Ну, я, понятно, поздравил. Чего не поздравить? Хорошая, говорю, работа. Тонкая, с деликатностью. Только с веком накладочка. Не шестнадцатый век. Очень они огорчились, особенно Горвиц, спрашивает, семнадцатый, какая обида! Да нет, говорю, не семнадцатый. Нынешний, говорю, двадцатый. Как так? А так. В нынешнем году сделано, уже после свержения государя императора, в революционное светлое времечко, при нашем любимом Александре Федоровиче Керенском, да продлит господь дни его. Никак не позже, как месяц назад. Не верят. К одному эксперту, к другому, к третьему - не верят. Что тут будешь делать? Вижу - еще день-другой, свихнутся. Или прямым ходом в желтый дом, или в петлю. А я еще от того Горвица и аванса не получил. До того мне обидно стало, что повел их обоих на квартиру к Васе Бодунову. Посмотрели они, как он подстриженным пером из крыла вальдшнепа древнюю красоту создает, как кракелюры комбинацией масляного и спиртового лака впрок готовит - и к двери.
"Нет,- говорит Вася,- так дело не пойдет. Прежде заплатите".- За что?" - "За науку". Заплатили. Сполна. Не скаредничали. Сообразили, что наука чего-то да стоит. Не дураки.
С того дня по каждому мало-мальски солидному приобретению со мной совет держали: "Рубенс, спрашивают, или Вася?" Вроде бы со смехом, а вроде бы и всерьез. Ежели скажу: "Рубенс",- стоящее дело. Скажу: "Вася",- значит, пардон-мерси - денег не проси, ищи дураков в другом месте. Вроде игры это у нас стало: "Рубенс или Вася?" В общем, знакомство с Васей Бодуновым на пользу пошло. Осторожничать они стали.
По словам Карабашева, от посетителей у Горвица отбоя не было. Но американцы все-таки были недовольны. И не без оснований. К ним, по выражению того же Карабашева, шел не "сохатый", то есть маститый коллекционер, владелец уникальных вещей, а "суслик", человек в мире антиквариата случайный, который не мог предложить ничего из ряда вон выходящего, чтобы "потрясение в коленках и прочих суставах вызвало". Между тем американцы ориентировались именно на "сохатых" и жаждали "потрясения в коленках и прочих суставах".
В их заблаговременно составленных списках ("Российскому бы человеку так знать, чем он располагает!") числились персидская бронза Ратьковой-Рожновой, западноевропейская живопись мыльного короля француза Брокара в принадлежащем ему имении Сашино, уникальное собрание фарфоровых статуэток Горбуновой (Гарднер, Попов, копенгагенский фарфор, мейсенский, севрский, венский, берлинский), старинные русские иконы Сергея Павловича Рябушинского ("Вознесение" XV века, "Святая Екатерина", "Архангел Михаил" XIV века, "Флор и Лавр" XV века и т. д.), средневековая мебель графов Бобринских, греческие древности Черткова.
Они очень интересовались набитыми до отказа антиквариатом Николаевским и Мраморным дворцами великих князей в Петрограде, имениями Ильинское и Усово великого князя Дмитрия Павловича, имением Марьино князей Барятинских, усадьбами Шереметевых, Голицыных, Мусиных-Пушкиных.
Но этот интерес чаще всего оставался односторонним, не находя отклика в душах владельцев дворцов, особняков и усадеб. Титулованные и нетитулованные коллекционеры совсем не торопились вступать в деловые отношения с расторопными американцами. Создавалось впечатление, что "сохатые" отнюдь не очарованы открывшимися перед ними перспективами выгодно обменять свои коллекции на полновесные доллары, хотя Горвиц и Решевский делали поистине героические усилия, чтобы расположить их к себе и заинтересовать заманчивыми предложениями.
