- Горечавка, толченые ягоды можжевельника и корень чертополоха. Замочите их со свежими листьями подорожника и цветами руты.
- Как думаете, чем отравились, если вам нужна такая смесь?
- Нет времени объяснять. Я знаю, что было в напитке, который мне подали.
- Не лучше ли сперва очистить желудок? - спросил Исаак. - У меня есть настойка ягод…
- Уже поздно. Я сделал, что мог, когда понял, что случилось.
- Господин, у нас есть почти все, - сказал Юсуф. - Остальное можно найти в полях. Я сейчас отправлю кого-нибудь.
- Поспеши, мальчик, поспеши, - сказал больной.
- Мне нужно ненадолго пойти к моему пациенту, но я вернусь.
Исаак впустил слугу и дал ему указания содержать больного в тепле и покое.
Юсуф вошел с микстурой вскоре после того, как вернулся Исаак.
- В ней все? - спросил больной.
- Все, - ответил мальчик.
- Тогда дай сюда, - сказал Хуан Кристиа с отчаянием в голосе, хватая чашу. Руки его так дрожали, что он не мог поднести ее ко рту, и Юсуф помог ему. Содрогаясь и давясь, он выпил все и откинулся на подушку.
- Бог знает, поможет ли это, - сказал он. - Я делал эту смесь для многих людей. Теперь обречен узнать на себе, есть ли от нее прок.
- Будем надеяться, что есть, - сказал Исаак. - Или вы ошибаетесь, полагая, что вас отравили.
- Вряд ли, - сказал Хуан Кристиа. - Этот негодяй отравит человека с такой же легкостью, как предложит ему чашу вина. Я это знал, но не думал, что он так обойдется со своим учителем. Предатель! Бессердечный предатель!
- Откуда вы, сеньор? - спросил Исаак. - У вас речь человека не из этих мест.
- Откуда? - рассеянно спросил он и захлопал глазами. - Я прибыл… прибыл из Генуи. Высадился на берег в грозу. Наше судно встало на якорь до ее начала, но шлюпка, в которой везли меня на берег, попала в бурные воды. Вот тогда я и получил эти синяки.
- Где вы высадились? - спросил Исаак. - В Паламосе?
- В Паламосе? - встревоженно переспросил больной. - Нет, не там. Нельзя высаживаться в Паламосе. Там измена. - Схватил Исаака за рукав. - Я должен видеть епископа. Должен кое-что рассказать ему. Отведите меня к епископу. Я жажду поговорить с ним.
- Это бесполезно, - сказал Исаак. - Епископ тоже болен. Сейчас он спит, но когда просыпается, то не может понять, где находится.
- Я должен видеть его, - произнес Хуан Кристиа. - Должен видеть королевских чиновников. Неважно, что будет со мной. Я слышал такие вещи, знаю такие вещи - я не мог поверить в предательство, а он предал меня.
- Юсуф, - сказал Исаак, - пошли за отцом Бернатом, попроси его взять с собой писца. То, что говорит этот человек, нужно засвидетельствовать и переписать. Сеньор Хуан, - обратился он к больному, - вы должны сделать усилие. Проглотить лекарство недостаточно. Нужно помочь ему.
- Да. Руки и ноги у меня больше не дрожат, и мне нужно поспать.
- Пока что нет. Вам нужно бодрствовать. Поговорите со мной. Расскажите о себе.
- Меня зовут Хуан Кристиа.
- Вы конверсо, раз у вас такое имя? - спросил Исаак.
- Почему вы спрашиваете? - спросил больной, внезапно насторожившись. - Вы лечите епископа. Почему не лечить конверсо?
- Спрашиваю только из любопытства. Как вас звали до обращения в христианство? Возможно, я знаю вашу семью.
- Не знаете. Меня звали… но это неважно. Я забыл ту жизнь.
- Вы назвались путешественником.
- Я много путешествовал - из Генуи в Венецию, с Сардинии в Константинополь - следуя своему призванию, это травы и медикаменты.
Бернат, как обычно, быстро вошел, за ним следовал молодой писец, несший письменный столик, перо и чернила.
