Пока он писал, сзади хлопнула входная дверь. Саша обернулся и увидел, что к столу дежурной подходит хемингуэевская бородка. "И этот сюда", - подумал Турецкий.
Когда бородатый отошел, он подал дежурной паспорт и заполненную анкету, а через пару минут получил ключи от одноместного номера на третьем (последнем) этаже. Телефонов в номерах, естественно, не было, и Турецкий, осведомившись у дежурной, откуда можно позвонить в Москву, отправился по темным улицам разыскивать Главпочтамт, где имелся круглосуточный переговорный пункт.
Он набрал номер телефона Меркулова.
- Константин Дмитриевич, прошу прощения за поздний звонок: днем не смог дозвониться, а сейчас я в Князеве. Выехал срочно, тут есть женщина, у которой имеется ценная старая фотография. Какая? Друзей старушки Арзамасцевой. Да, обоих.
- В милицию местную ходил? В прокуратуру? - спросил Меркулов.
- Нет еще. Я приехал-то в одиннадцатом часу. Может быть, завтра зайду.
- Смотри по обстоятельствам, - ответил Меркулов. - Но помни, что у нас могут быть ушки.
- А что? - насторожился Турецкий. Ему очень не понравился какой-то непонятно игривый тон Меркулова. Тот говорил так только в случае исключительной важности. - Еще что-то произошло?
- Вчера арестовали одну гражданку, как ты знаешь, - сказал Меркулов. - Так вот она исчезла. Понял?
- Что? - крикнул Турецкий, до которого только сейчас дошел смысл того, что сказал Меркулов, - исчезла Татьяна Бурмеева. Но он же сам отвозил ее на Петровку. - Как это случилось?
- Никто не знает, - совершенно спокойно ответил Меркулов, и, хотя Турецкий не видел его лица, он живо представил себе сейчас, как его бывший шеф невесело усмехается. - Если бы знали, было бы легче.
- А что Саруханов?
- Скончался в больнице.
Когда разговор закончился и раздались короткие гудки, Турецкий все еще сидел неподвижно, сжимая трубку в руках. Затем машинально повесил ее на место и вышел на улицу.
Он некоторое время брел куда-то по незнакомому провинциальному городку, не разбирая дороги. Мысли путались и кувыркались в голове, не в силах сложиться во что-нибудь стройное, логическое.
Он лично сдал Бурмееву на Петровку. Он посоветовался с Романовой, и они решили на пару-тройку дней оставить ее в здании внутренней тюрьмы ГУВД, там ведь были и камеры для подследственных. Вспоминался недавний опыт, когда в стенах Бутырки пытались прикончить Саруханова, совершенно проигнорировав приказ Меркулова перевести его в медсанчасть. Никакой уверенности в том, что с Татьяной ничего не случится в тюрьме, не было. Потому-то ее и оставили в РУВД, но она исчезла и оттуда! Как это могло произойти?!
Итак, явно орудовали какие-то свои люди, те же, что вынули пейджер из сейфа. Тут не подумаешь на простого участкового или опера. Это свои - из Главного управления и наверняка занимающие высокий пост. Значит, Татьяна исчезла... Похитили, украли из-за того, что она много знает? Турецкий задумался. Нет, он был уверен, почему-то стопроцентно уверен в том, что ничего плохого с ней не приключится. "Дерьмо не тонет", - пробормотал сквозь зубы Турецкий.
Он вспомнил Саруханова. Не повезло парню. Турецкий был более чем далек от того, чтобы в чем-то винить Сергея.
В конце концов, он и сам попался на удочку к этой... И значит, и сам мог бы оказаться на его месте. Но он жив и здоров и должен сделать все от него зависящее, чтобы среди людей, с которыми связана Татьяна, не было больше жертв.
