- А поскольку это - наше личное дело, - сердито сказал Родриго, - то мы…
- Мы искали предназначенные нам документы, - прервал его Гонсалво. - Нам показалось глупым поехать прочь и оставить их. Бедняга умер этой ночью, как вы знаете.
- Нет, я этого не знал, - сказал Фортунат. - Да упокоится его душа с миром, - добавил он, осеняя себя крестом. - И вы нашли свои документы?
- Нет, - ответил Гонсалво. - Он, должно быть, поручил кому-то их доставить, когда почувствовал приближение болезни. И его серая кобылка исчезла из конюшни.
- Я не спал этой ночью, - сказал Фортунат. - И видел, как монах отбыл еще до рассвета. На светлой лошади.
- А прибыл он пешком. Вот, значит, как. Это он взял их, дон Родриго, - произнес Гонсалво, в волнении хватая его за руку. - И уехал на его лошади. Да сгниет он в аду! Я мог перерезать горло этому предателю. Да я бы все отдал за то, чтобы посмотреть на эти документы, - добавил он. - Только взглянуть одним глазком.
- А сколько бы вы дали? - спросил Фортунат, с интересом глядя на него.
- Сколько? - озадаченно спросил Гонсалво. - Ну, ладно. Я дал бы пять мараведи за то, чтобы увидеть решение по интересующему меня делу.
- Я прошу вас извинить меня, господа, - холодно произнес Родриго, - но я уже извел достаточно времени и денег ради того, чтобы узнать точную формулировку одного папского письма. Мои люди ждут меня на перекрестке. Позвольте мне распрощаться с вами. И приятного вам пути к дому. - Он сел на коня и поехал прочь.
- А я должен вернуться в гостиницу, - сказал Гонсалво, - надо забрать тех мужланов, что работают на меня.
- Значит, вас больше не интересует вши документ? - спросил молодой человек.
- А как вы его достанете? - спросил Гонсалво. - Монах вряд ли легко расстанется с тем, что дал ему умирающий гонец.
- Нет. Но если я догоню его, немного золота наверняка поможет мне получить его согласие позволить мне мельком взглянуть на то, что он везет. Он показался мне любителем вина и прочих радостей жизни. В конце концов, как вы знаете, то, что запечатано, может быть распечатано и запечатано снова, - сказал он. Юноша просмотрел на разбросанные вокруг документы из сумки гонца, которые гонимые утренним ветерком разлетались еще дальше. - Но решайте быстрее, ибо с каждым мгновением лошадь уносит его все дальше и дальше. Где я могу найти вас, чтобы поведать о результатах моего поиска?
- В Барселоне. Некоторое время я пробуду в Барселоне. Подождите минутку, и мы поговорим об этом.
Глава пятая
Первый день
Вторник, 22 апреля
Мулы, запряженные в крытые повозки, были готовы к отправлению; один из стражников, главный повар, его помощник и поваренок о чем-то сплетничали - неудивительно, что его преосвященство не смог вовремя отобедать. Главный конюший стоял в стороне, командуя сборами и наблюдая за помощником, который отправлялся в путешествие вместе с ним и руководил работой двух дюжих, но очень неуклюжих слуг, грузивших вещи на телеги. Первая повозка была доверху заполнена багажом; горшки для варки пищи, мешки с провизией и многое другое было привязано к боковинам телеги. Вторая повозка была загружена намного меньше, ее дно было устлано толстым слоем соломы и покрыто тяжелым ковром, поверх которого было брошено несколько подушек - там можно было отдохнуть, устав трястись в жестком седле или сбив ноги.
Прислуга епископа сбилась в большую и веселую группу во главе процессии. На северной стороне площади стояла небольшая группа монахинь. С восточной стороны площади, неподалеку от ворот еврейского квартала, собралась семья лекаря и его слуги. Его жена, Юдифь, стояла с неодобрительным видом, словно скала, как будто ее тащили в Таррагону против ее воли, хотя именно она настояла на поездке. Наоми, их кухарка, и Ибрагим, их слуга, хмуро глазели вокруг, по размеру толпы только что осознав, что им придется идти пешком вместе с остальными слугами.
