Мы шли вперед, минуя один колонный зал за другим. Все казалось пустынным, тихим. Иногда до нас доносились слабые голоса, а один раз мы спрятались за каменную колонну, а мимо нас проследовали трое увлеченно беседовавших мужчин. Много других помещений выходило в центральные залы, но все они казались необитаемыми.
- Где все?
Хети пожал плечами:
- Город выстроен из расчета на большое население. Не все еще здесь. Многим только предстоит родиться, чтобы заполнить эти залы и конторы. И не забывайте, ожидается огромный наплыв людей на Празднество.
Мы подошли к краю прелестного садика, благоухавшего прохладными ночными ароматами. Посмотрев под ноги, я увидел, что пол расписан соответственно - бассейн в окружении серебристо-голубых болотных цветов и растений.
- Мы опять идем по воде.
Хети посмотрел вниз.
- Да, - с удивлением сказал он.
- А зачем живущим тут эти речные сцены? - спросил я.
- Творение Атона. Им нужно повсюду его видеть.
Наконец мы пересекли садик и оказались у внушительных дверей, обшитых красивыми панелями. В них имелась дверь поменьше, а в ней - окошечко, закрытое ставней. Фреска у нас под ногами изображала лишь неподвижную воду. Хети тихо постучал в окошечко. Мы подождали и почувствовали покалывание в затылке, будто за нами наблюдают. Я огляделся. Ничего не было видно. Затем окошечко открылось изнутри.
- Покажите ваши лица, - произнес непонятный, странно резкий голос.
Хети знаком велел мне приблизиться к окошечку, и когда я подошел, в глаза мне направили сильный луч света. Затем маленькая дверь бесшумно открылась, и пятно света упало на пол. Я шагнул в него и в двери.
Внутри свет продолжал слепить меня. Я заслонил глаза и различил множество маленьких огоньков - маленькие копии луны, перемещавшиеся вокруг. Внезапно я понял, что это были декоративные папирусные фонарики, покачивавшиеся и поворачивавшиеся на тонких тростниковых стеблях. И держали эти фонарики девушки. Красивые молодые девушки. Прямо передо мной фонарик опустился, и я увидел лицо, широкое в кости, но изящное, ресницы и губы накрашены, кожа густо набелена пудрой. Тело же облачено в самый изысканный костюм, принадлежавший, однако, но статусу борцу или вознице.
- Смотреть в упор некрасиво, - сказала девушка. Голос соответствовал телу, а не лицу.
- Простите меня.
- Я ценю ваш интерес. - Последнее слово она произнесла невнятно, словно слизывая его с тарелки.
- Добрый вечер. Мы из городской полиции. Нам нужно побеседовать с женщинами гарема.
- В такой час?
- Время значения не имеет.
Она выглядела раздраженной.
- Кого именно вы имеете в виду? У нас здесь много разных женщин: швеи, горничные, экономки, танцовщицы, музыкантши и так далее - даже иностранки. Не думаю, что кто-то из них захочет видеться с вами в подобное время.
- Да? Давайте убедимся. Я знаю, что одна из них пропала. Исчезла. Совсем особая девушка. Нечто вроде зеркала. Ее сестры поймут, что я имею в виду. Они, должно быть, встревожены. Возможно, напуганы. Неведение хуже всего, вам так не кажется?
Наша собеседница внимательно посмотрела на меня, наморщив большой лоб. А затем впустила нас.
- Это евнух! - прошептал Хети.
- Знаю, - прошептал я в ответ. Я повидал все, что может предложить ночная жизнь Фив, все злачные места и притоны самого низкого разбора и другие места, куда люди ходят, чтобы осознать и воплотить свои самые сокровенные желания. Мальчики как женщины, женщины как мужчины, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами.
