Здесь по-прежнему, как в старые добрые времена, можно было полакомиться великолепной кулебякой в шесть, а то и в восемь ярусов, посмаковать раковый благоухающий суп, селянку из почек с растегайчиками. А для членов правления яхт-клуба в подвале всегда находилось несколько бутылок Иоганнесбергера, Штейнбергера, Шабли, Шато-Марго или Шато-ла-тура.
В тот вечер Николай Викентьевич беседовал с репортером Гришуком, самым осведомленным человеком в Киеве, пытаясь выведать у него биржевые новости. Играл в бильярд с Жоржем Спириденко, проиграл, разумеется. А затем ужинал в отдельном кабинете с князем Кочубеем, который так же, как и он, был весьма озабочен продажей недвижимости и не без юмора декламировал Пушкина: "Богат и славен Кочубей..." Увы, богатство князя находилось под угрозой.
Пили со вкусом, но в меру, или, как выражался Кочубей, не в лоск и не в лодочку, а вкупе и влюбе.
Настроение у Николая Викентьевича было приподнято-идиллическое и немного сентиментальное. Вечер удался, а впереди, как представлялось Николаю Викентьевичу, было еще много таких вот вечеров. И с Любочкой ему здорово повезло. Конечно, обходится она достаточно дорого. Но деньги для того и существуют, чтобы доставлять удовольствия. А Любочку он еще повезет в Париж. О Париж!..
Некогда, представляя его царице, месье Филипп сказал, что господин Родзаевский один из немногих людей в России, а может быть, и во всем мире, обладающих в полной мере даром ясновидения. Но то ли друг "адъютанта господа бога" ошибся в своей столь лестной для Николая Викентьевича рекомендации, то ли Николай Викентьевич успел растратить по кабакам свой дар, но следует сказать, что в тот вечер ничто не подсказывало ему, что с ним произойдет в самые ближайшие часы...
Было около часа ночи, когда клубный катер доставил их на Николаевскую набережную к пристани, расположенной наискосок от церкви святого Ильи.
Здесь Кочубея ожидал его длинный, сверкающий черным лаком автомобиль, за рулем которого сидел важный шофер в очках-консервах. Князь предложил ротмистру Спириденко и Родзаевскому завезти их домой. Спириденко охотно воспользовался любезностью князя, а Николай Викентьевич, как всегда, отказался. Он не выносил эти мерзко воняющие бензином чудища, о которых какой-то мудрец сказал что-то явно неодобрительное. Кроме того, ему хотелось немного побыть одному.
На набережной стоял одинокий лихач. Родзаевский попрощался с Кочубеем и Спириденко. Гришук помог Николаю Викентьевичу забраться в экипаж, приветственно помахал тростью. Лихач, не спрашивая, куда барину требуется, что немного удивило Родзаевского, чмокнул губами, и лошадь рысью взяла с места.
Родзаевский полулежал на упругих подушках сиденья, прикрыв глаза и блаженно думая, что уже через полчаса будет дома в постели. Но к себе на квартиру он не приехал ни через полчаса, ни через час, ни через сутки...
На Крещатике лихач (ехал он совершенно правильно, видно, когда-то отвозил Николая Викентьевича) придержал лошадь - и в то же мгновение в экипаж с двух сторон впрыгнули двое. Они кляпом заткнули Николаю Викентьевичу рот, молниеносно связали ему руки и натянули на голову мешок. Все это проделано было настолько стремительно, что Родзаевский не успел даже удивиться.
- На Подол?-спросил, повернувшись, лихач.
- Точно.
Да, месье Филипп ошибся: ясновидящим Николай Викентьевич не был. Случившегося он никак не ожидал.
Не видел он внутренним взором, как полагалось бы ясновидящему, и того, что происходило в эти минуты на его квартире, где некий человек в новом, еще не надеванном халате Николая Викентьевича и в его новых домашних туфлях, позевывая, сидел за его письменным столом и рылся в его бумагах.
Зазвонил телефон. Человек в халате Родзаевского по-хозяйски снял трубку, молча выслушал, что ему сказали, и дал отбой.
- Что тама? - просунул в комнату голову Савелий.
- Ажур, милый, ажур.
- Живой?
- А как же?
- Не поврежденный?
- Без царапинки.
- Ну и слава богу!-вздохнул Савелий и перекрестился.- Хошь и кровопивец, а барин добрый, ничего не скажу. Грех жаловаться: и с душой, и с пониманием...
- Все они с душой и с пониманием,- буркнул человек, читая какую-то телеграмму.
- Чайку не желаете?
- А приличный?
