3
Когда дверь за Романовой закрылась, Саша откинулся на подушках. Мысли в голове бешено крутились, наскакивая друг на друга. Григорий Иванович пропал, Купавин убит... Но зато Президент в Кремле - живой и невредимый, а самое главное - к нему, к Турецкому, приходила Татьяна... Таня... Вот что действительно главное, а не всякие глупости вроде курса доллара.
И она придет еще, в этом Турецкий был уверен.
Некоторое время он лежал неподвижно. Затем услышал, как дверь тихо скрипнула и раздались легкие шаги, явно принадлежавшие женщине. В надежде, что это вернулась Таня, Турецкий повернулся и посмотрел на вошедшую. Это оказалась медсестра, которую он еще не видел, - тоненькая девочка с большими черными глазами.
- Вам еще передачу принесли, - сказала она. - Но скоро обед.
В ее голосе чувствовалась какая-то сдержанность, даже робость, - по-видимому, по больнице уже распространился слух, что здесь лежит отважный следователь, раненный при задержании особо опасного преступника.
- А что у вас на обед? - весело спросил Турецкий, всем своим видом желая показать, что все в порядке и бояться его не следует.
- Суп вегетарианский по-крестьянски, биточки с макаронами, кисель; ну и хлеб, конечно, масло, - робко отчиталась сестра и с надеждой спросила: - Будете?
- Вегетарья-анский да еще и по-крестья-ански - отменное блюдо, - глубокомысленно-издевательски протянул Турецкий, - Нет, знаете ли, лист капустный порционный отварной - это не в моем вкусе. Да и хлеб я предпочитаю куском, а не через мясорубку, так что и биточков не надо. В общем, несите ваш кисель растворимый с хлебом, - резюмировал он.
- Напрасно вы так, кисель малиновый. А биточки вкусные, честное слово, - обиделась девушка. - Я вам двойную порцию принесу и без гарнира - вот увидите, вам понравятся.
Она было повернулась, чтобы отправиться за биточками, но Саша остановил ее:
- У меня вот какая просьба: газет сегодняшних нет ли каких? Или хоть радио. Совершенно не могу быть оторванным от мира. Там все время что-то происходит, а тут с утра каша манная на молоке, в обед - капуста на воде, биточки с соусом по-больничному; короче - застой, ничего нового.
- Вам не новости нужны, а покой, - ответила медсестра, покачав головой. - Вам нужен покой, тогда и выздоровление пойдет быстрее.
- Какой к черту покой! - взорвался Турецкий. - Если я не буду знать, что там происходит, я с ума сойду.
- В палате радио не предусмотрено, - сказала медсестра, - но я что-нибудь придумаю.
"Вот Шура, - подумал Турецкий, - не могла газет привезти. Все ей некогда. А Ирина? Знает же, что я без газет дня не проживу. Соки они почему-то принести не забыли, а нужны мне эти соки... А эта фефёла, наверно, и сама-то газет никогда не читает. Фефёла, впрочем, вполне симпатичная".
Однако медсестра недолго занимала мысли Турецкого. Он тосковал по новостям и, чертыхаясь про себя, продолжал клясть жену, а заодно и Шуру Романову. Тут неожиданно он сообразил, что ноги-то у него не ранены. Осторожно откинув одеяло, он встал с кровати и, придерживая раненую руку здоровой, вышел в коридор.
Ходячие больные смотрели телевизор.
На экране появилось лицо Президента, который держал в руках предмет, похожий на небольшой чемоданчик.
- Сегодня Президент России ознакомился с работой новейшего военного оборудования, позволяющего в считанные секунды улавливать появление в воздушном пространстве России чужих ракет и других летательных аппаратов. На экране при этом появляются все параметры - направление, высота полета, скорость движения и прочее
- А говорят, у нас армия слабая, - сказал российский глава, - вот смотрите, какие у нас на вооружении приборы. Я сразу все увидел: откуда, куда летит, с какой скоростью.
