2
Турецкий вернулся в гостиницу, затем сдал ключ дежурному администратору внизу, после чего снова вышел в город, однако теперь он пошел не по улице Фатьянова, а по параллельной ей Муромской. Найдя нужный дом, он спокойно прошел через участок и убедился, что забор "на задах" был действительно символическим. Вдруг Турецкий услышал какое-то хриплое поскуливание. Рыжеватое тело Пальмы не очень выделялось в пожухлой траве возле дома. Собака ползла, точнее пыталась ползти ему навстречу. За ней оставался кровавый след.
""Хемингуэй" уже здесь", - понял он и достал из внутреннего кармана куртки пистолет.
К дому Турецкий пробирался осторожно, но сбросившие листву яблони и вишни служили неважным укрытием. Пальма взвизгнула в последний раз, и тело ее неподвижно замерло. Пройдя некоторое время по саду, Турецкий оказался прямо перед домом, куда заходил утром.
Он прислушался. Сначала было тихо, как и должно быть в пустом доме, но затем он услышал шум. Турецкий подкрался к окну, тому самому, перед которым у учительницы стоял письменный стол. Он подошел к стене вплотную и осторожно заглянул в комнату.
И сразу же отпрянул.
Бородатый интеллигент рылся в ящиках письменного стола. К счастью, он был так поглощен своим занятием, что не увидел мелькнувшее в окне лицо Турецкого. А тот больше не повторял попытку - он видел уже более чем достаточно.
3
Алексей Снегирев шел по Фрунзенской набережной и вспоминал, как все это началось.
В тот вечер у Боруха Лейбовича его ожидал сюрприз.
- Поступила нижайшая просьба от москвичей, - сказал гостеприимный хозяин, когда киллер включил компьютер и убедился, что цюрихский банк действительно оприходовал его очередной гонорар.- Только поймите меня правильно, Алексей Алексеевич. Я всего лишь передаю и весьма далек от каких-либо настояний. Я себе не враг. Вы ж понимаете.
- "Турецкий, Александр Борисович", - задумчиво прочитал киллер. - Никогда Москву не любил. Ведь это, кажется, следователь?
- Так точно, из прокуратуры. По особо важным делам. Я, как вы понимаете, не полностью в курсе, но, насколько мне известно, он сейчас занимается так называемым отстрелом банкиров.
- Ну и пускай занимается, - зевнул киллер. - Бог в помощь.
Прогулка по городу частично развеяла стресс, и он хотел спать.
- Московские коллеги обижаются, - осторожно сказал Борух Лейбович. - Вы, конечно, все перепроверите и, возможно, убедитесь в ложности информации, но мне говорили очень, очень конкретные люди, будто вышеозначенный господин, как бы это выразиться, не с теми стал вместе кушать. Хотя, впрочем, кто я такой? Всего лишь бедный старый человек, которого способен обмануть даже ребенок...
Киллер взял у него тонкую папку с несколькими фотоснимками и ксерокопиями. Еще там лежала кассета с записью телефонного разговора. Всё вместе свидетельствовало, что следователь Турецкий действовал в основном по указке выходцев из Грозного. На что совершенно справедливо обижались московские авторитеты.
Вместе с тем присутствовало нечто, заставившее киллера внутренне насторожиться. Ему что-то определенно не нравилось, но что именно - сразу сообразить он не мог.
- Пока не обещаю, - проворчал он. - Но посмотрю.
- Вам билетик купить? - обрадовался Борух Лейбович. - На какой самолет? Или вы поездом предпочитаете?
- Поездом, - сказал киллер. - Дневным. А то в ночном, того и гляди, еще ограбят.
В электричке он сначала рассматривал огоньки станций, мелькавшие в осенней черноте за окном, и пытался сообразить, что же было не так с этим Турецким. Потом пригрелся и заснул.
