- Принесите нам две стопки водки по сто грамм, - крикнул вслед ему Дохватов.
Прошло еще не меньше четверти часа, прежде чем парень принес две тарелки бурого, подозрительного на вид борща. Тарелки были полные, и в каждой из них он купал большие пальцы своих рук. Дохватова передернуло.
- Вы, товарищ подавальщик, в каждой тарелке свои пальцы моете? - свистящим полушепотом спросил он.
- Как мою? - не понял тот.
- А вот так, как сейчас.
- Граждане! Ну, чего вы из меня жилы тянете? У нас не ресторан. Подносов нету. Надо-ж понимать, - заныл парень, ставя тарелки на стол.
- Давайте не будем хамить! - оборвал его Дохватов.
Парень на секунду опешил, но потом его круглая, веснущатая физиономия побагровела, белобрысые брови двумя дугами поднялись вверх, такие же белобрысые ресницы заморгали и он начал орать:
- Что?! Как вы сказали? А ну, повторите! Да я вас привлеку к ответственности за оскорбление личности при исполнении служебных обязанностев. А ну, повторите!
- Заткнись, ты, суслик! Чтоб тебя побрали бродячие мертвецы, - зло вырвалось у Дохватова.
Холмин предостерегающе схватил его за рукав.
- Василь Петрович!
Но было уже поздно. На физиономии парня изобразился панический ужас, и он, как ужаленный, отскочил от стола, смахнув с него тарелку с борщем. Бурая жижа лужей разлилась по полу. С минуту простояв столбом, парень кое-как пришел в себя и заговорил плачущим голосом, ища поддержки у сидящих за соседними столиками. При этом он усиленно напирал на окончания слов, приставляя к ним мягкий знак:
- Товарищи! Граждане! Что же это такое делается? Приходють. Требують мяса. Плодоовощное не пьють. Обзывають сусликом. И пужають. Бродячими мертвецами пужають. Это что же, я вас спрашиваю?
"Товарищи" и "граждане" сидели, опустив носы в свои тарелки и стаканы и делая вид, что они ничего не видели и не слышали. Убедившись, что его восклицания и вопросы производят на них действие "гласа, вопиющего в пустыне", парень обратился к кому-то, сидевшему в самом темном углу столовой:
- Кондратий Палыч! Ты-ж надзиратель за порядком. Так чего молчишь? Тут явная вражеская вылазка.
Из угла выдвинулась долговязая фигура и подошла к столику, занятому Холминым и Дохватовым. На них уставилось молодое, почти мальчишеское лицо, которое можно было бы назвать красивым, если-б не рябины оспы и отсутствие левого глаза на нем.
- Об чем шум, граждане?
Дохватов ощупал его косым, оценивающим взглядом.
- А вы, кто такой?
Одноглазый ответил на вопрос по-мальчишески звонко, но с претензией на важность и внушительность:
- Старший осодмилец.
Дохватов криво ухмыльнулся.
- Ага! Важная, значит, птица.
- Важная или неважная - это не ваше дело. Предъявите документы!
- Пожалуйста.
Агент Уголовного розыска и репортер достали из карманов свои паспорта и командировочные удостоверения. Осодмилец взял их и начал читать, беззвучно шевеля губами. Прочел внимательно, еще внимательнее осмотрел печати и, возвращая документы владельцам, заговорил нравоучительным тоном:
- Нехорошо, товарищи. Очень нехорошо. Вас сюда зачем прислали? Пух-перо заготавливать. А вы чем занимаетесь? Всякими классово-чуждыми разговорчиками вызываете недовольство окружающего населения вообще и обслуживающего персонала Дома крестьянина в частности. Это, товарищи, граничит с контрреволюцией. Так и до исправтрудлагеря докатиться можно.
