Такой великолепной личной повозки я никогда не видел. Сооруженная явно для хвастовства, она была необыкновенно легкой - ее спокойно можно было поднять двумя руками - и идеальнейшего исполнения. Форма ее - широкий полукруглый, открытый сзади каркас из гнутого позолоченного дерева - была обычной, но качество работы и материалов, из которых были изготовлены прочие детали, было первоклассным. Я обошел повозку, наслаждаясь ее совершенством. Чуть тронул ее, и изящная конструкция немедленно отозвалась на мое прикосновение легким, пружинящим толчком и сдержанным гудением.
- Могу я предложить подвезти вас?
Мест было только два. Хети в любом случае должен был пригнать назад нашу развалюху, поэтому он последовал за нами, стараясь не отставать. В повозку запрягли двух изумительных маленьких черных лошадок - редкостная пара, - и Тутмос ехал с большой скоростью. Кожаный сетчатый пол создавал ощущение необыкновенно гладкой езды, несмотря на выбоины и камни на дороге. Хорошо сбалансированные, элегантные колеса шуршали под нами. В виде исключения я мог слышать пение птиц, пока мы ехали в свете наступавшего вечера.
- Кажется, что сейчас взлетишь в небо, а? - проговорил Тутмос. Я кивнул. - Желаю вам удачи в вашем серьезном деле.
- Она мне нужна. У меня такое чувство, будто я исследую образы и иллюзии. Настоящие вещи ускользают от меня на каждом шагу. Я протягиваю руку, чтобы что-то схватить, и обнаруживаю, что казавшееся вещественным - всего лишь воздух.
Он усмехнулся:
- Это метафизическая тайна! Полагаю, что исчезновение является таковой. Есть вопросы посложнее: почему, а не как.
- Я считаю, что всему есть причины. Просто не до конца их понимаю. У меня имеются разрозненные факты, но я пока не могу связать их воедино. И этот город не помогает. Он затейливый и странный, и каждый играет какую-то роль, поэтому все так многозначительно, но что-то во всем этом мне просто не нравится.
Он засмеялся.
- Вам приходится выяснять, что скрывается за внешностью. Она выглядит впечатляюще, но поверьте мне, за этими величественными фасадами все та же старая история: мужчины, которые ради власти продадут собственных детей, и женщины с крысиными сердцами.
Мы прогрохотали по временному дощатому мосту, положенному над разлившимся потоком.
- Что вы можете рассказать мне о Маху?
Тутмос глянул на меня.
- Он имеет огромное влияние в городе и значительное доверие в царской семье. Его зовут Псом. Его преданность известна. Равно как и гнев против тех, кто так или иначе ей изменил.
- Мне тоже так показалось.
Он внимательно на меня посмотрел.
- Я придерживаюсь своего искусства. Политика и подобное ей… грязное дело.
- Разве не этим воздухом вам приходится здесь дышать?
- Верно. Но я стараюсь вдыхать не слишком глубоко. Или зажимаю нос.
Некоторое время мы катили молча, с плеском перебираясь через мелкие ручейки, пересекавшие наш путь, и въехали в центральную часть города, такую аккуратную в своей упорядоченности и правильности планировки. Тутмос высадил меня на перекрестке. У меня оставался к нему еще один вопрос.
- Возможно ли, чтобы женщина, очень похожая на царицу, получила место при дворе фараона или в городе? Откуда могла бы быть родом такая девушка?
- Я никогда ни о чем подобном не слышал, но единственным местом, где в этом городе втайне могли бы держать такую женщину, был бы гарем. Возможно, вам следует туда заглянуть.
- Я так и сделаю.
- Почему вы спрашиваете?
- Боюсь, не могу сказать.
Он уже собрался отъехать, но его остановила последняя мысль.
