В ответ медсестра только быстро-быстро заморгала накрашенными ресницами, и Турецкий понял, что она сейчас расплачется. Воинственность тут же слетела с него, и он спросил уже миролюбиво:
- Ну что же вы, такая милая, хорошенькая девушка, а корчите из себя какого-то солдафона. Мне и на службе такие надоели. Так то мужчины. Простите.
Медсестра шмыгнула носом:
- Ладно уж. Но все равно вам лучше вернуться к себе в палату, а то ведь и мне достанется, если вы будете ходить тут и в палаты заглядывать.
- Я ищу свою знакомую, - сказал Турецкий, - здесь где-то должна лежать женщина... девушка. Молодая и очень красивая. Таня Бурмеева.
- Это, наверно, в пятнадцатой, - пробормотала сестра, продолжая обиженно шмыгать носом. - Погодите, я посмотрю.
Они вместе прошли к столу дежурной по отделению.
- Ну вот, - сказала сестра, - как вы говорите? Бурмеева? Пятнадцатая палата. Только она сегодня выписана. Наверняка уже ушла. Выписка происходит до обеда. Куда вы?
Но Турецкий, не дослушав ее, поспешил к пятнадцатой палате. Здоровой рукой он распахнул дверь. Кастелянша, полная женщина в белом халате, перестилала постель. Палата была пуста.
Турецкий дико огляделся.
- Где она? - крикнул он. - Тут была женщина?
- Так выписалась, - удивленно ответила кастелянша.
Турецкий, невзирая на боль в плече, бросился вон из палаты.
- Господи, - сказала женщина с неодобрением, - совершенно не умеют себя вести. Это все-таки больница.
Глава семнадцатая ГДЕ ЖЕ ТЫ?
1
"Значит, вот почему она пришла. Она знала, что на следующий день выписывается и больше мы не увидимся. Вроде той королевы, которая на следующее утро казнила своих любовников, с которыми провела ночь".
Внезапная выписка Тани нравилась ему все меньше. И накануне она сказала ему: "Все прояснится. Скоро", - а сама исчезла. Разумеется, Турецкому не хотелось верить в то, что она с самого начала вела с ним какую-то хитрую игру. Ведь тогда ВСЕ оказывалось ложью.
2
Впрочем, это можно было выяснить. Он решительно пошел по коридору к кабинету завотделением.
- Андрей Егорович занят, - пыталась остановить его пожилая медсестра.
- По очень срочному делу, - сказал Турецкий и решительно вошел в кабинет.
Заведующий отделением поднял на него глаза.
- Я прошу мне не мешать, - сухо сказал он, - приемные часы на двери.
- Я хочу знать, почему досрочно выписали Бурмееву. Это очень важно.
- Кого? - удивился завотделением.
- Татьяну Бурмееву. Еще накануне было неизвестно, что ее выпишут. Это произошло сегодня утром. У меня есть подозрение, что сделано это не случайно.
- Помилуйте, молодой человек, - врач, наконец, оторвался от своих бумаг. - Во-первых, я еще раз повторяю, что нельзя вот так врываться к занятому человеку. Во-вторых, с чего вы взяли, что больную Бурмееву выписали внезапно? Сейчас, - он внимательно посмотрел на Турецкого поверх очков, - с моей стороны самым правильным было бы выставить вас вон. Но раз дело столь срочное, как вы говорите, я наведу справки.
Вместе с Турецким он вышел в приемную.
- Андрей Егорович, - поднялась им навстречу пожилая медсестра, - я предупреждала его, но...
- Ничего, ничего, - махнул рукой врач, - этого молодого человека трудно остановить. Посмотрите, пожалуйста, - продолжал он, - что там у нас с Татьяной Бурмеевой? Она была, выписана сегодня утром. Вот молодой человек утверждает, что ее выписали внезапно, то ли выгнали, то ли выкрали, я так и не понял.
- Бурмеева? - повторила медсестра и открыла журнал. - Так, проходила лечение по поводу сотрясения мозга. Поступила четвертого октября, выписана сегодня по заключению лечащего врача. По-моему, все нормально.