"Мы, видимо, не учитываем психологию, а у каждого человека есть свои слабости",- сказал Горвиц после очередной неудачи. И, готовясь к встрече с наследниками великого князя Константина Константиновича (Мраморный дворец в Петрограде: западноевропейская живопись, старинное серебро, бронза), который умер незадолго до революции, Горвиц проштудировал все литературные опусы покойного. И, беседуя с дочерью умершего Татианой, он с чувством продекламировал ей стихи отца:
Лишь тем, что свято безупречно,
Что полно чистой красоты,
Лишь тем, что светит правдой вечной, Певец, плениться должен ты.
Еще более фундаментально американцы готовились к освоению сокровищ Николаевского дворца (знаменитая коллекция фарфора и многие другие не менее интересные вещи). К моменту встречи с великим князем Николаем Николаевичем Младшим (его отец Николай Николаевич Старший умер в 1891 году), а добиться аудиенции у великого князя оказалось делом исключительно трудным, Горвиц уже знал, что Николай Николаевич Старший был храбрейшим генералом, который получил орден Святого Георгия 4-й степени за сражение на Инкерманских высотах, а за переправу через Дунай и взятие в плен Осман-паши вместе с его армией в 1878 году - орден Святого Георгия 1-й степени, высший боевой орден России, коим был отмечен за изгнание французов из России Михаил Илларионович Кутузов.
Более того, узнав, что Николай Николаевич Младший является председателем Общества любителей породистых собак и охотничьих лошадей, а также почетным президентом Русского общества птицеводства, Горвиц настолько пополнил свои познания, что вполне мог сойти за специалиста по курам, собакам и лошадям.
Нельзя сказать, что его усилия пропали даром. Татиана Константиновна, когда иностранец продекламировал ей стихи отца, прослезилась. А Николай Николаевич, проговорив с Горвицем почти час о военных подвигах отца и породистых собаках, тоже расчувствовался и пообещал ему щенка от своей любимой борзой. Но со своими коллекциями родственники свергнутого царя расставаться не собирались...
Особенно американцам не давали спокойно спать дворец князей Юсуповых на Мойке и их знаменитое имение под Москвой. Юсуповы издавна считались, и не без оснований, одними из самых богатых людей России. Об их сокровищах рассказывали чудеса. Драгоценности Татьяны Васильевны Юсуповой, урожденной Энгельгардт, которая приходилась племянницей фавориту Екатерины II Потемкину, были уже в конце восемнадцатого века широко известны в Европе. Ей принадлежали знаменитые бриллианты "Маркграф" и "Полярная Звезда", некогда являвшиеся собственностью графини де Шово, диадема неаполитанской королевы Каролины, жены Мюрата, алмазное стекло Великого Могола, уникальные жемчужины "Пилигримма" и "Правительница", находившаяся в былые времена в сокровищнице испанского короля Филиппа II.
Коллекция эта в дальнейшем была основательно пополнена Николаем Борисовичем Юсуповым, который приобрел в 1874 году на аукционе в Женеве гордость герцога Карла Брауншвейгского - Венеру, вырезанную из цельного сапфира высотой в три с половиной дюйма на круглом постаменте из рубина цвета голубиной крови. Им же были куплены свыше ста великолепных античных гемм, на многие из которых зарился Императорский Эрмитаж, большое и разнообразное собрание дендритов, многочисленные виртуозные изделия итальянских ювелиров шестнадцатого и семнадцатого веков, обширная коллекция фарфоровых, золотых и серебряных табакерок восемнадцатого века работы немецких, французских, австрийских и русских мастеров.
В собрании музыкальных инструментов Юсуповых имелись шедевры таких прославленных мастеров, как Джованни Маджини, Николо Амати, Антонио Страдивари и Джузеппе Гварнери. А пинакотека, составлявшая почти полторы тысячи полотен, привлекала ценителей живописи именами Ван Дейка, Рубенса, Рембрандта, Коро, Фрагонара, Давида, Лебрена, Греза, Буше, Гварди, Тьеполо. Скульптура Бушардона, Фальконе, Витали. Чудесные гобелены, среди которых были изделия XV века знаменитого мастера Филиппа Мэтра из Брюсселя, гобелены эпохи Лебрена, ковры из цикла "Жизнь Марии Медичи" по эскизам Рубенса, голландские гобелены, флорентийские XVI века из мастерской, основанной герцогом Козимо I.