- Этот город, этот блестящий и просвещенный новый мир, - это славное будущее. Все здесь выглядит блистательно, но построено на песке. Людей либо убеждают, либо заставляют в это верить, чтобы сделать желаемое возможным. Но без нее, без Нефертити, это невероятно, нереально. Ничего не выйдет. Все развалится. Она подобна Великой реке: именно она дает городу жизнь. Без нее мы вернемся назад, в пустыню. Тот, кто похитил ее, знает это.
И, умело дернув поводьями, он тронулся; его повозка сверкала в золотистом свете.
Я стоял на перекрестке, город казался диковинными солнечными часами из яркого света и могучей тьмы - здания отбрасывали идеальные углы своих теней в соответствии с заданными Ра часами. День сменялся вечером. Изображение лица Нефертити накрепко отпечаталось в моей голове. Я положил скарабея на ладонь и снова посмотрел на него. Женская ипостась Ра. Жук ослепительно блестел на свету, и я, прищурившись, вознес собственную молитву к странному богу солнца, чьи быстрые путешествия на колеснице отмеряли немногое остававшееся у меня время.
13
Прием устраивал Рамос, визирь Эхнатона. Те, кого считали достаточно влиятельными и важными, чтобы пригласить с другого конца империи, путешествовали много недель, по суше и по воде, чтобы наверняка с удобствами разместиться в новом городе. Большинство не совершили ошибки, отложив на последний момент отправление в длительное странствие, чреватое, даже в наши времена, опасностями и превратностями. Хорошо могу себе представить приготовления предшествующих месяцев: неспешный обмен письмами и приглашениями, переговоры о свите и размещении, деликатные проблемы иерархии и статуса.
Никто, хоть что-то собой представлявший - а быть в этом городе "кем-то", похоже, единственное, что имело значение, - не прибыл на прием пешком. Мы тоже, по словам Хети, относились к их числу, поэтому приехали на нашей дряхлой повозке. Ее дешевизна и плачевное состояние еще сильнее бросались в глаза удручающим контрастом на фоне великолепных колесниц, запрудивших центральные улицы и дороги и сделавших наше продвижение мучительно долгим. На подъезде к дому мы попали в затор из повозок, носилок и портшезов, где в полной мере вылезли наружу дурные манеры и злоба. Очень важные люди, чиновники, слуги и рабы выкрикивали оскорбления, приказы и требования; все толкались, настаивая на своем преимуществе. Шум, жара и неприкрытая ярость всего этого поражали. Носильщики, на которых обрушивалась брань их пассажиров, упорно старались расцепить шесты своих и соперничающих с ними носилок, одновременно отчаянно оберегая от царапин безупречно отполированные бока дорогостоящих средств передвижения. Ржали и рвались запряженные в двуколки из эбенового дерева кони. Животные потели под своей замысловатой парадной сбруей, в испуге выкатывали глаза. Несколько лошадей были украшены султанами из белых перьев, что указывало на высокую должность их владельцев, и дородные мужи, которых они везли, со злостью взирали на толпу с высоких сидений. Я понятия не имел, кто есть кто, и в безумной давке фонари, лица и профили возникали и исчезали, прежде чем я успевал хорошенько их рассмотреть. Словно находишься в сердитом бушующем море моды и тщеславия.
Вторая же половина города, похоже, собралась, чтобы поглазеть на это глупое, нелепое зрелище: мужчины, женщины и дети как дураки таращились с противоположной стороны Царской дороги, где они стояли плотной разраставшейся толпой, сдерживаемой единственной ограничительной веревкой, и выкрикивали молитвы и просьбы, указывали на известных людей, ели сахарные пирожные и потягивали пиво из кувшинов, как на представлении; собственно, это и было представление. Разодетая в пух и прах знать щеголяла перед зрителями.
Наконец наша повозка подъехала - или, скорее, ее вытолкнули - к специальному помосту. Хети пожал плечами:
- Выходим?
И мы шагнули на устланную коврами площадку, освещаемую большими чеканными чашами с горящим маслом. Я порадовался, что привез с собой лишнюю пару модных сандалий и хотя бы одну приличную смену одежды, но даже средний уровень утонченности был необыкновенно высок.