Она шла впереди, девушки замыкали шествие, хихикая и перешептываясь; фонарики их покачивались и подпрыгивали на ходу. От странностей окружающей обстановки и пляшущих света и теней я вскоре перестал ориентироваться в переходах, сворачивавших налево, направо, направо, налево… Мы все глубже забирались в этот темный лабиринт, минуя пустые приемные, полные свободных кушеток и наваленных грудами подушек, рабочие комнаты с низкими потолками, где, согнувшись в три погибели, сидели маленькие фигурки и шили при свете ламп, губя зрение, тихие дворы-прачечные, где стояли стопками тазы для стирки и белое полотно сушилось на бесконечных решетках, запертые кабинеты и темные спальни, куда приходили и уходили усталые женщины в разной степени одетости, с распущенными волосами. Наша провожатая легко и грациозно ступала впереди, периодически бросая на нас лукавый взгляд, чтобы убедиться, что мы все еще следуем за ней.
Наконец мы пришли еще к одной двери. Девушки окружили нас, их фонарики замерли, и болтовня стихла.
- Дальше мы идти не можем. Нам не разрешается.
Поддельная женщина постучала в дверь, что-то быстро пошептала, затем впустила меня. Хети пройти не позволили. Последнее, что я увидел, - он стоял в лучах света, в плотном окружении улыбавшихся ему красивых девушек. Затем вход задернули плотной занавеской и он исчез.
- Добрый вечер. - Голос был легким, умным, в нем сквозила веселость. - Простите девушек, они глупы и перевозбуждены. Обычно в такой час у нас не бывает посетителей, но я ждала, что кто-то придет.
Платье на ней было заложено мелкими складками, одеяние, казалось, повторяло изгибы тела, оставляя открытой красиво демонстрируемую правую грудь. Позолоченные сандалии; блестящие надушенные волосы распущены. Она очень походила на женщину, резные и живописные изображения которой я встречал повсюду в городе.
Звали ее Анат. Мы находились в удобной комнате для развлечений - здесь стояли покрытые искусной резьбой деревянные стулья с высокими спинками, инкрустированные и позолоченные, на львиных лапах. На столике между нами лежала доска для игры в сенет, доска сама по себе была красивой, ее тридцать клеток были украшены слоновой костью.
- Вы играете? - спросила она.
- Дома. С женой и дочерьми. Старшая сообразительнее меня. Она часто меня обыгрывает. Помнит все ходы, продумывает все варианты и почти всегда выкидывает столько очков, сколько ей надо.
- Девочки умнее мальчиков. Им со дня рождения приходится думать самим.
Мы сели, и я все ей рассказал. Пока я говорил, в комнате, выступая из теней, постепенно появились еще несколько женщин, одна за другой рассаживаясь на стульях и на грудах подушек, чтобы послушать меня. Я пытался сосредоточить свое внимание на лице сидевшей передо мной женщины. Слушала она внимательно.
В комнате стояла напряженная тишина, потом прозвучал сокрушенный шепоток, кто-то тихо, горестно ахнул. Теперь я поднял глаза на остальных женщин, всего их было шесть. Я вдруг почувствовал, что почва как будто уходит у меня из-под ног. Переводя взгляд с одного лица на другое, видимое в мерцающем свете ламп, я ненароком подумал, не забрел ли по ошибке в комнату с живыми зеркалами. Ибо эти женщины, хотя и отличавшиеся друг от друга в мелочах, выглядели более или менее одинаково. Осанкой и профилем все они могли сойти за одного и того же человека. За царицу.
В конце концов Анат заговорила:
- Нас воспитывают здесь, иногда с детских лет, в этом гареме внутри гарема, потому что все мы от рождения награждены одним даром. В гаремном дворце есть службы для разных других целей, но здесь, в каждой из нас, пусть смутно, но отражается совершенство царицы, и мы трудимся и стараемся довести до гармоничного соответствия те наши черты, что не совсем схожи с ее чертами - глаза, носы, длину ног или смех. Великий замысел, вы не согласны?
Я не знал, что сказать.
- Но зачем?
- Чтобы защитить ее. Чтобы выдать себя за нее, когда она в нас нуждается.
Я окинул их взглядом, не веря своим ушам.