Ему снились тонкие руки, плотно обхватившие шею, тепло детского тела, доверчиво жмущегося к его груди, невероятные глазищи и шепот: "Тебя папа прислал?.." Единственный контракт, за который он так и не взял ни гроша.
Тридцать шесть лет назад на ступеньках детской поликлиники на Двинской улице нашли полуторамесячного мальчишку, завернутого в серо-розовое байковое одеяло.
Записка, нацарапанная на клочке газетной бумаги, гласила, что обитателя свертка звали Петенькой. Скоро Петенька вырос и понял, что мама за ним не придет. Потом нашлись доброжелатели и объяснили ему, что такое аборт и в чем состоит его вред для здоровья. Скажи, мол, спасибо, что не закопала где-нибудь на свалке и не выкинула в мусоропровод. Так он узнал, что еще до рождения никому был не нужен.
Собственно, он и позже никому особо нужен не был. Ни воспитателям из детского дома, годившимся в родственники Алевтине Викторовне Нечипоренко, ни государству, выучившему его убивать, ни собственному напарнику. Ни теперешним заказчикам. А по большому счету - и себе самому.
Было, правда, на свете одно кочевое африканское племя. И девочка-итальянка, у которой не осталось даже его фотографии, чтобы повесить на стену. Это ведь никуда не годится, когда маленькие девочки говорят "спокойной ночи" фотографиям наемных убийц.
Билет на московский поезд ему передали на другой же день, рано утром, во время ритуальной пробежки. Он спрятал его в карман спортивных штанов, но в Москву поехал все-таки на автомобиле. Знакомый шоферюга, перегонявший в столицу роскошную темно-синюю "вольво", рад был компании. Он уже имел с Алексеем дело и знал, что, пока у него на заднем сиденье спит этот тип, опасаться стоит разве что базуки из кустов или танка на дороге.
Мощная, комфортабельная машина прибыла в Москву на рассвете.
4
- Так ты возвращаешься? - спросила Турецкого Романова, когда он позвонил ей в конце рабочего дня.
- Нет, остаюсь, - ответил Саша. - Мне кажется, сейчас должно начаться самое интересное.
- Я, кстати, связалась с князевской милицией, они установили наблюдение за твоим "Хемингуэем". Между прочим, при поселении в гостиницу он представил документы на имя Дмитрия Николаевича Белова, прописанного в Москве по адресу Совхозная, дом 16, квартира 42. Так вот, по такому адресу Белов не проживает. Хоть стой, хоть падай, Сашок.
- Меня бы больше удивило, если бы он действительно там проживал, да еще и оказался бы честным инженером, - ответил Турецкий.
Со стороны это могло показаться парадоксальным - Турецкий держал связь с князевской милицией через Москву, однако это было совершенно необходимо, не хватало еще, чтобы он засветился. Тем более что сейчас при нем была фотография. Он до конца не понимал, почему она вызвала такой переполох в стане Скронца и Пупоти, но догадывался, что не только, потому, что их стало возможно опознать, и даже не из-за того, что между ними теперь можно установить связь, но и еще почему-то. Это не давало Турецкому покоя. Он уже понял, что надо делать, вернувшись в Москву, но все же решил подождать в Князеве еще день. Таинственное исчезновение учительницы должно подвигнуть Скронца и Пупотю на какие-то решительные действия. Ведь если она исчезла, значит, боится и, следовательно, догадывается... Это было более чем опасно.
Глава восьмая ФОТОГРАФИЯ
1
Прошло уже несколько дней мучительного позорного заточения. Теперь Президента уже не удивляло то, что мир так до сих пор и не имеет понятия о преступлении против главы Российской Федерации. Дьявольская хитрость врагов лишила его даже надежды на то, что за него заступится Запад - пусть даже в такой косвенной форме, как замораживание кредитов.
Теперь радиоприемник и телевизор в его комнате, которую он сам про себя называл "камерой", неизменно включались всякий раз, когда по ним транслировали телепередачи, так или иначе связанные с именем Президента России.
