Нина тяготилась своим новым положением жены крупного банкира. Разумеется, ей было приятно иметь дома микроволновую печь и посудомоечную машину, она, разумеется, была довольна тем, что сын имел возможность учиться в одной из самых престижных школ Москвы, у лучших учителей, что он отдыхал на Средиземном море и играл в теннис. И все же, положа руку на сердце, она не могла не признаться, что променяла бы все это на прежнюю простую и понятную ей жизнь.
Но больше всего Нина тяготилась новым миром, в который неизбежно должна была вступить семья крупного банкира. Леонид ходил на приемы, презентации, деловые обеды, на многие из которых он получал приглашение "с супругой". Супруга же каждый раз изо всех сил сопротивлялась, не желая никуда идти. Иногда Леонид сдавался, но в некоторых особо важных случаях настаивал, и тогда Нина шла на очередной званый обед с видом овцы, которую ведут на заклание. И соответственно вела себя и на протяжении всего обеда - почти не прикасалась к угощению, на вопросы, обращенные к ней, отвечала односложно, не только не принимала участия в общей беседе, но и не особенно прислушивалась к ней.
Стоит ли говорить, что на конкурс "Московская красавица" Нина Бурмеева отказалась идти наотрез. Леонид мог привести ее туда только силой - Нина категорически не одобряла подобных мероприятий и была очень недовольна, когда узнала, что Леонид получил туда приглашение.
- Если хочешь пялиться на голых бесстыжых девиц, иди туда один! - заявила Нина. - Пригласили бы сразу в публичный дом, чего уж там!
- Это не публичный дом, а конкурс красоты, - устало возразил Леонид.
- Конкурс красоты! - Нина внезапно перешла на крик, что было ей совершенно несвойственно. Она была выдержанной, даже тихой женщиной, и этот взрыв свидетельствовал о том, что она находится уже на грани нервного срыва. - Там одни потаскухи! Неужели приличная женщина пойдет трясти сиськами перед мужиками! Иди, любуйся!
- Успокойся, - только и сказал Леонид.- Я иду туда вовсе не для того, чтобы любоваться, как ты выразилась, сиськами. Мне это нужно для поддержания престижа.
- До кому он нужен, этот престиж! - кипятилась Нина. - Мне он нужен? Ребенку? Смотри, ты из-за этого престижа боишься без охраны на улицу выходить! Кому это надо?
Нина что-то еще говорила, но он не отвечал. Теперь он понял окончательно - их с Ниной пути разошлись, они вряд ли смогут оставаться вместе и дальше. "Ей будет лучше, если она сможет снова стать простой, скромной женщиной, а не женой банкира", - подумал Леонид, оделся и отправился на конкурс "Московская красавица".
Там среди конкурсанток он заметил одну - потрясающую Татьяну Христофориди. Высокая, стройная, с роскошными волосами, она выделялась среди остальных "красавиц" выражением лица - было в нем что-то решительное, жестокое и одновременно детское.
Любящий все прекрасное, Леонид, разумеется, ценил и женскую красоту, но в прошлой, доперестроечной жизни он и мечтать не мог о ТАКОЙ женщине. Но теперь все изменилось - пусть внешность у него осталась прежней, но он уже не скромный сотрудник ЦНИИЦВЕТМЕТа. И когда конкурс закончился, Леонид решительно подошел к Татьяне.
Он никогда бы не стал банкиром, если бы не умел принимать важные решения сразу. Если Татьяна и не станет ему родным человеком, то, по крайней мере, ее прилично показать. В этом состояло ее существенное преимущество перед Ниной, которая уже перестала быть Леониду родной.
Все это Турецкий узнал, опрашивая тех, кто знал Леонида Бурмеева по прежней и новой жизни.
Глава вторая ЗАЩИТНИК БЕЛОГО ДОМА
1
Окажись жена Бурмеева другой, Турецкий вряд ли стал бы допрашивать ее снова и снова, но он всякий раз придумывал новые мелкие вопросы, на которые могла ответить только Татьяна. Поэтому как-то само собой получалось, что он приезжал к ней если не ежедневно, то, по крайней мере, через день. Охрану у палаты Бурмеевой, кстати, довольно скоро сняли.
