- Мне тоже показалось, что-то недоговаривает наш коллекционер, - задумчиво ответил дядя Миша. – Сколько нам остановок осталось?
Глеб посмотрел на карту метрополитена.
- Две.
- Может, выйдем, Глебушка на белый свет, а? – взмолился Михаил Анисимович. Не могу я в этой подземке. Да и подумать мне надо.
Они вышли на хмурую осеннюю улицу. Дядя Миша с наслаждением вдохнул полной грудью сырой воздух
- Единственная зацепка, которая у нас есть – это непонятная возня вокруг книги Авеля, - начал Глеб.
- Почему же непонятная? Василий Васильев предсказал гибель Царской семьи. Сбылось? Сбылось!
- Какой ещё Василий Васильев?
- Так в миру звали монаха Авеля, - пояснил дядя Миша и продолжил мысль:
- В утерянной книге, на след которой якобы напал Мордвинов, предсказывается возрождение монархии, и даже называется имя нового царя. Если в убийстве профессора замешана "Тень Сатаны", то вот он, конец ниточки. Именно эта организация манипулировала большевиками, исподволь подводя их к истреблению Царской фамилии.
Вдруг Глеб поднял голову и огляделся. Серые, прилепившиеся друг к другу дома смотрели на него тёмными окнами.
- Дядь Миш, а ведь здесь прошло моё детство. Вон за тем углом наш детдом.
Некогда мрачное двухэтажное здание с узкими окнами теперь стояло будто умытое, и даже окна на первом этаже были другие. Фасадная краска довольно жизнерадостного цвета, а вместо одной двери на фасаде здания красовались три. Та, старая, с пугающими маленького Глеба узорами была посередине. Над левой висела вывеска "Компания Евроокна", над той, что справа – "Кофейня". А над некогда парадным входом на металлической, под золото доске чёрными буквами было написано:
САНКТ- ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
МЕЖДУНАРОДНОЙ КОМИССИИ
ПО ПРАВАМ СЕКСУАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ.
- Вот это да! – дядя Миша подёргал за массивную ручку, но дверь оказалась запертой.
- Одно радует, раз дверь закрыта, значит, в данный момент права сексменьшинств у нас не нарушаются. Да и очереди из обиженных геев и лесбиянок не видно.
Глеб прикоснулся к двери ладонью. Нахлынули воспоминания, и вновь, как в детстве его охватил страх, непонятная тревога. Отдёрнул руку. "Господи, спаси и сохрани". Дверь лишь с расстояния казалась прежней. Вблизи видно было, что её недавно меняли. Покрытое дорогим лаком дерево не впитывало городскую сырость.
Он постучал по ней костяшками пальцев. Судя по звуку, за деревом толстый стальной лист.
Прохожие оглядывались на них. Должно быть, решили, что двое нетрадиционных пришли в комитет узаконить свои отношения. Закон, разрешающий однополые браки уже был в проекте.
Дядя Миша потянул ноздрями. Из кофейни доносился аромат хорошего кофе.
- Пойдём, Глебушка, по чашечке.
Кофейня располагалась в цокольном этаже, где когда-то была музыкальная комната. Они заказали себе по двойному каппучино, и сели у окна, за которым им виднелись лишь ноги прохожих.
В кофейне кроме них никого не было.
- Не густо у вас с посетителями, - вступил в разговор Михаил Анисимович с молодой кельнершей, которая принесла им в чашках горячий, источающий безумно вкусный аромат кофе.
- Так ведь время ещё детское. Обычно после семи вечера народ собирается. Там уж идёт кофе с коньяком, вернее, коньяк с кофе.
- А давно здесь кофейня? – спросил Глеб.
- В августе три года справили.
Он оглядел помещение. Вон то место, за стойкой, где висело страшное зеркало. А вот здесь стоял старинный рояль.
- В этом здании раньше детский дом был, - пояснила девушка.
- Я знаю, - улыбнулся Глеб. – Перед вами один из его воспитанников.
- Правда? – видимо девице было скучно, и она охотно вступила в беседу. - А я вот тоже с шестнадцати лет живу с бабушкой. Родители погибли.