- Другого не держим,- похвастался Савелий.- Китайский байховый, первого разбора. А ежели желаете, то и водочка имеется...
- О, змей-искуситель! - вздохнул человек в халате и задвинул ящик письменного стола: то, что ему было нужно, он уже нашел.
На следующий день владелица дома узнала, что Николай Викентьевич Родзаевский по неотложным делам выехал в Берлин. А в его квартире покуда будет жить кузен из Харькова.
У Родзаевского, правда, никаких родственников в Харькове не имелось, но мадам Борисоглебской знать об этом было совсем не обязательно.
Глава VIII
Если бы капитан Юрберг увидел Николая Викентьевича с кляпом во рту и со связанными руками, он бы, наверное, догадался, что письмо из Стокгольма своевременно доставлено по назначению. Но Акселю Юрбергу не пришлось полюбоваться в Киеве этим своеобразным зрелищем.
Между тем, как это уже известно читателю, капитан никогда и ничего не забывал, особенно если происшедшее имело какое-либо отношение к его служебным обязанностям. И лейтенант Тегнер знал об этом лучше, чем кто бы то ни было. Поэтому вопрос шефа, доволен ли работой шведского почтового ведомства господин Водовозов, не застал его врасплох. Он заверил Юрберга, что, насколько ему известно, у Водовозова к почте нет никаких претензий.
- Меня это радует,- сказал Юрберг.- Но вы слишком лаконичны, а интересы шведской почты, ее репутация всегда были мне близки... Итак?
- Адресат Водовозова получил письмо, господин капитан. Так же быстро, как в довоенное время.
- А у Водовозова есть этому подтверждение?
- Да.
- А у вас?
- Тоже.
Разговор этот происходил не в кабинете капитана Юрберга, а в знаменитых банях на Стюрегатан, которые были чем-то вроде клуба для избранных и издавна считались одной из достопримечательностей шведской столицы. Юрберг шутил, что здесь вместе с потом уходят все заботы, а душ возвращает молодость. Оба собеседника в цветастых мохнатых халатах сидели в мягких покойных креслах, распаренные и умиротворенные.
- Скооль! - приподнял Юрберг стакан с виски с содовой.- Итак, я весь внимание. Что же вы хотите сказать в защиту нашего почтового ведомства?
- Господин Водовозов получил письмо от госпожи Решетняк.
- Очень интересно. И вы, конечно, догадываетесь о его содержании.
- С достаточной мерой точности.
- Надеюсь, надеюсь. И что же она, по вашим предположениям, пишет?
- Она пишет, что муж ее в данное время, к сожалению, отсутствует, но сведения, сообщенные господином Водовозовым, переданы людям, которые распорядятся ими самым наилучшим образом.
- А вы, разумеется, считаете, что наилучшим образом этими сведениями могут распорядиться только петроградские чекисты?
- Да, точно так же, как и вы, господин капитан.
Юрберг расхохотался.
- Браво, лейтенант! Если когда-нибудь мне вас назовут, как инициатора создания шведской большевистской партии, я не удивлюсь.
- Вы меня переоцениваете, господин капитан. Так далеко мои симпатии к большевикам не простираются.
- Надеюсь,- сказал Юрберг.- Во всем нужна мера, особенно в симпатиях. Но мы отвлеклись. Итак, что же еще, по вашим предположениям, сообщает в этом письме госпожа Решетняк Водовозову?
- Чекистами изъяты антикварные вещи, которые русские эмигранты, перед тем как покинуть Россию, оставляли до лучших времен на хранение директору Императорского Эрмитажа графу Толстому. Они находились в тайных кладовых.
- Да, похоже, что письмо дошло по назначению,- сказал Юрберг.
- Госпожа Решетняк, в частности, сообщает,- продолжал лейтенант Тегнер,- о собрании графини Паниной. В ее особняке на Сергиевской улице после отъезда графини Паниной за границу не оказалось ни одной картины, и это очень беспокоило большевиков. Теперь же картины графини - Рибера, Сурбаран, Пуссен и многие другие - обнаружены чекистами, и из письма следует, что в этом усматривается определенная заслуга господина Водовозова и его шведского друга.
- Бедная графиня Панина! - меланхолично заметил капитан Юрберг.
- Ну, ей самой судьбой было предопределено потерять свою коллекцию картин. А из двух бед предпочтительна наименьшая.
- Меня вы убедили,- согласился Юрберг.- Что же касается графини Паниной, то, в конце концов, это ее личное дело, и пусть она сама выясняет свои взаимоотношения с большевиками.
- Совершенно справедливо, господин капитан.