В сущности, ничего принципиально нового Турецкий от Татьяны не узнал. Она рассказала о том, как участвовала в конкурсе "Московская красавица" и как случилось, что она не вышла даже в финал.
- Там все схвачено, - говорила она, - не переспишь с кем надо, будь ты хоть Софи Лорен в молодости, первое место тебе не грозит. - Она помолчала. - Там я и познакомилась с Леонидом.
- Но у него была другая семья, - осторожно начал Турецкий. - Жена, сын...
- Вы бы ее видели! - усмехнулась Татьяна. - Она ему совсем не пара. Как была, так и осталась женой простого инженера. Ни одеться, ни подать себя. Так что все произошло закономерно.
Турецкого немного покоробило такое отношение Татьяны к женщине, место которой она заняла. Презрения в ее словах, пожалуй, не было, но было полное отсутствие сочувствия. Вещь изжила свой срок - на свалку ее.
- Но вы ведь знали, что он женат, - продолжал Турецкий.
- Да, - кивнула головой Татьяна.
- И вас это не волновало?
- А почему это должно меня волновать? Ведь это он хотел жениться на мне - в первую очередь.
- А вы не хотели?
- А я согласилась.
Турецкий и сам не знал, почему этот разговор так взволновал его. Он ведь ни на секунду не допускал, что может расстаться с Ириной.
- Кстати, эта его Нина прекрасно устроилась, - нарушила молчание Татьяна, - Не стоит о ней беспокоиться. Сначала Леонид сделал ей очень приличную квартиру, а этим летом так и вовсе отправил их за границу.
- За границу? - удивился Турецкий.
- В Австрию. Да вы не удивляйтесь, - улыбнулась Татьяна, - там приличный дом дешевле, чем хорошая квартира в Москве. Так что она стала владелицей дома, а сын ходит в хорошую школу. Леонид их не бросил на произвол судьбы.
- Вы знаете их адрес? - спросил Турецкий.
Татьяна покачала головой:
- Нет. Я этим не интересовалась.
- Послушайте, Татьяна,- вдруг сказал Турецкий,- почему Леонид решил отправить свою семью, бывшую семью, - тут же исправился он, - за границу? Возможно, он боялся чего-то? Что похитят сына, например? - Турецкий вспомнил гипотезу Шведова о том, что банкиров шантажирует группа вымогателей.
- Он же не был ни в чем замешан... - пожала плечами Татьяна. - Ни в каких спекуляциях.
Турецкий посмотрел ей в глаза и снова - в который уже раз! - поразился, откуда на свете могла взяться такая женщина.
2
- Привет работникам правоохранительных органов, - Григорий Иванович встретил племянника так, как будто заранее знал о его появлении, хотя Грязнов из соображений конспирации приехал внезапно, стараясь не пользоваться телеграфом и уж тем более телефоном. Вся операция производилась в полной тайне, так что никто, кроме Дроздова, Меркулова и Саши Турецкого, не имел представления, зачем бывший майор милиции, а ныне глава частного сыскного агентства Вячеслав Грязнов внезапно взял отпуск на неделю "по семейным обстоятельствам" и исчез из Москвы.
Увидев несколько секунд назад дядю, появившегося из-за дома в темной куртке и маленькой вязаной шапочке, Слава на миг опешил. Он, разумеется, отдавал себе отчет в том, что его собственный родной дядя Гриша похож на нынешнего Президента, но тем не менее первое впечатление было просто ошеломляющим. Григорий Иванович стал похож на Президента гораздо больше, чем раньше, - в его голосе, интонациях, походке появились новые черты, свойственные тому, кому он подражал.
Разумеется, внимательно приглядевшись, он заметил разницу - чуть-чуть отличалась форма носа, да и выражение глаз у дяди Гриши было все-таки не президентское, сквозило в них что-то простоватое, какая-то озорная мальчишеская радость: вон, мол, как у меня здорово получается.
