- Знаю при чем! - Резким движением Леха выхватил из внутреннего кармана пистолет. - Барышня ваша мне побоку, а вот ссучился ты - за это ответишь. Я-то что - два года отмотал, и дома. А Лысый твоими стараниями четвертак получил. Ехал я в Москву и думал: как же с тобой разбираться? Свои в доску вроде были. Да и крестную жалко, одна она останется. А тут все само решилось. Был у нас на зоне один Укроп Помидорович, очкарик из культурных, стишков много знал. Один мне уж больно понравился:
Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама...
В общем, так, Вячеслав Михалыч, решил я мокруху на тебя повесить. Стучать теперь больше не побежишь. Встретишься со своими мусорскими кумовьями - от них же вышак схлопочешь. А так шанс выжить имеешь. Жора, принеси тряпочку с крылечка... Вот тут на газетку положь, - сказал он брату, когда тот вернулся. - Теперь клифт хозяйский с гвоздика сними. Деньги, документы есть в карманах?
- Стольник.
- Нам чужого не надобно, положи на стол, хозяину на дорогу пригодится. Так. Теперь пиджачок об тряпочку маленько потри и к барышне отнеси. Мигом назад. А ты, Славик, сначала за тряпочку подержись, а потом за любимый свой "золинген". И не дури. Пять минут на сборы тебе - и турманом на Три бана. На билет до Ташкента, надеюсь, хватит? Лучше маленький Ташкент, чем большая Колыма.
Леха встал и отошел в угол, держа Славку под приделом.
- Не дури, ты меня знаешь! - повторил он. - Моли Бога, чтоб Зинка не явилась, пока ты здесь. А то все по-другому повернется.
Бледный как мел Славка потянулся было за бутылкой.
- Не советую. До вокзала лучше трезвому добираться. Возьми непочатую с собой, в поезде махнешь.
Славка молча встал, открыл дверцу шкафа, несколько секунд оглядывал свой гардероб, потом быстро переоделся в новый костюм, небрежно сунул свежую рубашку в потертый портфель, бросил туда же галстук. Повертевшись у подоконника, приподнял его и достал довольно большой сверток. Потом сунул в портфель полную поллитровку, завернул в газету кусок сала и хлеб. Последними в портфель попали бритва, помазок и мыло.
- Ну? - злобно взглянул он на Леху.
- Паль-чи-ки!
Славка выполнил требуемое и с силой вогнал финку в крышку стола. На все ушло несколько минут, и запыхавшийся Жора только сейчас появился в дверях.
- Почапали! - сказал Леха, и вся троица направилась к калитке.
- Жоржик, ты тут покрутись. Появится Зинаида, придумай что-нибудь, во двор не пускай.
Двое быстро удалялись с места событий.
Минут через двадцать Леха появился.
- "Дело сделано, сказал слепой". Бывший щипач, а ныне мокрушник Попердяка, он же Тимофеев Вячеслав Михайлович, он же Костыль, изволили убыть в шикарном лимузине в направлении жарких стран.
- А куда он поехал?
- А наше какое дело. Меньше знай - дольше проживешь. У тебя-то какие новости?
- Да никаких.
- Хорошего понемножку, валить надо отсюда. Пойду за душегубом.
Вскоре Леха вернулся вместе с Костькой; тот был уже в новой рубашке.
- Теперь линяем. На Старом дворе небось еще гудеж вовсю. Двинем туда. А идем мы, между прочим, из рыбтузовской общаги, где мацали демократическую молодежь женского пола.
- Мацали? - не понял Константин.
- Ну профессор, а я думал, ты все знаешь! Щупали, цвет кожи проверяли. Ладно, не боись, все путем. - Леха остановился, запрокинул голову и глотнул граммов сто пятьдесят из полупустой бутылки "Столичной". - Махни, тебе сейчас полезно! - протянул он бутылку Константину. Тот молча допил и запустил бутылку в пруд.