Короче говоря, у Юсуповых было чем поживиться. Но Феликс Феликсович Младший вообще не нашел времени для американцев. Зинаида же Николаевна Юсупова Горвица, правда, приняла и согласилась даже на продажу ряда вещей второсортных, не представлявших для фирмы особого интереса.
"Для таких полешек сохатого было обкладывать ни к чему,- прокомментировал состоявшуюся между американцами и княгиней Юсуповой сделку "шкелет".- Такие полешки и суслики наперегонки таскали. Только плати. В общем, бизнес ни с великими князьями, ни с Юсуповыми не склеился. Если бы знали, что вскорости Октябрьский переворот большевики устроят, тогда бы, понятно, все по-иному обернулось. Только человек не Бог: ничего наперед не знает. Задним умом лишь крепок. И ни графские, ни княжеские титулы тут прозорливости не добавляют. Попробуй в политике разобраться, где Рубенс, а где Вася, где истина, а где фальшь. В ней лишь одно - пиф-паф да ой-ей-ей!"
За окном жидкой кисеей опустились сумерки. Карабашев зажег висящую над столом красивую лампу (электричества в Петрограде второй день не было).
- Говорят, из особняка Юсуповых исчезли чуть ли не все их сокровища? - сказал Яровой.
- Говорят.
- Куда ж они подевались?
"Шкелет" дернул плечом.
- Вот чего не знаю, того не знаю. Все куда-то подевалось. И мясо подевалось, и масло, и сахар, и хлеб...
- А все же?
- Загадки, так думаю, особой нет.
- Ну-ну,- подбодрил Яровой.
- Часть, видно, Юсуповы с собой за границу увезли, а остальное растащили все, кому было не лень. А ленивых нынче на воровство днем с огнем не сыщешь. Никто себе мирно на печи не лежит, каждый бегает - кто рысью, а кто и галопом. Ну и тащат что ухватить удастся. Даже и удивление берет, что Казанский собор до сего времени на месте прежнем стоит. А в юсуповском особняке кто только после революции не квартировал: Советы какие-то, комитеты, комиссии, шведское консульство одно время размещалось, представительство по обмену военнопленных... Ну, и просто питерский обыватель. У каждого интерес походить по дому, в котором Распутина убивали. А если уж по дому ходишь, то почему бы и на память чего не взять. Один статуэтку приглянул, другой - подсвечник или коврик для собачки, а третий Мурильо или Веласкеса уволок. Вот небось и остались в особняке одни стены. Свобода, словом. Она для дураков и жуликов что мать родная.
- Понятно,- кивнул Яровой и, достав из кармана пиджака фотографии Ковильяна-Корзухина, аккуратно разложил их на столике.
- Из особняка Юсуповых, что ли? - заинтересовался "шкелет".
- Нет, не из особняка. У меня будет к вам маленькая просьба, Семен Петрович. Посмотрите-ка, пожалуйста, повнимательнее на этого гражданина. Знаком?
Антиквар надел очки, вгляделся в фотографии.
- Да вроде бы нет.
- А без "вроде"?
- Тоже нет.
- Странно.
- А чего странного-то?
- Видели вас с этим гражданином.
- Кто?
- Винкельман видел на Невском. А Шуров и Васильченко здесь с ним встречались, у вас на квартире.
"Шкелет" ничуть не смутился.
- Выходит, не зря вам жалованье платят, а?
- Не зря, Семен Петрович, не зря. Так припоминаете этого гражданина?