- Она сейчас здесь, среди вас? Царица - одна из вас? Если она прячется здесь, прошу, пусть выйдет. Я в целости и сохранности доставлю вас домой. Клянусь.
Я оглядел немые лица в ровном свете свечей. Мне, правду скажу, отчаянно хотелось узнать ее, чтобы она шагнула вперед и сказала: "Вы нашли царицу. Ваши поиски окончены".
Но никто не шевельнулся. Я понял, что все они напуганы. В тревоге смотрели они на Анат, которая казалась смущенной.
- С чего ей быть среди нас? - спросила она.
- Потому что она исчезла. Меня вызвали, чтобы я нашел ее и благополучно вернул домой. - Молчание сделалось еще более сосредоточенным. - Пожалуйста, расскажите мне, что случилось в ночь, когда пропала Сешат?
- Три ночи назад, - начала Анат, - от царицы пришло запечатанное послание с подробными инструкциями. Было категорически приказано, чтобы никто, включая нас, не знал о его содержании.
Другая женщина подала голос:
- Мы ничего такого не подумали. Мы нередко получали подобные приказания от царицы.
- Инструкции предназначались одной Сешат, - продолжала Анат.
- И кто вскрыл послание?
Они переглянулись, и Анат пожала плечами:
- Мы не знаем. С того момента, как мы выходим в эту дверь, все - тайна. Разумеется, потом, по возвращении, мы можем все друг дружке описать. Но не в этот раз. Потому что Сешат не вернулась.
Я описал амулет в виде скарабея, но они ничего о нем не знали. По-видимому, он принадлежал не Сешат. Я все равно порадовался, что отдал его скорбящей семье.
- Что же это за люди, уничтожившие нашу сестру с такой страшной жестокостью? - спросила одна из женщин.
Позади раздался еще один гневный голос:
- Что это за люди, которые хотели убить нашу царицу?
- Именно это я и пытаюсь выяснить.
- Чудовища какие-то, - сказал кто-то из них.
- Нет, - возразила другая, - чудовищ нет. Только люди.
Я попрощался с собранием этих необычных женщин. Анат, взяв за руку, вывела меня по темной аллее из смоковниц к ближайшему краю сада, залитого лунным сиянием и светом множества фонарей. У верхнего конца пруда стояла статуя Нефертити. Она смотрела, всевидящая, всезнающая, на темную воду у себя под ногами. Мы ненадолго присели на скамью, чтобы послушать пение одинокой ночной птицы.
- Там, где я живу, внутри гарема, у нас мало связей с внешним миром, - немного помолчав, сказала Анат. - Я знаю, люди считают гарем местом желания и тайны, и, возможно, отчасти так и есть. Возможно, они представляют себе то, что хотели бы найти в секретном мире женщин. Но для нас, живущих здесь, это не так. У нас свои устремления, ежедневные ритуалы, свои задачи. Иногда я ощущаю себя чашей молчания, нетронутой, не потревоженной внешним миром. Но ваша новость разрушила мое спокойствие. Чаша треснула. Какой иллюзией было представление о том, что этот мир добр и хорош!
Что я мог ей ответить? Не было смысла говорить, что, но моему опыту, в глубине каждого из нас сидит насилие, потенциальная способность к нему, пронизывающая нас до мозга костей и чем-то разнящая нас с богами.
- Не знаю, что станется с нами, если царица тоже мертва, - продолжала она. - Если кто-то убьет саму царицу, что тогда они сделают с нами? Какой от нас кому-то прок? Кому мы будем нужны? Мы превратимся не более чем в бледное отражение умершей. В духов, попавших в ловушку жизни.
- Не думаю, что царица мертва, - сказал я. - По-моему, она жива.
- Да помогут вам боги доказать это. - Облегчение прозвучало в ее голосе в ответ на мои слова. Анат повернула мою руку ладонью к себе. - Мне кажется, я что-то здесь вижу.
Я внутренне замер. Терпеть не могу всю эту чепуху - гадания и гороскопы, дурацкие заклинания, зелья и суеверия. Выискивание смысла и значения там, где их нет. Это идет вразрез с моим ремеслом и моей интуицией.