- Ну заходи, что стоишь! - снова "государственным" голосом сказал Григорий Иванович, - Сейчас кликну свою Фаину, она быстро на стол соберет. Ну, какими судьбами к нам в Приморье? Что не сообщил? Мы бы подготовились тут к приему высокого гостя. Может, пьесу бы разыграли. А сейчас кого соберешь? Кто во Владик уехал, кто в Кавалерово. Ты небось сто лет в театре не бывал?
- Что ты, дядя, откуда у меня время на театры? - махнул рукой Слава.
- То-то и оно, - кивнул головой Григорий Иванович. - Живете в столице, а какой прок? Никуда не ходите. Я вот был в Москве всего три раза, но театры обошел все до единого. Даже в Большой попал.
- А я там никогда и не был,- признался Грязнов,- Некогда за билетами бегать, а переплачивать в пять раз я не могу.
- Видишь, хоть бы в Ольге у нас приобщился к высокому искусству.
Григорий Иванович снял шапочку, повесил на крючок куртку и, слегка пригладив перед зеркалом волосы и расправив плечи, предстал перед племянником,
- А у нас идет пьеса "Август 91-го" со мной в главной роли. Пользуется, между прочим, большим успехом. Мы ее в Кавалерово возили, в Чугуевку, в Веселый Яр - показывали в зверосовхозе. Так там, - дядя самодовольно ухмыльнулся, - мне преподнесли вот эту шапку.
Он извлек из шкафа красивую норковую шапку и торжественно продемонстрировал ее племяннику. Слава не мог не согласиться, что шапка действительно роскошная.
- Сошла бы и для настоящего Президента, - с гордостью сказал дядя. Он вздохнул. - А я ее еще так и не обновил. Носить-то некуда. Не по Ольге же нашей ходить. Все думаю, вот поеду во Владик, надену.
- Знаешь, дядя Гриша, - осторожно начал Слава, - у тебя, может, и будет возможность поносить эту шапку. Я ведь к тебе по делу. Есть тут одно предложение. Только прошу тебя, это строго между нами. Ты человек военный - про государственную тайну тебе объяснять не надо. Согласишься - хорошо, не согласишься, уговоримся так - никакого разговора между нами и не было. Я просто приехал навестить дядю. Давно не видел, соскучился.
- Да говори, чего там у тебя, не томи?! - нетерпеливо спросил Григорий Иванович, продолжая держать в руках свою роскошную шапку.
3
Слава Грязнов не сомневался в Григории Ивановиче, он ведь хорошо знал своего дядю, который, родись он лет двести назад, непременно бы стал авантюристом. Понимая это, Слава не старался скрыть, что ввязывает родственника в весьма опасное предприятие, которое может кончиться не только покушением на жизнь Григория Ивановича, но и его гибелью.
- И ты думаешь, офицер побоится опасности! - громоподобным голосом воскликнул дядя Гриша. - За кого ты меня принимаешь?!
Он, по всей видимости, уже входил в образ из пьесы "Август 91-го", которую написал сам же в соавторстве с учительницей литературы и журналистом газеты "Победа", выходившей в соседнем районе (Ольгинский район из-за своей малочисленности собственной газеты не имел).
- Хорошо, дядя Гриша, тогда едем сегодня же. У нас каждая минута на счету.
- Что же Зине-то сказать... - растерялся Григорий Иванович и сразу перестал быть похожим на Президента.
- Я сам поговорю с ней, - сказал Слава. - Придется сказать ей, что вы будете выполнять одно важное задание.
- Нет-нет, - махнул рукой Григорий Иванович, - она же в меня мертвой хваткой вопьется, расскажи ей все да доложи. Ты скажи ей лучше, - он задумался, - что вы там в Москве, в милиции, решили художественную самодеятельность продвигать, и меня, значит, в качестве консультанта. Прослышали в столице про наши ольгинские успехи, ну и решили пригласить меня в Москву для укрепления народного театра.
- Ну, уж это как-то... - неуверенно начал Грязнов, - неправдоподобно.