Стало уже совсем поздно. Пора возвращаться в гостиницу. Турецкий не вполне твердо понимал, куда ему идти, но спросить дорогу было не у кого. Время подходило к полуночи, и отсутствие пешеходов не особенно удивляло. Удивляло другое: полная, абсолютная тишина. Изредка ее разрывал то отдаленный, то более близкий собачий лай, но он не портил тишины, а только подчеркивал ее непроницаемость и какую-то плотность. К счастью, профессионализм не подвел Турецкого, и направление к гостинице он выбрал правильно.
"Сейчас престарелая учительница наверняка крепко спит, - размышлял он по дороге. - А вот встает она, скорее всего, рано. Итак, подъем в шесть. Чтобы точно в семь - уже у... - он напряг память, вспоминая, как ее зовут, - Валентины Андреевны Лисицыной.
2
Когда государство, вручая тебе снайперскую винтовку, отправляет мочить главу другого государства и платит за это деньги, ты истинный патриот и герой незримого фронта. Когда это предпринимают отдельные граждане того же самого государства, все кричат "караул" и дружно осуждают наемных убийц.
В Питере всегда было ровно одно лицо, через которое Алексей Снегирев общался с заказчиками. В его прошлый приезд звали его очень просто: дядя Кемаль. Сначала у него получалось неплохо, но потом он сделал ошибку, не проявив должной чуткости, когда Алексей сказал "нет".
"Что такое, дорогой? - обиделся дядя Кемаль. - Я понимаю, работа сложная, но ведь и заказчик... очень, очень уважаемый человек... Знаешь, где он сидит? Десять сверху, а, дорогой?"
Господи, десять сверху.
"Я не буду убивать этого человека, - подняв бесцветные глаза, ровным голосом повторил киллер. - И вот еще что, дядя Кемаль. Я не знаю и знать не хочу, где там сидит твой авторитет, но контракта на этого человека больше не будет. Ни у меня, ни у кого. Он под моей защитой. Будут интересоваться, прямо так и скажи.
Прозвучи подобное в любой из стран дальнего зарубежья, упомянутому заказчику посоветовали бы как можно скорее и крепче забыть свои первоначальные планы. Иначе его ждет расправа: быстрая, неотвратимая и жестокая. Просвещенной Европе хватило двух прецедентов. Для матушки - России понадобился третий.
Дядя Кемаль начал уговаривать и поднимать цену. Потом сделал уже вовсе непростительную глупость: попробовал надавить.
"Ты меня слышал", - сказал тогда Алексей и закрыл за собой дверь.
Вечером ему преградили дорогу два решительных молодых человека.
"Ты уж не сердись, парень, - сказал один из горилл,- Мы лично против тебя ничего не имеем". - "Работа такая", - добавил второй.
Они одновременно шагнули вперед. Менее чем через минуту оба корчились под фонарем на мокром асфальте. Алексей тоже лично против них ничего не имел, но продолжал методично выколачивать правду, пока доподлинно не выяснил, кто их послал.
Той ночью дядя Кемаль не мог уснуть часов до трех: все ждал звонка от ребят. Телефон так и не зазвонил, и в конце концов он задремал, но вскоре пробудился от прикосновения осторожной руки. Он открыл глаза, полагая, что настало утро и его будит телохранитель, но это был не он.
"Жалко балбесов, - тихо сказал ему киллер. - У них мозгов нет, чтобы думать. А у тебя есть. Тебя мне не жалко..."
Человеком, из-за которого прекратились их отношения, а заодно и земная жизнь дяди Кемаля, был некто Антон Андреевич Меньшов. Но это уж никого не касалось.
3
Вставать, как всегда, не хотелось, и Турецкому пришлось сделать над собой усилие, чтобы подняться даже не в шесть, а в половине седьмого. Время оставалось только на умывание и бритье, на завтрак его уже не было. Впрочем, где в такую рань здесь позавтракаешь?