- Сочувствуем вам, - сказал Глеб. А что он мог ещё сказать?
Он посмотрел на девушку. Стройная, светло-русые волосы до плеч, серые глаза смотрят внимательно и печально. Парень с удовлетворением отметил, что не было в ней присущей современным представительницам прекрасного пола вульгарности.
- А не страшно вам было в этом доме жить? – неожиданно спросила она.
- А почему вы спросили об этом? – насторожился Глеб.
- Я в кофейне уже год работаю. Неуютно здесь как-то. С каким бы настроением не пришла, едва зайду, оно портится. Причём, не у меня одной, многие жалуются. Да и посетители больше пятнадцати минут не сидят, хотя кофе наш всем нравится. А весной здесь ночной охранник умер.
- Как умер?
- Я утром пришла, а он не открывает. Дверь была на внутреннем замке, пришлось ломать. Слесаря вызывали. Вошли, а он спиной к стойке на табурете сидит, уже холодный. Мёртвыми глазами на стену смотрит.
Девушка указала рукой на то самое место, где когда-то висело зеркало. Глеб поёжился.
- И что показало вскрытие?
- Сердце остановилось. Ему под шестьдесят было. Но, с виду мужчина крепкий, не пил.
- М-даа. Вас как зовут?
- Елизавета.
И как она произнесла своё имя, Глебу понравилось. Хорошо произнесла, с уважением. Не бедная Лиза, а именно Елизавета.
- А что ж не уволитесь, если ужасы здесь такие творятся?
- А мне удобно. К дому близко, да и график скользящий. Я ведь ещё учусь, на юридическом.
Глеб поймал себя на мысли, что сейчас ему совсем не хочется уходить из этого страшного места, где прошло его детство.
- У вас здесь довольно уютно, - обвёл он взглядом стены кофейни. – Можно мне ещё чашку кофе?
- Сейчас пойду, приготовлю. Вам тоже? – спросила Елизавета дядю Мишу.
Тот с отеческой улыбкой наблюдавший за своим молодым напарником, встрепенулся.
- Мне? Конечно! Кто же от такого великолепного напитка откажется?
- У нас кофе-машина на кухне, а то за стойкой и так повернуться негде. Вы не скучайте, я быстро. Послушайте пока музыку.
Девушка одарила обоих солнечной улыбкой и скрылась в проходе за стойкой. Мелодия Мишеля Леграна заполнила бывшую музыкальную комнату.
- К делу, коллега, к делу! – скороговоркой заговорил Михаил Анисимович, едва девушка скрылась. – Не забывай, мы здесь на работе!
- Дядь Миш, а может это судьба?
- Может и судьба, - согласился тот. А раз встреча эта не случайна, то всё у вас получится. Но работе это мешать не должно.
Глеб тяжело вздохнул, косясь на проход за стойкой.
- Так вот, - Михаил Анисимович положил руки на столик. – Если профессор Мордвинов шёл по следу утерянной книги Авеля, "Тень" шла по его следу и выбила его, как звено из цепочки. Возникает вопрос, кто следующий?
- С изрядной долей вероятности, - ответил Глеб, - это может быть Ян Бенедиктович.
- Вы читаете мои мысли, коллега!
Дядя Миша достал простенькую "Моторолу", пощёлкал кнопками, ища номер старого библиофила. Набрал, приложил к уху.
- Не берёт трубку!
- Едем на Большую Пушкарскую! – вскочил Глеб из-за стола.
Он подошёл к стойке.
- Елизавета!
- Ещё пару минут, - донёсся её голос из кухни.
- Елизавета! К сожалению, нам надо идти. Сколько мы вам должны?
Девушка вышла к стойке. Вид у неё был растерянным.
- Как, уже уходите?
- Дела, - вздохнул Глеб, доставая бумажник. – Но я ещё вернусь, обещаю.
Их глаза встретились.
- Я буду ждать, - тихо сказала она.
Глеб почему-то в этом не сомневался.
- Кстати, меня Глебом зовут.
