- Помочь ей? - переспросил Ромеу. - Как? Поедете в Афины, убедите ее молодого человека, что ему лучше вернуться сюда и работать, чем воевать и становиться богатым? Если попытаетесь, желаю удачи.
- Сделать этого не могу, - заговорил Лука. - Я травник, а не чудотворец. Но мой учитель обучил меня делать микстуру, которая облегчает душу, излечивает головную боль, возвращает сон и аппетит. Я ходил в холмы и нашел нужные ингредиенты, отварил их и смешал. Пробовал их на всех стадиях, и мне вреда они не причинили.
- Они помогли вам?
- Голова у меня не болит. Я хорошо сплю, хорошо ем, чувствую себя бодрым, поэтому не думаю, что они для меня что-то изменят. Но утром я выпил довольно много, и не ощутил никакого вреда.
- Можете дать Рехине эту микстуру, если она захочет ее принять, - сказал Ромеу. - Только сперва объясните ей, что делаете. Не хочу, чтобы мою дочь обманывали, пусть даже для ее пользы. Хватит с нее мужских обманов.
- Можно попробовать сейчас? - спросил Лука.
Вместо ответа Ромеу поднялся и подошел к лестнице, ведущей к комнате наверху.
- Рехина! - позвал он. - Будь добра, спустись.
Минут через пять несколько взволнованная Рехина спустилась, затягивая шнурки корсажа и поправляя шаль. Глаза ее были красны от слез.
- Мое дорогое дитя, - сказал Ромеу, - Лука хочет дать тебе снадобье, чтобы несколько облегчить твои боль и печаль.
- Как он сможет это сделать? - спросила она глухим голосом. - Папа, это никому не под силу. Мне надоело появляться перед врачами, лекарями и всевозможными мужчинами, которые не понимают, почему я страдаю. Пожалуйста, оставь меня в покое.
- Прошу вас, сеньора Рехина, - заговорил Лука. - Я глубоко благодарен вашему отцу, и мне больно видеть, как вы страдаете из-за своего горя. Если смогу облегчить его хотя бы немного, уменьшатся и ваши страдания.
- Как вы сможете? - спросила она с внезапной вспышкой гнева. - Думаете, я страдаю от укуса пчелы, к которым можно приложить толченые листья, вывести яд и унять боль? Мои яд и боль глубоко в моем существе, никому не доступные.
- Позвольте мне попытаться, - сказал Лука. - Дайте, по крайней мере, три дня, и потом, если захотите, я больше никогда не заговорю об этом.
- Рехина, позволь ему попытаться, - мягко сказал ее отец.
- Если хочешь, папа, - сказала она, возвращаясь в состояние тупой апатии.
Лука поставил свою корзину на стол и достал из нее заткнутую пробкой склянку. Встряхнул ее, чтобы все хорошо перемешалось, откупорил и наполнил деревянную чашку до краев.
- Вот что я смешал для вас, - сказал он, показывая ей. Поднял чашку и выпил половину. - Ну вот. Видите, я не боюсь пробовать свои лекарства. Окажете мне честь выпить остальное?
- Если потом позволите мне вернуться в мою комнату, выпью.
Рехина выпила микстуру, сделала реверанс обоим и стала подниматься по лестнице.
- Как думаете, она будет принимать это снадобье еще три дня? - спросил Лука.
- Она согласилась, - ответил Ромеу. - И слова своего не нарушит.
- Тогда ей должно стать хоть немого лучше.
- Очень на это надеюсь, - сказал Ромеу. - Потому что, если ей станет хоть в чем-то хуже, вы очень пожалеете, что решили поселиться у меня.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Фортуна все внезапно меняет.
Наутро, спускаясь по лестнице, Рехина двигалась медленно и зевала. Ромеу уже выложил на стол ковригу хлеба, колбасу и большой кусок сыра.
- Дорогая, у тебя усталый вид, - сказал Ромеу. - Ты не спала?
- Спала, папа. Больше чем обычно. Проснулась я всего минуту назад и все еще очень сонная.
- Я рад, что ты спала, дорогая моя. Теперь постарайся поесть.
- Да, папа.