Должно быть, она сразу же это почувствовала, потому что улыбнулась и произнесла:
- Не волнуйтесь, я не собираюсь предсказывать вам будущее, как рыночная гадалка. Я всего лишь хочу сказать, что чувствую. Что вы хороший человек. Что хотите вернуться домой.
Я ощутил себя фаянсовым черепком, на который упал луч солнца. Смешно. Белая статуя Нефертити, по-прежнему созерцавшая черный пруд у своих ног, не обращала на нас никакого внимания.
- Пусть она защитит вас в вашем путешествии, - тихо сказала Анат, словно уже знала, что мне придется попасть в гораздо более мрачные места, прежде чем я смогу наконец, если вообще смогу, достичь того желанного места, которое, похоже, отдаляется с каждым шагом и с каждым днем.
- Я вас не забуду, - проговорил я.
Печально улыбнувшись, она открыла дверь, ведущую назад, в основное здание гарема. Я вошел туда. Аромат ее духов несколько мгновений витал рядом, потом исчез.
19
Хети ожидал с другой стороны. Я попросил его отвести меня в дом Нахта, сановника. Мы добрались туда, никем не замеченные. Улица на южной окраине была тенистой и тихой, темные виллы и поместья стояли, надежно укрытые за высокими стенами. От духоты было не продохнуть. Ни дуновения ветерка. Я тихонько постучал в дверь. Ее быстро открыли, и за ней возникло добродушное лицо Нахта, а не привратника. Судя по виду, он испытал огромное облегчение.
- Середина ночи, а вы сами открываете дверь, - сказал я.
Он жестом пригласил нас войти, и мы молча проследовали под спасительную сень его дома. Сели мы в саду, вокруг единственной лампы. Теплый ночной воздух был густо напоен ароматами незнакомых цветов.
- Нас никто не видит? - спросил я.
- Нет. Я построил этот дом ради уединения.
Стены были высокими, а лягушки вокруг пруда квакали так громко, что заглушали нашу речь. Нахт налил всем вина.
- Почту за честь предложить вам убежище.
- Всего лишь на одну ночь.
Он наклонил голову.
- Значит, вы выжили на охоте Маху. Как видно, предполагаемой уткой были вы.
- В городе говорят о моей гибели?
- Не то слово. Она подкрепила ощущение всеобщей беззащитности. Сначала Нефертити. Затем молодой сотрудник полиции. Теперь вы. Все убеждены, что ее убили. И очевидно, что город по-прежнему не готов к этому не в добрый час задуманному Празднеству. Гости прибывают и находят жилье незаконченным, поставки недостаточными и фараона без царицы. Все это, похоже, перерастает в хаос.
- Кто-то за всем этим стоит, но это не Эхнатон, - заметил я.
- И не Маху, если это то, о чем вы думаете. Каким бы он ни был, он известен своей преданностью и не так глуп, чтобы убить вас на своем приеме.
- Тогда кто?
Нахт покачал головой:
- Не знаю. Но вы, наверное, близко подобрались, раз вам оказывают подобное внимание.
- У меня такое чувство, что я иду в никуда, а время быстро истекает. Очень скоро водоем опустеет и высохнет.
- Мы знаем, кто была погибшая девушка, и знаем кое-что из того, что случилось в ту ночь, - подбадривая, напомнил Хети.
- Кто мог бы желать смерти Нефертити? - спросил я у Нахта. - Кто захотел бы расшатать основы государства? Рамос?
- Мне так не кажется. Рамос находится в самом центре нового порядка. Он обожает царицу и, сдается мне, предпочитает иметь дело с ней, а не с фараоном, потому что у нее более практический подход к делам Великой державы, чем у него. Он одержим своим великим проектом и новой религией.
Я всмотрелся в остаток вина в своем бокале.
- А как насчет жречества? Сторонников Амона? Какого рода власть они могли бы здесь иметь?