- Что приуныли, пацаны? Держи хвост пистолетом! За- пе-е-вай:
Эту песню запевает молодежь, молодежь, молодежь,
Эту песню не задушишь, не убьешь, не убьешь...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРИНЦ ГАМЛЕТ ИЗ ПОДОЛЬСКА
Глава первая МЫЛЬНИКОВ, ДВА, ДЕВЯТНАДЦАТЬ
1
- Опять Мыльников, два, девятнадцать, - недовольно проворчал дежурный по отделению капитан Потапов. - Снова там перепились, дебош, ругань, драка. - Он повернулся к молодому лейтенанту милиции Бояркину: - Поезжай-ка, Петя, выясни, в чем там дело на этот раз.
- Это на втором этаже, где бабульки живут? - переспросил Бояркин.
Потапов кивнул.
- Так я там только на прошлой неделе был, - сказал Бояркин.
- Оттуда сигналы чуть не каждый день поступают, дают им эти двое жару.
- Так, может, их того... да на пятнадцать суток, - предложил Бояркин.
- И куда девать их? В Москве забито все такими вот... В общем, поди разберись, как там и чего, может, действительно на год за хулиганку наберется.
Лейтенант Бояркин вздохнул и пошел по знакомому ему адресу.
2
Дом два по Мыльникову переулку представлял собой весьма импозантное здание, построенное в самом начале века. Квартиры с высокими потолками, овальные окна, широкие лестницы. Правда, за этим красивым фасадом скрывались обычные советские коммуналки, но не такие перенаселенные - по три-четыре семьи в каждой. Однако в большинстве квартир по-прежнему сохранились бронзовые дверные ручки, мраморные подоконники и прекрасный дубовый паркет.
Стоит ли удивляться, что с началом эпохи приватизации квартир дом два стал привлекать изрядное количество фирм, желающих расселить коммуналки, с тем чтобы потом продать прекрасные пяти-шестикомнатные квартиры "новым русским".
Не проходило дня, чтобы в почтовых ящиках не оказывалось очередной бумажки: "Коммерческая фирма расселит коммунальные квартиры", однако жильцы упорно выбрасывали их в помойные ведра. Население дома, процентов на семьдесят состоявшее из пенсионеров, никуда уезжать не хотело и собиралось держаться до последнего.
Лейтенант Бояркин поднялся на второй этаж, подошел к высокой двустворчатой двери и позвонил.
Ему долго не открывали, затем за дверью раздались быстрые легкие шажки и слегка надтреснутый голос спросил:
- Кто там?
- Милиция! - рявкнул Бояркин.
Внутри завозились, загремели - дверь, видимо, была закрыта не только на засов, но и на крюк. Затем возникла небольшая щель, за которой Бояркин увидел озабоченное старческое лицо.
- Сейчас, одну минуту, - сказала старушка и снова захлопнула дверь, чтобы снять ее с цепочки. - Входите, Петр Михайлович. Времена нынче такие, - развела она руками, впуская лейтенанта Бояркина в просторную неосвещенную прихожую, - что, когда говорят "милиция", надо еще проверить, кто там на самом деле. А то, знаете, в газетах такое пишут... Преступления совершают люди, переодетые в милицейскую форму...
- Я, так стараюсь не читать, - буркнул Бояркин, оглядываясь по сторонам.
- Погодите, я включу свет.
Старушка щелкнула выключателем. Они находились в очень просторной и совершенно пустой прихожей. Пол, судя по всему, был вымыт недавно: пыли в углах не было. Однако от входной двери к одной из комнат тянулись грязные следы. Здесь же у входа стояли старые, стоптанные ботинки.
- Ну что у вас снова тут стряслось, Софья Андреевна?
- Видите, - картинным жестом старуха обвела прихожую, - не то что пальто, домашние тапочки боимся оставить. У Гали холодильник стоял, пришлось убрать в комнату - все съедали. Вы можете себе это представить? Я почти всю жизнь прожила в этой квартире, я ведь здесь родилась... Был, правда, большой перерыв перед войной и после... Но с пятьдесят четвертого я здесь безвыездно. За эти годы кто здесь только не жил - эти стены видели многое, но такого никогда не было! Вчера поздно вечером явились оба пьяные. Сначала у них было тихо, а потом начался шум. Пошли, стали стучаться к Сереже, он им что-то ответил... Они так кричали, невозможно было уснуть. Вышла Галя, попыталась их уговорить, усмирить как-то, так они ее обругали в довольно вульгарных выражениях...
