Валентина Андреевна усадила его за стол и начала хлопотать, выставляя перед ним квашеную капусту, соленые огурцы, какие-то домашние заготовки из овощей.
- Сейчас картошечки нажарю, - говорила она. - Я-то ведь не ждала, или, может быть, лучше глазунью?
- Не беспокойтесь, Валентина Андреевна, - покачал головой Турецкий. - Я ведь к вам по делу. Меня зовут Саша. Саша Турецкий. Вы не удивились, что я так рано и так сразу приехал?
- Пожалуй,- ответила учительница, и вдруг как-то, опустила руки. - Что-то случилось?
Только сейчас Турецкий понял, что его первоначальный план сразу выложить старой, романтически настроенной учителке, что ее первая любовь Костя по кличке Скронц вырос в настоящего мафиози, не слишком удачен. Во-первых, она очень расстроится, а во-вторых, скорее всего, не поверит. Люди иногда бывают поразительно слепыми, когда дело касается тех, кого они любят.
План приходилось менять на ходу.
- Я из прокуратуры, Валентина Андреевна, - сказал Турецкий, решив в этом пункте не отходить от истины, и достал удостоверение.
Валентина Андреевна, как и всегда бывало с подобными людьми, даже не взглянула на документ. Она села на стул, и Турецкому показалось, что толстые стекла ее очков как-то странно запотели.
- Нет, с ним ничего не случилось, - продолжал Турецкий, - пока. Но если фотография, которая у вас хранится, попадет в руки к некоторым людям, не хочу вас пугать, но может случиться непоправимое. Ведь фотография, несмотря на то что она была снята почти сорок лет назад, может помочь идентифицировать Скронца. Как бы он ни изменился внешне.
Турецкий старался говорить так, чтобы каждое его слово было правдой. Другое дело, что одинокая учительница понимала все не совсем так, как это было в действительности.
- Вчера, - продолжал Турецкий, - в популярной передаче вы на всю страну сообщили, что такая фотография у вас есть. Потому я и приехал сразу. Чтобы опередить тех, кто тоже мог услышать эту передачу и также придет к вам за фотографией.
Учительница смотрела на него в изумлении, не замечая, что чайник на плите закипел и теперь вовсю плюется кипятком.
- А что случилось? - наконец смогла пролепетать она. - С Костей?
- Эту фотографию будут искать преступники, - кратко ответил Турецкий. - Да, - спохватился он, - у вас ведь есть все основания мне не доверять. Посмотрите все-таки мое удостоверение. Александр Борисович Турецкий, старший следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры.
- Что вы, я вам верю, - сказала Валентина Андреевна, но удостоверение взяла.
Передавая ей коленкоровую книжечку, Саша заметил, как дрожат ее пальцы. Она волновалась, но не за себя, а за этого Скронца. Турецкого на миг взяла злость - нашла в кого влюбиться, в преступника, каких еще свет не видел, но он вовремя сдержался. Пусть лучше думает, что опасность угрожает не столько ей, сколько ему.
- Чайник выкипит, - сказал он.
- Ах, ну да! - всполошилась учительница. - Я как-то так растерялась...
Она поставила перед Турецким стакан чаю, затем подошла к письменному столу и достала из ящика фотографию с фигурными зубчиками по краям.
- Это мы снимались на пруду в районе Тимирязевской академии, - объяснила она, - сидели на берегу, пели, смеялись. Костя такой был внимательный, даже галантный, хотя мы таких слов тогда не говорили. Я в тот год за отличное окончание девятого класса получила "ФЭД", вот с ним и приехала в Москву посмотреть фестиваль. Жизнь-то какая тогда была счастливая... Настроение у всех какое... Казалось, новая эра начинается.
Турецкий вгляделся в молодые лица, улыбавшиеся сейчас ему с освещенного ярким солнцем берега пруда. В хорошенькой девчушке с конопатым носом, одетой в цветастое платье с крылышками, он с трудом узнал стоявшую сейчас рядом с ним уставшую пожилую женщину.