Карабашев "припомнил". По его словам, в конце семнадцатого года к нему пришла дама, приехавшая из Москвы, которая представилась ему госпожой Усатовой. Ее сопровождал некий вертлявый молодой человек (по описанию антиквара, вертлявый очень смахивал на Ваську Дубоноса, о котором Яровому рассказывал субинспектор Московского уголовного розыска Волков). Дама предложила Карабашеву фарфоровую табакерку восемнадцатого века, усыпанную бриллиантами. Вещь была стоящей, но у нее имелся весьма существенный изъян - ворованная. Табакерка числилась в списке похищенного из Зимнего дворца в ночь с 25 на 26 октября 1917 года и подлежала сдаче комиссару по защите музеев и художественных коллекций Ятманову. Так что сделка не состоялась. А через неделю у Карабашева появился с той же табакеркой и несколькими персидскими миниатюрами вот этот самый господин с фотографии. Уговаривал антиквара приобрести эти вещи. Миниатюры Карабашев у него купил, верно, хотя вначале вообще не хотел с ним иметь никаких дел, а табакерку так и не взял. Чего не было, того не было. Правда, комиссару по защите музеев о том прискорбном случае не сообщил, потому и не хотелось признаваться, что знает гражданина, запечатленного на фотографиях. Грешен. Но что с него, старика, возьмешь?
- Эх, Семен Петрович, Семен Петрович! - ласково сказал Яровой, дослушав Карабашева до конца.- И все-то вы пытаетесь великого Рубенса Васей подменить, святую истину - ложью. Ведь Вольдемара Петровича Корзухина вы давненько знаете, если память мне не изменяет, с 1906-го. Это сколько же получается? Двенадцать лет. И здесь с ним встречались, и в Париже, и в Берлине... И в картишки с ним не раз перекидывались, и в рулетку играли... Но я ни на чем не настаиваю. Не хотите об этом говорить, не надо. А вот один вопрос все-таки позвольте. Когда последний раз вы от него весточку получали?
- Никаких "весточек" я от Корзухина не получал.
Глаза антиквара глядели холодно и настороженно.
- Не могу вам поверить. Но это мы выясним через других людей. А теперь...
- Арестуете? - догадался Карабашев.
- Зачем же арестовывать? Нет, не арестуем,- заверил его Яровой и спросил: - Племянники у вас есть?
- Нет.
- Ну так с сегодняшнего дня будет.
- Кто будет? - опешил "шкелет".
- Племянник,- сказал Яровой и, так как антиквар молчал, объяснил: - Сегодня к вам, Семен Петрович, приедет погостить племянник из... ну хотя бы Калуги, что ли. Милый молодой человек, окончивший в прошлом году реальное училище. Скромный, общительный, немного наивный. Проживет он у вас на квартире, наверное, дней десять, может, немного больше. Все будет зависеть от оперативной обстановки. Хлопот особых он вам не доставит, тем более что пайком его мы, конечно, обеспечим, нахлебником не будет. Парень он не ленивый, расторопный и будет питать к вам самые теплые родственные чувства. Наведет в квартире порядок, о чем надо, позаботится, присмотрит за вами...
- Как присмотрит?
- Как положено. Ведь за пожилыми людьми глаз да глаз нужен. Далеко ли до беды! Так что будете под постоянным присмотром. Родственным...
- Как звать-то вашего?..
- Племянника? Федор Никитович Хвостов. Но для вас он, конечно, будет просто Федей.
В дверь постучали. Яровой пошел открывать и вернулся с курносым парнем в кожаной фуражке.
- Знакомься, Федя. Это дядя Семен. Целоваться не обязательно.
Глава IX
На следующий день после похищения Николая Викентьевича Родзаевского в Киеве исчезли при невыясненных обстоятельствах еще два масона, занимавших в местной ложе достаточно высокое положение.
