- В тот, что стоит позади, в конце улицы - пробормотала она. Естественно, девочка отлично знала, где искать сестер-монахинь - доходишь до конца улицы и сворачиваешь направо, а затем у фонтана налево и идешь до конца улицы, там монастырь и находится.
Меж тем спутник Клары уводил ее все дальше от намеченной цели.
- Пожалуйста, отпустите меня. Мне нужно туда прямо сейчас.
- Ты живешь в монастыре?
Девочка покачала головой.
- А ты вообще где-нибудь живешь?
- Нет, господин. Пожалуйста, отпустите меня, - заныла Клара, пытаясь повернуться у него на плече так, чтобы половчее спрыгнуть.
Однако мужчина крепко стиснул ее лодыжки.
- Посиди-ка минутку спокойно. В тот монастырь таких маленьких ребятишек не берут. Если тебе некуда пойти, тебе нужно в тот, что стоит через дорогу. Сестры там очень милые и добрые женщины. - Он зашагал сквозь толпу, расступающуюся перед ним, как туман, и, поставив девочку у каких-то ворот, позвонил в колокольчик, но едва они распахнулись, отпрыгнул в сторону и исчез, словно застыдившись своего внезапного порыва помочь.
Четыре монахини, собравшиеся в маленькой прихожей, с подозрением смотрели на Клару.
- Наверное, тебе велела прийти сюда твоя мать, - усталым голосом сказала одна из них.
- Не совсем так, святая сестра, - покачала головой Клара. - Мама сказала, чтобы я пошла к сестрам, а они знают что делать.
- Не обязательно повторять все слово в слово, - сказала усталая монахиня. - Ты только отнимаешь у нас время.
- Как тебя зовут, дитя? - спросила монахиня, стоявшая возле окна и явно наблюдавшая за чем-то снаружи.
- Клара, сестра.
- Ты будешь обращаться к настоятельнице, как к преподобной матери, Клара, - сказала Скучная (как девочка уже мысленно ее окрестила).
- Прошу прощения, преподобная мать, - склонилась та в реверансе. - Меня зовут Клара.
- Просто Клара? И никак по-другому?
Строгий материнский наказ "никому ничего не говорить" все еще звенел в ушах. Никогда прежде она не видела мать, охваченную таким страхом. Лучше совершить великий грех, солгав монахиням, чем предать этот дрожащий голос.
- Не знаю, преподобная мать.
- Понятно. - Настоятельница отвернулась от окна. - Сколько тебе лет?
- Одиннадцать.
- Ты уверена? - удивилась Усталая. - На вид тебе не больше восьми-девяти.
- Мне одиннадцать, сестра. Мама говорит, что я очень маленькая для своего возраста.
- Что ты умеешь делать?
- Делать? - с растущей паникой в голосе переспросила Клара.
- Хоть что-нибудь? Чему тебя учили?
- Читать и писать, - ответила Клара, - немного… Еще я умею шить, но…
- Не очень хорошо, - нетерпеливо перебила настоятельница.
На сей раз Клара была слишком напугана, чтобы ей перечить.
- И ты никогда не ходила на работу?
- На работу? - прошептала она. - Нет, сестра.
- И у тебя нет денег, - сказала настоятельница, но куда более мягким голосом.
- Это мне дала мама, прежде чем она и… прежде чем она уехала. - Клара достала кошель и протянула его Усталой.
- Сколько там, сор Доменика? - спросила настоятельница.
- Пять су, преподобная мать.
- Бедняжка, - вздохнула та. - Наверное, она отдала все, что у нее было.
Клара горько расплакалась.
- Ну-ну, успокойся, моя дорогая, - голос настоятельницы потеплел. - Все мы в руках Божьих. Сор Доменика, подозреваю, что Кларе нужны ужин и постель. До завтра нам не стоит принимать никаких решений.
На следующее утро, сразу после тирсов, Клара столкнулась в прихожей с настоятельницей. Сделав свой лучший реверанс, она пожелала настоятельнице доброго утра, как ее учили дома.