- Ясненько - пьяный дебош, - констатировал Бояркин.
- Потом ушли к себе, и все затихло. Мне даже удалось задремать. И вдруг крик - что называется дикий. Это было уже под утро, часа в три с небольшим. У меня внутри прямо все оборвалось, думаю - убийство. Надела халат, вышла в коридор, а там уже соседи - и Галя, и Сережа. Смотрю - этот, Виктор, лежит, руки раскинул, лицо все в крови. Что-то они там между собой не поделили. Пришлось опять пить нитроглицерин. Поймите, Петя, извините, что я вас так называю, я многое в жизни видела, что вам не дай Бог, могу я на старости лет пожить спокойно и спокойно умереть в своем доме?
Софья Андреевна продолжала говорить, Бояркин вполуха слушал ее, прекрасно понимая, что помочь не может ничем. В лучшем случае только посочувствовать.
- Что ж вы хотите, чтобы мы их забрали?
- Что толку, - махнула рукой старушка, - новые появятся. Эти хоть нас не трогают. Они, в сущности, не злые люди, просто опустившиеся. Понимаете, мне их где-то даже жаль, у них ведь никаких интересов. Ну что они видят в жизни, кроме водки?
На это Бояркину было нечего ответить, и он только развел руками. Софья Андреевна, видя, что он с ней согласен, заговорила о духовной нищете и прочих высоких материях. Петя слушал ее молча, размышляя вовсе не о проблемах девятнадцатой квартиры, а о том, как ему надоело ходить по этим домам и выслушивать одни и те же однообразные жалобы... Вот бы уйти из участковых и получить интересное, пусть даже опасное задание. Короче, Петя Бояркин был в глубине души милиционером-романтиком, которые, как ни странно, не переводятся.
Внезапно плавное течение речи Софьи Андреевны было прервано возгласом:
- Это все Гамлет! Его рук дело! Он нарочно их сюда подселил, чтобы нас отсюда выжить.
Не уточняя, кто такой Гамлет, Бояркин решил, что уже выполнил свой долг, и для проформы спросил:
- А где они сейчас, эти ваши Шевченко и Станиславский?
- Кто же их знает, - вздохнула старушка.
- Ну раз их нет, что же я могу сделать. Так можно было бы вынести устное предупреждение. А больше ничего, - он снова развел руками.
- Да я понимаю, что ничего. - Софья Андреевна кивнула. - Видите, как сложилась ситуация. Никто ничего не может сделать. Ни с кем и ни с чем. Это, по-вашему, и называется демократия?
Опасаясь нового долгого монолога, лейтенант Бояркин пробормотал:
- Ну если уж слишком расшумятся...
И с этими словами покинул квартиру.
- Хоть бы вы их припугнули, правда, они ничего не боятся, - было последнее, что он услышал, прежде чем дверь захлопнулась.
Лейтенант Бояркин вышел на улицу. По Мыльникову переулку ветер нес сухие, жухлые листья, на другой стороне был припаркован темно-красный "мерседес", в который два мужика в кожаных куртках грузили картонные коробки.
"Гамлет, - почему-то вспомнилось Бояркину, - что за Гамлет такой? Или, может быть, у бабки крыша поехала?"
Глава вторая СПЛОШНЫЕ ВИСЯКИ
1
Саша Турецкий ничего не мог с собой поделать - он давно уже стал старшим следователем по особо важным делам Мосгорпрокуратуры, ему поручали ведение особо сложных дел, и тем не менее он по утрам все так же прибегал на работу в самую последнюю минуту, временами небритый и едва причесанный.
- Когда же ты станешь солидным человеком? - со смехом спрашивала его жена.
- Не знаю, - пожимал он плечами. - Все как-то времени нет этим заняться.