- Ну-с, молодой человек, видите? Выписалась ваша прекрасная Татьяна на двенадцатый день. Совершенно нормально при легком сотрясении мозга. Больше держать ее незачем. Конечно, рецидивы могут проявляться достаточно продолжительное время, но в целом прогноз благоприятный.
- А кто был ее лечащим врачом? - спросил Турецкий.
- Варварин Петр Николаевич, - сухо ответила сестра, поджав губы. - Но у него сейчас обход. Так что прошу вас подойти к нему позже.
Турецкий, ничего больше не говоря, бросился вон из кабинета и помчался по коридору, заглядывая во все палаты подряд. Оттуда на него смотрели удивленные больные, не ожидавшие такого вторжения. Но Турецкий не обращал ни на кого внимания. Он дернул следующую дверь и увидел в палате врача в сопровождении двух сестер. Это был, видимо, сам Варварин.
- Петр Николаевич! - с порога окликнул Турецкий.
Врач, склонившийся над пациентом, удивленно поднял голову.
- Почему выписалась Бурмеева?
- Подождите за дверью, - коротко ответил врач.
Турецкий закрыл дверь и, скрестив руки на груди, прислонился затылком к холодной крашеной стене. В голове стучало. Он и не думал, что будет так волноваться из-за Татьяны. Неужели втрескался в нее по-настоящему? А Ирина? Но сейчас дело было уже не в этом. Татьяна пропала, причем произошло это сразу после того, как она обещала что-то рассказать. Это ведь могли слышать. Конечно, в тот момент и он, и она были уверены, что в коридоре никого нет, но ведь они не знали этого наверняка. А то, что потом там никого не оказалось, совершенно ничего не доказывает. Услышав, что Таня собирается уходить, тому, кто стоял у двери, было достаточно сделать несколько шагов и оказаться в густой тени у следующей двери, завернуть за угол, скрыться в туалете. Нельзя было снимать у нее охрану!
И вот на следующее же утро Таня исчезает. У Турецкого не было сомнений - это было, безусловно, связано с ее словами: "Все прояснится. Скоро".
Кто-то слышал, кто-то понял, что она может проговориться, сказать все, что знает, и тогда потянется ниточка к убийцам Бурмеева, а может быть, и к другим заказным убийствам банкиров. И вот ее убрали, по крайней мере сделали так, что она ничего не смогла сказать. Турецкий похолодел, явилась непрошеная мысль: "А ведь ее, возможно, уже нет в живых".
Наконец обход был закончен. Доктор Варварин вышел из палаты. Турецкий уже взял себя в руки. Служебное удостоверение было в кармане больничного халата.
Он молча протянул его доктору, потом сказал:
- Обстоятельства, при которых Бурмеева оказалась в больнице, вам, вероятно, в общих чертах известны. Я веду это дело, и сейчас меня интересуют обстоятельства, при которых она покинула больницу.
- Пройдемте ко мне в кабинет.
3
- Итак, что конкретно вас интересует? - спросил доктор Варварин.
- Я хочу знать, - сказал Турецкий, - как случилось, что Татьяну Бурмееву сегодня выписали?
- То есть что вы имеете в виду? - поднял брови врач. - Она была выписана, потому что лечение закончено, - ответил он. - Теперь все, что ей нужно, - это покой, возможно, снотворное на ночь, седуксивные средства. В госпитализации она больше не нуждается.
- Но она узнала об этом только сегодня. - Турецкий не спрашивал, а говорил утвердительно.
- Почему вы так решили? - пожал плечами Варварин. - Я ей еще три дня назад сказал, что, когда у нее окончательно восстановится сон, мы ее выпишем. И она прекрасно знала о предстоящей выписке.
- Но... - начал Турецкий и запнулся.
- Я удовлетворил ваше любопытство? - спросил врач, как показалось Турецкому, с легкой иронией.
- Да, спасибо.
Турецкий двинулся к выходу.
- А она красивая женщина, - услышал он голос Варварина.
Турецкий не ответил.
