Члены клуба стали расходиться, пока я убирал остатки моего образца. Вытерев доску тряпкой, я завернул в нее сердце. Но не успел я убрать его в сумку, как Брюнель обратился ко мне с просьбой. Он хотел забрать сердце, объяснив свое желание тем, что собирался на досуге еще раз рассмотреть его. Радуясь возможности избавиться от сердца, я отдал его Брюнелю, однако прежде убрал окровавленную тряпку и завернул сердце в чистый платок.
- Только постарайтесь побыстрее избавиться от него. Я не обрабатывал его спиртом, и сердце скоро начнет разлагаться.
- Мне понадобится не больше двух часов, - сказал он, сунув сверток в карман пальто. - Но прежде мы должны заняться более важным делом, - сказал он, похлопав меня по плечу. - Я и еще кое-кто из Клуба Лазаря хотели бы угостить вас обедом, чтобы отметить ваше удачное выступление.
Так я стал участником этого знаменитого тайного клуба, пусть и в качестве неоплачиваемого секретаря. Брюнель принял мое согласие с радостью, а сэр Бенджамин разозлился. Однако именно Бэббидж, который, помимо изобретений счетных машин и ненависти к уличным музыкантам, оказался еще и хорошим шифровальщиком, сообщил мне, что мои предшественники занимались прежде всего тем, что и подразумевала данная должность, - хранили секреты. Я тогда и представить себе не мог, сколько секретов открою, работая секретарем Клуба Лазаря.
Мое выступление в Клубе Лазаря, казавшееся мне в то время необыкновенно удачным, и вовсе не потому, что удалось утереть нос Броди, на деле положило начало целой череде неприятностей. Первой стал очередной визит инспектора Тарлоу. Со времени нашей второй, не слишком приятной для меня встречи из реки выловили еще один труп, у которого снова отсутствовали сердце и легкие. Однако на этот раз инспектор не просил меня осматривать тело, а лишь сообщил, что оно было обнаружено через несколько дней после того, как я официально стал членом клуба.
Тарлоу пришел один. Сначала я подумал, что он хочет снова предупредить меня, поскольку я почти не изменил своих привычек с момента нашей последней встречи. Но вместо этого он принес маленький деревянный ящик и жестом велел мне открыть его.
- Только осторожнее, его содержимое начало гнить.
Едва приоткрыв крышку, я тут же почувствовал хорошо узнаваемый запах гнилой плоти. Лежавший внутри предмет был завернут в мешковину и обложен льдом, однако лед так сильно растаял, что я заметил вытекавшую из ящика воду еще до того, как мне его отдали. Положив сверток на стол, я осторожно развернул его. Запах стал сильнее, пока я отделял грубую ткань от липкой поверхности лежавшей в нем тухлятины. Убрав окровавленную тряпку, я взял скальпель и ткнул им в лежавший передо мной серый мускул. Нескольких уколов и толчков оказалось достаточно, чтобы разделить на несколько частей то, что вначале казалось аморфной массой, но, к моему ужасу, оказалось полусгнившими остатками сердца. Я разрезал его во время доклада, который делал для Клуба Лазаря, а затем отдал для дальнейшего изучения Брюнелю.
Разрезанный орган поставил передо мной ужасную дилемму. Моим первым порывом было прояснить ситуацию и все рассказать Тарлоу, ведь закон не был нарушен. Но в таком случае мне пришлось бы рассказать ему о клубе, существование которого, очевидно, было секретом, тщательно хранимым его членами и их друзьями. К тому же я понял, что, после того как я завоевал доверие и уважение таких выдающихся людей, мое признание будет не чем иным, как предательством.
- Что ж, инспектор, думаю, вам известно, что это остатки человеческого сердца. Один из кусков сильно изорван - складывается впечатление, что его жевали. Где вы его нашли?