Семилетние близнецы Юдифи и Исаака, Натан и Мириам, стояли в воротах, наполовину скрытые за спиной пухлой, по-матерински добродушной женщины. Юдифь решила - правда, крайне неохотно - оставить их со своей подругой, Дольсой, женой перчаточника. Мириам выглядела обиженной, а Натан - сердитым. Они смотрели, как мать и сестра собираются отправиться к невообразимым удовольствиям Таррагоны.
Ракель стояла рядом с матерью, похожая на коричневый сверток, обернутый вуалью для защиты от любопытных глаз. Настроение у нее было ничем не лучше, чем у ее брата и сестры. Вчера вечером Даниель, племянник Дольсы и Эфраима-перчаточника, самый симпатичный и приятный молодой человек, которого она знала, пришел, чтобы пожелать ей счастливого пути. В самый разгар веселых прощаний и пожеланий он вдруг настойчиво потребовал, чтобы она не соглашалась на брак в Таррагоне. Пораженная, она ответила, что ее брак его не касается. Он покраснел, поклонился и ушел, не сказав больше ни слова. Большую часть ночи она пролежала с открытыми глазами, сначала сердясь на его самоуверенную наглость, а затем в бешенстве от собственной нелюбезности, но главным образом она безуспешно пыталась не думать об этом браке. Ее взгляд снова упал на Дольсу, которая так хорошо управлялась с несчастными близнецами. Она покраснела от стыда и чувства вины и от всего сердца пожалела, что не может сию же минуту покинуть этот город и больше не возвращаться.
Во дворце епископа Исаак уединился с Беренгером, исследуя болезненное и вздувшееся колено его преосвященства.
- Со временем это пройдет, - заметил он. - Юсуф приготовит средство, которое уменьшит боль и снимет опухоль. Верно, Юсуф? - спросил он своего ученика, мавританского мальчика из Гранады, умного и быстрого, но не слишком опытного в свои тринадцать лет.
- Да, господин, - пробормотал мальчик. - Оно почти готово. Только еще слишком горячее, чтобы пить.
- Прежде чем мы присоединимся к остальным, - сказал лекарь, - я хотел бы выразить свое огромное сожаление по поводу того, что я обременяю ваше преосвященство присутствием моей жены и слуг. Я очень хорошо понимаю, что из-за них ваше путешествие станет дольше.
- Не думайте об этом, мастер Исаак, - сказал епископ. - Как только я получил приказ архиепископа забрать с собой всех этих монахинь, я сразу же понял, что мы обречены передвигаться крайне медленно. Присутствие вашей жены не удлинит наше путешествие ни на мгновение, уверяю вас. А ваша замечательная дочь может нам пригодиться, если кто-то заболеет.
- Услышав, что аббатиса и две ее монахини будут путешествовать с вами, Юдифь принялась без устали требовать, чтобы я добился для нее разрешения сопровождать нас.
- Надеюсь, что ей понравится их общество, Исаак, поскольку, как я подозреваю, ей придется провести с ними довольно много ночей. - Епископ искренне рассмеялся, выпил настойку, приготовленную для него Юсуфом, позвал Франсес и Берната, и они впятером присоединились к остальным.
Появились конюхи с лошадьми и мулами для епископа, его сопровождающих и семейства лекаря. Юдифь мрачно вскарабкалась на мула, Ракель подобрала юбки и перекинула ногу через спину лошади, демонстрируя скорее решительность, чем навыки верховой езды; Исаак с легкостью вскочил в седло. Юсуф, который должен был идти пешком, с завистливой тоской смотрел на изящную белую лошадь капитана стражи. Минутная вспышка жалости к себе напомнила ему, что, если бы его отец был жив, он тоже ехал бы верхом и на лучшей лошади, чем капитан.