Турецкий спустился в холл, предусмотрительно решив не сдавать ключ дежурной, как того требовали гостиничные правила. Он вышел на улицу. Дул пронизывающий ветер, и он поднял воротник куртки, пожалев, что не надел пальто.
Первый же прохожий указал ему, как пройти на улицу Алексея Фатьянова.
Глава третья ОДИНОКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА
1
Бессонница начала мучить Президента уже давно. Собственно, с тех пор, как последний Генсек пригласил его в Москву, а потом, быстро разобравшись, что имеет дело не с покорным исполнителем, а с думающим человеком, стремящимся проводить собственную политику, сместил его со всех должностей. Тогда и появилась у Андрея Степановича, еще и не помышлявшего ни о каком президентстве, привычка подолгу лежать, вглядываясь во тьму. Он просто не мог взять и спокойно заснуть, как бывало когда-то.
Он часто вспоминал молодость - как жили они с Фаиной в общежитии, как питались кое-как, делились с ребятами, жившими в соседних комнатах всем, что имели. А какое было счастье, когда им выделили собственное жилье! Не дом и не квартиру, а всего лишь комнату. Но свою. Там и родилась первая дочь.
Если подойти сейчас к той жизни с современными мерками, так покажется - беспросветная нищета, ни одеться, ни отдохнуть как следует, на столе картошка с селедкой и луком. А было хорошо.
От этих воспоминаний сделалось так тоскливо, что завыл бы, честное слово.
А дальше началось восхождение наверх - он становился начальником, сначала мелким, потом средним, потом возглавил областной центр. Приходилось решать буквально все вопросы - от нового жилья для рабочих до графика поставки труб.
И все же никогда не было так тяжело, как в последние три года. Андрей Степанович вспомнил Президента СССР. Отношение к нему всегда было двойственным. С одной стороны, было как-то неловко за этого самовлюбленного записного докладчика: скажет что-нибудь витиеватое, гладкое, но совершенно пустое и, слегка запрокинув голову в ожидании аплодисментов, победно оглядывает аудиторию; чистый Муссолини - мелькнула как-то мысль.
С другой стороны, Андрей Степанович все чаще завидовал ему. Не тому, что тот охотно встречался с журналистами, что часто красовался на экранах телевизоров. И уж разумеется, не супруге его, не меньше мужа обожавшей различные официальные и неофициальные визиты, встречи по делу и без дела. Завидовал Андрей Степанович тому, что прежде презирал и в подчиненных, и в равных себе: светскости. Раньше он, кажется, путал это чуждое ему свойство то ли с выпендрежем, то ли с подхалимством. Теперь понял, что это разные вещи и, похоже, главе государства положено вести светскую жизнь. "Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей", - сказала ему как-то младшая дочь. Умом он с ней соглашался, но характер не переделаешь.
Короче говоря, в отличие от Президента России Президент СССР был светским человеком. Пусть пустым, говорливым, но он умел быть на виду, умел нравиться (особенно когда его переводили толковые переводчики).
Но, заступив на его место, Андрей Степанович и не подозревал, как трудно ему будет даваться эта роль. Он был сильнее, значительнее, внушительнее Президента СССР, но был совершенно неспособен красоваться перед объективами.
Более того, оказалось, что встречи с главами иностранных государств для него самая настоящая пытка. Он не мог расслабиться ни на секунду. И потому никогда не ездил с визитами, если это не было совершенно необходимо.
Точно так же неуютно и неуверенно чувствовал себя российский Президент перед камерой. А потом, когда видел себя на экране телевизора или в кинохронике, то не нравился себе категорически - какое-то выморочное выражение на окаменевшем лице, отрывистые фразы. Казалось даже, что он говорит не своим голосом.
Конечно, ему помогали. Особенно он был благодарен Биллу Клинтону. Когда в Ванкувере советский и американский президенты должны были проводить совместную пресс-конференцию, глава Российской Федерации волновался ужасно. Вдруг что скажет не так, вдруг будет слишком долго обдумывать ответ, в то время как Клинтон и Малруни станут отвечать быстро и четко. Он, правда, был уверен, что вокруг никто не замечает его неуверенности, во всяком случае, российский глава старался держать себя как обычно. Но чувствовал - впереди большое испытание.
