- Пожалуй, это даже кстати, - кивнул Василий Васильевич. - Не будет вопросов - к кому пришел милиционер да зачем.
- Вот именно.
Через десять минут по коридору хирургического отделения прошествовал новый доктор. Никто не обратил на него никакого внимания. А еще через минуту в третью палату вошла процедурная медсестра и гаркнула:
- Шевченко! В процедурный!
- Уже кололи сегодня! - заворчал Шевченко. - Да вы просто садисты.
- Без разговоров у меня! - одернула его сестра. - На консультацию.
Шевченко с трудом поднялся на ноги и, как был в синей больничной пижаме, медленно поковылял по коридору в процедурный кабинет.
Незнакомый врач не понравился ему с первого взгляда - было в нем что-то сугубо неврачебное. Первые же слова заведующего отделением подтвердили его самые худшие подозрения.
- Вот капитан милиции Сивыч хотел бы с вами поговорить. Сидеть вам трудно, так что прилягте на кушетку, - сказал он и вышел из процедурной.
Шевченко остался один на один с милиционером.
- И тут нашли, - проворчал он. - Вы и из-под земли вытащите, если вам понадобится. Ну чего там у вас, спрашивайте.
- Александр Юрьевич, - начал Сивыч, - что вы знаете о Гамлете Карапетяне?
Шевченко растянулся на жестком топчане и закрыл глаза. Василий Васильевич терпеливо ждал.
- Ну, в общем, дело было так. Мы с Витькой - Станиславским - обезденежели совсем. Витька предлагал с шапкой в переходе сесть, да, знаете, по первости как-то трудно... Думаешь, вдруг знакомый кто пройдет, да и вообще... А выпить охота. В общем, стоим мы у Курского вокзала, холодные, голодные. А тут этот подваливает: "Привет, мужики". Сказать по правде, не больно-то он мне понравился, но угостил - что тут скажешь. Денег, правда, не дал. И говорит: "Дело есть". Мы спрашиваем: "Какое такое дело?" Если уголовщина какая - не-е, это не для нас.
Он, Гамик то есть, повел нас к ларьку, пива взял, сосисок и объяснил, что к чему. В общем, должны мы с Витькой поселиться в квартире и мешать соседями - кричать, шуметь в общем. А он нам обеспечивает и выпивку, и закусон.
- И вы согласились? - спросил Сивыч.
Шевченко почувствовал в его словах неодобрение и стал оправдываться:
- Так Гамик все это эдак расписал - мол, такие склочные люди, он им чуть ли не дворцы предлагает, а они все воротят нос. Так что надо им показать, что коммунальная квартира - это тебе не фунт изюму. Чтобы стали посговорчивее. Ну мы подумали-подумали и согласились. Деваться-то все равно некуда.
На самом деле думали они тогда не более минуты, но об этом Шевченко не стал распространяться.
Но вышло так, что роль квартирных дебоширов и хулиганов оказалась им не по плечу. Стыдно бывало по утрам, да так, что бежишь по коридору в туалет и не знаешь, куда и глаза спрятать. Да и Гамик на поверку оказался вовсе не таким щедрым, как они рассчитывали сначала. Они думали, каждый день будет водка и пиво, колбаса, сосиски, а вышло - пара бутылок какой-нибудь гадости вроде напитка "Оригинальный" по тыще двести, а на закусь в лучшем случае колбасный сыр, а то и просто пачка китайской быстрорастворимой лапши. Но Гамику казалось, что и этого для друзей-дебоширов многовато. Он, что ни день, пилил их за то, что они не создают соседям невыносимую жизнь.
- Ты водка хочишь? - спрашивал Гамик Шуру Шевченко, который ходил к нему чаще. - А ты заработал водка?
В конце концов Гамик поставил их перед фактом - или они выбирают новую, более эффективную тактику мучения соседей, или он выставляет их из квартиры и селит там других, более подходящих ему людей.
Это было как раз накануне той ночи, которая так плачевно закончилась.
- Я-то что, - сказал капитану Шевченко, - а вот Витьке теперь плохо придется. Я-то выпишусь - и гуляй Вася, а его в кутузку увезли. Оттуда так просто не выберешься.
