Глава 4
Итак, теперь я знал, что интересующая меня женщина приходила на игровое поле встретиться с Проворным. По какой-то причине она ушла сразу после разговора с ним, и я, заняв единственное свободное место на трибунах, оказался его соседом. Так что боги, как выяснилось, тут были ни при чем.
Вычислить, в каком направлении скрылся Проворный, было не трудно - я догадывался, что его смела толпа. Мне оставалось только идти по следу из утоптанной земли, валяющихся на ней обломков перьев, хлебных крошек и табачного пепла. Следы привели меня к входу на базар в Тлателолько. Сейчас здесь толпилась только небольшая кучка недавних болельщиков. Создавалось впечатление, что никто из них просто не знал, куда теперь податься.
Не обнаружив среди них сынка Туманного, я пристроился в хвосте очереди желающих пройти в ворота рынка. Если Проворный пытался скрыться от меня, то лучшее место, чем рынок, найти было трудно.
Рынок этот являлся своеобразным сердцем Тлателолько - что-то вроде священной площади в Теночтитлане. Ежедневно отовсюду сюда стекалось от сорока до шестидесяти тысяч человек. Одни покупали, другие продавали, кто-то просто любовался на вещи, разложенные на прилавках, бродя между рядов и заводя разговоры с другими охотниками поболтать. Большинство товаров, изготовленных народами, покоренными ацтеками, попадало именно сюда. Здесь они раскладывались на циновках, и за ними присматривали жены, матери и дочери торговцев. Среди этих товаров было все, что вы пожелали бы купить.
Торговля велась везде - на открытых лотках или под навесами. Тут продавались звериные шкуры, выделанная кожа, полотно, дешевые и дорогие сандалии, табак, шоколад и грибы. Имелась также готовая еда и сырье для ее приготовления - фасоль, ваниль, шалфей, жгучий перец и тыквы, кукурузная мука и зерна амаранта, индейки и живые собаки, огромные груды потрохов и лягушки. Было здесь и много посуды - тыквенные бутыли, деревянные блюда, глиняные горшки и кувшины. На рынке вы могли приобрести все, что угодно, для постройки дома и даже целого дворца - канаты, древесину, камень и известковый раствор, любые орудия из кремня, кости и обсидиана и даже наемных работников. Здесь продавалась бумага всех сортов - для письма и для жертвоприношений богам - и даже целые горы ила и навоза, идущих на удобрение полей и огородов.
Я протискивался сквозь толпу, то и дело бормоча извинения; заглядывал через ряды, бестактно вглядываясь в лица прохожих; вытягивая шею, смотрел поверх голов - но Проворного нигде не было.
- Ты покупаешь или нет? - раздраженно крикнул мне один из торговцев, высунувшись из-за клеток с крякающими утками.
- Я ищу парня.
Он повертел головой вокруг.
- Да ты, брат, не туда попал! Тебе надо на невольничий рынок!
- Нет, ты меня не так понял!..
- Ах вон оно что!.. - протянул он с явной неприязнью. - Тогда хоть не орал бы об этом в открытую. Разве не знаешь, что за такие штучки заживо сжигают на костре?
- Нет же! Я вовсе не хочу…
- Ты не хочешь купить утку, а остальное меня не волнует. Поэтому вали отсюда, покуда я не позвал стражу!
Вскоре я и сам отказался от затеи выспрашивать у занятых, увлеченных торгом людей о Проворном - ведь его имя почти никому ни о чем не говорило, а любые описания вызывали только подозрительные взгляды и брань, подобную той, какой меня окатил торговец утками. Но я все же решил добраться до невольничьих рядов. Я знал, что они находятся ближе к одним из ворот, поэтому решил обойти их все, хотя у меня уже не было ни уверенности, ни сил и я все больше склонялся к тому, чтобы вернуться к дому торговца в Почтлане.
Оказавшись в этой мрачной и угрюмой части рынка, я понял, что совершил ошибку.