- Звали меня, сеньор Исаак? - спросил секретарь епископа.
- Простите меня за это, отец Бернат, - отчетливо сказал Исаак. - Этот человек приехал, чтобы предупредить его преосвященство о какой-то опасности. - Поднялся, пошел по направлению к священнику и, когда заговорил снова, понизил голос до шепота: - Это срочное дело. Он думает, что его отравили, и, боюсь, так оно и есть. Возможно, времени у нас окажется мало. Его преосвященство, когда поправится, захочет узнать, что сказал этот человек. Хотя делаю все, что могу, я не верю, что он сможет подняться. Над его ложем нависает смерть.
Он вернулся к своему стулу и продолжал свое дело.
Дверь открылась снова, тихо вошел сержант епископской стражи. Встал в темном, дальнем от кушетки углу и приготовился слушать.
- Серьезные обвинения нужно будет засвидетельствовать, если представится возможность, - рассудительно сказал Бернат, кивнув сержанту. - Этот человек знает, что его смерть близка?
- Уверен, что да, - угрюмо ответил Исаак. - Он сам в некотором роде лекарь.
- Он просил священника? - спросил отец Бернат.
Исаак покачал головой и снова повернулся к человеку на кушетке.
- Сеньор Хуан, - сказал он, - это отец Бернат, секретарь епископа. Он запишет то, что вы скажете, и передаст епископу, как только его преосвященство сможет вернуться к своим обязанностям.
- Я находился на борту торгового судна, шедшего из Кальяри на Сардинии, - сдержанно заговорил больной. - Мы шли в Барселону, и меньше чем через день после отплытия нас задело краем шторма и снесло с курса. Меня высадили на берег, и я не знаю, что с остальными. - Охнул от приступа боли. - Сант-Фелиу, - продолжал он. - Я думал, мы так и не дойдем до Сант-Фелиу-де-Гиксолса. Они разозлились, но сказали, что высадят меня на берег; спустили меня за борт в крохотной шлюпке и вернулись на место. Смеялись надо мной. Я думал, что погибну в этом море. Никогда не думал, что это случится, никогда. Надо же, вероломная свинья.
- Кто вероломная свинья? - спросил Бернат. - Он угрожает его преосвященству? Или, может, его величеству?
- Бросили на произвол судьбы, - пробормотал больной. - Меня. Я дал им так много. Мой повелитель дал им так много. Мне нужно было доставить сообщения от моего повелителя. Важные сообщения.
- Скажи мне, как он выглядит, - сказал Исаак, проведя рукой по его напряженному от боли телу.
- Он побледнел от боли, господин, - сказал Юсуф. - Тело его корчится в судорогах, но не как при отравлении стрихнином. Я видел такое отравление.
- От стрихнина он бы уже умер. Принеси ему чашку болеутоляющего, приготовленного для его преосвященства. Скажи Ракели, что нам требуется еще.
Вскоре после того, как больной смог проглотить немного лекарства, его стиснутые челюсти стали расслабляться, и он заговорил снова:
- Это сделал тот парень. Упрямый негодник - я научил его всему, что знал… всем искусствам… даже рецепту, которым он меня убил, который я узнал от величайших мастеров искусства в Генуе, я учил его, и он получил этот рецепт от меня. Теперь он его уничтожит. Я сказал ему. Бедняки не должны пользоваться такими вещами. Могут только богатые. - Он сделал паузу, широко раскрыв глаза. - Богатые. Его тупая, упрямая светлость не настолько богат, чтобы одержать победу над самым холодным, жадным монархом в мире и его бессердечной женой… Она лучший полководец, чем он. Будь она адмиралом, нам бы пришел конец. Но мы ускользнули, мой повелитель и я.
- Он имеет в виду их величеств? - официальным тоном спросил Бернат, ища подтверждения.
- Полагаю, да, - ответил Исаак.
- Хорошо, что он близок к смерти, - сказал священник. - Но кто его повелитель?
- Кто ваш повелитель? - спросил Исаак. - Он живет здесь или в Эмпорде?
Казалось, больной уже не реагировал на вопросы.
