Занавес отдернули. Аполлон Григорьевич, от волнения и безделья сжевав всю коробку монпансье, только ахнул. Перед ним красовался стройный, модный и цветущий господин из высшего общества. Настоящий джентльмен, судя по костюму. Поверить в чудо мешала взъерошенная шевелюра и слегка безумный взгляд, которым юный лорд шарил по сторонам. Николя дергал головой, словно пытался заглянуть себе за спину.
- Пусть орел на себя полюбуется, - приказал Лебедев.
Слегка поддерживая с трудом идущее тело, приказчики подвели к зеркалу во весь рост. На всякий случай Коля зажмурился, наконец набрался смелости и открыл глаза. То, что увидел, было настолько прекрасно, что на мгновение он ослеп. Именно таким Коля представлял себя в сладких снах: на светских раутах после вручения ордена за поимку коварных злодеев или на торжественном приеме, где его - сыщика с всемирной славой, встречали рукоплескания. Коля понравился себе настолько, что еще немного - и повторил бы судьбу Нарцисса, влюбившись в собственное отражение.
Случиться трагедии не позволил Лебедев.
- Конечно, не первый сорт, фигурой не вышли, но для наших целей сойдет, - сказал он. - Ничего, годится, жених.
Холодный душ пришелся кстати. Коля покраснел, хотя и так, кажется, вся кровь, что кипела в его юном организме, прилила к щекам.
- Зря смущаетесь, коллега. Вам теперь смущения не по карману. Как самочувствие? Пульс нормальный? Голова не кружится от успехов?
- Душно немного, - пожаловался Коля.
- Это с непривычки, скоро пройдет, - сказал Лебедев и обратился к кудеснику мужских костюмов: - Сколько видел всяких ловкачей, но ваше искусство неподражаемо. Заверните этого мальчишку, я покупаю. Также десяток сорочек, платки носовые, пальтишко со шляпой боевой, ну всякое такое, сами понимаете. Пару чемоданов получше, чтоб все это наследство затолкать. И отправьте… Давайте-ка в отель "Франция".
Приказчик величественно поклонился и отошел исполнять.
Лебедев отцепил золотые часы и закрепил их на Колиной жилетке. Снял перстень, потребовал безымянный палец и нацепил на него. Перстень был чуть великоват и заваливался. Завершающим штрихом воткнул брильянтовую булавку в галстук. Словно отец передавал сыну семейные реликвии. Томные приказчики умилились такому сугубо мужскому ритуалу.
- Царапину на часах обнаружу… - ласково сказал Лебедев, - уши вырву с корнем.
- Уф… - только и прохрипел юный лорд Гривцов.
- В целом - достойно. На вашем примере приходится поверить жулику Дарвину. Действительно, из макаки можно сделать человека… Отдаленно похожего на человека. Богатого, но человека.
- Ну все, я готов, - кое-как прохрипел Коля.
- Готов он! Видали! Нет, коллега, до кондиции еще далеко.
- Что еще-то?
- Стричься, что же еще!
Подойдя к кассе, Аполлон Григорьевич прикрыл кошелек. Чтобы любопытный юнец не заметил, во что обошлось его преображение. Для такого дела денег не жалко. Куда их еще девать? Не все же букеты дарить.
* * *
Настоящих охотников в Охотничьем клубе не видели давненько. И хоть стены здесь украшали трупы несчастных животных, которых убили, отрубили голову, набили стружкой и повесили со стеклянными глазами, настоящих героев лесов и прерий здесь не бывало. Вернее, их приглашали, как большую диковинку, слушали их лекции, запоминали приключения, чтобы потом пересказывать наивным барышням и дальним родственникам.
В обычный день в Охотничьем клубе собирались те, кому хочется убить не зверей, а время. Охотой на эту редкую птицу были заняты все, прибывавшие сюда с утра до ужина. В основном при помощи сигар, изрядной выпивки и раскатывания русской пирамиды. Против такого оружия ни один бы зверь не возражал. Впрочем, и время тоже. День в клубе пролетал так незаметно, что назавтра непременно хотелось вернуться. И так всю вечность. Как во сне.
Дух здесь царил гостеприимный, простой и веселый. В члены можно было попасть, заглянув на огонек. Если на госте была приличная одежда, от него пахло хорошими сигарами и коньяком, его немедленно принимали на испытательный срок. А уж если знакомый приводил - без всяких разговоров сразу в члены.
Распорядитель окинул гостя в строгом костюме доброжелательным взглядом и спросил, чего он желает. Молодой человек желал видеть полковника Милягина. Ему предложили пройти без всяких церемоний, но гость просил вызвать сюда. Что распорядитель выполнил с охотой и улыбкой. Какие все-таки славные порядки у этих охотников.