Помощь пришла оттуда, откуда он ее мог ожидать менее всего. Накануне пресс-конференции Клинтон внезапно обратился к российскому Президенту с предложением до ее начала обсудить возможные вопросы и ответы. Глава России с радостью откликнулся на это предложение. Хотя к радости примешивалось беспокойство - неужели этот американец догадался, что его российский коллега немного волнуется перед предстоящей встречей с журналистами, если не сказать - побаивается ее. Он внимательно вгляделся в лицо Клинтона, но не прочел в нем ничего, кроме искренней доброжелательности и желания работать вместе.
За час до назначенного времени президенты встретились с глазу на глаз, если не считать переводчика, этого необходимого и неизбежного вечного свидетеля. Сколько раз российский глава жалел о том, что так и не выучил толком ни одного иностранного языка. В школе когда-то изучал немецкий, затем в институте начинал английский, но языки ему совершенно не давались. А как было бы прекрасно общаться с иностранными официальными лицами без посредников. Но, увы, приходилось прибегать к услугам переводчиков. Правда, это были высококвалифицированные люди, которые, не задумываясь и не останавливаясь ни на минуту, дословно передавали одной из сторон то, что говорит другая, оставаясь при этом как бы в тени. Время от времени Президент России даже ловил себя на том, что иногда начисто забывает, что кроме него и Клинтона в зале переговоров присутствует кто-то третий.
Так и в тот день в Ванкувере за час до того времени, на которое была назначена пресс-конференция, в небольшом, но очень удобном зале собрались три президента.
- А ведь по общей площади наши страны занимают почти половину земного шара, - заметил президент Канады Малруни.
Да, это была действительно важная встреча. В ходе беседы были выделены восемь блоков проблем, по которым вопросы журналистов были наиболее вероятными. Вместе главы крупнейших государств проработали на них ответы.
"А ведь мы прямо как школьники или студенты, - вдруг подумалось российскому главе, - готовимся к собеседованию. А меня, как двоечника, натаскивают другие, которые лучше знают материал".
Но вслух он, разумеется, этого не сказал.
Поэтому российский Президент так и остался в неведении относительно того, думает ли то же самое Клинтон или нет. Но даже если его американский коллега и думал что-нибудь в этом роде, он ни жестом, ни словом не намекнул на это.
Андрей Степанович был ему искренне признателен.
Пресс-конференция тогда прошла как по маслу. Президенты отвечали четко, слаженно, не было ни затянувшихся пауз, ни заминок, которые подчас оказываются более красноречивыми, чем сами ответы. И когда на следующий день президент России прочел в газетах о том, как высоко оценили журналисты профессионализм собравшихся глав государств, он не мог не поблагодарить в душе Билла Клинтона, который так помог в трудную минуту.
Как ни странно, даже теперь, став узником в собственной стране, преданный людьми, которых считал своими верными соратниками, российский глава продолжал надеяться на помощь не из России, а именно со стороны, и прежде всего из Вашингтона.
Президент тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. Сон не шел. Да и как он мог прийти.
Да, помощь из Вашингтона. Это было бы реально. Но только в том случае, если в Вашингтоне станет известно об исчезновении российского Президента. Пока же, судя по всему, мир находится в неведении о том, что совершено беспримерное по своей наглости преступление. Президент похищен! А мир спокойно живет, как и жил...
Но как же это возможно!..
"Сколько они смогут продержать меня здесь? - думал Президент. - Скорее всего, объявили, что я внезапно заболел или еще какую-нибудь чушь. Или что я вдруг ни с того, ни с сего укатил куда-нибудь отдыхать. - Он снова тяжело вздохнул. - А одновременно пустят в народе слух, что у меня опять запой", - от этой мысли защемило сердце.