Поминки по профессору справляли в небольшом кафе на набережной реки Екатерингофки. Ян Бенедиктович, вот уже несколько лет кроме чая и минеральной воды ничего не пил, но помянул старого приятеля рюмкой "Арарата". Коньяк приятно вскружил голову, старая кровь быстрее побежала по венам. Он произнёс прочувствованную речь о профессоре, о том, какой он был прекрасный филолог, и как беззаветно любил книги. Вдова покусывала нервные губы, словно стараясь сдержать, готовые вырваться рыдания. Но Ян Бенедиктович знал, что ей просто неприятны его речи, она предпочитала, чтобы сегодня все говорили о том, как покойный любил её.
В кармане велюрового пиджака зазвонил сотовый, но старик трубку не брал, не тот момент.
Через полчаса коньяк растворился в крови, после съеденных блинов с мёдом кровь прилила к желудку, и библиофила стало клонить в сон. Спать на поминках – дурной тон и Ян Бенедиктович засобирался домой.
Он вышел на улицу и принялся ловить машину. Буквально через полминуты перед ним остановился старый "Сааб".
- На Большую Пушкарскую!
- Садитесь, - индифферентно ответил водитель.
На улице начался очередной мелкий и противный дождь, и Ян Бенедиктович с удовольствием забрался в тёплый салон. Водитель тронул машину с места и через пару минут пассажир, откинувшись на сиденье, задремал.
Когда он открыл глаза, то увидел, что автомобиль стоит на пустынном берегу Залива. На переднем сиденье неподвижно сидел водитель, рассматривая его в зеркало заднего вида тёмно-карими глазами.
- Хорошо выспались? – спросил старика Иосиф.
- Я же просил на Большую Пушкарскую? – недоумённо произнёс тот.
- Здесь удобнее. Никто нам не помешает.
- Кто вы?
- Это не важно. И давайте условимся, что вопросы буду задавать я.
Ян Бенедиктович посмотрел в зеркало. Глаза сидящего за рулём из карих, сделались тёмно-серыми, как холодные воды Залива.
- Это вы убили Николая?
- Не будем терять время. Что вам известно о книге?
- А если я не буду отвечать?
- Я могу причинить вам боль. Страшную боль. Она будет длиться до тех пор, пока вы не выдержите, и не расскажите мне всё.
Старик вздохнул.
- Скорее не выдержит моё старое сердце. Что тогда будете делать?
Иосиф развернулся и посмотрел в выцветшие глаза библиофила, но не увидел в них даже и тени страха. Чёрт, а ведь старик прав, он своё уже отбоялся! Надо менять правила игры.
- Не понимаю вашего упрямства! Если книга попадёт не в те руки, может случиться непоправимое.
- А в чьи руки она должна попасть? Уж, не в ваши ли, обагрённые кровью?
- Не понимаю, о чём вы? – Иосиф выдавил улыбку. – Я – сотрудник международного следственного комитета.
Он достал из нагрудного кармана куртки удостоверение. Кусок ламинированного, цветного картона, вверху прямоугольника на синем фоне белели буквы UNO.
- Я так понимаю, что речь идёт о судьбе мира, раз саму ООН интересует книга, - усмехнулся Ян Бенедиктович.
- А вам, значит, безразлична судьба человечества?
- Я прожил достаточно долгую жизнь и, смею надеяться, научился разбираться, если не во всём человечестве, то уж в отдельных его представителях. И ещё, я научился читать по глазам.
- И что же вы прочитали … в моих глазах?
- Свою смерть.
- Возьми трубку, старче! – который раз умолял Михаил Анисимович свой сотовый.
Глеб стоял на лестничной клетке между третьим и четвёртым этажом, а его напарник нервно прогуливался во дворе, время, от времени бросая взгляд на окна третьего этажа, и терзая телефон.
Короткий октябрьский день подходил к концу, и на промокший город опускались сумерки. Но окна квартиры Яна Бенедиктовича оставались тёмными, даже когда зажглись уличные фонари.