Стук копыт объявил о прибытии последней группы. К отъезжающим присоединилась аббатиса монастыря Святого Даниила в сопровождении двух монахинь и священника, за которыми следовали два стражника из охраны епископа. Леди Эликсенда поприветствовала Беренгера, а затем опустила на лицо вуаль. Сестра Агнет, демонстративно не обращая на него внимания, ударила мула пятками. Испуганное животное рванулось вскачь; два стражника, чьей единственной задачей было доставить сестру Агнет в Таррагону, где она должна была предстать перед судом, также пришпорили лошадей, догнали ее и поехали рядом. Процессия начала свое движение.
Мул Исаака заметил возникшее движение и резко взял с места, сразу перейдя на быструю рысь. Ибрагим, который вел мула своего слепого хозяина под уздцы, в панике дернул за узду, заставляя его остановиться так же резко, как тот начал движение, а затем снова потянул за повод.
- Мягче, Ибрагим, - сказал лекарь. - Это мул, живое существо, а не телега, попавшая колесом в дорожную яму.
- Да, хозяин, - сказал Ибрагим страдальческим тоном.
- Из-за чего это произошло? - спросил Исаак.
- Сестра Агнет, отец, - ответила Ракель. - Она бросила на епископа ядовитый взгляд и ударила своего мула пяткой.
- Путешествие будет интересным, - пробормотал ее отец.
Час спустя, когда апрельское солнце поднялось высоко и прогрело воздух, восьмилетняя девочка, несшая глиняный кувшин, шла через луг, расположенный за пределами Сан-Фелиу, направляясь к реке, чтобы набрать воды. Она шла не торопясь, глядя по сторонам и мечтая, когда услышала глухой стон, доносившийся из высокой травы неподалеку от тропинки. Она остановилась, прижимая кувшин к груди и борясь с инстинктивным желанием убежать. Несмотря на столь юный возраст, она уже знала, что интерес к странному поведению взрослых обычно ведет к неприятностям. Но сбежать означало остаться без воды, и тогда неприятности ждали бы се дома. Из травы снова донесся стон.
- Кто там? - спросила девочка.
- Помоги мне, - сказал голос очень слабый, но низкий и определенно мужской.
Так говорили только волшебные существа из тетиных сказок, когда с ними случалось что-то ужасное. Теперь девочка разрывалась между страхом и любопытством. Она осторожно поставила на землю кувшин - чтобы легче было убежать, если понадобится, и скользнула в траву, чтобы посмотреть, что там такое и чей это голос.
Там лежал мужчина. Он был распростерт на земле, его голова и грудь были залиты кровью. Это был монах, потому что он был одет как отец Бернат, который однажды навестил ее мать по какому-то важному делу и, уезжая, дал девочке монетку.
- Кто-то ранил вас? - спросила она.
Он открыл глаза. Она не понимала, видит он ее или нет, и это испугало ее еще больше. Он потянулся и ухватил ее за руку.
- Возьми это и отдай…
По его телу пробежала судорога, а затем его скрутил приступ кашля.
Она увидела, что в руке, прижатой к окровавленной груди, он что-то сжимает.
- Кому я должна это отдать? - спросила она.
- Кому? - Его тусклый взгляд заметался. - Епископу, - сказал он, задыхаясь. - В… собственные… руки. Поклянись… ты отдашь это… - Изо рта потекла тонкая струйка крови, и он закрыл глаза. - Поклянись, а затем оставь меня здесь умирать, как я этого заслуживаю, - вдруг отчетливо добавил он.
Она повернулась и побежала прочь, не забыв забрать кувшин.
Она убежала, но не от страха, а понимая, что одна она не сможет ему помочь. Но, как назло, взрослых, к которым она могла бы обратиться за советом и помощью, дома не оказалось, все они куда-то ушли - мать, отец, дедушка, соседи. Наконец она нашла дядю Марка, который спал допоздна после особенно веселой ночи. Он с трудом выбрался из кровати, послал жену на поиски сестры, матери девочки, и последовал за ребенком на луг.
Но было слишком поздно. Он посмотрел на мертвого монаха, потряс его. Без сомнения, он умер еще до того, как его племянница убежала за помощью. Он наклонился, чтобы закрыть монаху глаза, не обращая внимания на появление матери девочки.