- Мы оставили его светлость, великого и малодушного судью, прятаться в его маленькой башне, а дочери Рокаберти пришлось на коленях ползти к его величеству, напоминать ему о своих благородных родственниках.
Все это время перо писца скрипело, оставляя за собой ровные строчки.
- Он говорит о судье Арбореа, - сказал Бернат, не столько потрясенный, сколько заинтригованный. - Судья женился на дочери виконта Рокаберти, соединив этим два великих рода. Я догадываюсь, что этот человек на кушетке был в Альгеро. Но он не говорит о нем, как о своем повелителе.
- Сеньор Хуан, - спросил Исаак, - кто ваш повелитель? Послание его величеству от вашего повелителя?
- Мой повелитель, - пробормотал больной. - Моему повелителю нет дела, что будет с нами, после всего, что мы для него сделали. Но он еще получит весть от нас; он уже получил. Берегитесь, врач. Предупредите своего епископа, пусть оберегает спину. Он обязан мне жизнью. Они похитили у меня жизнь, они обязаны мне, все они… лишили меня жизни… все забрали себе… - Больной попытался встать, но рука Исаака легко лежала на его груди. Он мягко уложил его обратно на подушку. - Охраняйте его спину, остерегайтесь ученика! - выкрикнул он в тревоге и забормотал: - Учил его всему… Никто больше не знает того, чему я его учил. Воры… все они воры. Украли половину моего золота, но другой половины не получат. Он не настолько умен.
- Кто, сеньор Хуан? - спросил Исаак. - Кто не настолько умен? Как его имя?
- Я не вор. Я беру только то, что мне причитается. Я не вор. Это все тот проклятый парень. Он не понимает.
- Хуан, какой парень?
- Если б не я, он не смог бы… - Он умолк. - Скажите епископу… везде опасность… везде опасность… Гнали из порта в порт, как царства падают одно за другим.
Больной умолк, переводя дыхание, и Юсуф омыл ему лицо. Писец перестал писать и торопливо чинил перо.
- Ваш повелитель Мариано д’Арбореа? - спросил Бернат. - Вы из Альгеро?
- Будь они все прокляты! - закричал снова больной. - Воры, лжецы, предатели! Чтоб они сдохли в муках и гнили в аду со своими матерями, лживыми шлюхами!
- Он быстро отходит, - негромко сказал Исаак. - Я чувствую.
- Хуан, сын мой, - сказал Бернат, быстро вмешавшись между вопросами и душой на кушетке. - Не умирайте с проклятиями на устах. - И повернулся к остальным: - Я должен поговорить с ним наедине.
Но, прежде чем они собрались уходить, Хуан закорчился в последней агонии, выругался и затих.
Исаак приложил ухо к его груди и прислушался. Потом распрямился и коснулся пальцами его шеи.
- Он мертв.
- Не мирная кончина, - заметил писец, впервые нарушив молчание. - Правда, если б меня отравили, я бы тоже озлобился.
- Что мы знаем о нем? - спросил Бернат, он с недоумением хмурился, глядя на покойника. - Мы его похороним, но если у него есть родные, их нужно известить о его смерти. В кармане у него был кошелек с шестью су, потом мы нашли еще один, привязанный к телу, с пятьюдесятью золотыми мараведи. Деньги должны достаться его наследникам. Я их надежно спрятал.
- Мы знаем его имя, - сказал Исаак. - Если только оно подлинное. Боюсь, отец Бернат, он не так честен, как вы.
Сержант Доминго из стражи епископа заговорил впервые с тех пор, как вошел в комнату.
- Отец, если я понял, что говорил этот человек, он был причастен к чему-то скверному. Как он попал сюда? Был ли один? Где жил? Мы должны попытаться изловить его сообщников, которые должны знать ответы. Я не могу оставить без внимания угрозы его преосвященству. Если с ним были люди и они теперь способны говорить, мы должны их отыскать.
- Как будем это делать? - спросил Бернат.
- Я возьму одного из парней и поспрашиваю на ближайших фермах и в домах. Кто-то должен был видеть, как он здесь появился. Когда отыщу такого человека, начну искать того, кто видел его раньше.