- Я чувствую себя вопиюще отставшим от моды, Хети.
- Вы выглядите чудесно, господин.
- Я хочу познакомиться с ключевыми игроками. Постарайся меня им представить. Особенно Рамосу.
На лице Хети промелькнула тревога.
- Я не могу вас ему представить. Это было бы неуместно.
- Тогда я сам к нему подойду.
В общем потоке мы миновали стражу у ворот, где наши имена проверили, и попали в огромный приемный зал с колоннами, открытый луне и звездам и заполненный не только тысячами людей, но и грандиозными статуями Эхнатона и Нефертити, совершающими жертвоприношение. Изображения царственной четы благожелательно смотрели сверху вниз на собравшееся в их честь общество. Шум стоял невероятный. Музыканты наяривали какую-то замысловатую мелодию, состязаясь с ревом толпы в старании быть услышанными. Слуги с тайной враждебностью пробирались среди густых зарослей из локтей, плеч и лиц, предлагая сложные напитки и крохотные изысканные закуски на подносах. Хети щелкнул пальцами, но никто из слуг не обратил на это особого внимания, притворившись, что не слышал. Затем мимо нас упругой походкой прошествовала служанка в легком как дым платье, и я схватил два бокала в обмен на быструю улыбку. Один я вручил Хети.
Мы слишком уж быстро поглощали наши напитки, когда впечатляюще полный, уверенного вида человек с большой смешной головой - похожий на попугая, притворяющегося орлом, - вынырнул из людского моря, приблизился к нам и официально поздоровался. Хети почтительно отошел в сторону.
- Я Пареннефер. - Мужчина улыбнулся.
С улыбкой же я представился:
- Рахотеп.
- Добро пожаловать в великий город Ахетатон. Мне известно, кто вы, а я смотритель всех работ Дома Эхнатона. Рад с вами познакомиться. Мне сообщили о вашем присутствии на сегодняшнем приеме, и я хочу предложить свою помощь.
- Вот уж не думал, что кто-то знает о моем присутствии.
- Все знают, - небрежно отозвался он.
Я представил Хети как моего коллегу и помощника. Пареннефер коротко кивнул, и Хети наклонил голову.
- Давайте найдем для разговора местечко поспокойнее, - предложил он, сопроводив свои слова небрежным жестом.
- Как насчет того, чтобы как можно дальше от музыкантов?
- Вы не любите музыку?
- Я очень люблю музыку.
Пареннефер восхитился моей маленькой шуткой с деланным воодушевлением хозяина приема. Мы уселись на обитые кожей скамьи. На низенький столик немедленно поставили напитки, маленькие тарелочки и цветы. Я напомнил себе не торопиться с напитками.
- И какое же впечатление произвел на вас наш город? - спросил он.
Ответ требовал дипломатии. Если он был смотрителем работ, значит, отвечал за архитектуру зданий и план города. Я постарался как мог.
- Впечатляющее место. Архитектура, как мне кажется, прекрасно использует возможности света и пространства.
Он с осторожностью выказал удовольствие, похлопав в ладоши, пальцы рук у него были унизаны перстнями.
- Полицейский, понимающий толк в строительстве. Вы мне льстите. Думаю, впервые архитектор имел честь творить с таким размахом - с чистого папируса и не стесняясь в расходах. Конечно, нам приходится работать быстро. У Эхнатона есть мечта, и мы усиленно трудимся над ее осуществлением.
- Полагаю, времени не хватает, чтобы все подготовить к Празднеству?
Внезапно он взъерошился.
- Отнюдь. Все будет идеально. - И затем нарочито улыбнулся, словно именно улыбка это и совершит.
"Сдается мне, вам понадобится еще целый год, чтобы закончить строительство мечты", - подумал я, но ему ничего не сказал.
- Сегодня утром я был во дворце царицы. У нее, похоже, тоже есть мечта. Сооружение показалось мне очень необычным. Никогда не видел подобного дома. Над этим проектом вы работали?
