос относительно связей Бурмеева, его прежней жизни, учебы и работы.
Картина получалась довольно типичная. Леонид Бурмеев закончил Московский энергетический институт по специальности "математическое моделирование". Преподаватели и соученики отмечали его редкую усидчивость, которая в сочетании со способностями делала его одним из первых студентов на курсе. После института Бурмеев по распределению попал в ЦНИИЦВЕТМЕТ, где занимался компьютерной обработкой данных по цветной металлургии. Вскоре после окончания института он женился на своей однокурснице, роман с которой начался у него значительно раньше - когда на втором курсе их послали в колхоз на картошку.
Первая жена Леонида Нина работала скромным инженером в конструкторском бюро. Через два года после свадьбы у них родился сын - Максим Бурмеев, которому, как подсчитал Турецкий, сейчас должно быть уже лет двенадцать.
Через работников ЦНИИЦВЕТМЕТа Турецкому удалось раздобыть фотографии тех лет - любительские серые снимки, сделанные в отделе на сборище по поводу Нового, 1985 года. Саша не мог сдержать улыбки, глядя на этих бедненько и старомодно одетых, но таких веселых людей, на столы, уставленные бутылками, на разложенные по тарелкам (явно "позаимствованным" из местной столовой) закуски. Между прочим, фигурировали итальянский вермут "Чинзано" и коньяк "Арарат", причем не фальсифицированный. О закусках и говорить не приходится - тут тебе и шпроты, и ветчина, и сыр. Несколько удивляло стандартное 12-литровое эмалированное ведро на краю стола.
- Посуду мыть? - предположил Турецкий.
- Да нет, - подавил смешок бывший коллега Бурмеева, - это салатница: народу-то много, всей лабораторией отмечали... Весело жили, - вздохнув, заключил он после паузы.
Среди прочих - Леонид: в свитере, который ему связала жена, в очках с простой "совковой" оправой. На одной из фотографий он запечатлен с бутылкой шампанского в руках - на лице застыло удивление, а пенистая жидкость так и хлещет наружу. Даже по этим достаточно невыразительным снимкам было видно, как здорово они тогда повеселились.
"Да, ведь это было еще до антиалкогольного указа", - сообразил Турецкий.
Пройдет десять лет - и этот веселый очкарик превратится в солидного человека, банкира, который не спеша выходит из нового "мерседеса", но за прекрасными очками в тонкой металлической оправе - холодные и невеселые глаза.
С началом перестройки Леонид сперва ударился в политику - собирал подписи под открытыми письмами, ходил на митинги, но очень скоро отошел от всего этого. Он раньше многих других понял, что наступает эпоха не идеалистов, а деловых людей. И организовал кооператив по ремонту и продаже компьютерной техники.
4
Это было то время, когда слово "кооператор" стало ассоциироваться у большинства людей с неким новым подобием нэпманов двадцатых голов - богатеи, которые могут позволить себе то, чего не могут другие: рестораны, престижные машины (сначала вовсе не иномарки, а всего лишь "Жигули" девятой модели), вареные джинсы и куртки-ватники. Время этих людей кончилось поразительно быстро, кустарная отечественная промышленность, как оказалось, не могла конкурировать с китайским и турецким ширпотребом, и большинство внезапно выросших, как грибы после дождя, кооперативов потихоньку завяло. Большинство, но не все.
Ленька Бурмеев был не просто усердным студентом и талантливым математиком, он оказался прекрасным организатором и, что еще более важно, не только отлично разбирался в дне сегодняшнем, но умел предвидеть и завтрашний.
Он давно понял, что будущее за компьютеризацией. Это в то время, когда даже его бывшие соученики, не говоря уже об рядовых сотрудниках ЦНИИЦВЕТМЕТа и просто знакомых, при слове "компьютер" морщили лбы, соображая, о чем говорит Леонид - о калькуляторе или о таинственной электронно-вычислительной машине.
О том, что такая машина может стоять дома, в квартире, никто и понятия не имел, в представлении многих это было гигантское сооружение, величиной с комнату, которое обслуживают ученые в белых халатах. И главное, чтобы этой машиной пользоваться, нужно изучать разного рода сложные машинные языки.
- Нет, Ленька, уж лучше я подтяну английский, - засмеялась Нина Бурмеева, когда муж сообщил ей, что собирается вплотную заняться компьютерами, и предложил осваивать их вместе.
- Скоро компьютеры будут такой же обычной вещью, как газовая плита! - доказывал Леонид, но Нина только смеялась и махала рукой.
Это было еще до перестройки, но от этого краткого разговора осталось неприятное чувство того, что тебя не поняли. Именно в тот день Леонид начал подозревать, что они с Ниной мыслят совсем по-разному.
В последующие годы пропасть между ними только расширялась. Леонид был с утра до вечера занят в своем кооперативе - ведь поначалу он едва ли не все делал своими руками, это потом он начал нанимать других, стараясь привлечь самых высоких профессионалов. Скоро он уже не притрагивался к платам, разъемам и микросхемам, но он делал, пожалуй, куда более важную работу- он руководил своим предприятием. Простой человек часто видит в директоре своего рода бездельника, даром получающего большие деньги, однако в действительности от таланта менеджера зависит очень многое.
А Леонид Бурмеев оказался гениальным менеджером.
Его компьютерная фирма выросла и стала одной из крупнейших в стране, официальным дилером компании "Эппл-Макинтош" в России. Он одним из первых среди своих знакомых попал в Штаты, и, хотя Америка показалась ему однообразной страной гамбургеров, автозаправочных станций и запаха шампуня, это не помешало ему заключить там множество выгодных договоров.