- Тут вы без очков, - заметил Турецкий.
- У меня уже тогда была сильная близорукость, - ответила Валентина Андреевна, - но очки я стеснялась носить, надевала только, когда читала или в кино. Постарела, конечно, - вздохнула женщина, глядя через плечо Турецкого на фотографию. - Чего уж там, до пенсии два года осталось...
Но не эта девочка Валя привлекала главное внимание Турецкого, а двое мальчишек, стоявших рядом с ней и с еще одной девочкой, видимо, той самой Валиной родственницей, у которой та гостила. Чуть дальше были видны еще два молодых человека, лет двадцати пяти.
- Вот это Костя. Скронц, - сказала Валентина Андреевна, указывая на высокого худощавого парнишку с умным и приятным лицом, похожего вовсе не на хулигана, а на мальчика из интеллигентной семьи. - А это Пупотя. Забыла даже, как его звали-то по-настоящему. Кажется, Павлик.
Пупотя куда как попроще Скронца. Это было очевидно даже по старой фотографии. На нем была кепочка, а за ухом папироса. И ухмылялся он как-то неприятно, или это только показалось Турецкому?
Он снова вглядывался в эти лица, пытаясь представить себе, какими же стали эти мальчики сейчас, по прошествии почти сорока лет.
- А это ваша подруга? - спросил Турецкий, указывая на вторую девушку, круглолицую, со вздернутым носиком.
- Да, это Вера, мы подружились с ней на фестивале. Сама она была из Волгограда, а в Москве жила ее двоюродная сестра. И надо же, такая беда!
- Что случилось? - машинально спросил Турецкий, которого больше интересовали Скронц и Пупотя.
- Ох, я же вам не сказала! Представляете - я уехала домой, а она погибла. Подонок какой-то изнасиловал ее, бедняжку, и убил. Я и узнала-то об этом только через полгода. В Москве я в следующий раз побывала только в шестьдесят пятом, уже пединститут во Владимире закончила, с учениками летом приезжали. Жили с ними в школе-интернате, я выкроила время, поехала на старые места, а там уже все так изменилось: кругом новые пятиэтажки, даже лодочную станцию на другую сторону пруда перенесли. Никого знакомых, конечно, не встретила, а чужих людей не будешь расспрашивать: "Где здесь Скронц?"
- Что ж, у вас и адреса его не было? - удивился Турецкий, которого тронула эта смешная и в то же время такая искренняя привязанность.
- Представьте себе, нет, - улыбнулась Валентина Андреевна. - Я уезжала и не думала, что он станет для меня так много значить. Поняла только, когда вернулась домой. Написала Вере, хотела узнать адрес ее московской сестры, но сначала мне никто не ответил. А потом я послала ей открытку к Новому году. И от ее родителей получила короткое письмо: "Так и так, нет больше нашей Верочки". Тут уж, конечно, не до адресов.
Турецкий продолжал рассматривать фотографию:
- А этих молодых людей не помните?
- Что вы, сколько лет прошло! Но это из их компании, точно. Вот здесь угол дома немножко в кадр попал, видите. Один как раз здесь и жил. А как зовут - забыла, конечно.
Часы на стене пробили восемь.
- Ой, вы кушайте, а мне надо собираться, - спохватилась учительница, - у меня сегодня первый урок, я привыкла приходить в школу по крайней мере минут за двадцать до начала занятий, а лучше - за полчаса. Я всю жизнь так делала. А сейчас есть у нас такие учителя, особенно кто помоложе, которые в школу со звонком вбегают чуть не в одной толпе с опаздывающими. О каком авторитете среди учеников тогда можно говорить?
- Я вас больше не задержу, - сказал Турецкий. - Идите в школу, Валентина Андреевна, но, если что-то произойдет, например, к вам придут просить фотографию, спросят, не знаете ли вы, как найти Скронца, просто если вы заметите, что-то необычное, например, что кто-то за вами следит, да мало ли что, приходите ко мне в гостиницу, третий этаж, номер триста девятый.