4
Она выписалась и даже не зашла к нему. После всего, что случилось. Это было немыслимо. Кроме того, Турецкий совершенно не понимал, куда она пошла из больницы. Не могла же она вернуться в разгромленную квартиру на Малой Филевской. Значит, найти ее будет не так просто - скорее всего, она у кого-то из родственников или друзей. Правда, теплилась надежда, что она сама даст о себе знать, но после ее внезапной выписки Турецкий уже не мог на это надеяться. Ведь накануне она, разумеется, знала о том, что ее могут выписать, и тем не менее не сказала об этом ни слова. От досады Саша кусал губы.
Вероятно, она скрыла свою выписку именно для того, чтобы он не возвращался к этому разговору. "Что она затеяла? - мучительно думал Турецкий, а в том, что эта неукротимая женщина действительно что-то затеяла, у него не было сомнений. - Если она решила разыгрывать из себя современного графа Монте-Кристо в женском варианте, это может обернуться очень плохо". Почему-то Турецкому вспомнилась Рита Счастливая. Как на его глазах медленно оседало на землю ее тело, прошитое автоматной очередью. Ну нет, больше этому не бывать. Но он в больнице, чертово плечо заживает медленно, а она может натворить столько глупостей!
Конечно, рассуждая хладнокровно, проще всего было бы найти Бурмееву, установить за ней слежку, и она бы вывела на тех, кто, как она думает, повинен в смерти ее мужа. Правда, это значило бы, что ее гибель весьма и весьма вероятна. А Турецкому сейчас хотелось бы исключить всякую подобную вероятность. Он был бы спокойнее, если бы Татьяна, как и бывшая жена Леонида Бурмеева, находилась бы где-нибудь в Австрии.
Нет, нельзя было терять ни минуты. Турецкий посмотрел на часы. Семь. Из прокуратуры скорее всего, уже все ушли. Он встал и вышел в коридор. Нужно было непременно позвонить Романовой, чтобы во что бы то ни стало нашла Бурмееву. Может быть, это будет и не так трудно - она могла просто вернуться к родителям.
Он бросился в коридор, не спрашивая разрешения у сестер, подошел к телефону, стоявшему на посту, и набрал номер Романовой. Дома никого не оказалось. Не было Александры Ивановны и на работе.
Вернувшись в палату, Турецкий метался из угла в угол, не зная, что предпринять. Плечо отчаянно болело, но слабости не было и в помине - в ответственные минуты Саша умел напрягать и умственные и физические силы. И теперь он принял единственно возможное решение: вон из этой больницы, больше он не может оставаться здесь ни минуты. Хватит.
Глава восемнадцатая ЧЕЛОВЕК В ЧУЖОМ ПЛАЩЕ
1
Когда процедурная сестра вошла в палату к Турецкому, чтобы сделать инъекции, она увидела, что больной, которому был предписан строгий постельный режим, стоит у окна. Слух о том, что раненый следователь устроил скандал в соседнем отделении, уже распространился по больнице. По-видимому, больному следовало ввести снотворное.
- Лягте, пожалуйста, я сделаю укол, - вежливо попросила медсестра.
Она и предположить не могла, что в ответ Турецкий взорвется, да еще как.
- Оставьте меня в покое с вашими уколами! - рявкнул он. - Я вообще не желаю, чтобы меня пичкали какой-то гадостью без моего согласия. Я вам не ребенок и не умалишенный! Вы поняли меня?!
- Александр Борисович... - пробормотала сестра.
- И вообще, я выписываюсь.
- Но это невозможно!
- В жизни нет ничего невозможного, - ответил Турецкий уже спокойнее. - Я имею полное право отказаться от госпитализации и уйти когда мне вздумается. Если я, конечно, считаюсь дееспособным.
- Но вы же ранены...
- Ну и что? Ноги у меня на месте. И я немедленно собираюсь домой. Так что прошу вас принести мою одежду. Иначе я уйду в пижаме. Вы меня поняли?
- Поняла, - ответила сестра, и в ее голосе послышались слезы. - Ну зачем вы так?