- Суть замысла об этом городе состояла в том, чтобы создать столицу, отделенную и от них, и от их политических сторонников в Фивах и Мемфисе, - сказал Нахт, наполняя мой бокал.
- Но ведь они наверняка все еще сохраняют свою власть. Эхнатон мог изгнать их, но не мог же он уничтожить целые семьи, целые поколения. А без борьбы они не сдадутся.
Нахт кивнул и посмотрел на темную листву сада.
- Я был одним из них. Однако же теперь я здесь. Нас оказалось много, избравших практичный путь обращения к Атону. Но это был больше чем прагматизм. Жрецы Амона были, разумеется, не просто жрецами, хотя они поклонялись этому богу, совершали ритуалы и устраивали праздники. Как вы знаете, у них имелись и обширные экономические интересы. Они владели большим количеством земель и богатств. Их коммерческие и политические устремления постоянно сталкивались с интересами царедворцев. В какой-то момент те или другие неизбежно должны были сделать решительный шаг для достижения абсолютного превосходства. Теперь у меня есть личные сомнения насчет Большого дома и их переживаний, но… - спокойно улыбнулся он, - тогда я подумал, насколько интереснее будет посмотреть, что произойдет, когда Эхнатон вовлечет нас в свое просвещение. Возможно, в итоге оно обернется большой пользой для многих людей. Оно открыло множество дверей, прежде закрытых для людей одаренных, но не родовитых. Оно вывело дело служения богу из тщательно охраняемой секретности храмов на белый свет, на всеобщее обозрение. Есть в нем что-то такое, в его лучших формах, что учит людей не бояться жить. Давайте не забывать, что семьи Амона, как правило, отвратительны. Они воспринимают свое господство как должное. Особым удовольствием было видеть потрясение и изумление на их надменных лицах, когда Эхнатон и Нефертити лишили их власти и богатства. Добро пожаловать, человеческая раса!
Нахт, как видно, не испытывал неловкости от своего признания.
- Но, обратившись к Атону, вы, конечно, и свое состояние сохранили, - заметил я.
Он улыбнулся:
- Не вижу смысла разрушать свою жизнь и труды моих предков только ради того, чтобы отстоять точку зрения, особенно учитывая, что согласен я с ней не был. Это оказался способ превратить их усилия в нечто новое, более серьезное. Мне захотелось воспользоваться новыми возможностями. Думаете, я поступил неправильно?
- Нет, я думаю, что вы совершили необходимый поступок.
- Но, значит, неправильный?
- Я осторожно обращаюсь со словами "правильный" и "неправильный". Мы слишком уж легко используем их для того, чтобы судить о вещах, судить которые не способны. И я не мог бы сказать, что увиденное здесь, в Ахетатоне, правильно. Люди есть люди: алчные, тщеславные, чванливые, беспечные. Это не меняется.
Он кивнул:
- Конечно. Путь труден. Вещи запутываются и усложняются, как только спускаются из царства идеала в человеческую неразбериху. Здесь много людей, серьезно сомневающихся в отношении дальнейшего развития событий. Они видят, что идеализм сменяется фанатизмом. Все та же старая, своекорыстная борьба за личную власть. Но - возвращаясь к вопросу об Амоне - вполне вероятно, что здесь они тоже есть, под маской обратившихся, ждут, быть может, указаний и возможности свергнуть новый режим.
Я выпил еще вина. А затем в голове у меня всплыло имя.
- А Хоремхеб?
Нахт резко выпрямился.
- А вот с этим именем надо считаться.
- Мы познакомились с двумя юными стражами, которые казались просто влюбленными в него.
- Я не удивлен. Он явился как будто из ниоткуда, выстроил блестящую карьеру, женился на безумной сестре царицы и теперь расчищает себе путь наверх по военному древу, приводя в движение всю армию.
- Кто эта безумная сестра?
- Мутноджмет. У нее должность придворной дамы, но ее держат вдали от двора. Говорят, что-то в детстве с ней произошло и она страдает от тяжелых депрессий, истерии.
- И он на ней женился?
Нахт кивнул.