Но хотя Рехина взяла маленький кусок хлеба и немного сыра, она едва прикоснулась к ним, оставила почти все на тарелке.
На другое утро Рехина спустилась немного оживленнее и стала накладывать на тарелку еду. Ромеу глянул на нее и ничего не сказал.
Лука спустился чуть позже нее и, поприветствовав отца с дочерью, обильно наложил на тарелку еды. За едой говорил о погоде, своих пациентах, последних планах Ромеу и связанных с ними трудностях, но, как и хозяин, молчал о том, ест Рехина или нет.
Когда Ромеу спустился в мастерскую, занимавшую почти весь первый этаж дома, Лука задержался за столом.
- Ваш отец замечательно управляется, - сказал он. - Стряпает, содержит в порядке дом. Но меня удивляет, что он не подыскал себе другой жены.
- Моя мать умерла меньше года назад, - сказала Рехина, и глаза ее наполнились слезами. - Папа очень тяжело воспринял этот удар. Думаю, еще не оправился от него.
- Должно быть, она была очень хорошей женщиной, - сказал Лука.
- Мало того, - заговорила Рехина. - Она была очень доброй и честной, но, кроме того, живой, веселой. В доме не смолкали песни и смех. Когда я болела или погода была скверной, мама сидела со своей работой и рассказывала мне лучшие истории, чем у знаменитых поэтов. Я очень тоскую по ней, - сказала Рехина, давясь слезами. - Будь она жива, то поняла бы, как Марк поступит со мной, потому что все видела и хорошо разбиралась в людях. Объяснила бы мне - она пыталась слегка предупредить меня перед смертью - и знала бы, как мне помочь.
Рехина уронила голову на стол и горько зарыдала.
Лука обошел стол и сел на скамью рядом с ней. Обнял ее за содрогающиеся плечи и сжал ее руки, издавая мягкие, утешающие звуки, словно огорченному ребенку. Постепенно всхлипы прекратились, и она успокоилась. Стала искать, чем бы утереть слезы, и он подал ей свой платок.
- Возьмите, - сказал он, пошел к буфету, на котором стоял кувшин, налил ей немного вина и разбавил его водой. Принес его вместе с тарелкой сушеных абрикосов и орехов, поставил возле ее руки.
Рехина выпила немного разбавленного вина и поставила чашку.
- Вскоре после смерти мамы Марк сказал, что отправляется с сеньором Франсеском де Сервианом сражаться на Сардинию. Я просила его не уезжать, а он сказал, что ему надоело быть бедным и что пока я не оправлюсь от смерти матери, нам не следует вступать в брак, потому что со мной будет трудно жить. Сказал, что ему надоели бедность и невзгоды. Что лучше погибнет на войне, чем будет постоянно работать и оставаться бедным и жалким.
- И вам было не к кому обратиться?
- Не к кому, - ответила Рехина. - Папа был так подавлен, что я не хотела добавлять к его горестям свои. А потом, когда мы узнали от сеньора Франсеска, что сделал Марк, я не могла даже произносить его имя, потому что папа начинал кричать, какой он никчемный и лживый, что надеется, он умрет там бесславной смертью в какой-нибудь драке, а это мне совершенно не помогало.
Слезы ее уже высохли, она смотрела в окно на ясное небо, словно видя написанную там историю своей жизни, пусть и краткую. Не глядя на тарелку, взяла орех, съела его и выпила немного вина.
Поздним утром на другой день, в Великую пятницу, Лука увидел Рехину во дворе под лучами яркого солнца, склонявшейся над грядками с травами.
- Бедняжки, - сказала она. - Я им совсем не уделяла внимания. Сейчас выдергивала сорняки и поправляла их. Кажется, теперь они выглядят лучше.
- Травы ценят внимание, - сказал Лука. - Но вам не следует переутомляться. Давайте посидим в тени, выпьем чего-нибудь холодного.
- Я принесу питье, - сказала Рехина. - Поскольку приводила в порядок травы, я приготовила мятно-лимонный напиток к приходу папы из церкви.
Она вернулась с полным до краев кувшином, двумя чашками, а потом принесла небольшое блюдо, полное орехов и фруктов.