В жизни мне повезло больше, чем другим. Меня никогда не заковывали в колодки и не выставляли разряженного в пух и прах перед покупателями. Я не попадал на рынок в качестве военного трофея и не был обращен в рабство в наказание за преступление или за долги. Я отказался от свободы добровольно и тем самым избежал самой унизительной рабской участи. На тот момент у меня имелось целых четыре свидетеля, готовых подтвердить законность предстоящей сделки. Очень немногие из людей, подыскивая раба, пытались заглянуть ко мне в рот или пощупать мои руки и ноги, большинство из них с первого взгляда определяли, что работник из меня никудышный, и обращались со мной соответственно. Слуга, купивший меня для главного министра, подыскивал на рынке человека, способного выполнять обязанности секретаря, поэтому его нисколько не озаботил мой чуточку туманный взор, хилая комплекция и дыхание, отдававшее запахом перегара. Все это он, по-видимому, приписал к общей нервозности моей натуры.
Разумеется, положение раба отнюдь не радовало меня, но все могло сложиться и куда как хуже. Вот почему сейчас мне было так тяжело видеть этих людей, вытанцовывающих под барабан перед покупателями. Я смотрел на них и гадал, что скрывается за этими унылыми взорами, не прячутся ли в этих потухших глазах те же чувства, которые когда-то испытывал я, - горькая смесь ненависти и жалости к самому себе, страх за свое будущее и злоба на прошлое. Я пытался представить себе ту цепь безжалостных обстоятельств - нищеты, невзгод или простого невезения, - что привели этих несчастных в столь мрачное место.
- Могу чем-нибудь помочь? - спросил меня один из продавцов - здесь они заметно отличались учтивостью, что в общем-то было и неудивительно - ведь товар-то они предлагали дороже, чем на остальном рынке.
- Да я, знаете ли, ищу… - Тут я умолк, памятуя о брани, которую вызывал своими вопросами в других местах. Поэтому я попробовал зайти с другой стороны и объяснил так: - Я ищу вдову одного торговца по имени Лилия. Ее может сопровождать молодой парень.
Работорговец нахмурился:
- Лилия? Постой-ка, извини. - Он прикрикнул на своих рабов, велев им выстроиться в ровную линейку, потом снова повернулся ко мне: - Лилию я знаю. Она дочь Доброго, вдова Шипопоки, так ведь? Это не ее ли сынок устроил всю эту суматоху на празднике Поднятых Знамен, когда его омовенный раб сиганул вниз с Большой Пирамиды?
- Он самый, - грустно ответил я, гадая про себя, остался ли в Мехико хоть один человек, не слышавший об этой истории.
- Но здесь-то ты ее вряд ли найдешь. Их семья рабами не интересуется - все больше перьями и предметами роскоши. К ювелирам ходил? - Он посмотрел в сторону ювелирных рядов, туда, где на солнце сверкали их драгоценные товары. - Попробуй-ка поискать их там. В том месте уж точно про нее все знают, даже если ее сегодня и не было на рынке.
Я бросился к ювелирам чуть ли не бегом и вскоре уже бродил вдоль расстеленных рядами циновок с золотом, серебром, янтарем, жадеитом, бирюзой, изумрудами и роскошными перьями. Наряду с камнями там лежали и украшения - браслеты, подвески, серьги, губные пластины, металлические блюда и даже просто золотой порошок, насыпанный в длинные полости перьев. Перья продавались и по отдельности, и в виде искусно выполненных мозаичных панно, собранные в роскошные и величественные головные уборы.
Я остановился перед перьями - именно здесь больше всего знали о Лилии. Перья экзотических птиц доставлялись к нам с юга, из таких мест, как Соконуско, где семья разыскиваемой мною женщины имела свои интересы.
Да и пройти мимо них казалось невозможно - так и тянуло полюбоваться на эту красоту. Прямо в самом центре передо мной лежал ритуальный щит - кожаный диск, выложенный синими и красными перьями, изображающими водяное чудовище Ауицотля, чьи клыки, когти и чешуя сверкали золотом. На соседней циновке красовались многочисленные пучки алых перьев - точно такие же я видел совсем недавно на спортивных трибунах, только эти были посвежее. Яркие и сочные, они блестели на солнце, шевелились на ветру и выглядели совсем как на живой птице.