Слушая одноглазого юнца, Дохватов еле сдерживал и гнев, и смех. Холмин многозначительно и умоляюще смотрел на агента, опасаясь, что он чем-нибудь выдаст их инкогнито. Но Дохватов сдержался, погасил огонь своих цыганских глаз и, напустив на себя простоватый вид, сказал просительно:
- Вы, товарищ старший осодмилец, на нас, пожалуйста, не обижайтесь. Мы же ни в чем не виноваты. По пути в ваше село, на полустанке слыхали про бродячих мертвецов. Будто, они у вас в селе завелись. А кто такие эти бродячие мертвецы…
Закончить фразу ему не дали стук распахнувшейся двери столовой и громкий голос с порога:
- Кто тут бродячими мертвецами интересируется?
Холмин, вскинув голову, быстро повернулся на стуле к порогу. Там стоял тот, кого обычно называют "первым парнем на деревне" - молодой советский гармонист. Находясь в состоянии сильного подпития, он еле держался на ногах. И гармонист и его гармонь, висевшая на ремне через плечо, были мокры от дождя, поливавшего по-осеннему с самого утра.
- Мы интересуемся, - поспешил ответить Холмин на вопрос пьяного.
Гармонист шатаясь подошел к нему и спросил заплетающимся языком:
- Вы. А в-вы откуда взялись?
- Из города, - ответил репортер.
- С городу, - повторил гармонист. - А я завтра в город поеду. В обком партии. До самых главных властей. И все им про бродячих мертвецов расскажу. Вы тут, - пьяным жестом обвел он столовую, - ничего про них не знаете, а я знаю. Вот как.
И в подтверждение своих слов он растянул гармонь, нажав на басы. Гармонь рявкнула и загудела.
Дохватов, не сдержавшись, вскочил со стула.
- Что-ж ты знаешь?
Гармонист хотел что-то ответить, но в разговор вмешался одноглазый осодмилец. Схватив пьяного за руку, он потянул его в сторону со словами:
- Слышь, Пашка! Уймись! Не разоряйся тут. Иди спать лучше. Нечего по пьянке языком ляпать. Спать иди, говорю!
- Отстань, осодмильская твоя душа, - оттолкнул его пьяный. - Мне спать не требуется. Я выспался.
- Пашка! Призываю к порядку!
- А мне наплевать.
Гармонист тряхнул русым чубом, свисавшим из-под ушастой шапки, и пьяно запел:
- Наплевать На кровать,
На полу будем спать.
Парень с мокрой тряпкой, топтавшийся возле них, произнес голосом, еще более плачущим, чем до этого:
- Кондратий Палыч! Это что же такое делается? Пьяные гармонисты. Болтають всякое. Поють. Играють. Плюють. Я этого так не оставлю. Чичас в сельсовет пойду. С жалобой.
Он нырнул в кухню и, сейчас же появившись оттуда в картузе и наброшенном на плечи полушубке, поспешно вышел из столовой на улицу.
- Пашка! В последний раз предупреждаю, - возвысил голос одноглазый.
- Наплевать, - упрямо повторил гармонист.
- Не хочешь, значит, по-хорошему? Тогда я участкового милиционера вызову. Он тебе за хулиганство дело пришьет, - и осодмилец ушел, хлопнув дверью. Гармонист обиженно сказал Холмину и Дохватову:
- Вот, граждане с городу, какие у нас властя. Видали? Даже песни играть не дозволяют. Эх, жисть…
- Ты бы, Пашка, в сам деле, шел домой, а то заявится сюда Тюха-Митюха со своей милицейской папкой и протокол на тебя составит, - посоветовал ему один из ужинающих.
- Это верно. Надо иттить, - согласился пьяный, вдруг протрезвев и сообразив, что вызов милиционера не предвещает для него ничего хорошего.
- А что же ты, все-таки, знаешь? - повторил свой вопрос ему Дохватов, но гармонист отмахнулся от него и, в последний раз растянув гармонь, поплелся к двери.
- Гармониста, пока он пьян, нельзя упускать, - шепнул Холмин Дохватову, вставая со стула. - Я за ним пойду. А вы, Василь Петрович, поскорее расплачивайтесь за борщ и догоняйте меня…
4. Тюха-митюха
Сбежав с крыльца Дома крестьянина по скользким от размокшей грязи ступенькам, Холмин поскользнулся на последней из них и споткнулся обо что-то мягкое. Нагнувшись, он пощупал то, что преграждало ему дорогу и его пальцы ощутили мокрую человеческую одежду. В этот момент в дверях столовой показался Дохватов с электрическим фонарем в руке.