- Вы ничего не рассказывали о себе, - сказала девушка. - Я даже не знаю, откуда вы. Кто-то сказал, что из Севильи, но по вашему говору непохоже.
- Я вырос не в Севилье, - сказал Лука. - И почти не помню этого города. Но свою историю расскажу позже. Сейчас важно, как вы себя чувствуете.
- Самая мучительная боль…
- Какого рода эта боль? - спросил он, пристально глядя на нее. - Можете сказать мне?
- Вот здесь, - сказала она, коснувшись талии, - и здесь, - она дотронулась до груди. - В течение нескольких месяцев было такое ощущение, будто на эти места наваливают громадные камни, я едва могла двигаться, дышать и глотать. Теперь стало легче, и сейчас я ничего не ощущаю. Бываю оцепенелой, если никто не напоминает о моем несчастье, а когда напомнят, не могу удержаться от плача. - Она взглянула на Луку, в глазах ее на миг блеснули слезы. - Но это лучше, чем боль. И пребывание на огороде помогло мне. - Рехина взяла сушеный абрикос и принялась грызть его. - Вы разбираетесь в травах. Как думаете, мята оправится? Она так заросла сорняками, что едва не погибла. Я почти всю ее использую для этого напитка.
- Да, - ответил Лука. - Мята очень сильная. После удаления сорняков она быстро оправится, вот увидите. Как сильные люди, которых гнетут заботы, оправляются, когда кто-нибудь поможет им покончить с некоторыми из них. Люди и травы, - улыбнулся он. - И тем, и другим время от времени нужна небольшая помощь.
- Сеньор, вы читаете мне проповедь, - сказала Рехина и впервые почти за год улыбнулась.
Следующий день начался проливным дождем, дождь сменился порывистыми ветрами, а затем ярким солнечным светом и вереницами быстро несущихся туч. Ромеу поднялся рано и работал без перерыва до обеда.
- Ну вот, - сказал он. - Я завершил большой заказ сеньора Эфраима, осталось только последний раз прошлифовать прилавок и отполировать. Это может подождать до понедельника. До тех пор будем отдыхать. Я купил превосходный кусок баранины для завтрашнего пиршества.
После скромного обеда и отдыха Рехина надела одно из лучших платьев и вошла в кухню, где сидели занятые разговором ее отец и Лука. Поглядела сперва на одного, потом на другого.
- Я обратила внимание, что вышло солнце. Ветер как будто высушил дорожки. Подумала, что будет приятно выйти на вечернюю прогулку. Может, пройдемся немного вдоль реки.
- Превосходная мысль, Рехина, - сказал ее отец. - Я не замечал, как стало приятно на открытом воздухе. Пойдемте все.
И они пошли к реке медленно, поскольку девушка быстро уставала.
- На улице так мало людей, - прошептала она.
- Потому что до полудня погода была облачной и дождливой, - сказал ее отец.
- Папа, что это за человек? - спросила она, указав подбородком на переходившую мост группу. - Должно быть, приезжий.
- Который? - спросил Ромеу.
- Со светлыми волосами и темной бородкой, - сказала она, указывая. - Вчера, когда проветривала постели, я видела, как он шел по улице к воротам.
- Я не вижу его. А вы, сеньор Лука?
Лука уставился на людей на мосту.
- Нет, - сказал он. - Подумал было, что это старый знакомый, но он совсем не похож на него. Я ведь до сих пор не знаю, кто приезжий, а кто родился и вырос в этом городе, - добавил он извиняющимся тоном.
- Мне нужно почаще выходить, - сдержанно сказала Рехина. - Пока я не стала такой же никого не знающей, как сеньор Лука.
Отец взглянул на нее и готов был поклясться, что она ему подмигнула.
- Пожалуй, нам следует возвращаться, - сказал он. - Пока ты не устала с непривычки.
И тут впервые начался разговор о них. Соседи ожидали, что очередной вестью о Рехине будет известие, что ее нужно хоронить. А тут она появилась, исхудалая, не та оживленная девушка, какой всегда была, но вышедшая на улицу, с легким румянцем на щеках от свежего воздуха, ветра и солнца.
На другое утро она поднялась и надела лучшее платье. Тщательно привела в порядок волосы и вуаль.