- Нравится? - спросил меня продавец. - Это мой двоюродный брат их привозит. У нас вся семья ими промышляет.
- Да, красота несказанная. Это чьи же? Колпицы?
- Нет, алого попугая. Хвостовые перья.
- И откуда же твой брат их привозит?
Торговец, совсем еще молодой парень, внимательно посмотрел на меня. Его бесхитростная улыбка напомнила мне о Сияющем Свете.
- Это семейный секрет, - сказал он.
- Ах вот оно что! И что же это у вас за семья? - не удержался от вопроса я, проявляя слишком явную заинтересованность.
Продавец перестал улыбаться, а тон его сделался подозрительным.
- Все это принадлежит Доброму и его внуку. А ты почему спрашиваешь?
- Не исключено, у меня для них кое-что имеется, - объяснил я с таинственным видом. - Вернее, лучше сказать, для Лилии. Ты видел ее сегодня? Это ведь она, как я понял, заправляет всеми делами?
- До определенной степени, - проговорил у меня за спиной кто-то.
Я резко обернулся, хотя и так уже знал, кому принадлежит этот голос. Разве мог я его забыть?
Туманный стоял в нескольких шагах от меня, вымазанный сажей еще гуще, чем прежде. Одну руку он прятал под плащом, и я догадывался, что он держал в ней. Кожа у меня на затылке заныла при одном только воспоминании о том странном, необычном металлическом ноже.
- Так что же ты припас для Лилии? - Голос его, как всегда, звучал невнятно, но угрозу в нем я уловил безошибочно.
Я огляделся по сторонам, выглядывая Проворного, и увидел его. Он шел прямо на нас и глазел на меня с откровенным изумлением. Уже через мгновение он сорвался и побежал с криком: "Стой!.. Не надо!.."
Туманный резко обернулся, и я увидел в его руке нож, блеснувший на солнце. Меня удивило, что он замахнулся им на парня.
- Не лезь в это дело! - заорал он. - Если не хочешь…
Я бросился на Туманного, пытаясь дотянуться до ножа. Туманный, сопротивляясь, поддал мне плечом по подбородку. Удар был не сильный, потому что Туманный и сам потерял равновесие, но все же он помешал мне, а Проворный тем временем успел приблизиться к нам. Издав громкий вопль, он схватил меня за плечи и принялся оттаскивать назад. Я пытался вырваться, но он сделал мне подножку, и я упал.
Теперь я стоял на коленях, а мои враги возвышались надо мной. Я ждал удара ножом и только смутно понимал, что делается вокруг. Будто сквозь какую-то пелену я видел суетящиеся фигуры и слышал возбужденные голоса.
- Теперь я его точно прикончу! - Как и в прошлый раз, на лодке, Туманный перестал прикидываться жрецом и говорил отчетливо. Только я почти ничего не соображал из-за такого неожиданно острого поворота событий.
- Нет, нельзя этого делать! - возражал парень. - Мы сначала должны узнать!..
Потом до меня донесся звук удара, громкий вскрик, и одна из падавших на меня теней исчезла.
Я понял, что Проворный исчерпал все свои аргументы.
А еще через мгновение я почувствовал затылком холодное прикосновение ножа.
- Наконец-то! - прошипел Туманный. - Как долго я ждал этого момента!
Вдруг я снова услышал возглас Проворного - сдавленный, пронзительный и полный слез, но очень отчетливый:
- Смотри, вон она идет! Лилия!
- Что-о?! Где?
Я почувствовал облегчение, когда мой мучитель отпустил меня и вскочил на ноги. Пользуясь случаем, я поднялся и побежал прочь наугад, пока Туманный не спохватился и снова не бросился на меня.
- Да где она? Не вижу! Врешь ты все! Смотри, безмозглый ублюдок, из-за тебя он удрал!
Я слышал, как шлепали сзади сандалии Туманного, но уже успел порядком от него оторваться.
Он прекратил преследование и закричал:
- Стой! Держи его! Держи вора!