- Сердце успел пожевать маленький терьер. Хозяин гулял с ним в престижной части города, как вдруг собака вытащила из кучи мусора этот сверток. К счастью, мимо проходил констебль и увидел, как хозяин собаки пытался отнять у своего питомца кусок хряща; тот же громко рычал и не отдавал свою находку. Констебль узнал, чем на самом деле были рассыпавшиеся по мостовой куски мяса, и забрал их. Вы только что подтвердили наши подозрения, что это на самом деле части человеческого сердца.
- По-вашему, оно принадлежало одному из трупов, который выловили в реке?
- Вполне закономерный вывод, не так ли? Как думаете, сколько человеческих сердец разбросано по городу?
- Я думаю, что не много… обычно мы сжигаем органы, а не выбрасываем. А что насчет кучи мусора? Вы сказали, что это была престижная часть города?
Тарлоу кивнул.
- Сердце нашли на Пэлл-Мэлл незадолго до приезда мусорщика.
Я старался, чтобы мой голос не выдавал волнения.
- Да, это очень престижный район. Вы можете связать это с каким-либо адресом?
- К сожалению, нет. Мы даже не можем вычислить определенную улицу. Мусор приносят туда с нескольких примыкающих улиц. Я послал людей, чтобы они все тщательно проверили, но к тому времени мусор уже убрали. На самом деле не обязательно, чтобы выбросивший его человек жил там, он мог всего лишь проходить мимо.
Новость была не так плоха, как показалось мне сначала. Дюк-стрит, где жил Брюнель, примыкала к Пэлл-Мэлл, но в сложившихся обстоятельствах невозможно было предположить, что сердце попало туда из дома номер восемнадцать. К тому же вполне очевидно, что, раз в этом районе жили столь уважаемые люди, Тарлоу предпочитал придерживаться версии, что сердце выбросил случайный прохожий. Я был рад, что появление сердца вряд ли могли связать с Брюнелем или со мной, поэтому не видел причин заявлять о своей причастности к этому событию.
Инспектор, вероятно, подумал, что теперь настала его очередь задавать вопросы.
- Что вы можете рассказать об этом? Есть что-то особенное в том, что его разрезали вот так, на четыре части?
Я склонился над месивом на столе.
- Это позволяет лучше рассмотреть внутренность сердца, дает доступ ко всем его отделам.
- Примерно так вы разрезали бы сердце - возможно для того, чтобы показать студентам?
Я испытывал соблазн сказать, что хирург никогда не стал бы разрезать сердце таким образом, но, возможно, он уже спрашивал у кого-то совета и знал, что сердце было разрезано в соответствии с правилами. Не исключено, что он меня проверял.
- Да, примерно такую же технику использую я и другие хирурги. Она подробно описана в хирургических справочниках.
- Выходит, это была работа хирурга?
Опять он заговорил о хирургах.
- Не обязательно, - ответил я. - Здесь не требуется большого мастерства. Это довольно обычный способ разрезать сердце, если вас это интересует.
Тарлоу разочаровано вздохнул.
- Значит, мы не можем сузить круг подозреваемых. - Но затем тон его голоса стал веселее. - Есть еще одна деталь, способная нам помочь.
- О чем вы, инспектор?
Полицейский вытащил из кармана перепачканный темными пятнами кусок белой ткани.
- Разрезанное сердце было завернуто в носовой платок.
Внутри у меня все опустилось. Тарлоу развернул носовой платок и внимательно изучил один из его углов, где, как мне было прекрасно известно, находились буквы "Д" и "Ф", вышитые голубой шелковой нитью. Я не придал значения тому, что завернул сердце в платок, на котором была моя монограмма. Несколько лет назад сестра вышила ее и подарила мне этот платок. После заседания клуба мне было жаль, что я потерял ее подарок, но сейчас пожалел об этом вдвойне. Почему Брюнель поступил столь неосмотрительно, выбросив сердце едва ли не у собственного дома, да еще завернув его в мой платок?! Я был так взволнован после доклада, что забыл предупредить его об осторожности.
