К счастью, все в квартире было на своих местах, ее никто не обыскивал. Но, желая окончательно убедиться, что мне ничто не угрожает, я сжал пистолет в дрожащей руке и прошелся по всем комнатам, заглядывая за занавески и даже под кровать. Я был в квартире один. В тот момент я понял, что, даже если отдам сверток, это вряд ли спасет меня от расправы, ведь эти люди убили Уилки. Однако, немного успокоившись, я попытался взглянуть на ситуацию иначе. Откуда они могли узнать, где я живу? Мне удалось ускользнуть от них в Бристоле. Теперь, затерявшись среди сотен тысяч жителей Лондона, я был в полной безопасности.
Я положил на стол пистолет и вернулся к входной двери, чтобы проверить, заперта ли она. Закрыв засов, я подобрал с пола корреспонденцию и быстро просмотрел ее. Там был выпуск "Ланцета" за этот месяц, несколько рекламных проспектов и два письма. Скукотища. Еще был конверт, адрес на котором был нацарапан характерным почерком Брюнеля. Я внимательно изучил его, полагая, что теперь он попросит меня явиться к нему с посылкой, и был очень удивлен, увидев на конверте французскую марку. Вернувшись в гостиную, распечатал письмо. К счастью, внутри не было еще одного конверта.
Кале, 28 декабря 1858 года
Мой дорогой Филиппс!
Вы сможете прочитать это письмо, как только вернетесь из дома Вашего отца. Надеюсь, он выздоровел, если же нет, то примите мои глубочайшие соболезнования. Извините, что обременил вас путешествием в Бристоль (если Вы, конечно, совершили это путешествие), а по возвращении в Лондон Вам предстоит узнать, что меня нет на месте. Я нахожусь во Франции, но не задержусь здесь долго. В связи с неожиданным ухудшением здоровья, а также по настоянию Броди и моей супруги, я перебрался в место с более мягким климатом.
Я слышал, что воздействие солнечных лучей благосклонно сказывается на самочувствии. Также должен признаться, что был рад уехать подальше от этих дьявольских споров вокруг моего корабля.
К тому времени, когда Вы прочитаете письмо, я буду уже по дороге к главному пункту моего назначения - Египту (это место показалось мне самым приемлемым из всех, что предлагал Броди).
Мне пришлось ненадолго прерваться после подобных откровений. Затем, переведя дух, я продолжил читать.
Я бы даже сказал, местом НАШЕГО назначения. Ведь меня сопровождают не только слуги и домочадцы, но и один из Ваших коллег по профессии. Его порекомендовал Броди, но мне еще предстоит убедиться в его профессиональной пригодности. Конечно, я был бы рад, если бы Вы могли сопровождать меня как личный врач, и уверен, что Вам понравились бы чудеса древнего мира, которые поджидают нас по прибытии на землю фараонов. И все же у Вас есть заботы и дома. Я еще раз сочувствую Вам из-за тяжелого состояния Вашего отца. Уверен, что по возвращении Вы захотите вернуться к Вашей столь важной работе в больнице.
Надеюсь, что мой корабль будет полностью готов и сможет выйти в плавание к тому моменту, когда я вернусь. Но поскольку вся ответственность за его подготовку в мое отсутствие легла на Рассела, я не тешу себя особыми надеждами. Я получил от него еще одно письмо, и оно страшно разозлило меня. Он называет себя моим покорным слугой, но если бы он действительно служил у меня, я задал бы ему хорошую трепку.
Но хватит жаловаться - мои "стражи" будут переживать, если увидят мое раздражение, они и так без устали повторяют, как это вредно сказывается на моем самочувствии. И снова прошу извинить меня, что не оказался на месте и не смог забрать у Вас посылку, однако сделаю это, как только вернусь. Уверен, что Вас заинтересует ее содержимое. Я прошу Вас сохранить ее для меня. Как только появится возможность, я снова напишу Вам о том, что у нас происходит. Буду рад, если сможете посетить наше следующее собрание и убедитесь, что конспекты встреч ведутся надлежащим образом. Боюсь, что в Ваше отсутствие могло быть упущено нечто важное, за этими людьми нужен глаз да глаз.