- Что ж, Клара, - с улыбкой сказала та, - стало быть, ты утверждаешь, что тебе одиннадцать. Полагаю, ты все же можешь ошибаться, но сегодня утром я намерена поговорить с тобой не как с одиннадцатилетней, а как с девушкой четырнадцати или пятнадцати лет. Посмотри в сад.
Слегка напуганная, Клара выглянула в окно. Под лучами утреннего солнца копошилось множество детей: одни играли, другие сидели молча, некоторые ссорились по каким-то лишь им известным детским пустякам. Ребята постарше пытались поддерживать порядок с помощью двух молчаливых монахинь, которых она видела вчера.
- Да, преподобная мать?
- Два года назад половину наших воспитанников унесла чума, а на следующее лето - еще четверть. Еще несколько из нас умерли два месяца назад. Теперь здесь четыре монахини с двумя послушницами, которые присматривают за малышами - это самые старательные работники во всем христианском мире. Ты такая же, что и все эти дети, которых ты видишь. Отец, мать или оба родителя умерли. И, как и у тебя, у них нет никого, кто бы мог о них позаботиться. Мы принимаем их к себе больше, чем можем, но ведь кто-то же должен это делать! Будь моя воля, Клара, я бы оставила тебя здесь навсегда. Похоже, ты умная, хорошая девочка, быстрая и усердная работница. Не сомневаюсь, что ты станешь для нас замечательной помощницей.
- Я бы хотела стать монахиней, - вставила Клара.
- Должна тебя огорчить, но это невозможно. У тебя нет приданого, а мы не можем позволить себе кормить этих несчастных созданий, да и себя тоже, если будем брать в сестры девиц без приданого. Прости, если это звучит жестоко, но такова жизнь. Хлеб стоит денег. А без него наши дети умрут.
- Что же мне тогда делать? - беспомощно спросила девочка.
- Работать, как и надлежит большинству женщин. Мы найдем тебе место, хотя если тебе одиннадцать, ты старше, чем большинство необученных служанок. Если хочешь, мы положим твои пять су в нашу казну на хранение, помеченные твоим именем. Потом, когда ты начнешь зарабатывать, эти деньги прибавятся к твоим пяти су и положат начало твоему приданому. Время от времени некоторые сердобольные люди делают нам пожертвования, чтобы увеличить приданое для девочек с такой же судьбой, что и у тебя. Я позабочусь о том, чтобы ты получила свою долю сполна, и когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь иметь достаточно, чтобы вступить в брак с каким-нибудь достойным человеком. Ты понимаешь, о чем я тебе толкую?
- Я должна уйти отсюда и работать, - кивнула Клара, вспоминая бледную тощую кухарку в материнском доме… то есть в бывшем доме ее матери…
- Не стоит так пугаться, дорогая. Этого не произойдет прямо сейчас. Ты пробудешь с нами еще несколько месяцев, а тем временем мы подыщем тебе работу получше. А пока мы тебя научим кое-каким вещам, и ты поможешь нам присматривать за малышами.
Глава 1
Жирона, 22 июля 1354 г.
- Могу ли я полюбопытствовать, чем вызвано беспокойство Вашего преосвященства? - Лекарь Исаак стоял на пороге кабинета епископа Жиронского, слегка касаясь плеча своего ученика.
- Входите, мастер Исаак, - улыбнулся епископ. - Ничто не беспокоит. Хвала Господу нашему, тело мое здорово, да и личные заботы не одолевают. Ничего пока не случилось… но может случиться…
- Мой господин, следует ли мне подождать снаружи, пока я не понадоблюсь? - с готовностью предложил Юсуф, ибо, несмотря на природную склонность к любопытству, уже успел побывать свидетелем такого количества диспутов на политические и философские темы между этими двумя весьма уважаемыми им людьми, что почти утратил интерес к каким-либо дискуссиям.
- Нет, Юсуф, - покачал головой Беренгер. - Ты в самой гуще этих событий, поэтому тебе лучше остаться. Сказать по правде, ты и есть источник, если не сама первопричина этого беспокойства.
- Я, Ваше преосвященство?! - воскликнул Юсуф, с тревогой глядя на своего покровителя. - Что же такого я натворил?