Турецкий встал и, надевая пальто, сказал:
- И еще, Валентина Андреевна, не говорите никому, что вы отдали фотографию мне. Если к вам придут в школе - скажите, что она дома, если придут домой, скажите, что храните ее в школе в рабочем столе, пообещайте принести ее вечером. Попробуйте что-нибудь придумать. Сможете?
- Я постараюсь, - неуверенно ответила учительница. - Обманывать-то я никогда не умела...
- А вы не относитесь к этому как к обману, - посоветовал Турецкий, - это спектакль, если так вам проще. Или самооборона. Значит, триста девятый номер.
- Я запишу.
Турецкий покачал головой:
- А вот этого не надо. Постарайтесь запомнить.
Глава четвертая ДОВЕРЕННОЕ ЛИЦО
1
В этот приезд у Алексея Снегирева появилось новое доверенное лицо - Борис Львович Смелянский. Он обитал в Лисьем Носу, в скрипучем двухэтажном доме, который никто не отважился бы назвать ни крепостью, ни дворцом. К материальным благам, кроме гастрономических, Борис Львович был равнодушен, а в крепости не нуждался. Алексей приехал к нему на электричке, купив по дороге шоколадный торт, до которых старик был большой охотник.
- Шолом, Борух Лейбович! - приветствовал он хозяина, закрывая калитку и ероша пушистый загривок черно-белому псу. - Не знаю, о чем вы тут говорили, но ехать надо. Так когда в Израиль?
- Господь с вами, Алексей Алексеевич! - прозвучало в ответ. - Уеду, а без меня ножки Буша к пятидесятилетию начнут раздавать?.. Вы ж понимаете.
Шевелюра старика походила на белоснежное облачко пены. Он безмятежно восседал в инвалидном кресле, для которого с крылечка был устроен особый съезд. Алексей вошел в дом и привычно покосился направо. Там висел над диваном большой цветной снимок счастливой итальянской семьи. Ослепительно мужественный красавец папа, белокурая красавица мама и между ними - тринадцатилетняя красавица дочь в обнимку с громадным ньюфаундлендом. Любой музыкальный фанат мигом опознал бы на фотографии семью певцов Тарантино. Борух Лейбович повесил ее сразу, как только познакомился с наемным убийцей. Почему, в самом деле, не доставить удовольствие хорошему человеку?
- Вам кофе, Алексей Алексеевич? Или с дороги чего-нибудь посущественней?
- А что есть?
- Цимес-кнейдлах и бульончик. Куриный.
- Уговорили. Тащите.
Багаж, на который не смела покуситься ни одна живая душа, представлял собой продолговатый сундук, окантованный металлическим уголком. В сундуке хранилось множество полезных вещей. В том числе маленький, но очень мощный компьютер; который, попадись он на глаза шведскому таможеннику, вверг бы беднягу в состояние глубокого шока. Когда требовалось, Алексей подключал компьютер к телефонной розетке (благо зарегистрированный электронный адрес в доме имелся) и по своим каналам разузнавал недостающие подробности о лицах из списка, который Борух Лейбович ему предлагал. На сей раз, пробежав список глазами, киллер ограничился удовлетворенным кивком. Пять человек, и каждый давно уже съел из своей корзины все финики. Номером первым числился Михаил Максимович Микешко, 1960 года рождения. Архитектор и творец ННБ - финансовой пирамиды, замаскированной под пенсионный фонд. Официально ННБ расшифровывалось как "Надежность, Нравственность, Благородство". Злые языки, в прочем, утверждали, что аббревиатура нечаянным образом совпадала с инициалами мадам Микешко в девичестве. Два месяца назад в новостях чуть не каждый день показывали толпы тех самых пенсионеров, плакавших и матерившихся перед наглухо закрытыми пунктами ННБ. Теперь скандал отгремел, телевизионщики замолчали как по команде, Микешко необъяснимым образом выпустили из-под стражи и даже поговаривали, будто он собирался куда-то баллотироваться.