Радио угнетало не так. Положа руку на сердце, Президент вынужден был признаться себе, что и его собственные речи обычно звучали не лучше - как-то отрывисто, без обертонов и эмоций. Двойник копировал его довольно точно.
Куда хуже были телепередачи. Видя на экране телевизора копию самого себя, но себя тупого, самодовольного, временами какого-то замороженного, Президент сжимал кулаки в бессильной ярости. Становилось безумно стыдно оттого, что граждане России и весь остальной мир видят его ТАКИМ. И хотя рассудком он понимал, что стыдно должно быть вовсе не ему, но не раз замечал, что краснеет, когда лжепрезидент смотрел в камеру с каким-то восторженно-идиотическим выражением на лице.
Но мало того, он проводил политику! И хотя настоящий глава государства прекрасно понимал, что его двойник - лишь марионетка в чужих руках, послушная кукла, исполняющая все, что ей скажут, он все же не мог не негодовать на этого недалекого человека.
Однако мысли его занимал вовсе не отставной майор из Приморского края. Куда чаще Президент думал о тех, кто его предал. К несчастью, а возможно, и к счастью, по натуре он был простосердечным человеком, привыкшим доверять людям и тому, что они говорят. И надо сказать, когда-то ему действительно казалось, что его окружают честные, порядочные люди, многих из которых он и по сей день считал своими друзьями. Так было еще во времена Свердловских общежитий и коммуналок. Но чем выше он поднимался по общественной лестнице, тем больше вокруг появлялось людей, которые улыбались ему, льстили, а на поверку оказывалось - держали за пазухой камень.
Президент вспомнил, каким ударом оказалось для него, когда он, попав в опалу еще при последнем Генсеке, вдруг ощутил вокруг себя полный вакуум. Телефон на столе замолчал; те, кто еще вчера трезвонил с утра до вечера, видимо, забыли его номер.
Зато позвонили старые товарищи по общежитию - те, которые и не думали проявляться, пока он был большим начальником. Именно они поддержали в трудную минуту.
А еще Семья. Жена, дочери, старушка мать.
Это было первое потрясение, самое сильное. За ним последовали другие, и хотя к предательству Президент так и не смог привыкнуть, но поражался все меньше и меньше. Даже когда люди, вместе с ним мужественно защищавшие здание российского правительства, вдруг оказывались не просто предателями, а мелкими врунами, которые говорят в глаза одно, и за глаза совершенно другое, даже когда в прошлом скромные профессора истории или политэкономии, побыв год-другой "рупорами демократии" в "Огоньке" и "Московских новостях", на поверку оказывались рядовыми демагогами.
Одни быстро отходили от политики, заграбастав под свой институт пару помпезных зданий в центре Москвы, под себя лично - какую-нибудь партийную дачку с мезонином (между делом и у детей их каким-то чудом появлялась недвижимость: у кого в Ницце, у кого в Санта-Барбаре, а то и на Беверли-Хиллз). Впрочем, академическими занятиями они тоже не манкировали, но вся их наука сводилась к чтению лекций за океаном. Лекции эти (как докладывали те, кому положено) были пусты и однообразны, и ни один университет больше трех-четырех не выдерживал. Спасало обилие университетов, и у некоторых гастроли длились больше года.
Другие ограничивали свой вклад в науку основанием какой-нибудь новой академии, назначали себя там действительными членами и не слезали с трибуны, целиком окунаясь в политические дрязги. Ни в старый Верховный Совет, ни в теперешнюю Думу Президент ходить не любил. А когда присутствовал на заседаниях, все время опасался, как бы не оказаться свидетелем мордобоя с матюками. Соратники по августу девяносто первого проявляли себя ничем не лучше, чем хамоватый "юрист по отцу".