- Судить его будут, - сказал Сивыч.
- Ох ты Господи! Товарищ капитан, а может, мне написать заявление, что, мол, ничего не имею против, что сам виноват? Если по чести сказать, так ведь Витька-то прав был, наверно. Не знаю. Но уж очень я вашего брата мента, милиционера то есть, прошу прощения, побаиваюсь.
- За что же вас Станиславский ножом пырнул? Требовал, чтобы вы милицию уважали? - сыронизировал Василий Васильевич.
- Не-е, - протянул Шевченко. - Хотел, чтобы я рассказал про одно дельце. Я-то видел, а он - нет. Он ведь, знаете, в детстве как начитался книжек про пионеров-героев, так и верит во всю эту романтическую хренотень.
- И что же вы видели? - спросил капитан Сивыч.
- Да я и так слишком много рассказал, хватит.
Шевченко демонстративно перевернулся на другой бок - лицом к стенке, показывая, что разговор окончен.
- Послушайте, Шевченко, - нашелся капитан, - я вижу, вам не безразлична судьба вашего друга, я имею в виду Станиславского. Я обещаю вам, что сделаю все возможное, чтобы ему уменьшили срок наказания, если все расскажете.
- Уменьшили! - проворчал Шевченко. - С пяти лет до четырех с половиной. Знаю я вас. Выпустите совсем! Вот и все. Вот он придет ко мне - своими ногами, без охраны, Тогда, может, и скажу.
- Но... - начал капитан Сивыч.
- И чего вы так гоношитесь из-за этого Гамика. Подумаешь, одной падалью меньше, - проворчал Шевченко.
Василий Васильевич уже хотел было встать, но последнее замечание Шевченко заставило его сесть на место. По его представлениям, Шевченко не знал и ниоткуда не мог узнать о смерти Карапетяна. Взрыв прогремел в ту самую ночь, когда произошла его драка со Станиславским. После этого Шевченко не выходил из больницы, а первые два дня и вовсе провел в реанимации.
- Откуда вы знаете, что Карапетян погиб? - спросил капитан Сивыч.
- Откуда-откуда... - проворчал Шевченко и повернулся к нему лицом. - От верблюда! Мы с Витькой видели, как он в машину садился. Только я хотел к нему подойти, поговорить по душам, объяснить, что и как... А тут и рвануло.
- Так вы это видели оба?
- Ну да, - подтвердил Шевченко.
- Но вы же говорили, что Станиславский этого не видел.
- Нет, товарищ капитан, - Шевченко заговорщицки подмигнул, - я-то туда чуть раньше приходил - один.
- И что же вы видели? - Сивыч даже удивился, почувствовав, как у него, опытного работника милиции, вдруг забилось сердце.
- Что видел, про то скажу, когда Витек придет, - твердо стоял на своем упрямый Шевченко, и, сколько ни старался Василий Васильевич, больше он ничего не смог из него выжать.
Глава тринадцатая ШЕВЧЕНКО И СТАНИСЛАВСКИЙ
1
- Ну и дела, Александра Иванна! - с порога начал капитан Сивыч.
- Погоди, Василь Василич, отдышись, - остановила его Романова. - У нас для тебя тоже есть хорошие новости. Люба, - позвала она секретаршу, - сделай, пожалуйста, чаю. Чашек-то хватит на всех?
- Мне бы сейчас чего покрепче. - Висилий Васильевич обвел взглядом собравшихся в кабинете Романовой на очередную оперативку. - Ну, обойдемся и чаем.
- Нашли убийцу Карапетяна, - сообщила Романова, - в Калуге среди своих земляков скрывался. И вот сейчас Анатолий Федорович с ним разбирается.
- Молчит гад, - заметил Шведов.
- Сашок, надо бы и тебе его допросить, - обратилась Романова к Турецкому, - все-таки банкир.
- Да какой он банкир! - вступил в разговор начальник 2-го отдела МУРа подполковник Нелюбин. - Если он банкир, то я президент США! Так, вывеска одна. А реально - шантаж. Тут дело ясное.