Ваш покорный слуга
Изамбард Кингдом Брюнель.
Я смял письмо и кинул в корзину. Как же это похоже на Брюнеля! Бросил меня в опасности, а сам собирается наслаждаться видами Египта. Внутри у меня все кипело от злости, пока я вытряхивал содержимое своей сумки.
Хуже всего пришлось альбому Брюнеля - страницы разлетелись по ковру ворохом старых газетных вырезок и мятой бумаги, когда я швырнул его об стену. Мой гнев немного стих лишь после того, как я достал из сумки последний предмет. На смену ярости пришло сожаление о том, что моя детская раздражительность ни к чему не приведет. Если я не хочу разделить судьбу Уилки, то должен сохранять спокойствие.
В квартире, где долгое время никто не жил, было сыро, и я подумал, что нужно разжечь камин, а чтобы согреться изнутри, налил себе виски. Прежде чем усесться на мой любимый стул, я достал из корзины смятое письмо. Сделав большой глоток, я расправил скомканную бумагу и посмотрел на указанную в письме дату. Я чуть не подпрыгнул, когда сделал вывод. Письмо было написано 28 декабря. Уилки убили три дня назад, второго января. Это никак не выглядело бегством. На тот момент, когда было совершено убийство, Брюнель находился во Франции уже как минимум пять дней, возможно, даже больше. Значит, он уехал из страны не для того, чтобы избежать неприятностей. Это также доказывало, что не он платил тем людям, чтобы они сделали свое грязное дело и обеспечили ему алиби. Да и зачем ему все так усложнять, чтобы получить вещь, и без того принадлежащую ему по праву? Поняв всю абсурдность моей версии, я осушил стакан. "Держи себя в руках, - сказал я себе, - иначе станешь таким же, как Тарлоу, и в каждом будешь видеть злодея". Какой бы жестокой ни была реальность, только разумный подход к делу мог сохранить мне жизнь.
Достав из сумки сверток, я начал осторожно разворачивать его. Клеенка была обмотана веревкой, узел оказался слишком крепким, и мне не удалось ослабить его пальцами, поэтому пришлось воспользоваться острым ножом. Я даже испытал небольшое удовольствие, ломая восковую печать, защищавшую пакет от любопытных взглядов. Освобожденная от пут промасленная ткань раскрылась, как толстые лепестки уродливого цветка.
Я расправил грубую ткань и принялся изучать лежавший на ней предмет. Сверток на первый взгляд напоминал большой шар из скомканной бумаги, я развернул ее и разложил на столе как и клеенку. На свет появился предмет, формой и размерами напоминавший страусиное яйцо. Некоторое время я просто рассматривал его не дотрагиваясь, и заметил четыре отверстия на двух его выпуклых половинках. Вытащив предмет из бумажного гнезда, я положил его на ладонь. Вдоль всей его поверхности, судя по золотистому блеску, выполненной из меди или латуни, проходил едва заметный шов. Заметив пару крошечных шарниров, я догадался, что шов обозначал место, где соединялись две половинки яйца. Щелчок маленькой задвижки, и они открылись на петлях, а на стол вывалился еще один маленький сверток.
В кусок ткани были завернуты четыре отполированные до блеска изогнутые пластины из нержавеющей стали, сиявшие как серебро в контрасте с золотой оболочкой. Из-за золота и серебра вполне могли бы убить, но только не из-за меди и стали. Без сомнения, вся ценность предмета заключалась в его предназначении, но что это могло быть? Я взял одну из изогнутых пластин, и она удобно легла в мою ладонь. Я заметил пару прямоугольных надрезов по ее краям, словно она была приспособлена для соединения с внутренней стороной яйца. Размышления были бессмысленны; медное яйцо и четыре стальные пластинки могли быть чем угодно, хоть фрагментами музыкальной шкатулки. Мои познания в инженерии были столь ничтожны, что это было единственное пришедшее мне на ум предположение. Но даже я не мог не отметить высокое мастерство, с которым были выполнены детали. Недаром Брюнель работал с Уилки.