В это время над телом хозяина квартиры сомкнулись холодные воды Залива. Туда же Иосиф бросил почти беспрестанно трезвонивший телефон, посмотрев сначала на определитель номера. Памятью он обладал феноменальной и одиннадцать цифр впечатались в мозг до той поры, пока они будут ему не нужны.
Старик ничего бы не сказал, он это понял, когда заглянул в его глаза. Редко, но такие индивидуумы ему встречались. Последний раз больше десяти лет назад, в далёкой Венесуэле он выследил католического монаха, сотрудника тайной организации "Umbro Domini". Тот владел информацией, которая была очень нужна Мессиру. Иосиф вывез его в джунгли и там, в заброшенной пещере жестоко истязал целых три дня. Измучился не меньше жертвы, но монах молчал. Так молча и умер, распятый на лианах.
Поэтому старого библиофила убил без затей, просто вырвав ему адамово яблоко. Когда тело скрылось под водой, осторожно стянул с рук перчатки из тонкой кожи и тоже бросил в воду. Достал свой мобильник.
- Да, мой мальчик.
- Он ничего не сказал.
- Плохо, очень плохо.
- Но почему? Старик даже не пешка. Вы же поработали с Мордвиновым?
- Поработал. И он не посмел сказать мне неправду. Но каким–то образом успел предупредить. Томас только что звонил, в монастыре книги нет. Так что, со стариком ты явно поспешил.
- Я искуплю. Назначьте любую цену.
- Успокойся, мой мальчик! Мы все служим ему и цену может назначить только он. А также день и час. Просто сегодня звёзды не сошлись. Позвони я несколькими минутами раньше…
- Он всё равно ничего бы не сказал.
- Никак не забудешь отца Бартоломео? Ладно, поезжай к старому пройдохе на квартиру. Может быть, там найдёшь зацепку.
Было понятно, случилось то, о чём они оба думали. Напарники стояли в самом укромном углу двора, чтобы не раздражать соседей, которые уже поглядывали в окна, рассматривая двух подозрительных мужчин. Странно, что полицию до сих пор не вызвали!
- Надо попасть в квартиру, - принял решение Глеб, как старший группы.
- По какому такому праву? Мы хоть с тобой и не правоохранительные органы, но закон блюсти обязаны.
- Дядя Миш, да брось ты! Есть оперативные методы и грех ими не воспользоваться! У меня чувство, что мы найдём там информацию о книге.
- Вот ты и о грехе вспомнил, - вздохнул тот. – Ну, ладно, пошли.
Дверь, кроме архисложных замков была снабжена ещё и сигнализацией. Михаил Анисимович возился целых десять минут.
- Готово, - наконец сказал он.
Они вошли в тёмное нутро квартиры. Глеб достал фонарик, а его напарник аккуратно закрыл входную дверь на все три замка.
В квартире было четыре комнаты. Три заставлены старинной мебелью, а четвёртая, окна которой были закрыты плотными, тёмными портьерами, отведена под библиотеку. Вдоль всех четырёх стен стеллажи до самого потолка заставленные книгами. А надо сказать, что потолки в этих апартаментах были под четыре метра.
- Чтобы всю эту библиотеку перелопатить, знаешь, сколько нам понадобится времени? – с сомнением покачал мохнатой головой дядя Миша.
Глеб зашёл в соседнюю комнату, служившую хозяину кабинетом. Здесь лёгкие занавески были раздвинуты. Старинный письменный стол из морёного дуба. На покрытой тёмно-бордовым сукном столешнице мраморное пресс-папье, скорее для антуража, ручка Паркер с золотым пером, телефон с факсом. Ян Бенедиктович далеко не бедный, а вот компьютером не обзавёлся! А ведь так удобно в нём держать под рукой нужную информацию!
Глеб подёргал дверцу ящика стола. Заперта. Ну, это не проблема!
Он достал из-за тренчика своего брючного ремня железную шпильку и посветил фонариком. Дверца оказалась с секретом, на ней даже замочной скважины не было. Он прощупал её всю, и даже стенки ящика, в надежде найти скрытую пружину, но тщетно.
В кабинет вошёл Михаил Анисимович.