При этом на лице Президента появилась безмерно счастливая улыбка, как у мальчишки, которому в первый раз дали поводить грузовик.
"Черт знает что, - с раздражением подумал Турецкий. - Как дурачок какой-то. Это после вчерашнего-то".
Он хотел было повернуться и уйти в палату, но вдруг будто прирос к полу. Что-то в выражении лица Президента показалось ему очень знакомым. Было в этом глуповатом энтузиазме нечто такое, что никак не вязалось с образом того Президента, которого представлял себе Турецкий.
"Это же дядюшка!" - мелькнула мысль.
Так вот почему Романова была так озабочена и ничего не хотела толком говорить! Значит, они послали-таки в Кремль дядю Грязнова... Сердце Турецкого заколотилось. Но где же тогда сам Президент?
Он вернулся в палату, продолжая про себя на чем свет клясть медсестру, Романову и собственную жену.
Однако "фефёла" оказалась куда более расторопной, чем предполагал Турецкий. Когда минут через десять она вернулась, на подносе была тарелка с пресловутыми биточками, блюдце с двумя ломтиками белого хлеба и маслом, кисель, а также небольшой приемник "Звездочка".
- Вот, - сказала она, - у одного из больных нашелся. Турецкий подождал, пока медсестра уйдет, и немедленно включил приемник. Ему хотелось удостовериться, что увиденное на экране ему только показалось, а жизнь в стране идет нормально, и вчерашняя попытка государственного переворота (Турецкий был уверен, что планировался именно переворот) оказалась безуспешной.
Он покрутил ручку настройки, стараясь выйти на волну "Эха Москвы". Наконец, ему удалось поймать новости.
"Сегодня утром Президент Российской Федерации имел телефонную беседу с Президентом Украины", - сказал диктор; Турецкий машинально ткнул вилкой в биточки.
"Ну слава Богу, просто показалось", - вздохнул Турецкий.
"В ходе беседы обсуждались проблемы, касающиеся дальнейшей судьбы Черноморского флота. Главы Украины и России выразили уверенность в том, что этот вопрос можно будет уладить за столом переговоров".
- Опять ни до чего не договорились, - проворчал Турецкий. - Да Украина этот флот и содержать-то не сможет. На фига козе баян?
"Паника, начавшаяся вчера в деловом мире Москвы, распространилась по всей стране, - продолжал диктор. - За два дня курс доллара к рублю повысился на тысячу пунктов и составил три тысячи девятьсот два рубля за один доллар. Эксперты не в состоянии объяснить такой резкий скачок в курсе. Представитель Государственного банка России Кирилл Борковский прокомментировал это так: "В течение последнего года Центробанк России..."
Турецкий неторопливо крутил ручку, чтобы найти что-нибудь поинтереснее, и рассеянно жевал ненавистные "биточки по-больничному". "Опять этот доллар. Можно подумать, у каждого под матрасом сотни долларов", - мрачно подумал он.
"По просьбе слушательницы из Воркуты Ксении Васильевны Потаповой передаем..."
Турецкий выключил приемник. По крайней мере, он услышал достаточно. Президент в Кремле, все идет, как и должно идти. Все-таки удалось вчера прорваться. Жалко, конечно, Григория Ивановича, да и Славу Грязнова тоже. "Слава прав, - подумал Турецкий. - Почему простой человек должен гибнуть ради спасения другого только потому, что тот занимает более высокое положение? Пусть даже ради Президента. Нет, - пришла в голову следующая мысль, - дело не в спасении Президента лично. Дело в будущем страны. Погибни он сейчас, окажись он заложником этих людей, кем бы они ни были, в стране начнется черт знает что".
Мысли были прерваны с очередным появлением медсестры.
- Я же говорила, что вкусные, - искренне обрадовалась она пустой тарелке. - Теперь вот вам термометр. А что вы загрустили? Это все погода, сейчас свет включу, чтоб веселей было.
За окном на самом деле, несмотря на середину дня, было довольно скверно: по-вечернему сумеречно и неуютно. С неба сыпалась какая-то каша.