Вот и сегодня Турецкий примчался на работу с опозданием на десять минут, слегка пригладил перед зеркалом волосы, с минуту постоял, чтобы отдышаться и к себе в кабинет зайти уже не с видом опоздавшего школьника, а солидно и чинно. Кстати, вспомнилась и поговорка: "Начальство не опаздывает, а задерживается".
- Меня никто не искал? - спросил он у Лидии Павловны, пожилой секретарши следственной части.
- Вот тут принесли для вас, Александр Борисович, - секретарша указала на целую стопку папок.
- Что это? - с неприязнью глядя на папки, спросил Турецкий.
- Это дела, которые передали из МУРа и следственного управления городской милиции. Убийства банкиров. Олимп Всеволодович поручил их вам, как я поняла. Вот его резолюция на препроводительном письме.
Турецкий взял папки и понес к себе в кабинет. Там он бросил их на стол и некоторое время с отвращением рассматривал их обложки разных оттенков грязного - от синего до зеленого. "Сплошные висяки, - подумал он, - все, что сами раскрыть не могут, валят на нас".
Зазвонил телефон. Турецкий снял трубку.
- Александр Борисович, Шведов вас беспокоит. Получили дела?
Шведов был заместителем начальника МУРа Александры Ивановны Романовой и, как теперь припомнил Турецкий, курировал отдел, занимающийся заказными убийствами, в том числе и банкиров.
- Да,- ответил Турецкий,- хороший подарочек вы нам прислали. Это же совершенно бесперспективные дела.
- Дела сложные, - уклончиво ответил Шведов, - но у меня есть кое-какие соображения. Вы их там в папках не ищите. Все это так, домыслы, интуиция, а их в виде документа не оформишь.
- М-м, - неопределенно промычал Турецкий.
Заместитель Романовой порой начинал раздражать своей велеречивостью.
- В общем, так, - продолжал Шведов, - давайте встретимся и потолкуем. Я вам расскажу, что мы тут наработали по этим делам. Доведете до конца - буду рад, сейчас не до соревнований.
- Я к вам подъеду на Петровку, - кратко ответил Турецкий, чтобы поскорее закончить разговор. Он знал, что иначе Шведов еще долго будет разглагольствовать ни о чем. Для работника угрозыска это была странная черта.
Повесив трубку, Турецкий раскрыл одну из папок. Это оказалось дело об убийстве директора банка "Алтайский" Владимира Морозова, который был убит выстрелом в голову, когда он вышел из лифта и подходил к собственной квартире. Оружие - пистолет "ТТ" валялся в кустах рядом с подъездом. Никто из жильцов не слышал выстрелов, следовательно, стреляли с глушителем. Тело Морозова нашли только через несколько часов - когда рано утром сосед отправился выгуливать собаку.
Владимир Морозов был уроженцем Барнаула, в Москву перебрался год назад. Его банк осуществлял связь между Москвой и Алтайским регионом, и дела в нем шли достаточно успешно. Вывод один - заказное убийство. Больше никаких выводов Турецкий в папке не обнаружил.
"Не густо, - с тоской подумал Турецкий. - А теперь мне все это хлебать. Ох уж эти менты, стараются скинуть с себя что посложнее".
Негласная конкуренция между Министерством внутренних дел России и прокуратурой действительно существовала, но, как верно заметил Шведов, в последнее время было уже не до того. Страну захлестывала чудовищная волна преступности, и Москва страдала, наверно, больше других городов. Здесь ходили большие деньги, и на них, как мухи на мед, со всей страны слеталась всякая шваль.
2
Серебристый лайнер коснулся шасси взлетно-посадочной полосы. В специальном правительственном помещении международного аэропорта Шеннон российского Президента уже ждали заранее прибывшие сюда премьер-министр Ирландской республики Шон Мак-Лин и сопровождающие его лица.
Премьер немного волновался. Что ни говори, ему было приятно, что Президент России сам выразил желание встретиться с ним на пути из США в Москву. Правда, для этого Мак-Лину пришлось отложить на два дня свой заранее запланированный визит в Ватикан, но ради такой встречи он был готов и на большие жертвы.