Но он никогда не ездил в Штаты иначе как по делу. Леонид совершенно не мог понять некоторых из своих друзей, которые буквально бредили этой страной. Сам он предпочитал Европу. Как только он смог себе позволить отдыхать с семьей за границей, он поехал в Париж, в Ниццу, в Канны.
Столица Франции поразила его. И совсем не красотами исторических памятников. Вовсе не надо туда ехать, чтобы узнать, как выглядит Нотр-Дам де Пари или "Гранд-Опера". Его привлекало другое, то, насколько прекрасно этот город приспособлен для жизни - не для какой-то особой, а самой простой, обыденной, каждодневной. Париж как будто специально создан для человека - в кафе, расположенных, без преувеличения, на каждом углу, за чашечкой кофе можно просматривать газеты и вести деловые переговоры, можно разглядывать прохожих и ни о чем не думать, а можно прийти с портативным компьютером и два-три часа тянуть пару чашек кофе и работать. Главное - никто ничему не удивлялся, любые твои действия воспринимались окружающими как должное.
Были у Парижа, конечно, и теневые стороны. Сумочку у Нины срезали еще в аэропорту, через пять минут после прохождения таможни и паспортного контроля. К счастью, документы и деньги Леонид держал во внутреннем кармане пиджака.
А Средиземное море! После того как Бурмеев увидел, как плещется чистейшая лазурная вода у замка Иф, над которым с криками летают белоснежные чайки, после того как нырнул в абсолютно прозрачную воду с вулканического островка Фриул, он перестал понимать, чем привлекает людей перенаселенный, потный Сочи, к тому же довольно дорогой.
И снова он поразительным образом не нашел отклика у жены. Казалось, чем дальше они уходят от прежней студенческой жизни и пирожков с капустой из буфета, тем больше проявляется их какое-то основополагающее, базовое несходство.
Как ни странно, Нине гораздо больше понравилась Германия, совершенно никакая, удобная, чистая и безликая. Она упорно твердила, что французы слишком высокомерны по сравнению с простыми и доброжелательными немцами. Возможно, это так и есть, но Леониду было куда приятнее видеть стройных, всегда продуманно одетых француженок, которые, разумеется, знают себе цену (что же в этом плохого?), чем немецких фрау и фрейлейн с толстыми щеками, одетых просто, удобно и очень скучно.
Но основные противоречия с Ниной вскрылись не за границей, а дома - в Москве.
Нина в штыки воспринимала все попытки Леонида устроить их жизнь удобнее, приятнее, не говоря уже о том, чтобы сделать ее роскошнее. Если он предлагал пойти в ресторан, она отвечала, что лучше посидеть дома за бутылкой вина, если они вырывались куда-нибудь на три дня отдохнуть, то в гостинице селились отнюдь не в люксе. Однако хуже всего оказалось с нарядами. Все попытки сделать из Нины модную женщину провалились с треском. Леонид, несмотря на свою очень и очень обыкновенную внешность, на самом деле в глубине души во всем любил шик, просто раньше не показывал этого, а потому Нина и не подозревала, что муж вовсе не обожает связанные ее руками свитера с кожаными заплатками на локтях и дешевые вельветовые брюки, вечно вытянутые на коленях.
Нина Бурмеева, по-прежнему работавшая за гроши в конструкторском бюро, по мере роста благосостояния мужа стала одеваться дороже, но все так же очень скромно и без изюминки. Леонид несколько раз покупал ей и в Москве, и за границей платья, которые, как ему казалось, пошли бы Нине, сделали бы ее более яркой, интересной. Ни одно из них она не надела ни единого раза.
Все это было еще ничего, пока Леонид занимался преимущественно продажей компьютеров. Но хотелось большего. Он прикинул и понял, что самое доходное, а одновременно престижное дело - банковское. Начальный капитал у него был, и вот три года назад в Москве, наряду с рекламами других коммерческих банков, появилась реклама "Универ-банка". Над названием Леонид голову не ломал - просто хотел, чтобы все сразу поняли - этот банк совершает все банковские операции как с организациями, так и с физическими лицами.
Те, кто знал Леонида Бурмеева достаточно хорошо, ни капли не удивились тому, что "Универбанк" очень быстро встал на ноги, превратившись в один из самых мощных и надежных банков России. Процент по вкладам он давал средний, но понимающие люди и многие организации несли деньги сюда, а не в фирмы типа печально известной "Властелины" или питерского пенсионного фонда "Надежность, Нравственность, Благородство", глава которого, Михаил Микешко, буквально обещал одеть своих вкладчиков в серебро и золото, а в результате отнял последнее.
Подобные махинации Леонид считал настолько нечистоплотными, что, когда на одной презентации Микешко вместе со своей изящной супругой (в прошлом манекенщицей) подошел к нему засвидетельствовать свое почтение, Леонид повел себя настолько неучтиво, что это граничило с грубостью. Впрочем, беспардонный Микешко съел все это совершенно спокойно. Бурмеева и немногих подобных ему честных коммерсантов он считал чудаками не от мира сего и среди "своих" не больно-то скрывал собственные стремления облапошить простачков. Леониду врезалось в память, как на той самой презентации кто-то спросил Микешко:
- Это ваша реклама - "Мы оденем всю страну"?
- Моя, моя! Сначала - одену, потом - обую! - хохотнул Микешко над сказанной двусмысленностью, нимало не скрывая своего желания "обуть" простачков.
Между тем "Универбанк" шел в гору, и параллельно менялся весь образ жизни Леонида. Бурмеевы переехали в престижную квартиру на Малой Филевской, обзавелись новенькой "ауди", но счастья не было.