Она прижимала к груди младенца, разрываясь между интересом и страхом.
- Я же говорила тебе, чтобы ты не подходила к незнакомцам, - сказала она.
- Но, мама, он же священник…
- Священники тоже могут быть незнакомцами, так ведь? - сказала она. - Но ты сделала все, что могла. Кто он?
- Я не знаю, - сказала девочка. - Он не назвался. Но он сказал, что то, что у него в руках, очень важно, и надо обязательно передать это епископу. Он заставил меня поклясться.
Она указала пальцем на его руку, все еще сжимавшую письмо.
Перехватив ребенка другой рукой и оперев его о бедро, ее мать извлекла бумагу из руки мертвеца и осмотрела се.
- Это письмо, - разочарованно произнесла она. - И к тому же все измазанное кровью. Я-то думала, что там могут быть деньги.
Марк взял у нее бумагу.
- Вряд ли, сестра. Кто бы ни убил его, он срезал с его пояса кошелек и забрал деньги. Я передам это епископу.
- Но епископ уехал, - возразила ему сестра.
- Тогда я передам это тому, кого они оставили вместо него, - сказал он. - Это все, что он сказал? - спросил он племянницу. - Они захотят это знать.
- Я не знаю, - ответила она, не желая ничего ему говорить. - Наверно, да. Но он толком ничего сказать не смог.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросила се мать.
Девочка потрясла головой, не сумев объяснить.
- Я не знаю. Я его понимала, но он толком ничего и не сказал.
- Он умирал, - произнес ее дядя.
- Да кто ты такая, чтобы судить о словах святых людей? - сказала се мать и ухватила ее за ухо. - Уверена, что воды ты так и не принесла. Как я буду готовить обед без воды?
- Иди к колодцу, - сказал дядя Марк. - Это намного ближе.
- Она не сможет набрать воды из колодца, - сказала мать. - Ведро слишком тяжелое.
- Тогда пойди сама, ленивая неряха, - бросил он.
И маленькая девочка в слезах помчалась домой, а взрослые продолжали препираться до самого дома.
Дон Арно де Корнильяно, каноник викарий епархии Жироны в отсутствие епископа внимательно оглядел лежавшую перед ним мятую, испачканную кровью бумагу. Разобрать можно было только одно слово - "преосвященство" и фрагменты слова "епископ". Остальные слова были покрыты кровью написавшего ее человека. К тому же кровь монаха плотно запечатала документ, почти так же прочно, как воск. До сих пор никто еще не осмелился вскрыть его.
Дон Арно с отвращением посмотрел на неряшливого человека, пришедшего во дворец. От него сильно воняло из-за возлияний прошлой ночи, а кроме того, он был раздражающе настойчив. Несмотря на это, он сделал все как положено: выслушал сообщение, осторожно взял пропитанное кровью письмо и приказал, чтобы тело монаха с должным почтением отвезли во дворец епископа. Он было собирался приказать секретарю открыть письмо, но остановился. Возможно, оно было предназначено лично Беренгеру. Вскрытие письма обязательно оставит следы. Ему не следовало делать этого до тех пор, пока он не узнает, кем был этот мертвец.
- Скажите человеку, который принес письмо, чтобы он подождал нас здесь, - сказал он. - И проследите, чтобы он никуда не ушел.
Тело лежало в холодной, темной комнате в нижней части дворца. Поблизости стоял послушник, ожидая разрешения обмыть его и подготовить к погребению. Каноник бросил на него поспешный взгляд, затем еще один, уже более внимательный. Он никак не мог разрешить стоящую перед ним дилемму. Мертвый монах был незнаком дону Арно и, совершенно очевидно, что его не знал никто из тех, кто видел тело.
- Должно быть, он приехал издалека, - сказал дон Лрно.
- Возможно, он был паломником, - предположил его секретарь.