- Мне нужно вернуться к пациенту, - сказал Исаак. - Я оставил с ним свою дочь, а ей очень нужно поспать.
Сержант Доминго привык вести жизнь, в которой успех приходит после разочаровывающих усилий - если вообще приходит. Его не удивило, что только одна из жительниц деревни заметила Хуана Кристиа, когда тот, шатаясь, подходил к замку.
- Он был пьяным, еле держался на ногах, - сказала она, дав плачущему ребенку подзатыльник, от чего он заплакал вдвое громче, - в такую-то рань. Как ему только не стыдно. Это он умер в замке? От пьянства, не иначе. Я твержу своему Роже, что с ним будет то же самое, и хорошо бы.
Женщина подхватила ребенка и повернулась к своему домику.
- Откуда он шел? - спросил сержант. - От монастыря или от города?
- От города, конечно, - быстро ответила она. - Будто монахи дадут ему столько вина, чтобы он так набрался.
- Спасибо, добрая женщина, - сказал сержант. - А где все остальные? - спросил он, оглядывая пустую деревню.
- В поле, где же еще, - ответила она, хлопнув себя по выпирающему животу. - Не могу нагнуться из-за этого, вот и остаюсь дома в эти последние дни.
Сержант и юный стражник поехали к городу Ла Бисбаль, по пути встретили еще двух людей; никто из них не видел на дороге незнакомца.
- Дороги были скверными из-за грязи, - сказал один. - До сегодняшнего дня ни пройти ни проехать.
Когда они подъехали к скромной гончарной мастерской Баптисты у дороги в Ла Бисбаль, сержант натянул поводья и спешился.
- Баптиста постоянно там, - сказал он охраннику. - Может, он заметил, с какой стороны шел наш человек к этому скрещению дорог.
- Незнакомец? - спросил гончар. - Какой незнакомец? Здесь никто не проходил, разве что вы имеете в виду того доброго человека, что вернул мне осла.
- Не знаю, - небрежно сказал Доминго. - Когда это было?
- Утром, на второй или третий день после дождя. Бедный осел был весь в грязи. Я был рад увидеть его снова. Этот человек заплатил мне за пользование ослом, хотя по совести мой родственник должен был заплатить ему за то, что он вернул мне осла. Очень прижимистый человек этот мой родственник.
- Этот незнакомец рассказывал что-нибудь о себе?
- Нет. Я спросил, не хочет ли он перекусить, прежде чем продолжать путь, но он сказал, что у него срочное сообщение для епископа, и ушел.
- Пешком?
Баптиста кивнул.
- Откуда он приехал, раз одолжил вашего осла? - спросил сержант, уходя.
- Из Паламоса.
И, узнав имя и род занятий этого родственника, сержант со стражником вернулись в замок, чтобы доложить о результатах и утром ехать в Паламос.
Епископ провел вторую половину дня в апатии. Беспокойно дремал, временами просыпался. Всякий раз, когда открывал глаза, Юсуф, потом сменившая его Ракель поили Беренгера - водой, бульоном, тем, чего ему хотелось. Глотание все еще причиняло ему сильную боль, и после первых глотка-другого он сопротивлялся. Но жар как будто уменьшился на этот третий день, и Исаак не так мрачно воспринимал вид пациента.
- Больших перемен через день или даже два я не ожидаю, - сказал он Бернату, - но хуже ему не становится, и это хорошо.
- Значит, опасность миновала? - спросил Бернат.
- Никоим образом, - ответил Исаак. - Уверяю, вы поймете, когда он будет вне опасности. Нам предстоит еще одна нелегкая ночь.
В тот вечер они разделили бремя дежурства, сменяясь по звону колоколов. Первым дежурил Юсуф, с вечерни до заутрени, с одним из слуг, потому что Беренгер как будто погрузился в более крепкий сон. Мальчик получил строгие указания будить его преосвященство и поить, по крайней мере, дважды во время своего дежурства, посылать за кем-нибудь, если будут какие-то перемены. Ракель с Лией дежурили с заутрени до часов перед обедней, но Исаак и Хорди сидели с ним в самое опасное время ночи, когда убывают жизненные силы и умирает надежда.