Тут же я увидел, как в проходе между рядами возникли две мускулистые фигуры. Оба человека замерли, глазея на разыгрывающуюся перед ними сцену, несколько мгновений решали, как поступить, потом побежали мне навстречу.
Я остановился - почти содрал кожу на босых ступнях. Сзади меня преследовал взбесившийся тип с ножом, орущий: "Держи вора!", а навстречу неслись два рыночных стражника, в чьи обязанности входила поимка воров. Времени на раздумья у меня не оставалось - иначе я бы не сделал такой глупости.
Одним прыжком я попробовал перемахнуть через циновки с украшениями в соседний проход. Я-то надеялся, что, выбравшись на свободное пространство, смогу удрать, но вместо этого только треснулся рожей об землю да разнес в пух и прах чей-то лоток.
Я пытался встать на ноги, когда по ушам мне больно резанул пронзительный старушечий крик, а на спину и на голову градом посыпались тумаки. Меня подняли и скрутили мне руки, не переставая наносить удары. Старуха продолжала вопить и злобно браниться, а потом меня чем-то огрели по голове, и я потерял сознание.
ШЕСТОЙ ДЕНЬ
НОЖА
Глава 1
- Не вздумай дрыгаться! - раздался женский голос.
А я и не помышлял. Мне казалось, что я уже пытался пошевелиться когда-то очень давно, но боль, тошнота и какое-то противное ощущение внутри моего организма свели все мои потуги на нет.
К тому же я понимал, что скоро умру. Так зачем же дергаться, если все равно ничего не поможет? Я попробовал не дышать из-за боли в ребрах, но добился лишь более мучительных ощущений. И все же я сумел забыться. Я почти полностью отключился, но тут же очнулся из-за резкой боли - словно в меня воткнули обсидиановый нож.
- А ну не дергайся! - Снова тот же голос. Что-то тяжелое навалилось мне на плечо, придавив меня к земле. - Рот открыть можешь?
Я только мычал в ответ, потому что мои губы и язык распухли из-за того, что я их прикусил.
- Ну-ка попробуй выпить вот это.
Я не видел, что мне предлагают, так как не мог поднять веки.
- Выпей! Поможет. Ребра будут не так болеть.
Жидкость потекла мне в рот, проливаясь по щекам и подбородку. Вкус у питья был на редкость мерзкий, напоминал блевотину и обжигал глотку.
Я закашлялся. И от новой боли у меня совсем перехватило дыхание.
- Ну-ка выпей еще немного, - снова послышался этот низкий грудной голос, в котором угадывались обольстительные нотки.
Я был слишком слаб, чтобы отказаться от зловонного пойла. У меня не осталось сил даже выплюнуть его.
- Ну а теперь спи, - сказала женщина.
И я уснул.
Проснувшись, я сумел немного приоткрыть глаза. Передо мной маячили какие-то смутные очертания, тени и пятна яркого света, сливающиеся в одно целое, все вокруг имело красноватый оттенок. Я затруднялся понять, что вижу перед собой, пока не придумал зажмурить один глаз. Сразу же вся круговерть исчезла, и я сообразил, что нахожусь в каком-то доме, а по бликам догадался, что на улице либо светает, либо вечереет.
Голова раскалывалась от боли, я снова закрыл глаза и застонал.
Рядом со мною кто-то зашевелился - хоть в ушах у меня и звенело, но я расслышал этот слабый звук. Чья-то рука приподняла мою голову, мне приложили ко лбу какую-то теплую, густую кашицу, от которой начало щипать кожу. Я снова застонал. Когда жжение поутихло, я почувствовал, как чьи-то проворные умелые пальцы накладывают мне на голову повязку.
- Говорить можешь? - Это был все тот же женский голос.
Я только замычал в ответ.
- Ну ладно. Отдыхай. Здесь ты в безопасности.
Очнувшись, я обнаружил, что нахожусь в какой-то крохотной комнатушке совершенно один - только какая-то противная, неистребимая вонь составляла мне компанию.
Я лежал на спине посреди комнаты, устремив взгляд в потолок. Теперь мне наконец удалось разлепить веки, правда, смотреть тут оказалось не на что, кроме серой штукатурки. Повернув голову набок, я принялся изучать глазами стену, но и здесь не встретил никакого разнообразия, если не считать двух огромных расплывшихся пятен, судя по всему, образовавшихся от сырости. Им надо бы починить крышу, пока не начались летние дожди, подумал я и повернулся в другую сторону.
На противоположной тоже испачканной пятнами стене я разглядел какие-то малюсенькие огоньки - они напоминали звезды, только располагались как-то слишком уж равномерно и горели не так ярко. Я прищурился, пытаясь их рассмотреть. Несколько раз моргнув, я всмотрелся в них, и постепенно они выстроились в две параллельные линии, пространство между которыми заполнила такая чудовищная боль, словно кто-то пытался вогнать деревянный колышек в мою голову. Меня замутило.
Я безвольно откинулся назад и снова уставился в потолок. Потом закрыл глаза и судорожным глотком отогнал подступавшую тошноту. Так я и лежал неподвижно в потемках, пока противная слабость не отступила.
Вскоре из всех ощущений осталась только монотонная пульсирующая боль в голове - такая знакомая боль, что мне казалось, я давно свыкся с нею. Она даже послужила мне своего рода утешением, так как напоминала о том, что я пока жив. А еще у меня дико ныли ребра всякий раз, когда я переводил дыхание.
Меня беспокоил омерзительный запах. Даже самые нищие лачуги в Мехико содержались в чистоте, но в этой конуре стояла смердящая вонь, как в давно не мытой уборной, где к тому же сдохла собака.
Я больше не вертелся по сторонам, а пытался оглядывать комнату искоса - так же, как надменный богач смотрит на нищего. Новая тактика возымела успех. Мебели я вокруг не обнаружил, зато понял, что это за огоньки. Теперь, когда в глазах у меня не двоилось, я разобрался, почему они выстроены в одну линию. Оказалось, это дневной свет пробивается через дырочки в плетеной циновке на двери. Он являлся здесь единственным освещением, благодаря которому все в комнате приобретало размыто-серый цвет.
Судя по равномерной яркости этих огоньков, солнце не светило прямо в дверь, но насколько оно отклонилось от зенита, я понять не мог. Я даже не знал, какой сегодня день.
От нового приступа тошноты я даже застонал.
Меня мучил вопрос: где я и как долго здесь нахожусь?
Я начал понимать пугающую правду еще до того, как успел взглянуть на стену против двери и сообразить, что темные пятна, которые я принял за влагу, оказались стенными росписями, уже знакомыми мне. Я видел их, когда приходил в этот дом выведать что-нибудь о Сияющем Свете и мать юного торговца радушно приняла меня, сообщив, что сын ее отправился в изгнание.
Теперь я узнал и голос, совсем еще недавно звучавший надо мной. Это был голос Лилии.
Я тотчас же попытался сесть. Но остановила меня даже не резкая боль, а новое открытие - оказывается, я был крепко-накрепко привязан к доске, не дававшей мне не то что пошевелиться, но и просто вдохнуть воздуха полной грудью.
Я находился в западне, в руках своих врагов.
До сих пор я хотел, чтобы поскорее пришел убийца, все ждал, что эта женщина приведет его, но теперь, будучи беспомощным, как грудной младенец, я передумал умирать.
А проклятая вонь, как я теперь понял, была моей собственной.
От боли и отчаяния я громко застонал, и тут же во дворе раздались шаги. Потом циновку на двери отодвинули, и в комнату ворвался солнечный свет.
- Что здесь происходит? - хотел сказать я, но у меня вырвалось лишь мычание.
В ответ я услышал только громкое сопение, когда меня вместе с доской подняли и понесли к выходу. Меня отволокли в тень и примостили стоя у стены.
Когда боль от пульсирующей в голове крови поутихла, я осторожно огляделся.
Отец Лилии сидел посреди двора, прислонившись спиною к стволу фигового дерева, и не сводил с меня недоброго взгляда.
- Надеюсь, ты оценил, что тебя принесли ко мне домой, а не куда-то еще?