Ведь это уже было, и не раз.
Конечно, несколько дней у них есть - Президент тяжело болен, возможно, ему делают операцию. Он, кстати, действительно собирался лечь в больницу с небольшой операцией на носовой перегородке. Это ИМ, конечно, хорошо известно.
"Но что они будут говорить Фаине, девочкам? Им-то не скажешь, что Президент, мол, заболел и все тут". - При мысли о жене и о том, как будет она волноваться, Президент опять тяжело вздохнул.
Конечно, Фаина в отличие от супруги Президента СССР никогда не лезла в большую политику, а занимала скромное, но достойное место. Даже если она что-то заподозрит, вряд ли у нее будет возможность связаться с Западом. Уж они постараются ее блокировать.
"Может быть, Женя, ее племянник... - возникла новая мысль, но тут же сменилась другой: - Его тоже постараются как-нибудь отстранить".
Президент вспомнил о том, как племянник спас его с супругой в Ирландии. Теперь сомнений не оставалось - тогда это действительно было покушение, как убеждал полковник спецохраны Дроздов. Но другие говорили иное...
Только теперь Президент понял, чего стоили эти слова других.
На рассвете Князев показался куда более интересным, чем вчера. Даже романтичным. Некоторые из этих улочек, круто забиравшихся с горки на горку, выглядели так, как будто не было на Земле никакого индустриального века. Почти на всех домах были резные наличники, коньки крыш венчали вырезанные из жести петухи. Здесь топили дровами и носили воду из колодцев, прибивали к деревьям скворечники и держали кур. Только телевизионные антенны и машины за заборами указывали на то, что все происходит в наши дни. Хотя, пожалуй, все же не в компьютерную эпоху.
Турецкий подошел к дому номер пятнадцать. Аккуратный синий домик, обнесенный забором. Саша взялся за калитку, во дворе сразу же громко залаяла собака.
"Вот черт, - подумал Турецкий. - Звонков-то у них нет. Вдруг она спит еще, а мне тут стой на ветру".
Правда, скоро он понял, что биозвонком, собственно, служила собака. Рыжая жучка с хвостиком баранкой остервенело лаяла на него из-за калитки, пока на крыльце не показалась какая-то фигура в наброшенном на голову клетчатом платке.
- Кто там? - раздался женский голос.
- Валентина Андреевна! - что есть силы гаркнул Турецкий, чтобы она уж наверняка услышала.
- Сейчас, сейчас, - проговорила женщина и снова исчезла в доме.
Жучка продолжала заливаться.
Наконец, когда Турецкий решил, что на ветру он промерзнет насквозь, дверь снова открылась и к калитке поспешила невысокая, пожилая женщина в очках с толстыми стеклами.
- Вы из Москвы, - сказала она утвердительно.
Турецкий кивнул.
- Пойдемте, как прекрасно, что вы приехали, я прямо не ожидала, - приговаривала Валентина Андреевна, возясь с замком. - Пальма, тише, это свои. Пальма, свои! Да проходите, не бойтесь ее, она не тронет. Пальма! - Она распахнула перед Турецким калитку. - Надо же, только вчера прочитали, а сегодня уже вы. Я и предполагать не могла... - Она замолчала и внимательно посмотрела на Турецкого. - Вы по поводу моего письма на радио или нет? А то я как-то сразу решила...
- Да, Валентина Андреевна, я по поводу письма, точнее, по поводу фотографии, - подтвердил Турецкий, когда она вела его к дому.
Внутри все оказалось таким, как в советском фильме изобразили бы дом сельской учительницы русского языка и литературы. Идеальная чистота, обеденный стол, накрытый поверх клеенки вязаной скатертью, у окна - другой - письменный, рядом несколько полок с книгами. На столе - стопки тетрадей, старинный мраморный письменный прибор с чернильницами.