- Кажется, никаких перемен не произошло, - сказала, оставляя их, Ракель с таким чувством, что она повторяет это снова и снова.
- Не унывай, дорогая моя, - сказал Исаак. - Ты все делала правильно.
Но когда из-за ставней пробился первый свет и упал на пол, Беренгер проснулся.
- Вы до сих пор здесь, мой друг? - сказал он. - Если еще задержитесь, жена приедет за вами.
- Ваше преосвященство, можете сказать, где мы находимся? - спросил Исаак.
- Мне снилось, будто кто-то сказал, что мы в Круильесе, но это не может быть правдой.
- Мы в Круильесе, ваше преосвященство.
- Пить хочется, - сказал он. - И горло забито мокротой.
Хорди приподнял епископа и поднес чашку к его губам. Епископ стал пить, кривясь от боли при глотании, но выпил все.
- Очень хочется спать, - пробормотал он и тут же уснул.
Едва начало светать, сержант и юный стражник отправились в Паламос. Дороги почти просохли, погода стояла ясная, приятная, и путь от замка до порта занял два спокойных часа. Когда они спустились с холма в город, стражник начал спрашивать о родственнике гончара. Третий встречный указал им на узкую, спускавшуюся к морю улочку.
- Найдете его там, в мастерской, если он не ушел уже в таверну. Не любит работать, - добавил он со злорадной улыбкой.
- Поезжай, выясни, что сможешь, у этого родственника, - сказал стражнику Доминго. - А я загляну сюда, ознакомлюсь с обстановкой.
Он направился в удобно расположенную таверну, подчиненный с завистью глядел ему вслед.
- Я должен был встретиться здесь с одним человеком, - сказал сержант, когда хозяин принес ему чашу своего лучшего вина и хлеба с сыром. - Но что-то не вижу его. Высокий парень, тощий, как жердь. Он собирался вчера уехать, но обещал вернуться.
- Нет, - сказал хозяин. - Он сказал, что вернется, и оставил у меня несколько вещей, но потом его друг забрал их, сказав, что он передумал.
- Не может быть, что это те самые двое, - сказал сержант. - Оба очень надежные люди, готов в этом поклясться. Хозяин, принесите чашу для себя.
Вернувшись и сев в пустой таверне, хозяин поднес чашу к губам и выпил половину.
- Спасибо, сеньор, - сказал он. - Но, боюсь, вы напрасно теряете время. Если полагаетесь на них, вас ждет разочарование. Они выглядят вполне приятными, надежными, но что я мог бы порассказать о них… Если они ваши друзья, не стану докучать вам этим. Вы сами производите впечатление откровенного человека.
- Не друзья, - сказал сержант. - Мы собирались поговорить об одной сделке. Им нужен был еще один партнер…
- Я бы не стал этого делать, - сказал хозяин. - Знаете, они провели здесь ночь и даже друг друга обманывали.
- Не может быть, - сказал сержант. - Такие друзья? Выпьете еще чашу?
Хозяина отвлекло появление трех мужчин, мучимых жаждой и требующих его внимания. Доминго терпеливо ждал, пока он не удовлетворил их запросы, и вернулся со второй чашей для себя.
- Младший обвинял другого в обмане, они бранились. Потом ваш друг сказал, что возместит ему все, когда вернется, и пусть он ждет его здесь. Оплатил счет за обоих и оставил достаточно денег за еще две ночи для младшего.
- Это на него похоже, - сказал сержант, упорно демонстрируя веру в их честность.
- Но старший, когда ненадолго выходил, отдал кошелек младшему. Хоть этот парень походил на одного из божьих ангелов, он взял горсть золота из кошелька - золота! Оба были одеты, как вон те двое, только у старшего на одежде была затвердевшая соль от морской воды, и при золоте! Сами делайте выводы, сеньор. Так вот, младший заменил золото медными монетами - чтобы сохранить вес, понимаете. Делал он это ловко, но я видел. Когда стоишь за стойкой, приучаешься замечать такие вещи.
- Подумать только, - сказал сержант. - Какой обман! И что сделал мой друг, когда обнаружил?