Массивные двери резного дуба выпустили добротного господина. Только выправка спины указала бывшего военного. Господин старался быть беззаботным, игриво крутя сигарой, но во взгляде его металась тревога. Он нервно озирался, словно ожидал, что из-за угла накинется тигр или чего похуже. Вместо дикого зверя к нему подошел улыбчивый юнец, как определил полковник, и, вздернув усы, сказал:
- Вам поклон от Ивана Васильевича.
Юноша выглядел чрезвычайно глупо и безопасно, так что Милягин только фыркнул:
- Поклон? От Основина? Ну, спасибо, конечно… Обратно ему передам, когда сегодня на обеде увижу. Два часа, наверное, потерпит без моего поклона. А вы кто будете?
Полковник игриво подмигнул: дескать, не желаете в ряды вольных охотников затесаться? Но глаза его были печальны, лицо покрывала серая маска, совсем не такая, как у покорителей прерий. Сам он казался напуганной птичкой, хоть ростом выше Родиона.
- Чиновник для особых поручений Ванзаров, - сказал юноша и добавил: - Сыскная полиция.
Петр Афонович незаметно подался назад, словно хотел убежать, но, вспомнив, что все-таки полковник от инфантерии, хоть в отставке, остался как был. Только сигара вздрогнула.
- Очень приятно, - сказал он без всякого чувства. - Чему обязан?
- Как узнали о смерти любовницы?
Юноша смотрел таким чистым голубым взглядом, что ожидать от него подобного вопроса было немыслимо. Полковник и не ожидал. А потому смутился, растерялся и забыл, как командовал батальоном. Подхватив мальчишку под локоть, оттащил в сторону и сказал:
- Прошу вас, тише, нас могут услышать.
Как будто среди охотников мертвая любовница считалась верхом неприличия. Родион, незнакомый с обычаями клуба, упрямо повторил вопрос. Милягин загрустил, кинул сигару в первую попавшуюся вазу и предложил сесть, благо кресла были под боком. Вернее, под ними. Родион не возражал. Устроившись так, чтобы ничье ухо, кроме чиновника полиции, его не слышало, полковник спросил:
- Проверяете?
Ванзаров многозначительно кивнул.
- Ну и глупо, - добродушно сказал грустный полковник. - Я же понял, что ваши меня заметили. Беги - не беги, все равно попался бы. Только чемоданы зря потерял.
- Нехорошо убегать и оставлять чемоданы у извозчика. Он жалобу на вас подал, - не моргнув глазом сказал Родион. - Так как же узнали?
- Ох, ну зачем вы… Все же ясно: полиция у гостиницы, господа эти во весь голос обсуждали… Да и в окна посмотрел… Чего тут не угадать. Чувство у меня было какое-то тревожное…
- Разве полковники от инфантерии имеют право на чувства?
- Имеют, имеют… Тем более… - Он замялся. - Зинаида последнее время жаловалась, что за ней следят.
Полковник уставился на юного чиновника как на редкую птицу, которую недурно было бы подстрелить и в чучело обратить:
- А вы откуда знаете?
- Кажется, тревога у вас появилась под влиянием друзей. Буквально мор какой-то на любовниц случился…
- Вы и это знаете? - Милягин перешел на шепот заговорщика. Или охотника в кустах. Кто разберет. - Да уж, прямо напасть какая-то…
- Давайте вспомним по порядку, - предложил Родион. - Началось с того, что подруга господина Пигварского, актриса Кербель, наложила на себя руки.
- Да уж… Леонид Самойлович так переживал… Вы и это знаете?
- Далее: госпожа Саблина, сердечный друг члена Охотничьего клуба и заодно инспектора по делам народного просвещения господина Основина…
- Ох-хо-хо, на Иване Васильевиче прямо лица не было, как это рассказывал.
- Когда рассказывал?
- Так это же… Позавчера пришел в клуб, весь печальный.
- После чего настал черед госпожи Лукиной.
- Ой, не могу… Какой ужас…
- Больше никого не пропустили?
- Еще не хватало… И так не знаешь, что и думать. Стало страшно жить.
- Как раз это меня интересует, - сказал Родион. - Что думаете о столь печальной последовательности?
Петр Афонович для усиления мыслей уткнулся лбом в кулак и сказал:
- Ума не приложу! Какая-то дикая загадка. В армии с таким не имел дела…
- Попробуем ее разгадать. Ваша жена знала о барышне Лукиной?