- Сейчас узнаешь, - махнул рукой Беренгер и позвал: - Бернат! - В тот же миг из соседней двери в кабинете появился его личный секретарь Бернат са Фригола. - Принеси мне те письма от дона Видаля. - Маленький францисканец исчез и, почти тотчас же появившись вновь со свитками документов, принялся раскладывать их по порядку на столе Его преосвященства. На стол легли три листа лучшей изготовленной в Жироне бумаги, покрытых письменами. Они были еще из тех запасов, которые дон Видаль де Блан, аббат Сан-Фелиу, а ныне - временный прокуратор его величества, захватил с собой в Барселону, отправляясь туда на королевскую службу.
- Письма, Ваше преосвященство, - почтительно пробормотал Бернат.
- Прочти нам отрывок из последнего - насчет Юсуфа.
- Слушаюсь, Ваше преосвященство, - отозвался Бернат. - "В отношении доминиканца, излеченного от злокозненной лихорадки вашим лекарем и мальчиком-арабом, Юсуфом. Как я и опасался, молодой человек имел беседу с отцом Сальвадором, который ныне поднимает вопрос относительно статуса Юсуфа".
- Статуса? - удивился Исаак.
- Сейчас поймете, - усмехнулся Беренгер. - Продолжай, Бернат.
- "Отец Сальвадор желает знать, не является ли этот молодой человек рабом, и если да, то почему он проживает в обществе свободных людей".
- Поскольку всем известно, что Юсуф как воспитанник короля не может быть рабом но определению, то подобный вопрос я расцениваю как чисто зловредный, - сердито буркнул Беренгер. - И он прекрасно осознает все сложности, к которым приведет крещение.
- То есть он больше не сможет жить и учиться в нашем доме, - помрачнел Исаак. - Или даже где-либо в Еврейском квартале.
- И это может создать проблемы, если он пожелает вернуться в свою семью. Что же ты такого ему сказал, чтобы его душой овладел такой страх? - поинтересовался епископ, поворачиваясь к мальчику. - Кстати, дона Видаля это тоже весьма интересует. В противном случае он не сможет предпринять верные шаги.
Двое священников - епископ и его секретарь - выжидательно воззрились на мальчика; его хозяин и учитель, не способный видеть по причине слепоты, слегка склонил голову набок. Под таким пристальным вниманием Юсуф покраснел, заморгал и попытался сосредоточиться на том, что хотел высказать еще четыре-пять месяцев назад.
- Начать с того, - быстро заговорил Юсуф, - что он назвал меня хорошеньким или еще как-то по-глупому вроде этого и поинтересовался, не уроженец ли я Жироны. - Выпалив все это на одном дыхании, ученик Исаака глубоко вздохнул и уже более спокойным тоном продолжил: - Это произошло, когда он уже выздоравливал от лихорадки, но был еще немощным и нуждался в постоянном присмотре.
- Присутствовал ли в комнате кто-нибудь еще? - спросил Исаак.
- Нет, - покачал головой Юсуф, - сначала он дождался, пока вы, хозяин, выйдете.
- Продолжай, - кивнул лекарь.
- Я сказал, что нет. Тогда он спросил, откуда я, и я сказал, что из Гранады. Затем он спросил, не являюсь ли я рабом, на что получил ответ отрицательный. Тогда он поинтересовался, когда я возвращаюсь к своей семье. Я сказал, что не знаю. Потом что-то случилось - кажется, меня, к счастью, позвал хозяин, - и мне удалось уйти.
- Спасибо, Юсуф, - кивнул епископ. - Теперь, когда мы знаем, с чем имеем дело, можно спокойно действовать.
- И что же предлагает Ваше преосвященство? - спросил Исаак. Лицо его было спокойным, однако в голосе чувствовалось напряжение.
- Насколько я помню, его величество приглашал молодого человека провести некоторое время на Сардинии, дабы попрактиковаться в искусстве владения мечом и ведения войны, а также поучиться дворцовым манерам, - лениво произнес Беренгер.