- Ну что ж, у меня теперь нет сомнений, что высокая репутация шведской почты вполне ею заслужена, хотя Ковильян пока и не повешен.
- Имеется еще одна любопытная информация,- сказал Тегнер.- Бежавший из России в Ревель штабс-капитан Данилевич привез из Петрограда письмо баронессы Врангель...
- Оно, разумеется, было адресовано вам?
- Не совсем,- признался Тегнер.- Баронесса предназначала его для супруга - барона Врангеля.
- Но я не сомневаюсь, что она ничего не имела бы против нашего вполне обоснованного любопытства.
- И на чем же основывается эта уверенность?
- Род Врангелей издавна связал свою судьбу со Швецией.
- Вон как?
- Да, господин капитан. Как-никак, а в 1709 году, после сражения под Полтавой шведов с русскими, на поле боя осталось 22 шведских офицера, представляющих славный род Врангелей.
- Мне остается только позавидовать вашей эрудиции,- сказал Юрберг.- Но какое отношение это письмо имеет к русским поклонникам шведской почты?
- Во-первых, баронесса подтверждает сведения относительно коллекции картин графини Паниной. Правда, она считает это случайностью, как и другие находки в тайниках Эрмитажа,- "чекистам повезло". Но это ее заблуждение объясняется отсутствием надлежащих источников информации, что вполне естественно. А во-вторых, баронесса сообщает мужу, что петроградские чекисты почему-то заинтересовались деятельностью в России в семнадцатом году анонимной американской фирмы по скупке антиквариата.
- Убедительно,- согласился капитан.- Обе дамы подтверждают вашу правоту.
Они помолчали. Потом Юрберг сказал:
- Я вам очень благодарен, Тегнер. Вы не только отстояли честь шведской почты, что уже важно само по себе, но и убедили меня, что Ковильян будет все-таки повешен.
- Расстрелян,- поправил шефа лейтенант.- В России расстреливают.
- Да, да, все забываю про эти капризы моды. Я, конечно, не ретроград, но подобного рода нововведения не одобряю. Не говоря уже о том, что виселица эффектней, она больше соответствует русским традициям и национальным вкусам. Зачем же игнорировать те особенности, из которых складывается самобытность каждого уважающего себя народа? Лишите французов их неподражаемой гильотины и неповторимых бордоских вин, и вы сможете их отличить от конголезцев только по цвету кожи. Но это так, между прочим. Расстрелы имеют свои неоспоримые преимущества, а полностью игнорировать моду, конечно, нельзя. Но по тому, что вы мне сейчас сказали, похоже, что чекисты не торопятся с арестом нашего приятеля.
- Не исключено, что он еще не приехал в Россию.
- Не исключено. И все же... У меня складывается впечатление, что петроградские чекисты не слишком стремятся ускорить события и копают достаточно глубоко. Вы не находите этого, Тегнер?
- Думаю, что вы правы, господин капитан.
Лейтенантам, конечно, не рекомендуется ни при каких обстоятельствах спорить с капитанами. Но в данном случае лейтенант Тегнер не кривил душой...
Юрберг и Тегнер не ошиблись. Действительно, операция "Перстень Люцифера" не только расширялась день ото дня, вовлекая все новых и новых людей, но и углублялась.
Баронессе Врангель нельзя было отказать в наблюдательности: да, Яровой интересовался деятельностью американской фирмы по скупке антиквариата, которая так в свое время взволновала Алексея Максимовича Горького. Недаром же в своей статье "Американские миллионы" он в июне 1917 года писал:
"Это предприятие грозит нашей стране великим опустошением, оно выносит из России массу прекрасных вещей, историческая и художественная ценность которых выше всяких миллионов. Оно вызовет к жизни темный инстинкт жадности, и возможно, что мы будем свидетелями историй, перед которыми потускнеет фантастическая история похищения из Лувра бессмертной картины Леонардо да Винчи. Мне кажется, что во избежание разврата, который обязательно будет внесен в русскую жизнь потоком долларов, во избежание расхищения национальных сокровищ страны... правительство должно немедля опубликовать акт о временном запрещении вывоза из России предметов искусства и о запрещении распродажи частных коллекций прежде, чем лица, уполномоченные правительством, не оценят национального значения подобных коллекций".
Опасения Горького относительно "разврата, который обязательно будет внесен в русскую жизнь потоком долларов", были, конечно, небезосновательны. Из России тогда вывезли немало антиквариата, но "великого опустошения", к счастью, все-таки не произошло...