Большой кусок бумаги, в который был завернут предмет, оказался чертежом, без сомнения, тем самым, который я видел на столе Уилки в Бристоле. Там были изображены все детали, выполненные теперь в металле, а также список всех параметров, написанный рукой Брюнеля. Уилки вернул все, что имело отношение к заказу, от чертежа до готового изделия. Трудно сказать, то ли он следовал инструкциям Брюнеля, то ли просто хотел избавиться от всего, что имело отношение к этому делу.
Пытаясь понять назначение предмета, я вспомнил, как Уилки говорил мне, что Брюнель попросил сделать эти детали, не потрудившись информировать его об их назначении. Я знал лишь, что кто-то был готов на убийство, лишь бы завладеть этим предметом. Но кто были те люди? Действовали ли те незнакомцы, которых я видел в Бристоле, по собственному усмотрению или выполняли чей-то приказ? Если они были наняты, то за преступлением мог стоять кто угодно. И хотя это казалось неправдоподобным, но не исключено, что в этой истории был замешан кто-то из моих знакомых, поэтому я никому не мог доверять.
Испытывая некоторое чувство вины за свое любопытство, я быстро завернул детали и вернул их на место. Вместо того чтобы воссоздать бумажный шар, я взял чертеж и положил его на пол, а яйцо завернул в клеенку. Отыскав моток веревки, обвязал ею шар. Положив сверток на стол, взял чертеж, расправил его и свернул в трубочку. Я спрятал чертеж в книгу и поставил ее на полку, а затем положил сверток в мрачные недра подставки для зонтов в виде слоновьей ноги, которая находилась в прихожей. Решил, что это самое лучшее место для него, пусть полежит там, пока я не пойму, что с ним делать. Я даже обрадовался, что смог найти применение уродливому подарку одного из моих пациентов, который недавно вернулся из Африки, где подцепил каких-то паразитов. У меня был всего один зонтик, но он обычно висел на вешалке для пальто в коридоре. Теперь я снял зонтик с крючка и бросил его в подставку, чтобы он послужил дополнительной маскировкой.
Между тем за окнами опустился вечер и пришла пора обеда. Я засунул пистолет в карман пальто, который оказался достаточно просторным для столь громоздкого оружия, и закрыл за собой дверь. Мой кошелек снова был полон, поэтому я взял кеб и поехал в клуб. Я также взял с собой пару страничек из альбома Брюнеля, чтобы избавиться от необходимости общаться с моими товарищами по клубу.
По прибытии я тут же направился в трапезную и занял место в дальнем углу комнаты. Я сделал заказ, даже не взглянув в меню, и принялся читать первую газетную вырезку, которая подвернулась под руку. Она снова отсылала меня к печальным событиям тридцатилетней давности. В статье говорилось об одном из первых проектов инженера - туннеле под Темзой в Ротерхайте.
"Таймс", 14 января 1827 года
ПРОИСШЕСТВИЕ В ТУННЕЛЕ ПОД ТЕМЗОЙ
Это письмо легло на стол управляющих компанией по строительству туннелей под Темзой. Ее автором был мистер Брюнель-младший, серьезно пострадавший в результате несчастного случая:
Суббота, утро, 12 января.
Я прибыл на место в десять часов вечера и провел всю ночь с рабочими. Во время ночных работ не появилось никаких тревожных сигналов. В шесть утра заступила утренняя смена. Мы принялись за работу в западном конце туннеля. Прилив только начался, колебаний земли не наблюдалось, и мы стали постепенно спускаться вниз. Но едва мы спустились еще на шесть дюймов, как земля вдруг просела и через образовавшийся провал хлынула вода. В тот же момент участок затопило водой. Водяной напор был так силен, что нам пришлось подняться на деревянные леса. Я приказал рабочим уходить. Мое распоряжение выполнили все, кроме трех человек, которые остались со мной.