- Посветите сюда, Василь Петрович, - крикнул Холмин. - Здесь человек лежит.
- Какой человек? - спросил Дохватов, спускаясь по ступенькам.
- Кажется, пьяный гармонист, - предположил Холмин.
Луч света скользнул по фигуре человека, лежащего вниз лицом, и по валяющейся рядом с ним гармони.
- Да. Это, конечно, гармонист, - уверенно сказал репортер. - Только… только теперь он уже не пьяный. Смотрите, Василь Петрович.
В спине лежащего, между лопатками, - ближе к левой из них, - торчала черная рукоятка финского ножа. Еще не застывшая кровь образовала вокруг нее все более расширявшееся пятно. Дохватов начал привычно осматривать труп, сопровождая это профессиональными комментариями:
- Удар нанесен неожиданно и опытной рукой. Нож через спину проник прямо в сердце. Зарезанный, пожалуй, и не пикнул. Быстро его прикончили. Хотел бы я знать - кто?
- Я тоже, - заметил Холмин.
- Это, положим, не трудно, - сказал агент.
- Как? - спросил репортер.
- Вызвать по телефону из Угрозыска кого-нибудь с собакой-ищейкой, сделать отпечатки пальцев наиболее подозрительных лиц в Дубовском и затем…
- Затем спугнуть преступника или преступников вместе с бродячими мертвецами? - перебил его Холмин. - Нет, Василь Петрович. Так вы все дело испортите. Не надо торопиться и раскрывать свое инкогнито. Убийца или убийцы гармониста от нас не уйдут, не должны уйти. Он или они, несомненно, имеют какое-то отношение к бродячим мертвецам.
- Откуда тебе это известно?
- Да ведь Пашка-гармонист был убит сразу после того, как проболтался о своем намерении сделать в обком партии донос на бродячих мертвецов.
- Ясно-понятно. Ты прав, - согласился агент. - Спешить не будем. Но смотри - под твою ответственность… Эх, жалость какая, на пороге тайны были и… сорвалось. А теперь, что же? Надо народ созывать. Не валяться же этому несчастному гармонисту в грязи…
Через несколько минут улица перед Домом крестьянина заполнилась шумной толпой. Люди теснились к трупу, расспрашивали друг друга о происшедшем, охали и ахали; несколько женщин плакало. Сквозь толпу, к месту происшествия, не без труда продрались одноглазый осодмилец Кондратий и некто в милицейской шинели. Взглянув на последного, Холмин сразу понял, почему в Доме крестьянина кто-то назвал его Тюхой-Митюхой. Шинель на милиционере сидела мешком, горбатясь возле затылка, облезшая во многих местах шапка с мятым козырьком сдвинулась на бок, рыжие сапоги смотрели носками внутрь, кобура нагана на тонком ремешке болталась не сбоку, а сзади, пониже спины. Выражение физиономии этого сельского "блюстителя порядка" было растерянно-сонное, такое, будто он, когда-то давно растерявшись, до сих пор не может опомниться, а выспаться ему никак не удается.
Продираясь сквозь толпу, милиционер пытался придать своей физиономии начальственное выражение, а своему голосу такой же тон, но это у него не получалось. Физиономия, по обыкновению, оставалась растерянно-сонной, а голос звучал пискливо и неубедительно:
- Граждане! Почему скопившись? По какому случаю? Кто позволил толпиться?
- Тут гармониста зарезали! Пашку! - крикнули ему из толпы.
- Кто зарезал? - обернулся на голос милиционер.
- А уж это вы должны узнать, - послышался другой голос.
- Мы и узнаем. Без ваших указаниев. Не толпись, граждане! Разойдись по домам!
- Тоже властя! Насобачились народ разгонять. Лучше-б ловили бандитов. До их у вас, небось, руки коротки. Тюхи-Митюхи!
Услышав обидное прозвище, милиционер пришел в ярость и заорал:
- Давай разойдись, граждане! Протокол составлю! Штрафы накладать буду!