- Значит, у меня есть причины, - ответил Турецкий уже мягче, - извините меня, вы-то тут совсем ни при чем.
Сестра ушла; Турецкий вышел в коридор и подошел к посту. Он еще раз попытался разыскать по телефону Романову, но по-прежнему безрезультатно. Тогда он набрал домашний номер Славы Грязнова. К его большому облегчению, Слава оказался дома.
- Славка, это Турецкий, я из больницы, но сегодня собираюсь отсюда уходить. Надоело валяться.
- Хочешь, чтобы я за тобой заехал?
Грязнов говорил каким-то странным голосом, не шутил, как обычно, но это ведь было естественно, если учесть тот факт, что его родной дядя пропал без вести. Турецкий на миг вспомнил ту странную идею, которая появилась у него, когда он краем глаза увидел Президента по телевизору, но сейчас было не до шуток.
- Да нет, я сам доберусь. У меня просьба совершенно по другому поводу. Помнишь дело Леонида Бурмеева? Его жена была в больнице и сегодня утром выписалась. Надо обязательно ее найти, понимаешь? Татьяна Бурмеева, девичья фамилия Христофориди.
- Ладно, - буркнул в трубку Грязнов, - найдем твою Христофориди. У нас тут такое... да, ладно, скоро сам все узнаешь. Это не по телефону...
- Только про Татьяну - это надо срочно, - сказал Турецкий.
- Хорошо, я сейчас своим орлам позвоню, завтра утром найдут. Они ее из-под земли вытащат. Ты адрес-то знаешь?
- Квартира после взрыва опечатана, да и вообще - все разворочено...
- Тогда так, - предложил Грязнов, - завтра утром я за тобой приеду. Ну не поедешь же ты сейчас в метро с простреленной рукой. А к тому времени, может быть, что-то уже узнаем.
- Хорошо, - ответил Турецкий. - Наверно, ты прав.
После разговора с Грязновым ему стало немного легче.
Действительно, можно подождать до завтрашнего утра. Но ни минутой больше.
2
Капитан Сивыч забыл о просьбе Гали Крутиковой устроить ей встречу с Меркуловым. Эта идея с самого начала казалась ему какой-то странной - какое дело может быть у нее к такому занятому человеку? Хотя вместе с тем он понимал, что такие, как Крутикова, с ерундой не будут приставать, и все же тот разговор совершенно вылетел у него из головы - столько событий произошло за это время: поймали Саруханова, Шевченко внезапно умер в больнице при очень странных обстоятельствах, в общем, было над чем поломать голову.
Однако Галя напомнила о себе сама - в один прекрасный день она возникла на пороге его кабинета.
- А, гражданка Крутикова, - улыбнулся Сивыч. - Ну, что у вас? Неужели вы передумали и все же решили на нас поработать?
- Нет, - улыбнулась Галя. - Но я узнала, что Меркулов в Москве. Вернулся Витя Станиславский, он это услышал от кого-то.
- Станиславский к вам заходил? - переспросил Василий Васильевич.
- А куда ему деваться? - ответила Галя. - Дело закрыли, выпустили его, а идти-то ему некуда. Вот он и пришел по старому адресу.
- И что же, - удивился Сивыч, - вы его пустили?
- Обещал не пить, на работу устроиться. Комната его пока пустует, - пожала плечами Галя.
- Ну и?
- Вот уже несколько дней не пьет. Дворником вроде его берут - в нашем же ЖЭКе.
Подобного поступка со стороны жильцов девятнадцатой. квартиры капитан Сивыч никак не ожидал. "А кто знает, может, после такого потрясения исправится парень, - подумал он. - Редко, но все-таки бывает".
И если пять минут назад он еще сомневался, стоит ли беспокоить самого Меркулова по такому пустячному делу, то теперь решительно снял трубку и набрал номер справочной прокуратуры России.
- С вами говорят из МУРа. Капитан Сивыч. Телефон Меркулова Константина Дмитриевича, - он что-то записал на перекидном календаре. - Понятно, спасибо. - Он сделал еще несколько звонков, а затем обратился к Гале: - Ну что ж, гражданка Крутикова, вам, кажется, везет. Меркулов находится у нас в МУРе, он в кабинете Романовой. Как только освободится, зайдет сюда. Подождите в приемной.