- Если догадки не подтверждаются фактами, дело не может быть ясным, - заметил Моисеев, который, как криминалист и законник, не мог согласиться с такими заявлениями.
- Не знаю, - покачал головой Сивыч, - у меня складывается совершенно другое впечатление.
2
Сразу же после разговора с Шевченко в больнице капитан Сивыч отправился в СИЗО к Станиславскому. Тот полностью подтвердил показания Шевченко. В тот день Гамик не дал им ни копейки, да еще и припугнул, чтобы дебоширили покруче, а то выгонит их ко всем чертям. Уходить из теплой квартиры не хотелось. Но и дебош что-то не получался - не было настроения. И ночью, где-то уже после полуночи, Шурка Шевченко пошел к Гамику просить на водку.
Подходя к подъезду, он увидел, что рядом с припаркованной у дома машиной возится какой-то мужик. Шурка еще удивился про себя - нашел время ремонтом заниматься - не видать же ничего, хоть выколи глаз. А впрочем, кому какое дело...
Войдя в подъезд, он сразу же понял, что пришел не вовремя. Гамик стоял на лестнице и дико ругался со своим приятелем, другим армянином, жившим этажом ниже. Шевченко подождал некоторое время, но ссора не утихала.
Тогда, рассудив, что в таком настроении от Гамика ничего хорошего ожидать не приходится, Шевченко решил вернуться домой - на Мыльников.
Они посидели с Витькой, выпили "Оригинального", попробовали поругаться. Настроения не было. Витька расстроился и стал проклинать всех на свете - Гамика, Щурку, самого себя, свою судьбу и беспутную жизнь.
В конце концов, он потребовал, чтобы Шевченко сделал еще одну попытку. Шурка заартачился, и тогда они пошли вдвоем, хотя обычно на связи с Гамиком был именно Шевченко.
Завернув во двор, они услышали, как кто-то вышел из подъезда. В слабом свете уличного фонаря они отчетливо различили приземистую фигуру Карапетяна. Он подошел к машине.
- Гамик! - крикнул Шевченко.
Бежать после многих дней беспробудного пьянства они не могли. И это их спасло.
Не обращая внимания на их крики, Гамик открыл дверцу машины, сел в нее, завел мотор и тронулся с места.
И тут машина внезапно превратилась в яркий огненный шар. Шевченко и Станиславский были еще достаточно далеко от машины и отделались лишь испугом.
Потрясенные, они вернулись домой. Пересчитали деньги, Шурка пошарил на кухне и нашел в ящике у Сережи Ройтберга завалившуюся тыщу. Отправились в круглосуточную коммерческую палатку и купили "Оригинального". Выпили. Тут-то все и началось.
Шурка рассказал Витьке, что видел мужика, который возился около машины.
- Это же машина Гамикова дружка, с которым он ругался, - сказал Станиславский.
- Но его-то я знаю! - ответил Шурка. - Другой это был.
Тут-то собутыльники и смекнули, что Шурка видел, как в машину подкладывали бомбу. А дальше началось! Станиславский требовал, чтобы Шевченко немедленно шел в милицию. Шевченко идти не хотел, и тогда Станиславский, у которого внезапно, возможно под действием напитка, проснулась гражданская совесть, стал обзывать его "отщепенцем", "ублюдком" и еще почему-то "фабрикантом" и "дерьмократом". Но когда он дошел до того, что Шевченко "продал советский народ мафии", тот не выдержал. Началась драка - теперь уже настоящая, такая, какой хотел от них Гамик. И закончилась она трагически.
- Кого же он там видел? Приметы? - спросил Нелюбин.
- Кавказец? - гнул свою линию Шведов.
- Шевченко молчит. Требует, чтобы дело Станиславского прекратили, даже заявление написал, что не имеет к тому претензий и сам во всем виноват, - объяснил Сивыч.
- Ишь ты как у них - один за всех, все за одного, - ухмыльнулась Романова. - Ну что ж, раз так, может, и прекратим. Гляди-ка, есть еще у нас принципиальные люди. Да ты слышал, Сашок, - обратилась она к Турецкому, как будто выражение "принципиальные люди" ей что-то напомнило. - Меркулов вроде уже в Москве.