- На нем есть монограмма, - заметил инспектор, и я приготовился к самому худшему. - Но, к сожалению, - продолжал он, - собака потрепала платок и отгрызла его кончик. Остался только фрагмент. Нечто, напоминающее букву "С" или "О"; возможно, даже "Ф". - Он передал мне платок. - Что вы скажете?
Сдержав вздох облегчения, я посмотрел на остатки буквы, которую так старательно вышивала моя сестра.
- Это может быть строчная "Ж" или даже "А".
Тарлоу забрал у меня платок, снова посмотрел на него, кивнул и убрал в карман.
- Не хочу вас больше задерживать, доктор. И снова спасибо за помощь. Не могли бы вы оказать мне еще одну услугу и убрать эту вещь в ящик? Не хочу снова брать его в руки.
- С удовольствием, инспектор. Кстати, сколько времени прошло с тех пор, как вы обнаружили последнее тело?
- Примерно три недели. А что?
Мне снова пришлось заворачивать сердце.
- Если предположить, что между моментом, когда сердце было извлечено и тело сбросили в реку, прошло некоторое время, а потом допустить, что погибшую обнаружили не сразу, то можно сделать вывод, что сердце вытащили из свежего трупа примерно четыре недели назад или даже раньше.
- Верно. Продолжайте.
- Как я понимаю, нашли сердце совсем недавно.
- Около двух дней назад.
- На сердце нет никаких следов консервации химическими веществами, поэтому я сомневаюсь, что его достали из того трупа. Оно уже начало разлагаться, но не настолько сильно, как если бы его удалили месяц назад.
Похоже, мои слова не совсем убедили инспектора.
- А что насчет льда?
- Это возможно, но очень сложно. Вы же сами видите, как трудно поддерживать необходимую температуру. Мы используем лед в моргах, но это позволяет нам выиграть лишь несколько дней.
- Значит, вы предполагаете, что сердце не имеет отношения к последнему убийству или к убийствам вообще?
Я кивнул.
- Не исключено.
- Или мы просто еще не нашли тело, из которого извлекли это сердце?
Тарлоу напомнил мне терьера, который грыз сердце: он не собирался отказываться от своей версии без боя.
- Я лучше пойду, - сказал он и повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и сунул руку в карман, где лежал мой платок.
- Да, доктор Филиппс, я так и не знаю вашего имени.
Я едва не задохнулся от страха.
- Джордж. Меня зовут Джордж Филиппс.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Когда весна 1858 года закончилась и наступило лето, собрания клуба стали проводиться регулярно, и я довольно быстро освоился с моими новыми обязанностями, которые, к слову сказать, оказались совсем несложными. Я конспектировал наиболее значимые моменты, а затем расшифровывал свои записи, прежде чем отдать их Брюнелю. На встречах обсуждались самые разные темы: от механизированных туннельных приборов до использования экзотических растений из джунглей Амазонки в медицинских целях. И хотя новые докладчики появлялись каждый месяц, ядро клуба оставалось прежним, и со временем я стал чувствовать себя вполне комфортно в компании товарищей по клубу, хотя бывали моменты, когда Брюнель и Рассел почти не разговаривали друг с другом - настолько напряженными были их профессиональные отношения. Если Рассел не появлялся на собрании (что бывало довольно редко), это, как правило, означало, что между ними произошла очередная размолвка. Брюнеля, однако, эти неприятности нисколько не задевали, и он приходил всегда.
Оккам по-прежнему держался особняком и первым уходил по окончании встречи. После выступлений он молчал, никогда не задавал вопросов и не участвовал в обсуждениях. Возможно, он был просто замкнут от природы, но меня это не особенно тревожило.
В тот год было лето Великой вони. Из-за высокой температуры загаженные всевозможными отходами воды Темзы превратились в большую сточную канаву. Запах стоял просто невыносимый даже для моего закаленного носа, иногда приходилось завязывать нос и рот платком, чтобы иметь возможность дышать. Но эти примитивные меры не спасали от болезней и напоминали те наивные средства, вроде цветов в карманах, которые много лет назад использовали против чумы.