Дверь распахнулась. Галя повернула голову и увидела пожилого седого мужчину, в котором в тот же миг узнала молодого и обаятельного следователя-практиканта Костю Меркулова.
- Константин Дмитриевич! - воскликнула она, удержавшись от того, чтобы добавить: "Как вы изменились!" - ведь и она сама уже далеко не та миловидная молодая женщина, какой была когда-то.
Меркулов внимательно вглядывался в ее лицо.
- Где-то я вас видел, - Он покачал головой, - нет, не помню. Мне Василий Васильевич передал, что вы хотите меня видеть, но так и не объяснил толком зачем. Он и имя ваше называл, но мне оно, к сожалению, незнакомо. - Меркулов беспомощно развел руками. - Уж простите покорно.
- А я вот вас сразу узнала, - улыбнулась Галя. - А вам откуда меня запомнить. Я ведь была свидетелем. Вспомните. В конце шестьдесят седьмого года вы вместе со следователем Моисеевым расследовали дело о подпольных абортах.
Меркулов, разумеется, прекрасно помнил это дело, ведь оно было у стажера Кости Меркулова первым. Собственно, дело-то было очень простым и ясным с самого начала, потому-то его и доверили неопытному стажеру. Некий московский врач-гинеколог, Федор Федорович Турин, между прочим с большим стажем, бывший на хорошем счету у себя в больнице, подрабатывал на дому абортами. Дело раскрылось, когда у одной из женщин началось маточное кровотечение и ее пришлось госпитализировать. Через нее и вышли на Турина, которого взяли с поличным, то есть непосредственно в момент проведения операции.
Меркулов прекрасно помнил невероятное смущение, даже стыд, когда ему пришлось допрашивать пациентку Турина. Это была молодая женщина, казавшаяся невероятно бледной, даже желтой, что и неудивительно. Он все пытался выяснить, что же привело ее сюда, когда она вполне могла бы воспользоваться услугами лечебного учреждения, ведь в СССР аборты разрешены с 1955 года. Меркулову было искренне жаль эту женщину, а вот к самому врачу он никакой симпатии не испытывал и позднее на суде был неприятно удивлен, узнав, что судья дал Турину самое мягкое из всех возможных наказаний - лишение свободы на один год. Впрочем, как он узнал впоследствии, Турин не отсидел и этого. Наказание было заменено на условное. Меркулов тогда впервые заподозрил возможность подкупа суда.
Он снова взглянул на Крутикову. Неужели это та самая невезучая пациентка Турина? Да, пожалуй что и она. Такая же худая, бледная, только тогда ее можно было даже назвать хорошенькой, а теперь от этого не осталось и следов.
- Вот видите, вы меня узнали, - улыбнулась Галя.
- Давно мы с вами не виделись, - покачал головой Меркулов. - Я помню, вы все время нервничали из-за того, что о вас узнают на работе.
- Ну, с работы меня сразу же уволили, - с улыбкой продолжала Галя, - А может быть, это и к лучшему. Но я ведь хотела вас увидеть вовсе не для того, чтобы в чем-то укорять. - Она повернулась и посмотрела на Сивыча. - Мне надо вам кое-что сообщить.
Сивыч понял ее молчаливый намек и поднялся. Ему было любопытно узнать, что могла сообщить Крутикова Меркулову, и почему именно ему, но ничего другого не оставалось, как только сказать:
- Пойду узнаю, что там нового у шефа. У Нелюбина.
Когда они остались в кабинете одни, Галя подошла к окну и, глядя на поток автомобилей, медленно движущихся по Петровке, сказала:
- Помните шестьдесят седьмой год? Как мало тогда было машин!
- Да, - согласился Меркулов, немного удивленный таким вступлением, - а теперь иногда пешком быстрее доберешься до места, чем на машине.
Они помолчали.
- Так что, собственно... - начал Меркулов.