Я не уходил до тех пор, пока эти трое мужчин не спустились вниз с лесов, после мы прошли еще примерно двадцать футов по восточной части туннеля. Резкий порыв воздуха, вызванный сильным напором воды, погасил свет. Между тем вода все прибывала и была уже нам по пояс. Я инструктировал рабочих, что им делать дальше и как они смогут выбраться в темноте, но в этот момент на нас рухнули леса.
Мне принесли обед, и я вилкой проложил туннель через гору картофельного пюре, наблюдая, как подливка заполняет образовавшуюся впадину. Благодаря этому наглядному примеру и только что прочитанному письму я понял, что у Брюнеля было гораздо больше шансов погибнуть, чем у меня - съесть горячий обед. Промокнув соус куском баранины, я продолжил читать.
Какое-то время я барахтался под водой, пока наконец мне не удалось выплыть из-под рухнувшей платформы. Вода отбросила меня к восточному своду туннеля, где я ухватился за веревочную лестницу. Некоторое время я висел на ней, надеясь на помощь людей, которые были завалены вместе со мной. Мое колено серьезно пострадало от удара бревном, так что я едва ли смог бы выплыть или взобраться по лестнице, но поток воды вынес меня из шахты. Трое рабочих, которые были погребены вместе со мной, так и не смогли выбраться, и я с горечью признаю, что они погибли. Боюсь, что такая же участь постигла еще двух пожилых и одного молодого человека, выполнявших работы неподалеку.
К этому моменту моя тарелка опустела. Ожидая десерт, я прочитал о безуспешной попытке вытащить из затопленного туннеля тела, а также отыскать место протечки с помощью водолазного колокола. Статья заканчивалась довольно неожиданно - ссылкой на происшествие, случившееся в том же месте несколькими днями ранее.
Мистер Брюнель-младший и еще несколько человек, отвечавшие за проведение работ, услышали тревожные крики, доносившиеся из глубины туннеля. "Вода! Вода! Скорее, бросайте сюда клинья и солому!" Затем наступила гробовая тишина. Все, кто слышал эти крики, на мгновение замерли при мысли, что с людьми внизу случилась какая-то трагедия. И только молодой мистер Брюнель смело бросился выяснять, что случилось. К счастью, оказалось, что рабочие находились в безопасности и просто спали. Они заснули от усталости, и один из них во сне крикнул, что туннель затоплен водой.
И хотя эта мрачная статья заканчивалась на оптимистичной ноте, мне еще предстояло на собственном опыте убедиться, как проекты Брюнеля могут врываться в сны окружавших его людей, подобно воде в туннеле.
Почувствовав себя снова человеком, я вернулся домой. Собирался лечь спать, но сначала сел за стол, чтобы набросать письмо следователю в Бристоле. Я был не в состоянии писать обстоятельный отчет, поэтому лишь описал детали, касавшиеся смерти Уилки.
Возможно, следователи хоть немного призадумаются, прежде чем списывать его убийство на несчастный случай.
Содержание письма полностью реабилитировало Нейта от возможных подозрений, но, учитывая все обстоятельства, я избежал упоминаний о свертке и его связи с Брюнелем, а также, что еще важнее, не указал своего имени. Довольный тем, что помогаю поискам убийц Уилки, и не подвергаю бессмысленному риску Брюнеля или себя, я запечатал конверт.
Ложась в постель, я положил рядом с собой пистолет, словно это была грелка. Через минуту я уже забылся сном, но не праведника, а просто уставшего человека.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Омнибус, опрокинувшийся в утренней суматохе и раздавивший пешеходов и пассажиров верхнего этажа, валялся на улице, как брошенная ребенком игрушка. Лошадь внезапно шарахнулась, а колесо было плохо закреплено, что и стало причиной трагедии. Двое прохожих и один пассажир погибли, еще шестеро пассажиров были тяжело ранены. Ужасное событие. Но, да простит меня Бог, я был почти благодарен ему, поскольку необходимость заботиться о раненых полностью поглотила мое внимание и отвлекла от переживаний по поводу возвращения в больницу.