Президент устал от разочарований. Он постепенно смирялся с тем, что такова человеческая природа. "Наша главная задача - воспитание нового человека", - вспомнил он одну из сторон триединой задачи построения коммунизма. Как все это казалось просто и логично слушателю Высшей партийной школы. И не вызывало никаких сомнений. Только теперь, пройдя всю горькую школу работы на руководящих должностях, вплоть до самой верхней, Президент осознал всю утопичность этого постулата.
Человек своекорыстен, честолюбив, нечестен.
- Нет! - сказал Президент и тут же спохватился, что говорит вслух.
"Нет, - подумал он, - есть своекорыстные, честолюбивые люди, готовые идти по головам и предать любого, если это будет им выгодно. Но есть и другие". И в этом он также не мог сомневаться. Потому что всегда находились те, кто шел за ним несмотря ни на что.
Но как отличить одних от других?
В этом, как теперь понимал Президент, была его проблема. Он сам, человек честный и простосердечный, привык доверять людям. И ему было трудно различить потенциального предателя в том, кто еще ничем не скомпрометировал себя.
"Что там говорить, - тягостно думал он, томясь в своей камере, - не умею я разбираться в людях. Приходится это признать. Это ясно".
В такой ситуации было бы очень легко озлобиться на весь свет, видеть предательство и врагов в каждом - и в далеком, и, особенно, в близком. А как следствие этой тотальной подозрительности развернуть целую сеть подслушиваний и подглядываний, причем за одними шпионами непременно Должны были следить другие. Сталин этим и кончил. Настоящей паранойей, манией преследования. Неужели в России это неизбежный удел вождя, как в восточной деспотии?
Не хотелось в это верить.
Ведь это значило бы, что народ России обречен на вечное рабство, что никакого демократического правового государства здесь построить нельзя по определению.
Но ведь есть, есть и другие. Такие, каким был Андрей Дмитриевич Сахаров. Есть Солженицын, который, романтик, оторванный от реальности, но честный человек. Есть, наконец, Гайдар... Президент вспомнил лицо своего молодого премьер-министра, когда объявлял тому об отставке. "Вот только выберусь отсюда... - решил он. - Выберусь - легко сказать".
Ведь никто, кажется, и не подозревает, что во главе страны стоит самозванец, поддерживаемый кучкой заговорщиков.
"А как же Фаина? - подумал Президент. - Жену-то не проведешь. А дочери? А внук? Скорее всего, их как-нибудь нейтрализовали. Отправили на отдых, да мало ли что".
Мысли о родных, об их судьбе были особенно тяжелы.
"А может быть, смириться и подписать все, что они хотят? - время от времени мрачно думал Президент. - Выйти отсюда, и тогда..."
Но приходила и другая мысль: "Если подпишу, то не выйду отсюда уже никогда".
Подписать такое назначение - все равно что подписать свой смертный приговор.
Действительно, если вице-президентом станет нужный ИМ человек, то именно он, минуя всякие выборы, автоматически становится Президентом Российской Федерации, если с нынешним Президентом что-то случается. А сомнений в том, что может быть подготовлена любая случайность, не оставалось. Смогли же они взять Президента в плен.
Президент не знал, и, разумеется, не мог знать одного очень важного обстоятельства - подмена его двойником вовсе не была частью коварного плана. Люди, пытавшиеся отвести от него смертельную опасность, сами невольно помогли заговорщикам.
Не знал Президент и того, что вовсе не американский президент и не мировое сообщество, а люди, о многих из которых он никогда не слышал, делают все, чтобы помочь ему.