- Да, Ваше преосвященство, - с крайне неловким видом согласился Юсуф. - Так оно и есть. Но, когда он пригласил меня его сопровождать, я признался, что предпочел бы этого не делать. С моей стороны было крайне неприлично говорить в такой манере с его величеством… однако сейчас я передумал, и если бы меня спросили, хотел бы я поехать… - Он беспомощно замолчал. - Но это невозможно…
- Полная ерунда! - с усмешкой отмахнулся Беренгер. - Большинство его придворных не в состоянии удержать одну мысль более десяти минут. Он не будет ни огорчен, ни удивлен, если ты передумаешь. Решите этот вопрос, мастер Исаак. Дальнейшие планы мы обсудим после прибытия секретаря дона Видаля, который ознакомит нас с соображениями благородного аббата по этому и прочим поводам.
- На Сардинию?! Что за чушь! - Зычный голос Юдифи, жены Исаака, разносился по всему двору, казалось, застывшему в полуденном мареве. Ее сотрапезники, сидевшие за столом в тени деревьев, в очередной раз вскинули от тарелок головы.
- Кто поедет на Сардинию? - тут же полюбопытствовал Натан, один из восьмилетних близнецов. - Это где-то рядом с Константинополем? Значит, он увидится с Даниэлем?
- Юсуф поедет, - подсказала ему сестра Мириам. - Почему ты никогда ничего не слушаешь внимательно?
- Отец, а я смогу поехать на Сардинию? И я слушаю лучше тебя, Мириам! Когда я в школе…
- Это ради его же благополучия, - сказал Исаак в надежде прервать перепалку близнецов, прежде чем она не успела разгореться по-настоящему. - Надеюсь, это не надолго, и пока отсутствует, мы все будем по нему скучать.
- Никуда он не поедет! - решительно отрезала Юдифь. - Я не позволю отправить его сражаться на войне, к которой он не имеет ни малейшего отношения. Отпустить мальчика в такую даль, на корабле, одного… Он же еще совсем ребенок!
- Ему уже тринадцать, - возразил Исаак. - Разве нет, Юсуф?
- Возможно, - неуверенно пожал тот плечами. - Точно не знаю.
- Сколько тебе было, когда ты приехал в Валенсию со своим отцом? - спросил Исаак.
Лицо Юсуфа побледнело.
- Точно не уверен.
- Ты говорил, что семь, - напомнила Ракель. - Неужели ты лгал?
Старшая сестра близняшек осуждающе посмотрела на парня.
- Не думаю, - с несчастным видом ответил тот. - Но кто-то сказал, что в год Большой чумы мне было семь.
- Мы не можем верить в подобную ерунду, - отмахнулась Юдифь. - Люди тебе еще и не такого наговорят. Ты помнишь, как потерял первый молочный зуб?
- Да, - кивнул Юсуф. - Я тогда играл во дворе.
- Каком дворе?
- Нашем. Это было за день до того, как мы отправились в Валенсию. Я отдал его маме, а она меня за это поцеловала и подарила серебряную монетку! - Молодой человек потрясенно покачал головой. - И всю дорогу до Валенсии у меня была такая странная дырка между зубами. А потом я эту монетку потерял. После того как…
- Не думаю, чтобы ему было больше двенадцати, - быстро сказала Юдифь. - Мне всегда казалось, что он младше, чем говорит, и я…
- Тем не менее он достаточно взрослый, чтобы последовать за его величеством на Сардинию и ради этого пересечь море, - перебил ее Исаак. - При дворе и на королевском флоте полно ребят и помладше нашего Юсуфа, полным ходом изучающих искусство войны и навигации… Дорогая, у нас просто нет выбора.
- Он никуда не поедет! - решительно заявила Юдифь.
Вторник, 29 июля 1354 г.
- Превосходная мысль! - расцвел в улыбке секретарь дона Видаля. Беренгеру было прекрасно известно, что в то утро этот востроглазый молодой человек проскакал не менее тридцати миль, однако, несмотря на усталость, дорожную пыль и полуденную жару, оставался изящным и подтянутым. - Причем по нескольким причинам сразу, - добавил он, беря стоявший перед ним кубок с прохладительным напитком - его единственную уступку тяготам этого дня.
- В самом деле? - вежливо улыбнулся Беренгер.