Тяжелораненые были сразу же уложены на носилки, но оставалось еще с дюжину пострадавших, которые могли ходить. В течение нескольких часов улица напоминала поле боя, описанное в дневнике моего отца. Даже ранения напоминали те, что получают во время боевых действий. Осколки стекла из окон экипажа резали плоть так же сильно, как сабли. В суматохе мне пришлось проводить множество операций, включая трепанацию черепа, но в результате мое возвращение в больницу осталось практически незамеченным. По крайней мере я не слышал никаких комментариев в свой адрес. Что касается меня, то я не особенно беспокоился о следовании заведенным в больнице порядкам. Вопросы жизни и смерти не оставляют времени для размышлений.
Кризис миновал лишь к вечеру; к тому моменту мне казалось, что он уже никогда не кончится.
После того как всем пострадавшим была оказана помощь, я решил, что стоит сообщить о моем присутствии Броди, который, как мне казалось, должен был обрадоваться моему возвращению. Избегая встречи с Мумриллом, я направился прямо в кабинет начальника. Но не успел я постучать, как дверь распахнулась сама и в коридор выплыл огромный кринолин. Мисс Найтингейл проследовала мимо меня, но затем остановилась; ее ноздри гневно раздувались, а темные глаза блестели.
- Этот человек невыносим! Просто невыносим! - заявила она.
Я хотел согласиться с ее заявлением, но она уже проследовала дальше.
Дверь в кабинет Броди все еще была открыта нараспашку, когда я заглянул к нему. Доктор стоял у окна, заложив руки за спину. На минуту я подумал, что стоит зайти сюда в более подходящее время, но потом решил, что время, когда я ходил вокруг него на цыпочках, прошло. Я откашлялся, выдав свое присутствие, и вступил в пещеру льва. Броди обернулся, его лицо все еще было красным от ярости. Я улыбнулся ему, и он жестом пригласил меня сесть на стул напротив его стола.
- Значит, вы решили вернуться. Надеюсь, сегодня вы хорошо справились с работой?
Его осведомленность застигла меня врасплох. Источником подобной информации был явно не Мумрилл; этот червь скорее откусит свой язык, чем скажет обо мне что-нибудь хорошее.
- Я сделал все, что было в моих силах, сэр Бенджамин.
- Вы думаете, доктор Филиппс, что в ваше отсутствие нам не приходилось иметь дело с подобными случаями?
- Полагаю, что приходилось.
- И раз уж мы заговорили о неприятностях, то я хотел бы обсудить с вами такой щекотливый вопрос, как мисс Найтингейл.
- Да, мисс Найтингейл - грозная женщина.
Он ударил кулаком по столу.
- Она вечно сует нос куда не надо и стала для нас большой обузой!
- Думаю, после Крыма ей хочется заняться бурной деятельностью.
- У нее много влиятельных друзей, - ответил Броди, вставая со своего места и начиная прохаживаться по комнате. - Она уговорила попечительский совет превратить нашу больницу… - он сделал паузу, собираясь с силами, чтобы произнести эти слова, - в школу для медсестер. - Он вернулся к столу и снова ударил по нему. - Мы станем школой для медсестер, сэр! Что вы на это скажете?
- У нас мало хороших медсестер. А те, что есть, буквально на вес золота. Что касается остальных, то, скажем так, иногда они бывают скорее помехой, а не помощью. - Сам того не ожидая, я поддержал предложение мисс Найтингейл.
Броди нервно улыбнулся.
- Хорошо, доктор Филиппс. Раз вы считаете, что это такая замечательная идея и уже исполняли роль посредника между нами, я назначаю вас официальным представителем больницы по этому делу. Надеюсь, вам больше повезет в отношениях с этой дамой. Вы будете регулярно докладывать мне последние новости. Я хочу знать обо всем, что происходит, но не желаю больше иметь дело с этой женщиной.
Не прошло и дня, как я вернулся в больницу, а мне уже поручили миссию, без которой я вполне мог бы обойтись. В прошлом он просил меня присматривать за ней, но это было совсем другое: организация школы становилась серьезным делом, на которое могли уйти месяцы или даже годы!