- Очень даже правдоподобно. Я знаю, что говорю, - заявил дядя Гриша и снова стал похож на Президента.
4
Григорий Иванович приосанился, прокашлялся и внезапно громовым, почти трубным голосом начал декламировать:
- О, россияне, весь народ
Восстал решительно и гордо.
Мы защитим наш Белый дом
Бесстрашно, искренне и твердо!
Гэкачеписты, трепещите!
Не покорится вам Москва!
А вы, защитники, крепитесь,
К вам обращаю я слова...
И так далее, всего триста шестьдесят восемь строк, не считая прозаических кусков. И я за одну ночь выучил, - гордо заметил дядя Гриша.
Грязнов хотел что-то сказать, но Григорий Иванович перебил его:
- Это из нашей пьесы, ну ты понял. Монологи в стихах, диалоги в прозе - на Шекспира ориентировались. Да, ты-то небось думал, что там у вас, в этой Ольге, могут сочинить... Ведь думал, да, признавайся? Знаю вас, москвичей, считаете, что кроме как в Москве никто уж и написать ничего не способен.
- Да нет, дядя Гриша... - пробормотал Слава. - Я вовсе...
- Знаю, знаю, не отпирайся. Я вас, москвичей, насквозь вижу, - он самодовольно ухмыльнулся, а потом снова принял ту же важную позу. - А теперь приходит ко мне К., говорит мне: "Вы, как российский Президент, должны думать о своей безопасности. Мы связались с американским посольством. Там все готово, чтобы принять вас. Весь мир за нас". И тут я, Президент свободной России, услышав такое, говорю ему: "Ты говоришь, весь мир за нас. Зачем тогда бежать? А ты подумал о народе? Что скажет он, узнав, что полководец, лидер, бежал? И куда? В американское посольство! Нет, нет. С подобными речами не приходи ко мне!
Слава, которого в данный момент Президент очень даже интересовал, но вовсе не с этой стороны, снова хотел заговорить о деле, но дядя Гриша был настолько упоен своим искусством, что вовсе не желал, чтобы его прерывали - он был готов выступать сколько угодно, раз появился слушатель.
- Ну, тут я немного пропущу. Это мне предлагают по подземному туннелю пройти под Москвой-рекой и выйти к гостинице "Украина" на том берегу... Это почти то же самое, ага, вот что я прочту: обращение к патриарху. Между прочим, слово в слово то, что Сам написал: "Произошло вопиющее беззаконие - группа высокопоставленных коррумпированных партократов совершила антиконституционный государственный переворот. Попрана не только наша государственность, не только встающая на ноги демократия. Попрана свобода нашего гражданского выбора. Над страной нависла тьма беззакония и произвола!!!" - последние слова дядюшка произнес, взмахнув кулаком в воздухе.
Все это почему-то напомнило Славе Грязнову какую-то древнегреческую трагедию, которую он как-то краем глаза видел по телевизору.
- И тут входит Ростропович! - взревел дядюшка.
На счастье Славы, дверь действительно открылась, и на пороге показалась тетя Зина.
- Ну ладно, Президент, раскричался, - ворчливо сказала она. - Сам-то ты на чьей стороне был?
- Язьева я никогда не уважал, - с достоинством парировал удар дядя Гриша.
Глава третья КОГО ИНТЕРЕСУЕТ КУРС ДОЛЛАРА?
1
Прошли те благословенные дни, когда в столовой Мосгорпрокуратуры стояла в обеденное время целая очередь и люди отходили с полными подносами. Теперь народу здесь
бывало значительно меньше, а те, кто приходили, питались куда как скромнее. Несмотря на то что на столовую Прокуратура России давала дотацию, цена обеда была все равно весьма высока для работников, которые, как бюджетники, превратились в самую низкооплачиваемую группу общества.
Некоторые приносили с собой завернутые в пакет бутерброды и булочки и обходились стаканом чая или кофе. Когда Турецкий подошел к раздаче, перед ним стоял всего один человек. Саша без труда узнал его со спины - у кого еще во всей Мосгорпрокуратуре могли быть такие опущенные плечи, такая смешная лысина. Это был, разумеется, Моисеев. И хотя сейчас благодаря помощи сыновей из Израиля он реально жил лучше многих коллег из прокуратуры, во всем его облике сохранялось навечно приросшее к нему впечатление бедности, неустроенности.