Таким образом, всего за два дня Украинская держава гетмана Скоропадского недосчиталась трех своих подданных, причем один из них - Николай Викентьевич Родзаевский - в довершение ко всему неожиданно обзавелся харьковским кузеном, который бесцеремонно вселился в его квартиру, где чувствовал себя как дома. С легкой руки комиссара секретно-оперативной части Петроградской ЧК Ярового родственник (племянник из Калуги Федор Никитович Хвостов) объявился и у старого петроградского антиквара Семена Петровича Карабашева.
Надо сказать, что все эти странные события имели прямое или косвенное отношение к директору Эрмитажа Дмитрию Ивановичу Толстому, приехавшему с согласия Анатолия Васильевича Луначарского в отпуск для лечения в Киев, а вернее, в Кагарлык, где находилось его имение.
Но Дмитрий Иванович и не подозревал, что эти события имеют к нему какое-либо отношение. Более того, судя по всему, он ничего не знал даже о самих событиях, хотя и был знаком еще по Петрограду с Родзаевским и разделял лестное мнение о нем месье Филиппа.
И в тот день, когда Яровой познакомил опешившего Карабашева с его новоявленным племянником из Калуги, Дмитрий Иванович, как обычно, после завтрака удалился к себе в кабинет, где его дожидалась начатая в Киеве рукопись.
За окнами кабинета шелестела опавшими листьями осень. В кабинете же было тепло и уютно. Запах пыли и дорогого английского табака располагал, как любил выражаться Дмитрий Иванович, к сибаритству души.
Писалось ему, как никогда, легко. Казалось, перо само скользит по бумаге.
"Среди многих досужих версий возникновения славного союза франкмасонов, или "свободных каменщиков", на мой взгляд дилетанта, внимание исследователей заслуживает лишь одна, которую принято именовать "тамплиерской",- мчалось по бумаге перо, оставляя за собой маленькие округлые буквы,- среди других талантов Дмитрий Иванович обладал и каллиграфическим.- Как известно, знаменитый рыцарский церковный Орден тамплиеров, покрывший себя славой во время крестовых походов, был в XIV веке безжалостно уничтожен. На беду рыцарей ордена и всего христианского мира, несметные сокровища тамплиеров привлекли внимание французского короля Филиппа Красивого, отличавшегося не только красотой, но и коварством. Жестокий и беспринципный политик, для которого не было ничего святого, Филипп постоянно нуждался в деньгах. И вот 22 сентября 1307 года Королевский совет Франции принял решение об аресте всех тамплиеров. Рыцари ордена, облыжно обвиненные в отречении от Христа, приверженности дьяволу и богохульстве, под нечеловеческими пытками признались во всем. А когда 18 марта 1314 года Великий магистр Ордена Жак Моле, приговоренный к пожизненному заключению, заявил, что виновен в действительности лишь в том, что, не выдержав мук, назвал ложь правдой и оклеветал ни в чем неповинный Орден, его в тот же день сожгли на костре.
Так Филиппу Красивому, чье имя проклято в веках, удалось завладеть многими сокровищами тамплиеров. Он приобрел богатство, но потерял свою королевскую честь.
И все-таки королю не удалось уничтожить всех рыцарей Ордена тамплиеров. Некоторые из них, переодевшись строительными рабочими - "вольными каменщиками",- бежали от расправы на один из островов вблизи побережья Шотландии. Здесь они избрали вместо сожженного на костре Жака Моле нового магистра (им стал Пьер д'Омон) и решили, чтобы уберечь себя от дальнейших преследований Филиппа Красивого, отныне именоваться франкмасонами, то есть "свободными каменщиками". Но решение это было вызвано не только опасностью королевских происков. Имелось в виду, что между рыцарями Ордена и каменщиками есть нечто общее. Рыцари, как и каменщики, призваны богом возводить здания, но не предметные - из камня и дерева, а здания любви, милосердия, взаимного понимания и служения высоким идеалам. И поэтому в франкмасонской "Новой книге уставов", изданной в 1723 году в Англии, указывалось: