- Да-а… И ты, конечно, помог! - с укором произнесла она. - Если бы ты не упустил этого раба, когда он бросился бежать, все могло бы быть хорошо…
- Я ничего не мог поделать!
- Просто моему сыну следовало было нанять кого-нибудь получше. Кого-нибудь вроде того здоровяка Рукастого, - не слушая меня, продолжала она. - Двое таких, как он, вполне удержали бы того раба.
- Я вообще-то туда не напрашивался! - возмутился я. - Я даже не понимаю, с какой стати меня туда послали! Кто это вообще придумал? Это твой сын попросил, чтобы меня прислали на подмогу?
- Откуда мне знать? Я же говорю, что понятия не имею, чем он занимался.
- Значит, тебе неизвестно, какие дела связывали его с моим хозяином?
- До вчерашнего дня я даже не подозревала, что у них были какие-то общие интересы!
- А как насчет человека, принимавшего у него игорные ставки? Его зовут Туманный.
Этот последний вопрос, похоже, поразил ее словно гром. Она вдруг резко наклонилась вперед, будто ее ударили ножом в живот. Потом она почти так же неожиданно распрямилась, но отвечала, уже не поднимая глаз и совсем тихо:
- Мой сын рассказывает мне… не обо всех своих занятиях. Да и с какой стати он должен докладывать мне обо всем?
- Но он пользовался услугами этого человека? Делал через него тайные денежные ставки на игру?
Я заметил, как она задрожала всем телом.
- Не знаю. Да… вероятно, он участвовал в этом. Послушай, я очень устала! Все утро я принимала у себя старейшин, а теперь вот еще ты пришел с какими-то вопросами, на которые у меня нет ответов. - Взгляд ее потускнел и стал теперь жестким и уклончивым. - Если главный министр хочет поговорить с моим сыном, то пусть тогда ищет его где хочет. Но можешь ему передать, что Сияющего Света здесь нет. Он ушел из дома навстречу смерти. Вот и посмотрим, как отнесется к этому твой хозяин, раб!
Глава 3
Дом торговца стоял на берегу узкого канала. Вдоль него-то я и пошел, теша себя надеждой нанять каноэ, а не тащиться пешком обратно к дому моего хозяина, расположенному в самом центре Теночтитлана. Я чувствовал усталость и уныние, так как не мог похвастаться большими достижениями - разве только установил, что Сияющего Света нет дома, а мать его знает про то, откуда взялся этот жертвенный раб, не больше моего. Я даже не был уверен, стоит ли верить ее словам, будто сын отправился в изгнание.
Жизнь здесь словно замерла. Казалось, ничего не происходило за этими унылыми стенами цвета выбеленных на солнце костей. У ног моих искрилась на позднем утреннем солнышке вода. Я глянул на свое отражение, и мне стало любопытно, что на самом деле увидела Оцелохочитль, когда смотрела на меня.
Интересно, правильно ли я угадал ее мысли во время нашего разговора о смерти омовенного раба? Ведь многие женщины находили жрецов привлекательными. Мы казались им загадочными и зловещими косматыми существами в черных балахонах, не расстающимися со своими окровавленными ножами и распевающими древние гимны. Они считали нас мужественными, потому что мы умели подолгу воздерживаться от пищи и пускать себе кровь, а еще храбро смотреть в лицо богам днем и противостоять сонмищам темных духов, наводняющих ночь. И они не могли заполучить нас, так как мы давали обет безбрачия, и эта недостижимость делала нас еще более интересными в их глазах.
Оцелохочитль была красивой женщиной, к тому же моего возраста; ее образ запал мне в душу, и она никак не оставляла моих мыслей. Но что именно так понравилось мне в ней? Эта ее неистовая гордость за мужа и его подвиг, или нежелание поддаться горю и гневу, или то откровенное неповиновение, какое она выказала посланнику главного министра? А может, что-то тронуло мою душу тогда, когда она поделилась со мною воспоминаниями о первом в ее жизни жертвоприношении. Даже имя ей дали в честь яркого цветка - тигровой лилии, - и я подумал: доведись мне только после знакомства с ней впервые увидеть пламенеющие красно-желтые лепестки цветка, я бы не удивился его виду. Про себя я так и прозвал ее - Лилия…
Я снисходительно улыбнулся своему отражению в воде. Человек, продавшийся в рабство, не должен иметь желаний, запросов или капризов. Всего этого он лишил себя и теперь может только предаваться мечтам - занятию безобидному и безопасному.
Вдруг я заметил, что из воды на меня уставились уже два лица.
От неожиданности я чуть не бухнулся в канал. Оправившись от страха, я отступил от кромки воды и посмотрел на это явление во плоти.
Человек был одет как жрец, плащ разрисован черепами и звездами, на груди набитый табаком мешочек из шкурки оцелота. Волосы у него были такой же длины, как у меня, но не такие сальные и спутанные, как обычно у жреца. Из мочек ушей текла кровь, запекаясь на шее.
В первый момент мне показалось, будто я вижу самого себя в молодости, но когда первое удивление прошло, я начал осознавать разницу.
Начнем с того, что незнакомец был гораздо выше меня ростом, хотя и сутулился, чтобы казаться со мною наравне. Кроме того, его лицо и тело были дочерна вымазаны пастой из сажи. Все жрецы мазали себя сажей - это составляло часть их облика, но этот, похоже, превзошел своих собратьев. Черная жижа покрывала его толстенным слоем и запеклась коркой, которая местами крошилась и отваливалась. Более всего она потрескалась вокруг глаз и рта, и там проглядывала смуглая кожа, в остальном же лицо его ничем не отличалось от какой-то черной маски. Я даже затруднялся определить его возраст, так как под таким слоем сажи никто не сумел бы разглядеть ни одной морщинки.
А он, не переставая улыбаться, сказал:
- Лодку ищешь?
Речь его звучала невнятно - как это часто бывало с жрецами из-за того, что они приносили в жертву свою кровь, прокалывая себе языки шипами кактуса.
Я торопливо огляделся по сторонам. Вокруг не наблюдалось никого, только в нескольких шагах от меня на воде покачивалось каноэ. Лодочник, опершись на весло, стоял спиною ко мне. Судя по несбритому локону на затылке, это был совсем еще молодой паренек.
- Могу подвезти, - предложил незнакомец.
Его неожиданное появление здесь показалось мне подозрительным. Я постарался, чтобы мой ответ не прозвучал неучтиво.
- Спасибо. Я с удовольствием пройдусь пешком.
Улыбка мгновенно исчезла с его вымазанного сажей лица, от которого отвалилось еще несколько сухих кусочков.
- Это вряд ли.
Я тут же получил короткий удар в бок, хотел попятиться, но меня уже держали за руку, и хватка эта была крепче зубов аллигатора. В живот что-то больно кольнуло, и, глянув вниз, я увидел острие ножа, изготовленного из какого-то коричневого металла, похожего на медь, только темнее. Ничего подобного я в жизни не видел.
- Да что это такое?! Отпусти меня!
Железные тиски на руке сжались еще сильнее.
- Давай в лодку!
Незнакомец с ножом выкрутил мне руку и развернул лицом к каноэ. Я беспомощно шатался, потом еще разок дернулся в отчаянной надежде удрать, но тут же опять почувствовал укол ножа - на этот раз меня тыкали в поясницу.
Пока меня гнали к лодке, паренек который стоял в ней, обернулся. Это был Проворный, сын Туманного, - последний раз, когда я его видел и слышал, он принимал у моего хозяина тайные игорные ставки.
Первым делом я решил, что это ограбление. Ведь старик по имени Добрый скорее всего был прав - так подумал я, быстренько сообразив, что вымазанный сажей человек с ножом, наверное, и есть папаша Проворного Туманный. Возможно, молодой торговец и впрямь задолжал ему. А Туманный, узнав о бегстве парня, спешил содрать должок и подумал, что я его опередил.
- Послушай, ты все не так понял! У меня ничего нет!
- Заткнись и лезь в лодку! Позовешь на помощь - и ты покойник.
Меня заставили пробраться на середину каноэ под бдительное око юнца. "Черномазый" сел сзади, приставив мне к шее нож. Парень отчалил от берега.
- Что все это значит? - возмутился я. - Куда вы меня везете?
Сзади мне только дыхнули в затылок, поэтому я решил попробовать вытянуть что-нибудь из парня.
- А твой папаша вроде не очень разговорчив, да?
Парень тоже молчал. У него была одна задача - грести. Лодкой он управлял умело, избегая столкновения со встречными каноэ едва заметными движениями весла.
- Мы удаляемся от города, - заметил я.
Поняв, что разговариваю сам с собою, я погрузился в молчание, лихорадочно соображая, какие шаги предпринять, и наблюдая за меняющимся вокруг пейзажем.
У восточной оконечности острова, в Кополько, узкий канал заметно расширился и превратился в просторный водный путь. Вскоре вместо мелькавших по обе стороны от нас домишек потянулись поля. Это были чинампа - искусственно созданные острова, насыпанные земледельцами из-за нехватки суши и теперь сплошняком окружавшие город.
С тоской и обреченностью я наблюдал за тем, как они, мелькая, остаются вдалеке. Нож по-прежнему задевал мою шею, но я не боялся. Меня не покидало чувство нереальности происходящего. Просто чудеса какие-то - отправиться по заданию хозяина в дом Сияющего Света и оказаться похищенным человеком, благодаря которому мой хозяин делает тайные игорные ставки! Но если они с сынком не обыскали меня на предмет ценностей, то это было не ограбление. Тогда зачем похищение? Удержать меня в счет игорных долгов моего хозяина?
Я даже задумался над тем, не поднять ли шум, несмотря ни на какие угрозы, но звать на помощь было некого. Вокруг царили пустота и безмолвие. Местные жители или сидели по домам, за высокими стенами, или ушли на рынок. На полях наблюдалась примерно та же картина - не сезон. Даже если кто-то и копошился бы на своем огороде, я бы вряд ли сумел его разглядеть за густой ивовой порослью, окаймлявшей каждый земельный надел.
Моей единственной надеждой оставалось озеро, в которое впадал канал, - там всегда сновало множество лодок, а крик далеко разносился над водным простором. "Другое дело, доберусь ли я туда", - подумал я. В общем, единственное, что я мог на данный момент предпринять, так это попытаться разговорить их. Во всяком случае, моя болтовня усыпила бы их бдительность.
- Выходит, мне остается только гадать, что все это означает?
Как я и ожидал, мои слова остались без ответа.
- Ну и ладно. - Я постарался придать своему тону легкомысленности, а сам тем временем стрелял глазами по берегам, выискивая возможность удрать. - Вы, как я знаю, не воры, значит, вам нужен я сам. Так ведь? Вот только интересно знать зачем. - Я ненадолго умолк. Проворный продолжал с бесстрастным видом орудовать веслом, а нож по-прежнему царапал мне шею. - Ну да, я вижу, этого вы не хотите мне сказать. Ладно, тогда объясните, как вы узнали, где меня найти. Та женщина вам сообщила или старик? Но разве они успели бы передать вам весточку, если только, конечно, вы уже не находились у них в доме? А как быть с главным министром?
Нож, приставленный к моей шее, дернулся.
- Разве старик Черные Перья не участвует с вами в одних и тех же делишках? Как он отнесется к тому, что вы сперли у него раба?
У меня за спиной раздался густой бас:
- Я тебе говорил, что это слишком опасно. Нам лучше разделаться с ним прямо здесь. - Речь эта уже не казалась невнятной, как прежде, - видимо, изображать жреца с проколотым языком было не так-то легко.
Я чуть подался вперед, приготовившись броситься на парня, если он или отец сделают хоть одно движение, хотя понимал, что лезвие глубоко вонзится в мою плоть, прежде чем я успею пошевелиться.
Проворный обернулся и пристально посмотрел на меня, словно что-то искал в моем лице.
- Нет, - проговорил он голосом, уж больно низким для его возраста. - Нельзя.
Тут же я почувствовал, как напрягся человек у меня за спиной. Я понял: это страх, либо гнев, или и то и другое вместе. Оставалось только гадать, когда сидящий сзади не выдержит и вонзит в меня нож.
- Мы и так уже порядком рискуем. Чем дольше он будет оставаться в живых, тем опаснее для нас. Мне следовало прикончить его на берегу!
- Но…
- Никаких "но"! - Теперь в его голосе звучали высокие, напряженные нотки, словно он задыхался. - Ради кого я, по-твоему, все это делаю? Если не ради тебя, меня бы на этой лодке вообще не было! - Он взмахнул ножом в сторону парня. Я незаметно повертел головой, расслабив ноги и руки перед прыжком. - И не спорь со мной! Мы убьем его, когда я скажу!
Нож блеснул прямо у меня перед глазами. Я успел заметить в глазах парня панику и в тот же момент понял, что нож опять приставлен к моему горлу.
Сильная рука схватила меня за волосы и оттянула голову назад, выставив кверху шею.
- Нет! - Проворный почти закричал, бросив свой шест и кинувшись ко мне. - Пожалуйста, не делай этого! Давай сначала его допросим - мы же должны знать!
Но он оказался нерасторопен. Он только коснулся руки Туманного, когда лезвие резануло мою туго натянутую кожу.
Нож замер у меня на шее, и это мгновение показалось мне дольше череды дней. Я только смутно ощущал жгучую боль и теплую липкую кровь, хлынувшую из раны у меня на шее. Гораздо более отчетливо я видел широко раскрытые умоляющие глаза парня, склонившегося надо мной.
- Пожалуйста!.. - просил он шепотом.
Нож чуть дрогнул, когда державшая его рука расслабилась.
- Ты правда хочешь, чтобы я пощадил его?
- Да… Во всяком случае, пока…
- Во всяком случае, пока. - Человек у меня за спиной снова взялся изображать шепелявую речь жреца. - Ладно, твоя взяла. Пусть пока живет и расскажет нам все, что тебе от него нужно. А уж тогда мы его прикончим.
Глава 4
В Кополько мы повернули к югу, чтобы пройти вдоль западных берегов острова к Теночтитлану. Юноша греб теперь, стараясь держаться подальше от берегов - то ли боясь врезаться в сушу, то ли усложняя мое возможное бегство, - только я заметил, что оба моих спутника немного расслабились. К моей шее снова приставили нож.
Разговоров я больше не заводил. Теперь, после того как мне едва не перерезали горло, я слишком отчетливо осознал всю опасность своего положения и помалкивал, чтобы не провоцировать Туманного. Я подозревал, что, вернись они к прежнему спору, парень может не выиграть его во второй раз. Зато сейчас, когда берега отдалились, я мог позволить себе оглянуться через плечо.
Солнце закатилось за горы, погрузив противоположный берег озера в тень. Водная гладь была безмятежна. Остров, на котором возвышался Мехико, и окружавшая его дамба защищали это огромное соленое озеро от ветров, иногда налетавших с востока. В отдалении сновали каноэ, но докричаться до них я бы не смог.
Впереди длиннющей низкой стеной пролегала насыпная дорога, соединявшая Мехико с крошечным городком Тлакопан, расположенным на западном берегу озера. К тому времени, когда мы добрались бы до нее, она уже кишела бы путниками, работягами-поденщиками и всякими ремесленниками, разбредающимися по домам в свои городки и деревушки. Движение это то и дело останавливали, чтобы поднять деревянные мосты, соединявшие отрезки насыпи, и пропустить лодки, сгрудившиеся внизу в утомительном ожидании. Я надеялся, что смогу что-нибудь предпринять, когда мы окажемся в этом скоплении.
Ближайший берег сплошь порос ивняком, осокой и кустарником; иногда среди этих зарослей виднелись деревянные мостки причала или глинобитная хижина, чьи выбеленные стены розовели в лучах предзакатного солнца. Пару раз над верхушками ив мелькнула плоская срезанная вершина пирамиды и дымок, лениво поднимавшийся из расположенного на ней храма. За всей этой зеленью скрывалась громада самого величественного на свете города, но здесь было пустынно и безлюдно.
Мое созерцание прервал шумный всплеск весла, и я заметил, как мы стали приближаться к берегу. Я вдруг с ужасом осознал, что до насыпной дороги мы можем и не добраться.
Надеясь понять, куда мы плывем, я резко повернул голову и тотчас же получил укол ножом в шею. Туманный злобно прорычал что-то невнятное, и я поспешил принять прежнюю позу. Паренек снова побледнел, даже сильнее, чем прежде; в глазах его замерло напряженное выражение, губы плотно сжались.
Мы зашли в крохотную заросшую бухточку - возможно, всего лишь прореху между двумя наделами насыпной земли. Вокруг я не заметил ни души. Да и откуда тут кому взяться, если уже начали сгущаться сумерки? И все же мы были здесь не одни - краем глаза я заметил еще одну лодку в зарослях осоки.
Судя по всему, мы близились к конечной цели нашего пути, и я смекнул - если удирать, то сейчас.
- Ну что? Неужели еще не приехали? - Я произнес эти слова словно капризный ребенок, утомленный дальней дорогой и умирающий от скуки и голода после того, как кончились сладкие маисовые лепешки. Я просто надеялся заморочить им голову.
Ответом мне стала напряженная тишина, нарушаемая лишь плеском воды о борт лодки.
Проворный стоял на корме, держа в руке весло, но не погружая его в воду. Он смотрел куда-то мимо меня. Он пошевелил губами, но так ничего и не сказал.
Сзади я услышал чей-то голос - приглушенный и невнятный.
Человек у меня за спиной невольно обернулся на этот голос. Шея моя освободилась от ножа, и я смог пошевелиться. Я бросился вперед, прямо на Проворного - в узкой лодке это был единственный путь к бегству.
- Берегись! - крикнул он, занеся над головою весло.
Его отец опять хотел схватить меня за волосы, но опоздал, так как я уже соскочил со своего места. Он только вырвал мне клок. Я закричал от боли, но не остановился. Плечом я сбил парня с ног и, придавив его коленями, принялся молотить его по роже.
Я ударил его раза три или четыре, прежде чем его папаша оттащил меня. Он снова задрал мне голову и приставил к горлу нож.
- Нет! Не надо! - Помимо криков Проворного, я услышал какой-то шумный всплеск и снова тот же голос, уже более отчетливый, но по-прежнему невнятный.
- Убей его! - За моей спиной почти перешел на визг Туманный. - Неужто не видишь, что происходит? Разве можно оставлять его в живых? Избавиться от него надо - и все!
Проворный уже поднялся на ноги. Лицо его было в крови, глаза вытаращены, и весло высоко поднято над головой.
- Убить так убить! - крикнул он.
Туманный держал меня за волосы, так что увернуться от удара я не мог. Я смотрел, как приближалась ко мне лопасть весла и через мгновение обрушилась на мою голову.
У дикарей на востоке - уастеков и тотонаков - я видел летающих людей. Разумеется, они не летали по-настоящему, как птицы, а были акробатами, чье искусство состояло в том, чтобы прыгнуть с верхушки высоченного столба при помощи длинного витого каната. В полете канат раскручивался, и акробат, падая, буквально врезался в землю.
Так вот, когда Проворный огрел меня веслом, я почувствовал примерно то же, что чувствуют эти акробаты. Весь мир вокруг завертелся волчком, в ушах шумело и грохотало, когда я распластался на дне лодки.
В первое мгновение я даже не понял, где нахожусь и как сюда попал. Я ничего не слышал из-за шума в ушах и не мог открыть глаз. Во рту и в носу я чувствовал кровь, я едва не захлебывался ею. Голова горела огнем, а по виску будто кто-то стучал кремневым топором; кишки, казалось, выворачиваются наизнанку.
Я перепугался не на шутку. Раскинув в стороны руки и ноги, я истошно заколотил ими, так больно ударившись пальцами о деревянный борт каноэ, что едва не потерял сознание. Потом я снова нащупал рукой борт и отчаянно вцепился в его край.