3
Меркулов вернулся в Москву только накануне. Он еще был полностью погружен в свои казанские дела и продолжал думать о "братве", которая держит в руках целые заводы и фабрики на территории Татарстана, когда в его кабинет влетел растрепанный Саша Турецкий.
- Константин Дмитриевич, - с порога крикнул он, - надо поговорить!
- Саша, за тобой что, гнались? - поинтересовался Меркулов. - Какой-то ты сегодня взъерошенный.
- Будешь тут взъерошенным, когда творится такое, - ответил Турецкий.
- Это вообще-то верно, - согласился Меркулов. - Что, снова взорвали какого-нибудь банкира?
Турецкий подошел к Меркулову и сказал тихо и серьезно:
- Константин Дмитриевич, я вам доверяю, как себе. Надо что-то делать. Стране грозит хаос, понимаете? Кое-кто хочет захватить власть.
- Давай потише, Саша, - сказал Меркулов. - Ты не отмечал вчера ничего? Какой-то ты сегодня странный.
- Константин Дмитриевич, да я серьезно. Мне тут позвонил мой школьный товарищ, он сейчас в войсках спецохраны.
- Это что за спецохрана такая? Он у Корсикова, что ли? В Службе безопасности Президента?
- Нет, Корсиков - президентская охрана, вроде милиции, скажем так. А он у Шилова в спецохране, это своего рода кремлевское КГБ. Так он мне рассказал, что на Президента было уже несколько покушений.
Меркулов только покачал головой:
- Если ты серьезно, то что тогда орешь? Вот Шура Романова не доверяет всем, без исключения, сотрудникам своего ведомства, и я, между прочим, тоже к этому склонен. Такие времена пошли...
Турецкий закурил и стал подробно излагать все, что только что узнал от Дроздова.
4
- Скверно, - выслушав рассказ Турецкого, сказал Меркулов. - А что показала экспертиза?
- Экспертиза показала то, что надо. Помимо собственно "тонусина" в капсулах содержался какой-то очень сильный аллерген, название я забыл, Константин Дмитриевич, да не в этом суть, - сказал Турецкий.
- Не в этом, - согласился Меркулов и продолжил мысль: - А в том, каким образом он туда попал.
Оба замолчали. Турецкий и Меркулов знали друг друга давно, с тех пор как еще совсем молодой и зеленый Турецкий после окончания института попал стажером в Мосгорпрокуратуру к тогда еще старшему следователю Меркулову. И теперь им не надо было перебрасываться фразами, они думали об одном. Подменить лекарство, которое регулярно принимает Президент, мог только человек, который близко с ним общается. Кто-то из своих. Фаина Петровна? Вряд ли. Она сама чуть не стала жертвой нового покушения. Значит, она и понятия не имела об опасности, которую представляла собой безобидная на вид капсула "тонусина". Остается кто-то из охраны.
- Кстати, - спросил Меркулов, - начальник войск спецохраны Шилов был в самолете?
- Нет, его не было. И полет готовил его зам - полковник Руденко, - уверенно ответил Турецкий, - Вадим об этом упоминал. Но в самолете старшим по званию был он сам - именно поэтому он допустил врача к Президенту. И на нем лежала ответственность за этот полет.
- То есть в случае чего... - начал Меркулов.
- Его бы наказали первым.
- Красивая картина получается.
- Это еще не все, Константин Дмитриевич, - продолжал Турецкий. - Через час после прилета было совершено нападение на этого врача, племянника жены Президента.
5
- Одного я не могу понять, Саша, почему Точилин поверил Дроздову? - покачал головой Меркулов, когда Саша закончил. - Ведь где гарантия того, что самый старший из спецохраны и не провернул этого дела? Я бы сначала десять раз подумал.
- Верно, Константин Дмитриевич, - согласился Турецкий, - но ведь именно Дроздов пропустил его к Президенту, чтобы сделать укол. Если бы он сам готовил эту акцию - ни за что бы не пропустил.