2
На следующий день Князев был потрясен злодейским убийством, совершенным накануне вечером. В трех километрах от города был найден с простреленной грудью Павел Афонин, служащий князевского мясокомбината. Он лежал в кустах совсем недалеко от шоссе, и его труп обнаружили рано утром супруги Тихомировы, которые остановились около этих кустов по просьбе супруги. Женщина сделала буквально несколько шагов и наткнулась на лежавший лицом вниз труп. Тихомировы вызвали милицию, труп идентифицировали быстро и не менее быстро установили, что Афонин поздно вечером возвращался домой из Мстеры на собственной машине "Москвич" с номером "И56-29ВЛ". Домой он, однако, не приехал, машины на месте происшествия также не было, из чего милиция заключила, что он был убит с целью угона машины.
Произошло и еще одно куда более мелкое происшествие, которое не всколыхнуло город, но в действительности имело к убийству Афонина самое прямое отношение.
На привокзальной площади была припаркована "БМВ" светло-серого цвета, который в техпаспорте обычно значится как "сафари". Такие машины в Князеве видели не часто. Так вот, "БМВ" появилась там поздно вечером в понедельник, и по крайней мере целые сутки к ней никто так и не подошел. Заметили это немногие, ведь на привокзальной площади народ все время меняется, однако есть и люди, которые постоянно там толкутся. На бесхозную иномарку первыми обратили внимание продавщицы семечек. "Дождется парень, угонят его машину", - говорили они, представляя себе владельца эдаким высоким щеголем в широком драповом пальто с белым шарфом вроде героев рекламы, кладущих деньги в банк.
Однако прошел вторник, а к иномарке так никто и не приблизился, после чего у одного из вечно слонявшихся по площади дедов не выдержали нервы и он заявил о бесхозной машине в милицию.
При проверке оказалось, что "БМВ" зарегистрирована в Москве, но под тем же номером числится еще одна машина - "Ока", принадлежащая инвалиду второй группы. Иномарку с фальшивым номером отогнали во двор князевского отделения ГАИ, где она и осталась. Возникло подозрение, что убийство Афонина и появление бесхозной иномарки - события связанные, однако было совершенно непонятно, зачем людям угонять простецкий "Москвич" и бросать собственную "БМВ".
По всей Владимирской и в соседних Горьковской и Ивановской областях начались поиски "Москвича", принадлежавшего Афонину.
Только после этого Турецкий вернулся в Москву.
3
Старейший криминалист Москвы Семен Семенович Моисеев долго и внимательно рассматривал фотографию, сначала просто через очки, затем через увеличительное стекло.
- Семен Семенович, этих людей мы разыскиваем, а снимок был сделан сорок лет назад. Есть ведь приемы, позволяющие определить, как должно выглядеть это лицо через тридцать-сорок лет?
- Конечно, вы правы, Саша, есть такие приемы, - Моисеев покачал головой, - они основаны на общей теории старения тканей лица. Но, - он снял очки и положил их перед собой на стол, - они могут дать только очень приблизительную картину. Что там говорить, возьмите хотя бы жировые отложения. Они могут изменить лицо почти до неузнаваемости. Поправьтесь вы килограммов на сорок, и с вами на улице перестанут здороваться даже ваши близкие друзья. Преступники, правда, редко пользуются таким методом, потому что нарочно поправиться очень трудно.
Он снова посмотрел на фотографию.
- Можно, конечно, прогнозировать пополнение во многих случаях, но не во всех, поверьте мне. Сколько худощавых лиц за сорок лет превратились в лица с двойным подбородком, я вас спрашиваю? Множество! Значительно меньше округлых стали худыми, в основном это происходит из-за желудочных болезней.
- Так вы считаете, Семен Семенович, что ничего не получится?
- Ну нет, этого я не говорил, Саша, что вы, - Моисеев улыбнулся. - Попробуем, посмотрим. Я так понимаю, что вам это надо срочно?
- Хорошо бы получить уже вчера, да только...
- Если надо вчера, будет завтра, - ответил Моисеев. - А сегодня мы сделаем несколько копий этой вашей карточки, вдруг что случится. Как я догадываюсь, негатив утрачен.
- Увы, - развел руками Турецкий.
Тем более. Приходите часа через два, будет готово.