Возможно, он как раз теперь составлял предвыборную программу. Или давал ценнейшие указания по телефону. И понятия не имел о том, что надо было бросать все и срочно срываться. Потому что в полусотне километров от него человек с седым ежиком и невыразительными, лишенными цвета глазами покончил с цимес-кнейдлахом и сказал:
- Пускай раздобудут книгу Сигрэма и Конрада "Бамбина бамбина". Желательно не очень задрипанную.
Его собеседник аккуратно записал название и спросил:
- Что-нибудь еще, Алексей Алексеевич? Лично для вас?
Киллер пожал плечами и вытащил из кармана джинсов бумажку. Это был перечень радиоламп, которые ему не удалось достать даже на электронной толкучке.
- Мазлтов! - изумился Борух Лейбович. - Никак раритетами торговать собрались?
- У моей квартирной хозяйки телевизор сломался, - пояснил Алексей, вынимая из сундука маленький стеклянный пузырек с толстыми стенками и прозрачным густым содержимым.
Спрятав пузырек в поясную сумочку, он распрощался и побежал на обратную электричку.
Яркую книгу с большущей пестрой лягушкой на супере ему передали в переходе метро через два дня. Еще через неделю киллер явился за гонораром: часть он попросил наличными - на текущие расходы. К его некоторому удивлению, под портретом семьи Тарантино лежала здоровенная коробка. В коробке, в уютном пенопластовом гнезде, покоился телевизор "Тошиба".
- Это для вашей квартирной хозяйки, - сказал Борух Лейбович. - От восхищенных поклонников.
Алексей про себя предположил, что лампы, помнившие динозавров, не удалось найти даже мафии.
Выйдя от Валентины Андреевны, Турецкий пошел обратно в гостиницу. На душе было неспокойно, он почему-то был совершенно уверен, что к Лисицыной придут, и довольно скоро.
Улица Алексея Фатьянова вся была застроена деревянными частными домами: опять резные наличники, кое-где массивные деревянные ворота под крышами, тоже с резьбой. Чтобы над воротами красовалась двускатная крыша, он вроде и не видел никогда. На миг Турецкий забыл о том, что приехал сюда по важному и весьма опасному делу. Ему стало даже немного обидно, что он, в сущности, лишен многого из того, что доступно каждому человеку - уже очень давно он не ездил куда-то просто так, а не по делу, не гулял по улицам, не смотрел на дома, он всегда, уже много лет, каждую минуту свой жизни выполнял какое-нибудь важное задание.
Был девятый час, и, хотя жители уже давно встали, людей на улице видно немного - улица Фатьянова была тихой в любое время суток.
Уже, сворачивая на улицу Паркоммуны, Турецкий внезапно столкнулся с обладателем хемингуэевской бороды, который шел ему навстречу. "Тот самый, что приехал вчера со мной одним поездом, - подумал Саша, и вдруг его мозг пронзила догадка: - Он!"
Когда они поравнялись, бородатый бросил на него рассеянный взгляд и прошел мимо. Турецкий также постарался не подавать виду, что узнал его. Однако, пройдя несколько шагов, он быстро оглянулся. Его худшие подозрения подтвердились - бородатый свернул на улицу Алексея Фатьянова.
Это изменило первоначальное намерение Турецкого вернуться в гостиницу, и он снова пошел на переговорный пункт. Конечно, всегда была вероятность того, что его могли подслушивать, уж очень большие люди волновались по поводу старой любительской фотографии, которую сделала когда-то старшеклассница, гостившая в Москве. Можно было, конечно, пойти в местную милицию, но Турецкому до поры до времени не хотелось засвечиваться, кто знает, какие друзья и знакомые есть у местных ментов.
- Шура, - крикнул он в трубку, - ты меня слышишь?