- Напарник, я наметил план действий. Ведь Авель этот при четырёх царях жил. А я в библиотеке полочку узрел. На ней литература и екатерининской эпохи, времён бедного Павла и сынков его. Давай, я возьму бабку с отцом, а ты сыновей?
- Дядь Миш, тут ящик с секретом, никак открыть не могу.
- Дай-ка попробую. Вы – молодёжь всё больше в электронике разбираетесь, а в антикварных вещах, уж, извини.
Он оглядел стол.
- Узнаю изделие талашкинской мастерской. Посвети-ка!
Дядя Миша взялся за ручку дверцы. Сначала надавил, потом потянул на себя, сдвинул вправо и вниз. Раздался щелчок и дверца открылась.
- Учитесь, юноша, пока я с вами.
Луч фонаря осветил внутренности ящика. Там лежал ноутбук.
- Ну вот, а я посчитал старика врагом научно-технического прогресса, - произнёс Глеб, доставая компьютер.
Он осмотрел пустой ящик и даже простучал стенки.
Его напарник в это время изучал вделанный в стену несгораемый шкаф.
- Глебушка, а вот этот ящичек нам, по всей видимости, открыть не удастся. Тут настоящий специалист нужен.
Глеб подсоединил компьютер к сети и включил, но тот не подавал никаких признаков жизни.
- Да это просто железка! Следовало бы догадаться, что не будет хозяин прятать такую информацию в ящике стола!
Он подошёл к сейфу и осветил его фонарём.
- Сэйфтроникс. Швейцарский. Да, этот ящик нам не по зубам!
Сзади него что-то бухнулось об пол и Глеб резко обернулся. Это дядя Миша в темноте нечаянно смахнул бесполезный ноутбук со стола.
- Старею, - виновато сказал он, нагибаясь и поднимая его с пола. – Да тут и крышка отскочила. Глебушка, посвети, я её на место прилажу.
Парень направил луч.
- Дядь Миш, а что это внутри за бумажка?
Тот осторожно извлёк из внутренностей ноутбука плотный лист старой пожелтевшей бумаги, аккуратно упакованный в тонкий политэлен.
В этот момент Глеб почувствовал, как в квартиру вползает подобно ядовитой змее энергия такого зла, что даже дядя Миша, не обладавший и сотой долей его способностей, тревожно поднял косматую голову.
Екатеринбург. 17 июля 1918 года
Капитан встал. Не подобает офицеру и дворянину сидеть на грязном земляном полу, пусть даже и перед лицом смерти.
Дверь раскрылась, и в расширившейся полосе света он увидел две одинаковые тени. С полминуты никто не входил, словно давали узнику возможность привыкнуть к свету. Затем в камеру вошёл высокий человек, освещая себе, путь переносным газовым фонарём, с которым обычно ходят путевые обходчики. Одет он был в доходивший до пят закрытый чёрный плащ без рукавов, на голове чёрная шляпа с широкими полями, закрывающими пол-лица. На плечи опускались волосы цвета беззвёздной египетской ночи. Аккуратно подстриженная чёрная борода дополняла портрет вошедшего.
" Чёрный человек! – мелькнула у офицера безумная мысль. – Тот, кто является незадолго до смерти".
Незнакомец поднял руку с фонарём, освещая крохотную камеру, и взглянул на узника. Свет фонаря отразился в его тёмно-зелёных глазах. За спиной у него никого не было, да и в приоткрытую дверь капитан видел лишь пустую лестницу. Но две тени чётко были видны на неровной стене. Наваждение какое-то! Капитан встряхнул головой, пытаясь его отогнать, но тени не слились в одну. В необычных глазах незнакомца он увидел плохо скрываемую усмешку.
И опять шальная мысль овладела Политковским. Английским манером ударить незнакомца в подбородок, запахнуться в плащ, шляпу поглубже, на глаза! Есть шанс выйти из дома.
- Не советую, - угадал его мысли "чёрный человек". – К тому же я пришёл, чтобы выпустить вас отсюда.
- С кем имею честь? – спросил капитан.