- Это платье не впору мне, - сказала она, войдя на кухню, где сидел ее отец. - Смотри, папа. Висит, как мешок.
- Тебе нужно либо ушить его, либо нарастить мяса на костях, - сказал со смехом Ромеу. - Но, по-моему, оно смотрится на тебе хорошо. Идешь с нами к мессе? Сегодня пасха.
- Знаю, папа, что пасха, - сказала она. - И, конечно, пойду.
Теперь ее шаг был немного быстрее, и она была не такой бледной, это замечали все встречные.
- Просто чудо, - сказала одна домохозяйка другой. - Я слышала, он лечил ее какой-то своей особой смесью и за неделю вытащил из могилы.
- Интересно, сможет ли он сделать то же самое с моей женой, - сказал один торговец. - На свете нет более жалкой, молчаливой женщины, чем она. Приятно было бы увидеть ее оживленной.
- Тогда перестань орать на нее и бить бедняжку всякий раз, когда не в настроении, - сказал его сосед. - Это подействует лучше, чем травы сеньора Луки, и обойдется гораздо дешевле.
- Я не ору на нее, - сказал торговец. - И почти не бью.
- Она счастлива, когда тебя здесь нет, - сказала жена соседа. - Только когда возвращаешься домой, она боится слово сказать. А возвращение из могилы Рехины, должно быть, больше связано с присутствием веселого - тем более красивого - молодого человека в доме, чем с любой микстурой, какую только он может приготовить. Бедняжка была очень одинокой, - добавила она. - Ромеу нужно приглядывать за ней.
Но почти все остальные в городе решили, что юный травник способен творить чудеса, и внезапно у него оказалось столько пациентов, что он не знал, как быть с ними.
Второй день пасхи, 6 апреля
Гетто было закрыто в течение пяти дней. Хотя внутри его стен жизнь продолжалась вполне деловито, Ракели эти дни казались бесконечной субботой без субботней тишины и покоя. Она была постоянно занята, ходила с отцом к двум пациентам, оставалась с матерью, чтобы оказать ей помощь, которая ни разу не потребовалась, подумывала, не набросить ли шаль и пойти навестить Даниеля - или его тетю Дольсу, которая позаботилась бы, чтобы он был там. Потом, не сказав никому ни слова, поскольку как будто никто не интересовался, где она, Ракель потихоньку ушла в дом перчаточника. Сеньора Дольса приветствовала ее с обычной сердечностью, вышла и быстро вернулась с Даниелем. Со множеством извинений оставила их, по ее выражению, развлекать друг друга, и пошла выяснять, почему до сих пор не поданы закуски.
- Даниель, - сказала Ракель, - я была без тебя очень несчастна.
Он крепко обнял ее.
- Тогда почему, дорогая моя, - спросил он, чуть ослабив объятья, - мы не можем пожениться?
- Даниель, я говорила тебе. Я уже и сама не знаю. Когда спрашиваю маму, она говорит - как ты можешь докучать мне этим, пока Вениамин немного не подрастет, а я оправлюсь от родов. Когда спрашиваю папу, знает ли он причину этой отсрочки, папа улыбается на свой странный манер и отвечает, что мы поженимся скоро, очень скоро. Но когда становишься старше, скоро как будто приходит все позже и позже.
- Мы должны пожениться после пасхи, они не могут заставить нас ждать дольше. Я поговорю с дядей, может, он сумеет расшевелить твоих родителей. Все ведь говорят, что нашему бракосочетанию ничто не мешает.
После этого оба стали прислушиваться к голосам и шагам в доме Эфраима. В конце концов Ракель услышала знакомое постукивание отцовского посоха по вымощенному плиткой входу во двор, оттолкнула Даниеля и затаила дыхание.
- Ракель? - произнес ее отец. - Это ты? Ты здесь?
- Папа, ты что, теперь следуешь за мной повсюду? - спросила она полушутя-полураздраженно.
- Никоим образом, - ответил Исаак. - Я не знал, что ты пошла к сеньоре Дольсе. Я пришел искать Даниеля, и мне сказали, что он здесь, во дворе.