Турецкий взглянул на осеннее небо, казавшееся еще более хмурым из-за давно не мытого стекла, и почему-то обрадовался. Многим это может показаться странным, но он иногда был не против поваляться на больничной койке. В сущности, это были единственные в его жизни дни, когда удавалось просто подумать о жизни вообще, а не о том, кто именно похищал стройматериалы в особо крупных размерах. Только в больнице можно было немного отдохнуть. Конечно, отдых это был беспокойный, ведь мысли о работе все равно не отпускали Турецкого ни на минуту, но все же минуты покоя здесь были.
И вот теперь, глядя в потолок, на котором чередовались темные и светлые концентрические полосы от лампы, Турецкий стал думать, кем же могли быть эти до сих пор неизвестные люди, подготовившие уже несколько покушений на Президента. Полковник спецохраны Руденко? Это всего лишь исполнитель, он не может стоять во главе заговора, цель которого - изменение политического строя в России.
Полковник Руденко, разумеется, действовал не по своей инициативе, но кто стоял за его спиной - это было совершенно непонятно. "Неужели ФСК? - размышлял Турецкий. - Похоже на их почерк - устроить автомобильную катастрофу, внезапную сердечную недостаточность... Мерзавцы!" - подумал Саша.
Если бы не проклятое плечо, Турецкий, разумеется, не стал бы торчать в больнице, но он по опыту знал, что ему нужно пробыть хотя бы дня три, иначе он может отключиться в самый неподходящий момент - он и сам чувствовал, что еще слишком слаб.
Постепенно Турецкий задремал. Он не знал, сколько времени прошло, но внезапно почувствовал чье-то присутствие. Это было удивительно, но Саша уже давно заметил, что с какого-то момента он во сне не отключается от реальности полностью, его мозг все время начеку. Вот и сейчас он во сне почувствовал, что в палате кто-то находится, хотя спал не просыпаясь.
Глава десятая В КРЕМЛЕ
1
Все произошло так быстро, просто мгновенно, что Григорий Иванович Грязнов не успел опомниться, когда машина подвезла его к Кремлевской стене. Ворота открылись, охрана пропустила их внутрь, отдав ему честь, еще минута - и один из офицеров спецохраны раскрыл перед ним дверь автомобиля.
Григорий Иванович вышел наружу. Наверно, никогда в жизни, даже когда впервые пришел знакомиться с родителями, своей Зины, он не чувствовал себя так неуверенно. Было страшно сделать первый шаг, повернуться, пойти, не говоря уже о том, чтобы раскрыть рот и начать говорить. Да и куда идти? Об этом Григорий Иванович и понятия не имел. Он беспомощно огляделся, чувствуя, что еще секунда - и он начнет паниковать.
"Майор Грязнов, возьмите себя в руки", - приказал себе Григорий Иванович. Он расправил плечи и постарался представить себе, что играет на сцене. Продолжение "Августа 91-го". А вокруг статисты, цель которых - подыгрывать ему. И сразу же стало значительно легче - на сцене майор Грязнов чувствовал себя уверенно.
-Ну, как тут без меня? - обратился он к офицеру, открывшему ему дверцу автомобиля.
- Все в порядке, Андрей Степанович, - заверил тот.
- Это хорошо! - громко ответил Григорий Иванович. - Тогда пойдемте. Что там у нас сегодня вечером? Ничего, надеюсь?
Как из-под земли вырос невысокий крепыш в штатском.
- С приездом, Андрей Степанович, - сказал он.
Григорий Иванович кивнул. Он не знал, как зовут крепыша в штатском, и потому решил обойтись дружелюбным кивком. Со стороны начальства этот должно быть воспринято как знак расположения. Григорий Иванович, конечно, не знал, какие нравы в Кремле, но исходил из предположения, что в целом такие же, как и везде.
- Сегодня ужин и сон, - начал человек в штатском, - а завтра утром телефонные переговоры с Украиной, заседание Совета безопасности, вечером - прием посла Венесуэлы.