Занавески в обеих палатах парламента были пропитаны хлорной известью, чтобы уменьшить дурной запах. Но это не помогло, и в июне весь состав парламента был эвакуирован. Это стало национальным позором, и "Таймс" регулярно печатала заметки о том, какой вред наносят людям подобные ужасные антисанитарные условия.
Эпидемия тифа, которая, к счастью, практически не распространилась за пределы тюрьмы Ньюгейт, закончилась несколько месяцев назад, однако теперь на смену ей пришла угроза другого, не менее опасного заболевания. Все понимали, что высокая температура и ужасное состояние реки создали идеальные условия для вспышки холеры, и я подготовил персонал больницы к самому плохому. Последняя эпидемия холеры в Лондоне произошла четыре года назад и унесла сотни жизней. Знаменитый доктор Джон Сноу установил связь между контактами с зараженной речной водой и распространением болезни, но понадобилось слишком много времени, чтобы власти дали согласие на строительство новой канализационной системы.
- Держитесь вместе, джентльмены, - настойчиво повторял Базальгетт таким тоном, словно был наставником непослушных учеников, а не проводил выездную встречу Клуба Лазаря.
Надо сказать, сравнение было вполне уместным. Едва мы вышли из небольших, специально нанятых для этого случая экипажей, как волей-неволей стали мешать рабочим.
- Прошу вас, господа, - взмолился Базальгетт, - работы очень опасные. Будет жаль, если кто-то из вас пострадает в результате несчастного случая.
На дворе был октябрь 1858 года, и мы находились в Дептфорде, куда прибыли, чтобы посмотреть на пробный участок новой канализационной системы. Долгое жаркое лето, к счастью, наконец закончилось, и вспышки холеры так и не произошло. Инициатором этой поездки выступил Брюнель.
- Нам нужно выйти на свежий воздух и поискать там что-нибудь интересное, - предложил он после довольно невыразительного доклада в душной атмосфере нашей съемной комнаты в таверне.
Последовали дебаты относительно того, какое именно место могло представлять для нас наибольший интерес. Предлагались самые разные варианты: арсенал Вулидж, пристань Миллволл, Гринвичская обсерватория, тюрьма Пентонвилл и даже Британский музей. Кэтчпол предложил добраться на поезде до Брэдфорда и посетить одну из его фабрик, но все единогласно признали, что это слишком далеко. Я тщательно записал все эти места и с трудом удержался от хулиганской выходки добавить в список адрес пансиона Кейт Гамильтон.
В отличие от знаменитого туннеля Брюнеля под Темзой, южный вход в который находился недалеко от нас, канализационные трубы по возможности прокладывали не под землей, а практически выводили на поверхность. Над канавами строились кирпичные своды, которые затем засыпались землей. Базальгетт назвал эту технологию "клади и закапывай", именно такой участок нам предстояло посмотреть в Дептфорде. На месте работ возвышался деревянный помост - он был установлен у входа в недостроенный туннель. Рабочие тащили вниз ящики, нагруженные кирпичами, в то время как другие укладывали их со сноровкой, выработанной многолетней практикой. Рабочие толкали тачки по лежащим поперек котлована деревянным доскам и сбрасывали оттуда землю вниз на изогнутую крышу туннеля. На месте недавно законченных работ оставалась широкая, как дорога, борозда рыхлой земли.
- За месяц мы построили почти милю туннеля, - с гордостью заявил Базальгетт, после чего коротко рассказал нам о своем проекте. Кирпичные туннели будут забирать из Темзы грязную воду и нести к местам сброса в Бектоне на севере и Кросснессе - на юге. После этого очистные станции должны отфильтровывать воду ото всех твердых примесей, а затем вода возвращается в реку за пределами города и уже оттуда - в море.
- Сколько времени уйдет на строительство всей системы? - спросил Рассел.