Угроза штрафов подействовала. Толпа стала редеть. Отделившийся было от милиционера одноглазый Кондратий, сновавший в толпе, переговариваясь о чем-то с несколькими парнями комсомольского возраста и активистской внешности, поспешно подошел к нему.
- Товарищ участковый! Имею важную информацию.
- Об чем?
Осодмилец, наклонившись к уху милиционера, взволнованно что-то ему зашептал. Выслушав своего помощника, милиционер с радостью и одобрением хлопнул его по плечу.
- Это ты правильно, товарищ Кондратий. Молодец. Умеешь работать.
Затем произошло то, чего ни Холмин, ни Дохватов никак не ожидали. Бесцветные рыбьи глаза "блюстителя порядка" и его указательный палец поочередно уперлись в них; эти взгляды и жесты сопровождались приказанием:
- Вы, гражданин, и вы тоже. А ну, давайте пройдемся со мной.
- Куда это? - удивился Дохватов.
- В сельсовет. На предмет разбора дела.
- Какого дела? - спросил Холмин, удивленный не меньше агента.
- Имеем на вас подозрение, - сказал Кондратий.
- В чем?
- В убийстве данного мертвого гармониста, - объяснил милиционер, кивком головы указав на труп.
Толпа, еще не совсем разошедшаяся, ахнула.
- Да ведь мы же, - начал было Дохватов, но не закончил фразы, остановленный умоляющим восклицанием Холмина:
- Василь Петрович! Не раскрывай!
Агент и репортер, переглянувшись, расхохотались. Милиционер сердито оборвал их смех:
- Плакать нужно, граждане. Поскольку вы на подозрении. Пошли без сопротивленцев. Взять их, ребята.
Приятели одноглазого Кондратия, - по-видимому, как и он, осдомильцы, - схватили репортера и агента за руки и повели. Милиционер, горделиво шедший впереди с наганом в руке, на секунду остановившись, крикнул толпе:
- Которые тут гармонистовы соседи? Сбегайте до его родителей. Пускай они Пашку отсюдова заберут…
Холмина и Дохватова привели в сельсовет, помещавшийся в одном из немногих в селе домов под железной крышей. Раньше он принадлежал сельскому лавочнику и был построен добротно и заботливо, но теперь в нем царили мерзость и запустение, ярко выраженные пыльными, облупившимися стенами, паутиной в углах, выбитыми стеклами в окнах и махорочными окурками, хрустевшими на полу под ногами. Даже портрет "отца народов", висевший над столом, за который уселся милиционер, был густо засижен мухами и покрыт толстым слоем пыли и клочьями паутины. Уборка в доме, вероятно, не производилась с тех пор, как из него изгнали лавочника.
Развалившись на стуле и не выпуская из руки нагана, милиционер приказал осодмильцам:
- Обыскать арестованных!
Осодмильцы не без удовольствия выполнили этот приказ. Найденное ими у Дохватова оружие вызвало удовлетворение и торжествующие восклицания их начальника:
- Ага! Попались бандиты? Ну, теперь я заставлю вас признаться.
Стараясь свирепо таращить на Холмина свои рыбьи глаза, что при растерянно-сонливой физиономии ему плохо удавалось, он спросил:
- А твоя машинка где?
- У меня револьвера нет, - ответил репортер.
- Пером, значит, работаешь?
- Бывает, что и пером. По-репортерски, - и Холмин улыбнулся при этой двусмысленности вопроса и ответа.
- Хватить мне тут шарики крутить. Давайте будем признаваться, - потребовал милиционер.
- Нам признаваться не в чем, - угрюмо пробурчал Дохватов.
Милиционер стукнул по столу рукояткой зажатого в кулаке нагана.
- Как не в чем? Почему вы зарезали гармониста? По какой причине? Отвечайте, бандиты! Или я выбью из вас показания.
Репортер и агент переглянулись с тяжелыми продолжительными вздохами.
- Придется, Шура, наше инкогнито раскрыть, - сказал Дохватов.