- Этому-то чего надо? - удивился Григорий Иванович, силясь вспомнить, где находится Венесуэла.
- Венесуэла - производитель нефти, член ОПЕК, - подсказал крепыш.
"Адъютант, - понял майор. - Как это у штатских? Помощник? Референт? Хорошо бы стороной выяснить, как его звать-то".
- Ну что ж, - серьезно кивнул головой Григорий Иванович, - значит, у нас есть о чем поговорить.
Он сделал шаг в сторону от машины. Референт также двинулся. Григорий Иванович шел за ним, стараясь не обгонять, но чтобы этого никто не понял. К счастью, "президентская" походка удалась вполне. Сказывались театральные репетиции.
. Референт провел "Президента" в небольшой уютный кабинет, почему-то напомнивший Григорию Ивановичу комнату в виденном им когда-то Доме-музее Чехова в Ялте.
Григорий Иванович огляделся в надежде увидеть накрытый стол, но ничего похожего на приготовления к ужину не было заметно. А между тем Грязнов-старший внезапно почувствовал острый приступ голода. Волнение всегда оборачивалось для него повышением аппетита, а не его отсутствием, как у некоторых. А в последние несколько часов было отчего поволноваться! Он внимательно посмотрел на референта и сказал:
- Слушай, ты ужинал?
- Да, Андрей Степанович. А вы, наверно, проголодались. Сейчас я распоряжусь. Пойдете в столовую или пусть сюда принесут?
- В столовую. Да и ты давай со мной, а то мне одному скучно будет, - сказал "Президент", смекнув, что будет гораздо лучше, если он сейчас пройдется по внутренним помещениям, чтобы хоть немного представлять, где что находится.
Референт снял трубку одного из телефонов, стоявших на покрытом зеленым сукном столе, набрал трехзначный номер и спросил:
- Кухня? Есть у вас Что-нибудь тут для Андрея Степановича? - Он немного помолчал, слушая ответ, затем сказал: - И только-то? Ладно, сейчас спрошу. Андрей Степанович, - обратился он к дядюшке, - у них осталось только рыбное и мясное ассорти, салат, а из горячего - лангет и печень по-строгановски.
"Нехудо, - подумал Григорий Иванович, - Хорошо бы и того, и этого. Да, наверно, нельзя. Как бы не подумали чего". И, стараясь придать голосу как можно больше "государственных" ноток, сказал:
- Ну, пожалуй, рыбное да лангет.
- Рыбное и лангет, - эхом повторил референт. - Хорошо, минут через пятнадцать. - Он повесил трубку и снова повернулся к дядюшке Грязнова: - Отдохните пока, Андрей Степанович.
Дядюшка уже хотел было усесться в обитое темным бархатом кресло, стоявшее у стола, но референт вовремя опередил его, распахнув одну из боковых дверей. За ней оказалась довольно просторная спальня с креслами, журнальным столиком и книжным шкафом. В целом все это напоминало очень хороший гостиничный номер - такой, в каком самому майору Грязнову никогда не приходилось бывать, но какие он видел в кино и на картинках в журналах.
- Постучи, когда все будет готово, - сказал он, вовремя сообразив, что раз это, в сущности, гостиница, значит, где-то тут должны быть ванная и туалет. Он, разумеется, имел хорошую привычку мыть руки перед едой, но сейчас его в гораздо большей степени заботил туалет.
Дверь туда он обнаружил почти сразу. Сначала он испытал некоторое разочарование, увидев, что туалет и умывальник находятся в одном и том же помещении. "Санузел-то совмещенный, - с неодобрением покачал он головой. - Места вроде много, неужто нельзя было разделить перегородкой?" Но, оказавшись внутри, он не мог не отметить, что все сделано очень удобно - в углу стоял массивный голубой унитаз под такой же тяжелой крышкой - совершенно непохожий на виденные дядюшкой прежде. Дальше стоял столик с вделанной в него раковиной. "Мрамор, - решил дядюшка, но, потрогав ее рукой, понял, что это пластик. За столиком с раковиной находилась душевая кабина, закрытая полупрозрачными пластиковыми стенами. - Недурно, - покачал головой дядюшка. - Вот бы наши в Ольге увидели".