- Я могу быть чем-нибудь полезен вам, сеньор Исаак? - спросил Даниель, забыв в своей любезности - как обычно, - какие странные последствия могут вызвать эти слова.
- Можешь, Даниель, - небрежно ответил врач. - Мне бы очень хотелось, чтобы ты поехал на Мальорку, в город, по важному для меня делу. Это не займет много времени, если ветра не будут слишком уж неблагоприятными.
- На Мальорку? - поразилась Ракель. - Папа, что ты говоришь?
- Надолго? - недоверчиво спросил Даниель.
- Даниель, - сказала Ракель. - Не смей!
- Три или четыре дня туда, - ответил Исаак, - и три-четыре дня обратно, если ветра будут более-менее благоприятными и если ничего не случится. Там тебе придется провести дня три, не считая пути отсюда в Барселону и обратно.
- А если ветра окажутся неблагоприятными?
- Возможно, ждать попутного ветра придется неделю или десять дней, но, может быть, не в оба конца. Если выедешь завтра - могу уверить тебя, в четверг отплывает превосходное судно, - то успеешь вернуться, чтобы провести с нами пасху, а пока тебя не будет, Ракель сделает окончательные приготовления к бракосочетанию. Пасха кончается в понедельник; думаю, следующее воскресенье будет прекрасным временем для бракосочетания. Но можешь выбрать любой день той недели, или, если предпочтешь, следующей.
- Но зачем мне ехать завтра на Мальорку? - спросил Даниель.
- Посетить женщину по имени Перла, живущую в городе, и задать ей несколько вопросов. Если согласен, я скажу тебе, что нужно спросить. Даниель, она очень приятная женщина. Ракель, по возрасту она годится тебе в бабушки. Поговорите об этом. Я вернусь к Эфраиму, - сказал Исаак. - Даниель, он вполне согласен, чтобы ты поехал, тем более, если выберешь время присмотреть для него кой-какие товары, пока будешь там. - Поднялся и повернулся к дому. - Жду твоего ответа.
- Но уезжать завтра, - сказал Даниель. - У меня нет ни разрешения на поездку, ни плана…
- Сеньор Мордехай все это устроил, - сказал Исаак. - Тебе ничего не остается делать, как собрать узел белья и ехать на одном из его превосходных мулов.
- Сеньор Мордехай? Чувствую на плече руку судьбы, - сказал Даниель. - Никогда, с тех пор как Иаков трудился ради своей Рахили, ни один мужчина не был вынужден делать больше, чтобы заполучить жену, которую желает - желает больше всего на свете. Ну что, я поеду, и посмотрим, сдержат ли они слово на сей раз?
- Раз папа говорит, что мы поженимся в воскресенье чуть больше четырех недель спустя, так и будет, - сказала Ракель. - Он не меняет легко своих решений. И поговорит на эту тему с твоим дядей.
- Тогда еду. Поднимайся завтра пораньше, дорогая моя, - негромко сказал Даниель. - Перед отъездом я подойду к вашим воротам. Теперь мне нужно поговорить с дядей Эфраимом, выяснить, что происходит.
Быстро оглядев двор, он поцеловал ее, крепко прижав к себе, повернулся и побежал к дому.
- Даниель, ты возвращаешься к работе? - спросила Дольса. - Я как раз принесла кое-чего пожевать.
- Я не могу дольше оставаться, - ответил он. - Но уверен, что Ракель останется.
- Превосходно, - сказала Дольса. - У нас будет возможность поговорить о свадьбе.
Всю ту ночь Ракель спала плохо. Между надеждами и страхами - не последним из которых был страх проспать и не увидеться утром с Даниелем - она могла лишь дремать урывками. С постели поднялась, когда запели первые птицы и раздались хриплые, перекатывающиеся от холма к холму крики петухов. Умылась, оделась в бледном свете и бесшумно спустилась по лестнице во двор.
Едва рассвело настолько, что от лестницы стали видны ворота, Ракель услышала шаги и побежала. Повозилась несколько секунд с запором и выскользнула в относительную темноту улицы.
- У меня нет времени, - сказал Даниель. - Я еду с другом Мордехая, он ждет у ворот с мулом.
Ракель крепко обняла его, потом отстранилась.