- Да, пожалуй, - утвердительно кивнул головою Холмин и обратился к милиционеру:
- Хорошо. Мы будем давать показания, но только вам одному. А этих своих архаровцев вы отсюда уберите.
По растерянно-сонливой физиономии поползло нечто похожее на напряженное усилие мысли: милиционер пытался размышлять. Подумав с полминуты, он спросил, подозрительно глядя на репортера:
- Почему не хотите давать показания при свидетелях?
- Ну, уж это наше дело, - ответил Холмин.
- Показания при свидетелях будем давать на суде, - добавил Дохватов.
Милиционер подумал еще, повертел в руках наган и сказал осодмильцам:
- Вы, ребята, побудьте там в коридоре. А я пока сам этих бандитов допрошу. Поскольку они согласны признаваться.
Осодмильцы вышли. Милиционер достал из ящика стола лист бумаги и, низко склонившись над ним, так как электрическая лампочка под потолком, сквозь слой пыли на ней, светила довольно тускло, приготовился писать, переложив наган в левую руку.
- Начнем с тебя, - ткнул он пером в сторону Дохватова. - Сперва анкету. Как имь-фамилья?
- Дохватов, Василий Петрович.
- Год рождения?
- 1890.
- Место работы?
- Областной Уголовный розыск.
Ручка с пером выпала из руки милиционера и он Шепотом квакнул:
- Ка-ак?
- Та-ак, - в тон ему ответил агент и вынул из потайного кармана брюк миниатюрную красную книжечку.
- Вот мое удостоверение. Хочешь почитать?
Милиционер взял книжку и развернул ее. Первые же строчки, прочтенные им в ней, произвели на него потрясающее впечатление. Сонливость мгновенно слетела с его физиономии и на ней осталась только растерянность, постепенно переходящая во все больший испуг.
- Товарищ начальник, - вскочив из-за стола, почтительным шепотом заговорил он, возвращая книжку агенту и дрожащими, непослушными руками пряча в кобуру свой наган, - что-ж вы мне раньше ничего не сказали? Я вас тут обзывал по-всякому. Извиняюсь, товарищ начальник. И получите обратно ваши машинки.
Он торопливо выхватил из бокового ящика стола отобранные при обыске револьверы агента и, с неуклюжим поклоном, вручил их ему.
- Теперь вот что, - сказал Дохватов, пряча револьверы в карманы, - кто сейчас есть в сельсовете?
- Окромя осодмильцев, никого, - ответил милиционер, стоя перед ним навытяжку.
- Где председатель и секретарь?
- Уехали в райисполком на совещание.
- А сторож?
- Заступает на дежурство позднее.
- Когда?
- Часа через два.
- Тогда вот что. Отправь своих осодмильцев куда-нибудь подальше, чтобы мы могли спокойно поговорить.
- Слушаюсь.
Милиционер подбежал к двери и, открыв ее, крикнул в коридор:
- Ребята! Расходись по домам! Я тут сам справлюсь.
Из коридора послышался топот ног: осодмильцы ушли. Дохватов сел за стол, Холмин устроился на продавленном диване у стены, а милиционер продолжал стоять навытяжку.
- Итак, товарищ участковый, - начал Дохватов, - рассказывай, что тут у тебя, в Дубовском хорошего и что плохого.
- Да все в порядке, товарищ начальник, - ответил милиционер.
- В порядке, - перездразнил его агент. - Скажи лучше: в полном беспорядке. Даже арестованных обыскивать, как следует, не умеете. Почему не нашли у меня удостоверение?
- Так оно-ж у вас было в потайном кармане.
- По-твоему, значит, потайные карманы обыску не подлежат? А почему в спине зарезанного гармониста оставили вещественное доказательство?
- Какое доказательство?
- Нож.
- Так его можно принесть.
- Поздно. Его рукоятку все Дубовское успело пальцами захватать. Надо было, с помощью чистого платка, осторожно вынуть нож из раны, запечатать в конверт и отправить в районный Уголовный розыск для исследования. Чистый-то носовой платок у тебя есть?
- Найдется, товарищ начальник. А не найдется, так можно и выстирать.
Дохватов со смехом откинулся на спинку стула.