- Мы должны закончить основные работы за пять лет, - ответил Базальгетт, которого явно не пугал размах проекта. - Общая длина центральной коллекторной системы около восьмидесяти миль, и это не считая соединительного трубопровода, водоотводов и водостоков вроде того, у которого мы сейчас находимся. А теперь, джентльмены, вы можете взглянуть на раствор, который мы используем для скрепления кирпичей.
Все устремили взгляды на рабочих, которые укладывали на кирпичи похожую на грязь массу, скреплявшую кирпичную кладку.
- Это цемент из Портленда, его впервые используют для общественных работ. Мы берем известь и глину, смешиваем их, а затем высушиваем в печи, чтобы удалить углекислый газ. В результате получается очень крепкий соединительный материал, более прочный, чем старый добрый романский цемент, и, что очень важно, водостойкий.
Завороженный этим зрелищем, я захотел заглянуть внутрь туннеля и обрадовался, когда Базальгетт повел нас к навесу неподалеку от входа в него. Мы увидели круглое отверстие в земле, из которого торчала лестница.
- Только по очереди, господа, а то вам будет тесновато.
Некоторые из нас отказались от экскурсии и предложили подождать наверху, остальные взяли лампы и стали ждать своей очереди. Среди тех, кто отказался от спуска, был Стефенсон, сославшийся на слабое здоровье, и Бэббидж, заявивший, что его и без того скоро зароют в землю и он не видит смысла в генеральной репетиции.
Брюнелю как человеку, поддержавшему назначение Базальгетта на пост руководителя проекта, была предоставлена честь спуститься первым. Прежде чем встать на лестницу, он снял шляпу. Я последовал за ним, Кэтчпол встал на лестницу сразу же после того, как я спустился вниз. Брюнель смотрел на вход в туннель, где рабочие укладывали кирпичный свод, а сверху им спускали материалы для работы. Создалось впечатление, что, наблюдая за процессом, инженер полностью погрузился в свои мысли.
- Вам это что-то напомнило? - спросил я, и мой голос разнесся эхом в кирпичных стенах намного громче, чем мне хотелось.
- В моей жизни бывали моменты, когда я думал, что больше не увижу солнечного света, - признался он. - Прогулку по темному туннелю не назовешь приятной, но когда знаешь, что всего в футе над тобой река, это уже нечто другое.
Мне хотелось узнать больше подробностей о строительстве туннеля под Темзой.
- Значит, работу здесь еще можно назвать легкой?
- Мой друг, эти люди - спинной хребет Лондона. Ни одному из нас не по силам работать так, как трудятся они при свете дня или в кромешной тьме.
Я впервые услышал, как он выражает некоторое сочувствие к простым рабочим, и его ответ подчеркнул нелепость моего замечания. Но прежде чем я успел ответить, Кэтчпол, только что спустившийся вниз, поделился собственным мнением:
- Хребет тоже можно сломать, не так ли, доктор? - Вопрос скорее был риторическим, поскольку его, судя по всему, не особенно интересовал ответ. - Когда-нибудь, - продолжил он, - наступит время, и всю работу будут выполнять машины. Они станут более эффективными и доступными по цене. Машинам не нужно будет платить, и они не болеют.
Брюнель повернулся, и в свете его лампы я заметил отвращение на его лице.
- Конечно, вы правы, лорд Кэтчпол, в этом не может быть сомнений. Но что делать с людьми, которые в поте лица обеспечивали нам возможность развивать науку и технику? Какую роль они будут играть в механизированном будущем?
Кэтчпол готов был продолжить дискуссию, но в этот момент на место прибыли остальные участники экскурсии.
- Идите за мной, господа, - сказал Базальгетт, махнув лампой в сторону неосвещенной части туннеля.
- Полагаю, здесь будет течь вода? - спросил сэр Бенджамин. Он немного удивился, когда увидел, что сток рядом с мостками, по которым они шли, был сухим.