- Может быть, может быть, - покачал головой Меркулов.
- А Точилин через три дня провел анализ капсул "тонусина" у себя в лаборатории. Он ведь знал, что дело идет по-крупному и ему постараются помешать, потому и заменил две капсулы "тонусина" на другие - взятые из личной аптечки Президента у него дома. И положил в кейс, который нарочно набил разной устаревшей документацией, давно никому не нужными бумажками. В общем, поступил грамотно.
- А кто еще знает о результатах анализа, да и вообще обо всей этой истории? - задумчиво спросил Меркулов.
- Результаты известны только Точилину и Дроздову, если не считать теперь и нас с вами, Константин Дмитриевич, - ответил Турецкий.
И Турецкий, и Меркулов понимали, что положение сложилось более чем серьезное. Три отчаянных покушения на Президента не удались всякий раз по чистой случайности. В последний раз, над Атлантикой, его враги уже действовали наверняка. Если бы не оказавшийся в правительственном самолете Женя Точилин со своими американскими препаратами, если бы не решительность Дроздова, не побоявшегося взять на себя большую ответственность, в России, внезапно лишившейся Президента, безусловно началась бы полная дестабилизация.
- Они внедрили своих людей даже в состав спецохраны. Кто-то же подменил эти капсулы.
- Да, Константин Дмитриевич, тут без пол-литра не разберешься. Хоть в агентство к Грязнову обращайся. Может, эти Шерлоки Холмсы нам чем-нибудь помогут?
- Ты что, серьезно, Саш?
- Да нет, я шучу.
Глава четырнадцатая ПАССАЖИР С ПАРОМА "ИЛЬИЧ"
1
Возвращаясь домой, Турецкий снова подумал про Славу Грязнова и только тут поймал себя на том, что почему-то за последние два дня его мысли упорно возвращаются к Грязнову. Неужели он всерьез думает, что эта сыскная контора может чем-то помочь? Нет, вряд ли. И тем не менее он снова вспоминал Грязнова...
Чем больше он думал об этом, тем отчетливее проявлялась смутная мысль, которую он никак не мог облечь в слова. Срабатывала его особая интуиция, которая уже столько раз спасала жизнь ему самому и его близким. Каким-то образом Слава Грязнов был связан с Президентом России. Нет, не прямо, а в подсознании крутилась идея, которая никак не желала выплывать на поверхность. Грязнов... Президент... Что у них может быть общего?.. Турецкий потер виски. Или это только кажется...
Саша и не заметил, как оказался у дверей своей квартиры.
- Слушай, Ира, - сказал он вышедшей встретить его жене, - ты только не думай, что я схожу с ума. Скажи, Слава Грязнов как-то связан с нашим Президентом или мне это лишь кажется?
- Грязнов? - удивилась Ирина и задумалась. - Ну конечно! Помнишь, когда мы летом были вместе на пятидесятилетии Романовой, Слава говорил, что у него где-то, чуть ли не на Дальнем Востоке, есть дядя, который как две капли воды похож на Президента.
- Двойник! - воскликнул Турецкий. - Ну точно! А я никак не мог вспомнить! Ты у меня молодец!
- Спасибо, - усмехнулась Ирина, - а что мне еще остается?
2
За ужином Саша молча поглощал то, что ему положила Ирина. Он думал. Ох, соблазнительно было выписать грязновского дядюшку и в случае чего подстраховать Президента. Но пойдет ли на это Грязнов? И сам дядюшка? Дело ведь опасное. Очередное покушение может оказаться удачным, и тогда... Турецкий вовсе не был уверен в том, стал бы он подставлять на место главы России собственного дядю.
Ни Ирина, ни малышка дочурка не решались нарушить молчания, понимая, что папа думает. Внезапно резкий телефонный звонок вернул его к действительности.
- Спроси, кто там, - сказал Турецкий жене, - меня ни для кого нет, кроме... ну сама понимаешь.
- Тебя Романова, - сказала Ирина, передавая трубку.
- Да, Шура, - ответил он устало, но то, что он услышал, заставило забыть и об усталости, и о Грязнове, и о его дядюшке.