- Да! О, это был чудесный заказ, хотя, по правде сказать, царица точно знала, чего хочет, поэтому задача стояла - понять, как воплотить имеющиеся у нее идеи. Знаете, она очень нетрадиционно мыслит. Она хотела, чтобы сооружение как бы струилось, а крыши парили в воздухе. Она сказала мне: "Пареннефер, мы бросим вызов законам природы". Это были ее собственные слова… очень характерные.
Женщина эта, похоже, и в самом деле была совершенством.
- Я услышал много тонких похвал ее качествам.
- Все, что вы слышали, правда. Она красива, как стихи. Нет, песня, ибо песня выразительнее и скорее вызывает у меня слезы. Ее ум устремляется во всех направлениях подобно чистой воде. Она не политик в том смысле, как мы понимаем это в наши дни. Она понимает власть, но не упивается ею. Хотя она, конечно же, ее любит. Вы знаете, что она сама правит своей колесницей. Очень современная личность.
Мое лицо, должно быть, выдало сомнения, потому что на чело Пареннефера набежало облачко.
- Это не сентиментальная хвала. Она действительно замечательная.
Он следил за моим лицом. Я постарался, чтобы на нем ничего не отразилось. Мы оба выжидали, но была моя очередь подавать реплику.
- Вы понимаете, зачем я здесь?
Пареннефер слегка наклонил голову.
- Думаю, что, к сожалению, все знают, зачем вы здесь. В этом городе мало секретов. Нефертити уже несколько дней не показывалась на людях. Богослужения, приемы в честь иноземных сановников, подготовка и собрания в преддверии Празднества - ни на одном из этих мероприятий она не появилась. Ее отсутствие сегодня вечером - предмет заботы. Они, - он указал на толпу в зале, - люди умные. Все схватывают на лету. Подмечают даже малейшие отклонения в ритуале и этикете; они умеют читать знаки. Им практически не о чем больше говорить, потому что это мир, замкнутый на себе. Легко верить, что больше ничего нигде не существует. В этом есть свое очарование - мы как будто живем внутри прекрасного зеркала, глядя на самих себя. Но иногда реальность вторгается, не так ли?
- Вторгается? - переспросил я. - Похоже, пока ее удерживают на почтительном расстоянии.
- Мы не можем допустить нестабильность сейчас, как раз перед тем, когда нам предстоит подтвердить новый порядок вещей. Празднество должно быть идеальным.
Он развел руки и пожал плечами - "невинный" и в то же время каким-то образом ироничный жест.
- Вы можете представить меня двум-трем людям? Мне нужно познакомиться с теми, кто окружает царицу. В особенности с Рамосом.
Пареннефер кивнул.
Следом за Пареннефером мы с Хети окунулись в рев толпы. Он приблизился к высокому, элегантному, безупречно одетому мужчине, выделявшемуся в кругу приспешников-мужчин и воздыхательниц-женщин. Пока мы стояли, дожидаясь его внимания, люди эти скользнули по мне любопытными холодными взглядами и умолкли. Украшения и отделка блестели в свете ламп. На этих людях было надето достаточно ценностей, чтобы профинансировать небольшое царство: на деньги, вырученные от продажи любого из нарядов, целый год могла прожить семья рабочего.
Гордое, с резкими чертами лицо мужчины странно контрастировало с мягкими и изысканными линиями его одежды. Значит, вот самый близкий к Эхнатону человек, от имени фараона и царицы контролирующий все: иностранную политику, сельское хозяйство, правосудие, сбор налогов, строительные проекты, жречество, армию… На Рамосе сходились все линии управления и политики Великой державы. Следовательно, он тоже должен быть глубоко вовлечен в Большие перемены. Рамос приветствовал меня едва заметным наклоном самодовольной головы, затем небрежно представил стоявших в кругу людей: его старшие министры, главные судьи и счетоводы и их холеные, напыщенные супруги в тугих париках и с натянутыми улыбками - жены карьеристов. Затем он отвел меня в сторону и начал свой маленький допрос.