К тому времени, когда Яровой заинтересовался деятельностью американской фирмы в России, ее представителя в Петербурге Горвица и след уж простыл. И тем не менее Яковлева и Яровой ни на минуту не сомневались в успехе. И действительно, после нескольких неудачных попыток выйти на людей, связанных в свое время с русским представительством американской фирмы, комиссару секретно-оперативной части удалось отыскать в Петрограде Семена Петровича Карабашева, опытнейшего специалиста по антиквариату, который считался левой рукой Горвица (правой числился американец Решевский).
Карабашеву было основательно за семьдесят, но держался он достаточно бодро и, как понял Яровой, на покой не собирался. Да о каком покое могла идти речь в конце беспокойного и голодного восемнадцатого года!
У этого костлявого старика, которого Яровой тут же про себя окрестил "шкелетом", был мрачный характер и еще более мрачная жизненная философия, что, впрочем, не мешало ему получать доступные удовольствия от жизни.
В молодые годы антиквар увлекался женщинами и картами. Позднее - только картами.
"Шкелет" всех людей делил на две категории: жуликов и дураков. Иных представителей рода человеческого, если не считать, понятно, придурковатых жуликов или жуликоватых дураков, по его глубокому убеждению, не было и быть не могло.
Себя он причислял к дуракам и, похоже, немного этим гордился. Ведь как-никак, а в Священном писании прямо говорилось: "блаженны нищие духом..." Так что, ежели жуликам рай на земле, то дуракам - на небе, объяснил он Яровому.
Комиссар секретно-оперативной части поинтересовался его мнением о недавнем хозяине.
- О Горвице, что ли?
- О нем.
- Ба-альшой жулик!-сказал "шкелет" и, подумав, добавил: - И дурак. Тоже большой.
Карабашева американцам порекомендовал барон Вельде, один из старейших петербургских коллекционеров.
"Шкелет", как понял Яровой, был для приезжих коммерсантов просто находкой. Он одинаково хорошо разбирался в живописи, восточных коврах, скульптуре, древних монетах, драгоценных камнях, бронзе, мебели, фарфоре, изделиях из серебра.
Карабашев был докой и в коммерческой стороне антикварного дела (некогда ему принадлежал антикварный магазин на Невском), имел связи среди коллекционеров и продавцов антиквариата. Причем деятельность его не ограничивалась пределами Российской империи. Готовясь к разговору с Карабашевым, Яровой узнал от антикваров, что с его именем были связаны передача за границу шедевров из знаменитой пинакотеки князей Сан-Донато и распродажа в 1913 году на аукционе у Жоржа Пти в Париже Рембрандта, Буше, Рубенса и Фрагонара из собрания западноевропейской живописи Деларова. К услугам Карабашева при покупке и продаже прибегали такие известные коллекционеры, как принц Ольденбургский, граф Бобринский и граф Строганов, киевлянин Ханенко, астраханские купцы Сапожниковы, в пинакотеке которых некогда числились полотна Леонардо да Винчи, Джорджоне, Тинторетто, Яна Брейгеля, Тропинина и Аргунова.
К какой из двух разновидностей рода человеческого отнес "шкелет" Ярового, так и осталось неизвестным. Что же касается самого "шкелета", то комиссар из Петроградской ЧК ни на минуту не сомневался, что он может оказаться кем угодно, но только не дураком. И от рая на грешной земле "шкелет" не торопился отказываться, надеясь, что в оное время от него не убежит и рай на небесах. Нет, "нищие духом" к нему никакого отношения не имели. И он к ним - тоже.
На вопросы Ярового Карабашев отвечал довольно охотно. Об американцах и их деятельности в Петрограде отзывался с юмором.
- Россия - это вам не Англия, не Германия, простите за выражение,- говорил он.- К русскому человеку подход нужен.
- В каком смысле?
- А во всех смыслах. Без подхода - труба. Вот и получилось так, что до того как со мной связаться, подзалетели они малость. Как говорится, смех без конца, сто юмористических рассказов писателя Тургенева за один пятачок. Приобрели они у любителя пятнадцать старинных миниатюр на слоновой кости в деревянных рамках с червоточинкой. Любитель, натурально, помещик, в летах, род в бархатной книге числится. Усадьбу, понятно, мужики спалили, только это и удалось спасти. Миниатюры одна лучше другой, а цена не то что божеская, а почти что даром. Очень они этой покупкой гордились, сплошное колебание всех семи чувств натуры. Иностранцы, словом. Помните, как когда-то пели:
Он не красив, но очень симпатичен,
В его устах сквозит любви привет...
В речах всегда был Поль нигилистичен,
Дарил Марьете из цветов букет.