Он вспомнил Зину, которая по-прежнему ходит в уличный деревянный сортир и умывается из металлического рукомойника, и вздохнул. "Жаль, что она этого не видит, - с грустью подумал Григорий Иванович, - И ведь не расскажешь же... Государственная тайна".
Неожиданности подстерегали дядюшку на каждом шагу. И унитаз оказался какой-то чудной, а на раковине не было двух привычных ручек - синей и красной, а какая-то сложная штука, какой майор Грязнов еще ни разу не видал. Ему понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что она одна одновременно отвечала и за напор, и за температуру воды.
Григорий Иванович посмотрел на себя в зеркало, висевшее над раковиной. Оттуда на него глянул - нет, не Президент России, глянуло немного испуганное и растерянное лицо, которое могло принадлежать только отставному майору Грязнову из поселка Ольга. У главы государства не могло быть такого выражения.
Дядя выпрямился, расправил плечи и посмотрел на себя решительно и целеустремленно. Получилось немного лучше. Не хватало затаенной в глазах глубокой мысли. Григорий Иванович попытался подумать о чем-то значительном, государственном, вроде американского империализма. Стало еще лучше. "Ну, майор, держи хвост пистолетом!" - приказал сам себе Григорий Иванович и отошел от зеркала.
Наконец, с туалетом было покончено. Дядюшка вышел в комнату отдыха, которую про себя стал называть "номер", и сел в кресло. Над журнальным столиком висело несколько книжных полок.
"Что же Сам, интересно, читает?" - подумал Григорий Иванович. Он давно уже про себя называл своего двойника просто Сам и чувствовал некую внутреннюю связь с ним. А теперь незнакомый Президент начал казаться ему чуть ли не близким родственником.
Однако ознакомиться с содержимым полок он не успел. В дверь постучали, И голос коротышки-референта сказал:
- Андрей Степанович, все готово.
Григорий Иванович встал, расправил плечи и, стараясь сохранять на лице "государственное" выражение, отработанное перед зеркалом, вышел из комнаты отдыха в кабинет. Референт, улыбнувшись, сказал:
- Пойдемте, Андрей Степанович.
Они пошли по внутренним переходам Кремля. Идти пришлось совсем недалеко. Референт открыл перед дядюшкой дверь и они оказались в небольшом, но уютном обеденном зале, который в кремлевской столовой именовался "залом номер один" - это был личный обеденный зал Президента, где он иногда обедал или ужинал в узком кругу друзей или с кем-то из иностранных гостей попроще.
Здесь стояла антикварная мебель красного дерева. Стол был накрыт белоснежной крахмальной скатертью. На столе уже были сервированы закуски на одну персону - салаты и рыбное ассорти.
- А ты что же? - повернулся дядюшка к референту, мучительно пытаясь сообразить, что бы такое придумать, чтобы, не выдавая себя, выяснить его имя и отчество. - Садись, составь мне компанию. Возьми хоть салатик.
"Интересно, а как тут с этим делом? - подумал дядюшка, садясь на стул с высокой спинкой. - Попросить, что ли, да неудобно как-то". Он придвинул к себе тарелку с рыбным ассорти. Да, положили всего на совесть - тут и кета, и осетрина, и стерлядки кусочек. Пивка бы к этому. "Да что же! - воскликнул Григорий Иванович, продолжая вести сам с собой внутренний диалог. - Сам-то - не мужик, что ли? Не наш советский россиянин?" И, подцепив вилкой кусочек розовой свежайшей кеты, задумчиво сказал:
- Рыба посуху не ходит.
Лицо референта приняло понимающее выражение.
- Сейчас распоряжусь, - сказал он и поднялся с места.