- Ваше преосвященство, я выехал из Барселоны во вторник, имея по дороге и другие поручения, касающиеся дел его превосходительства. Когда я разговаривал с ним в последний раз, дон Видаль только что получил печальные известия с Сардинии. В наших войсках свирепствует лихорадка, уже унесшая немало жизней. Кроме того, припасы для поддержания сил больных тоже на исходе. Его величеству срочно требуются лекарства, вино, домашняя птица и сахар. Галеры выйдут в море, едва мы закончим погрузку и посадим на корабли команду. Воспитанник его величества может с удобством занять место на одном из них.
- Когда это произойдет?
- Первая галера отплывает не позже понедельника, а остальные - на той же неделе.
- У меня есть очень простое решение этой задачи, - твердо сказал Беренгер.
- Простое решение? - переспросил секретарь. - Вы хотите сказать - отправить мальчика назад в Гранаду? Вы уверены, что его величество одобрит подобное решение в столь сложное для нас время?
- Я подумал вовсе не об этом, - решительно заявил Беренгер. - Как нам обоим известно, все, о чем он мечтает, - это о разрешении оставаться там же, где пребывает в настоящий момент. Его величество, несомненно, не откажет в таком разрешении. Или…
- В отсутствие дона Педро прокуратор его величества может поддержать его, - добавил секретарь. - Разумеется, дону Видалю подобная мысль тоже приходила в голову. Но есть ряд обстоятельств…
- Например, то, почему отец Сальвадор выжидал почти пять месяцев, прежде чем высказать свое мнение относительно чего-то такого, что он находит столь непозволительным? - сухо осведомился епископ. - Кстати, существует ли у него объяснение подобной отсрочки?
- Он утверждает, что, будучи отлично осведомлен о вашем скрупулезном подходе к вопросам религии, знал, что вы не станете действовать поспешно, но не терял надежды, что теперь вы измените подобное отношение.
- Да, надежды он не терял…
- Пока их величества не отправились на Сардинию, полагая, что они будут слишком заняты войной, чтобы отвлекаться на такие мелочи. В таком случае его превосходительство дон Видаль может с блеском сочинить письмо, дающее мальчику позволение остаться там, где он есть.
- Он слишком мало их знает, если и в самом деле думает, что дон Педро сочтет это какой-то мелочью, - сделал вывод Беренгер. - Но я понимаю беспокойство дона Видаля. Подобное письмо может дать злокозненным людям повод обвинить его в том, что он ставит короля выше Церкви. Насколько я понимаю, столь серьезное дело для священника с большим будущим впереди - это вовсе не обычный пустяк.
- Несколько возможностей и впрямь упоминалось, - скромно признал секретарь с довольным видом человека, планирующего яркое будущее на волне успеха своего сюзерена.
- Пост Архиепископа в Валенсии - это отнюдь не мелочь, - сухо сказал Беренгер. - Будет жаль, если он достанется менее достойному человеку вместо претендента, обвиненного в злокозненных намерениях, или даже по причине обычной некомпетентности.
- Поскольку молодой человек находится под опекой его величества, дон Видаль предложил окружить его всемерной защитой, - склонился перед епископом секретарь. - Если на Сардинии с ним не случится ничего - скажем так - неприятного, прежде чем его величество сможет вмешаться…
- В таком случае его следует отослать отсюда как можно скорее, - подытожил Беренгер. - Я поговорю с лекарем.
- Я знаю, что при дворе его величества он будет в полной безопасности! - встревоженно заявила Юдифь. - Но само путешествие! Ехать в такую даль с такими деньжищами. Его могут убить уже по дороге в Барселону.
- С какими деньжищами, мама? - удивилась Ракель.
- Подобные поручения не даются просто так! - с негодованием заметила Юдифь. - Юсуф повезет с собой большую сумку с золотом.
- Воспитаннику его величества не нужно никакого золота, чтобы остаться в целости и сохранности, - сказал Исаак. - Никакое золото не перейдет из рук в руки благодаря этому письму.
- Как скажете, - с сомнением произнесла Юдифь. - Но ведь он поплывет на корабле.