- Значит, вы охотник за тайнами?
- Имею такую честь.
- Царица должна быть найдена и возвращена. Живой.
- Я только что приехал. Расследование в самом начале.
- Может, и так, но, полагаю, вы знаете, что времени мало. Мы слышали, уже есть один труп?
- Это не она.
- Так говорят. Великолепная новость! Тем не менее вы столкнулись с загадкой. А царица все еще не найдена. Я хочу сказать, вы все еще Не нашли ее.
Он холодно посмотрел на меня. Что я мог сказать?
- Вы отчитываетесь перед нашим обожаемым начальником полиции?
- Я отчитываюсь лично перед Эхнатоном.
- Что ж, уверен, он пристально следит за вашим продвижением, если только это не слишком обнадеживающее слово.
Я не смог удержаться.
- Разумеется, если бы охрана царицы была достаточно надежной, ее бы никогда не похитили. Ночью Дворец царицы едва охраняется - два стража и пара служанок.
Теперь он разозлился.
- Царской охране нет равных. Вы не имеете права ставить ее под сомнение. Просто сделайте свое дело и верните нам ее ко времени Празднества.
И с этими словами он отвернулся и направился к своим друзьям. Пареннефер подхватил меня под локоть и повел прочь.
- Как все прошло?
- Очаровательный человек.
- Он чрезвычайно важная персона, и более того, у него правильный взгляд на вещи.
- В каком смысле?
- Он глубоко озабочен устойчивостью нового порядка как внутри страны, так и в наших заграничных провинциях. Он многое поставил на карту, взяв на себя политические обязательства в связи с Большими переменами.
- Тогда он, должно быть, не в состоянии спать по ночам.
Пареннефера отвлек элегантный мужчина с умным, открытым лицом, легонько постучавший по его плечу.
- А, благородный Нахт. Познакомься с охотником за тайнами, Рахотепом.
Мы с уважением раскланялись.
- У Нахта здесь чудесный сад. В нем девятнадцать видов деревьев и кустарников.
- Что ж, начало я положил, - скромно произнес мужчина. - Зеленая листва, тень, маленький бассейн, немного виноградной лозы, несколько клеток с птицами - и тогда я чувствую, что мир все же не так ужасен. По крайней мере на несколько минут.
Тон его понравился мне не меньше его лица.
- Согласен с вами в отношении состояния мира, - сказал я. - Но большинство скажут, что мы живем в лучшие из времен.
- Тогда они просто не думают самостоятельно. По моему мнению, великий сад этой страны находится под угрозой со стороны сил, которых не принимают всерьез, особенно в высших кругах. При дворе есть силы, сосредоточенные исключительно на строительстве этого города и, следовательно, на сколачивании личного капитала, и совершенно не озабоченные множеством стоящих перед нами проблем: недовольное и растерянное население, враждебное и лишенное наследства бывшее жречество, далее - небольшое дельце о серьезных заграничных трудностях, которые мы сами себе создаем на наших северных границах, у наших приверженцев и в союзных царствах. Там у нас большая ответственность, а мы пренебрегаем ею с угрозой для себя. Я читал отчаянные письма от наших верных сторонников и командиров гарнизонов с описанием убийств местных вождей, страшных налетов и падения нашей власти. Эти вожди слали нам призывы о срочной помощи, поддержке и укреплении военных сил, но ответили ли им? Нет. Мы оставили их погибать. Страдают не только невинные люди, под угрозой не только торговля, но само господство фараона в этих землях ставится под сомнение и даже испытывается. Мы придерживаемся политики невмешательства. Но, по моему убеждению, эти мелкие войны и стычки не утихнут сами собой. Празднество - это прекрасно, если вы хотите устроить прием, но оно ничего не будет значить через год, когда опустеют царские зернохранилища, рабочим не будут платить и они начнут голодать, а варвары станут стучаться в ворота сада.
Мы молчали, переваривая его слова.
- И в самом деле, варвары у ворот сада.