- Простите меня, отец мой, - сказал послушник, - но мы нашли это на теле несчастного. Немного испачкано кровью, - добавил он извиняющимся топом и с должным почтением передал канонику свернутый пергамент, пропитавшийся кровавыми сгустками.
Дон Арно как можно быстрее передал его секретарю и покинул комнату.
- Что это? - раздраженно спросил он секретаря.
- Путевой документ, дон Арно. На листах можно прочесть его имя и еще несколько других слов. Его звали Норберт. К сожалению, остальные слова совершенно непонятны.
- И надо же такому случиться, что его убили здесь, всего в нескольких шагах от собора, - горько заметил дон Арно, словно это было оскорбление, нанесенное ему лично.
- Больше чем несколько шагов, господин. Расстояние довольно значительное, - сказал секретарь, затем поймал взгляд каноника и замолчал.
Дон Арно размышлял. Время шло, и епископ отдалялся все больше и больше. Нужно ли отправить посыльного ему вдогонку? Или следует открыть письмо и разбираться с его содержанием самостоятельно?
Возможно, следует обратиться за советом? Поскольку, если это письмо связано с ссорой Беренгера с архиепископом, мотивы дона Арно, заставившие его вскрыть документ, выглядят весьма подозрительно. Если же речь идет о каком-либо срочном, но вполне обычном документе, связанном с делами епархии, требующем личной подписи епископа, или об отчаянно необходимом кому-то разрешении, было бы смешно посылать гонца вослед Беренгеру. Смешно, и к тому же это может быть жалоба на деятельность самого каноника. Дон Арно был известен как своими талантами в управлении финансами, так и некоторыми мелкими слабостями.
- Эй, позвони, вызови кого-нибудь, - крикнул он секретарю.
Секретарь позвонил.
- Я хотел бы видеть каноников, немедленно, - произнес он, как только дверь открылась. Его голос, раздражающий, невыразительный, сухой, заполнил комнату и проник в коридор.
- Извините меня, отец мой, - заметил слуга. - Но большинство каноников разъехались по делам.
- Тогда соберите тех, кто сейчас здесь, - холодно сказал он. - Немедленно.
Поздним утром Даниель, сын пекаря Мойши и наследник своего дяди перчаточника Эфраима, находился в мастерской, пытаясь обновить пару перчаток одной дамы. К сожалению, каждый раз, когда он брал в руки перчатку, он видел только длинные, изящные пальцы Ракели и ее стройную руку, проскальзывающую в почти невесомую лайку, вспоминал вчерашнее столкновение и делал ошибку. Последняя оказалась фатальной. Эту пару перчаток было уже не спасти. Он с отчаянием положил испорченные перчатки на стол.
Епископ со своими спутниками отправился на совет в Таррагоне через час после восхода солнца. Он знал об этом. Он наблюдал за ними, стоя в тени дверного проема. Теперь они были очень, очень далеко, все ближе и ближе к Таррагоне и к отвратительному кузену Ракели, Рубену, за которого ее мать желала выдать ее замуж. Она никогда не вернется. Его жизнь кончена. Он вздохнул, собрал лоскуты испорченной перчатки и пошел признаваться дяде в своей неуклюжести.
- Это связано с монахом, который умер сегодня утром? - спросил Галсеран де Монтетерно.
- В некотором смысле да, - ответил дон Арно. - Из его путевого документа мы знаем, что у него было разрешение поехать в Авиньон. Без сомнения, он был там по указанию архиепископа или даже его святейшества, папы римского. Его звали брат Норберт.
В комнате повисло напряжение.
- У монаха с собой было письмо, - продолжил дон Арно, указывая на предмет, лежавший перед ним на столе, - который он был намерен передать епископу. Дядя ребенка, который нашел его, принес это мне. Очевидно, что оно адресовано лично его преосвященству.
- Очевидно? - спросил отец Виталис.
- Если вы посмотрите, то увидите, что адрес замазан кровью, но можно разобрать слово "преосвященство" и часть слова "епископ", - сказал дон Арно. - И ребенок говорил, что он весьма настойчиво повторял это.
- Я могу взглянуть на печать? - спросил Галсеран.