- Слышу тебя хорошо, - ответила Романова. Ее голос звучал так, как будто она находилась по крайней мере в Нью-Йорке (при этом Турецкий знал, что из Нью-Йорка-то слышно как раз хорошо).
- Ну что нового? - дежурно спросил Турецкий.
- Ну, это, собственно, не такая уж новость. Получила сводку из Питера. Там тоже неспокойно. На той неделе несколько заказных убийств. Считают, что связаны между собой - очень уж похож почерк.
- А что за люди?
- Среди них есть и банкир. Михаил Микешко, помнишь нашумевшее дело - глава этого липового пенсионного фонда, который лопнул?
- Туда ему и дорога, - отмахнулся Турецкий. - Шура, - ему приходилось говорить достаточно громко, и он старался сделать так, чтобы его могла понять одна Романова, - Константин тебе рассказывал, зачем я в Князеве? Нет? Позвони ему. Скажи, что появился конкурент. Надо бы прислать подкрепление. Или состыкуйся здесь со своими, чтобы тоже проследили.
- Особые приметы? - спросила Романова.
- Приехал вчера вместе со мной, остановился в гостинице. Борода, как у писателя Хемингуэя.
- Вот что значит интеллигентный человек, - засмеялась издалека Романова.
- Так что ты уж передай через своих...
После этого Турецкий вернулся в гостиницу.
Войдя, он тщательно осмотрел номер - как будто никого посторонних не было. "Интересно, узнал меня или нет? - подумал он про бородатого. - По крайней мере, сделал вид, что не узнал. А я-то его с первого раза запомнил. И что они таких людей посылают, ведь он сразу же бросается в глаза, его узнаешь в любой толпе. Что это, непрофессионализм? В это верилось с трудом. Скорее какой-то одним им известный расчет".
Он убедился в том, что дверь заперта, и вынул из нагрудного кармана тщательно упакованную между двух кусков плотной бумаги фотографию. Молодые веселые лица улыбались ему с берега, на заднем плане виднелись катающиеся на лодках. Он не очень-то хорошо знал этот район Москвы. Кажется, как раз здесь стадион "Наука". Когда-то, еще пацаном, он ездил сюда болеть за своего соседа по парте, игравшего в регби. "А ведь там, наверно, можно найти тех, кто помнит этих мальчишек".
Он снова вгляделся в лицо Скронца. Напоминает кого-то. Очень даже сильно напоминает Где-то Турецкий видел этого человека, более того, он был совершенно уверен, что видел его недавно. Да и в Пупоте мерещилось что-то неуловимо знакомое, хотя и в значительно меньшей степени.
Глава пятая BAMBINA BAMBINA
1
Михаил Микешко уже очень давно не выходил из дому иначе как в сопровождении двух охранников. А с некоторых пор ввел себе за правило непременно надевать пуленепробиваемый жилет. Это было, конечно, неудобно, особенно когда на Петербург нападала влажная летняя жара, которая переносится куда хуже более высокой температуры при сухом воздухе.
Но теперь, поздней осенью, это неудобство ощущалось уже меньше, а вопрос личной безопасности встал значительно острее, после того как основанный им пенсионный фонд объявил о своей несостоятельности и приостановил выплаты по вкладам.
У закрытых дверей толпились отчаявшиеся вкладчики, поговаривая о том, чтобы передать дело в суд. Но по этому поводу Микешко был совершенно спокоен - в отличие от пенсионеров он хорошо знал российские законы и прекрасно отдавал себе отчет в том, что привлечь его к судебной ответственности абсолютно не за что. Он организовал частное предприятие, которое действовало на свой страх и риск, и люди, которые вкладывали в него свои деньги, также рисковали. Не получилось, ребята, бывает...
Правда, для самого Микешко банкротство его компании вовсе не было неожиданностью. Так оно и было задумано с самого начала. Все просчитано и промерено. И то, что в результате этой операции не только значительно возрастет личное состояние семьи Микешко, причем не как-нибудь, а за счет ограбления доверчивых людей, отдавших ему последнее, нисколько не волновало Михаила.