На самом деле премьер Ирландии давно мечтал встретиться с легендарным российским Президентом, человеком, который мужественно защищал российский "Белый дом" от гэкачепистов, ставший олицетворением свободной России.
И вот наконец самолет с трехцветным российским флагом замедлил бег по посадочной полосе и остановился. Премьер-министр приготовил любезную улыбку и стал повторять про себя зазубренные слова приветствия. Обычно он обходился без заранее выученного текста, но этот случай был настолько волнующим, что он накануне вечером сочинил приветственную речь Президенту России и теперь твердил ее про себя. "Глубокоуважаемый господин Президент, - повторял Шон Мак-Лин, - от имени всего ирландского народа я рад приветствовать вас на древней земле Эйре". Он вздохнул, ну когда же подадут трап?
Наконец трап подали. Встречающие приготовились, репортеры держали наготове фотоаппараты, жена премьера сжимала роскошный букет роз для первой леди России.
Тем временем заработали службы международного аэропорта. К российскому самолету подошел небольшой бензовоз, рабочие открыли топливный бак, и началась заправка.
Прошло пятнадцать минут, полчаса, час. Ни российский Президент, ни его супруга, никто из официальных лиц, сопровождающих Президента, не выходил. Обстановка становилась нервозной.
3
- Александр Борисович, - в кабинет Турецкого вошла Лидия Павловна, - вас просит к себе Олимп Всеволодович. Кажется, - она с сочувствием взглянула на Турецкого, которого, непонятно почему, явно выделяла среди остальных "важняков" следственной части Мосгорпрокуратуры, - убили еще одного банкира. Так что готовьтесь.
Глава третья ШЕННОН
1
Внезапно подул холодный ветер, и встречающие, которые упорно продолжали ждать, слегка поежились. Премьер-министр сделал неуловимое движение плечами, ему не хотелось, чтобы другие поняли, что он тоже замерз. Мак-Лин старался не смотреть на дверь самолета, которая по-прежнему оставалась плотно закрытой. Супруга премьер-министра, миловидная брюнетка, переложила букет из одной руки в другую и постаралась, незаметно вытащив носовой платок, беззвучно высморкаться.
Ситуация становилась глупой, даже смешной. Премьеру казалось, что он торчит здесь уже целую вечность.
- Сколько мы уже стоим? - шепотом спросил он у жены.
- Час пятнадцать, - ответила та, посмотрев на часы.
Премьер-министр беспомощно оглянулся на сопровождавших его официальных лиц, министр здравоохранения лишь едва заметно пожал плечами. Мак-Лин перевел взгляд на бесстрастные лица охранников. Те стояли застыв, как будто ничего не происходило. Репортеры опустили свои фотоаппараты и лениво переговаривались, время от времени все же поглядывая на самолет.
Люди в нем не подавали признаков жизни.
Мак-Лин почувствовал, как им овладевает отчаяние.
Миссис Мак-Лин повернула голову и тихо сказала:
- По-моему, это становится неприличным.
- И что ты предлагаешь? - так же тихо спросил несчастный премьер-министр, у которого от неподвижного стояния на ветру начали замерзать ноги.
- Уйти, - решительно заявила миссис Мак-Лин.
- Ну что ты, - только и смог прошептать премьер-министр Ирландии. - Это скандал на весь мир.
- Это уже скандал на весь мир, - сказала жена. - Представляешь, какими мы сейчас выглядим идиотами.
И тем не менее, хотя премьер понимал, что в словах супруги есть своя правда, он знал, что будет стоять и дальше. Ведь сейчас он был не частным, а официальным лицом.
Минуты тянулись все медленнее, и судя по тому, что охранники время от времени переступали с ноги на ногу, им тоже надоело это долгое, томительное ожидание.
Репортеры, посмеиваясь, начали снимать неподвижный самолет с запертой дверью, а также ожидающего премьер-министра и его свиту. Мак-Лин почувствовал себя совершенно несчастным, он уже видел эти фотографии в газетах с заголовками "Напрасное ожидание", "Наш премьер-министр сел в лужу" или еще похлеще. Под нацеленными на него объективами он снова ощутил себя школьником, беззащитным перед всесильным директором.