- Как дела, Семен Семеныч? - спросил Турецкий, пристраиваясь за старым криминалистом.
- А, Саша, добрый день! - Моисеев поставил на поднос яйцо под майонезом и обернулся. - Дела мои, как вам сказать... - Он показал рукой на поднос, где стояла тарелка супа и порция жареного цыпленка с картошкой. - В чем-то даже куда лучше, чем у других. Теперь такой обед могут позволить себе только состоятельные люди. Вот уж никогда не думал, что стану богаче многих. Как-то это даже неловко.
Когда Моисеев отошел, Турецкий взял свой поднос со скромной порцией свекольного салата и биточками с кашей. До получки оставалось еще несколько дней, а деньги были уже на исходе.
Больше всего Сашу Турецкого последнее время раздражала эта необходимость экономить, думать не о том, чего ему хотелось бы, а что он может себе позволить - нет, не в шикарном ресторане, а в до боли знакомой столовой Мосгорпрокуратуры. Было в этом что-то неправильное и унизительное. Никто из работников прокуратуры не понимал, почему, скажем, старший советник юстиции не может содержать семью нормально - не ограничивать только самым необходимым, когда разговоров о летнем отдыхе или о покупке нового пальто и быть не может. Создавалось впечатление, что государство само толкает работников правоохранительных органов на скользкую дорожку - в лучшем случае люди искали параллельный заработок в качестве юрисконсультов в фирмах (а на это нужно лишнее время, которого и так катастрофически не хватает), в худшем - попросту начинали брать взятки.
Саше Турецкому было легче - Ирина сравнительно неплохо зарабатывала уроками, время от времени аккомпанировала на концертах. Поэтому он по-прежнему мог не искать иных способов зарабатывать деньги и, несмотря ни на что, заниматься исключительно своей основной и единственной работой. И все же в их семье тоже ощущался недостаток.
Раньше, бывало, дома на скорую руку достанешь из холодильника колбасы, сыру, ветчины. Зимой не переводились квашеная капуста и соленые огурцы. А теперь... Турецкий задумался, сколько времени он уже не ел ветчины, не пресованной "ветчины" в оболочке, а настоящей, розовой, тонко нарезанной...
- Мне повезло, - услышал он тихий голос Моисеева, как будто прочитавшего его мыли. - Я теперь живу один, сыновья мне помогают. Жаль, конечно, что они далеко, но скоро отпуск, съезжу навещу их.
- Видите, Семен Семенович, а как вы переживали! - улыбнулся Турецкий.
- Я и сейчас переживаю, Саша, - ответил Моисеев.
- Подумайте, что бы они сейчас тут делали? По три месяца не получали зарплату? Или сидели бы в коммерческой палатке?
Моисеев только вздохнул и принялся за суп.
- Знаете, Саша, вы мне недаром на дороге попались, - заметил он, оторвавшись от тарелки. - Вы ведь занимаетесь банкирами? Что-то странное происходит в этой области и очень неприятное.
- Да, уж куда неприятнее.
Турецкий вспомнил Татьяну Бурмееву, ее большие глаза, в которых несмотря на все ее старание изобразить равнодушие, ему виделся страх.
- Я в отличие от вас, - продолжал Моисеев, - вынужден постоянно интересоваться курсом доллара. Я ведь живу, понимаете, частично на... - Он запнулся, а Турецкий с набитым ртом энергично кивнул головой, показывая, что он понимает Моисеева. - Так вот, с курсом происходят удивительные вещи. - Саша с изумлением отметил про себя, что криминалист понизил голос. - Сначала доллар, как вы знаете, упорно стоял на отметке где-то около тысячи, а потом начал потихоньку ползти вверх. И вот сегодня, представьте себе, вырос сразу на двести рублей! Такого давно не было.
- Инфляция, - пробормотал Турецкий.