- Серафима Павловна?! О Зиночке?! Даже страшно представить, что бы началось… Она же у меня ух, настоящая полковничиха. - Милягин продемонстрировал объем настоящей жены офицера. - Уж мне-то голову точно открутила бы.
- Вы уверены?
- Полная маскировка и конспирация. Зиночка у меня умница… Все понимала. Мы на людях вместе не показывались. Бывал у нее рано по утрам, когда подозрений никаких. И обслуга в гостинице сонная. Прямо как шпионы жили… Ничего Серафима Павловна не знала.
- Ваша супруга знакома с госпожой Пигварской и Основиной?
- Чего бы им не быть знакомыми… Встречаются, шоколад пьют… Жены, одним словом. Наш тыл и опора.
- Собирались в путешествие?
- Зиночка все это… Упрашивала хоть куда-то вместе съездить. Ну, поддался… Взял билеты в Москву, думал, в "Славянском базаре" поселимся. Она обрадовалась, чемоданы бросилась собирать…
- Что супруге сказали?
- Встреча однополчан… Дело нехитрое.
- Последние дня два за ней не замечали чего-то странного?
- За Зиночкой?
- Я спросил о Серафиме Павловне, - поправил Родион.
- В общем, нет. Немного разве нервная стала… На прислугу кричала, сынишка подзатыльники получил… Но это у нее бывает. Женское, знаете ли…
- Серафима Павловна разнервничалась с 5 февраля.
- Так точно… А до этого все было тихо и мирно.
- Как думаете, она знает о смерти Зинаиды Лукиной?
Полковник только махнул:
- Как же она о смерти ее знать могла, ежели она ее не знала?
Умственное напряжение было столько велико, что Петру Афоновичу ужасно захотелось затянуться. Он вынул спички, но вспомнил, что сигары остались в дебрях клуба. Пришлось облизнуться.
- Вернемся к вашей подруге, - довольно бесцеремонно сказал Родион. - Что именно узнали про ее гибель?
- Так ведь… - Петр Афонович замялся. - Руки на себя наложила. Как ваши говорили…
- Более ничего?
- Честно говоря, в подробности не хотелось вдаваться.
- Что вам Аполлон Григорьевич рассказал?
- Лебедев? - полковник натурально удивился. - Он-то тут при чем? Уж его-то оставьте в покое, милейший человек, только сигарки жуткие курит. Его из-за этого в клуб не приняли. Сказали: или членство, или сигарки. Так ведь он гордый какой…
- Вы боевой офицер, прошли турецкую кампанию. Ранение в ногу. Были на волосок от гибели. Вас нельзя мерить меркой штатского человека…
- Нет, нельзя. При штурме Шипки такого насмотрелся, а был всего лишь ротмистром, как вы… На всю жизнь хватило…
- Все же меня удивляет…
- Что именно, господин полицейский?
- Почему так спокойно приняли ее самоубийство.
Петр Афонович смотрел в пол, скрестив пальцы, и поигрывал желваками. Того гляди гаркнет на всю полковую мощь. Но он, напротив, тихо сказал:
- Что же теперь… Не изменить ничего. Зину не вернуть. Прикажете волосы на себе рвать? Так у меня один сын студент, другой гимназию не окончил. С Зиной было чудесно, но у меня семья… Долг, в своем роде.
- Лукина не говорила, что боится чего-то?
- А ведь я же забыл! - Полковник шлепнул себя по боевой коленке. - Точно ведь Зинка все мне рассказывала, что за ней следят. Я посмеялся и успокоил.
- Прочитали ей полевой устав?
- Говорю: революционные книжки не печатаешь - значит, филеры за тобой не ходят.
- За барышней Лукиной филерского наблюдения не было. Она же запрещенную литературу не преподавала?
- Нет, только русскую… Деткам… Бедная моя Зинка…
- Что же госпожа Лукина? Помогло ваше успокоение?
- Что она… Женщины, вы знаете. Выдумают себе страхов и носятся с ними, как солдат с патронной сумкой. Глупости все это.
- Когда начались ее страхи?
- Буду я всякий вздор запоминать! Недели две тому или нет…
- Зинаида не требовала от вас чего-то большего? - спросил Родион.
- Это чего же?
- Скажем, чтобы целиком посвятили себя ей.
- Развод? Об этом не могло быть и речи! Мы сразу об этом условились. Да и не такая она была, моя Зиночка…
- Вспомните, где познакомились с ней.
- Что тут вспоминать… Все перед глазами. Супруга моя вздумала для младшенького репетитора нанять, подтянуть по языку. Залезла в газету, вычитала объявление. Вот Зиночка и пришла. Я как увидел… Но виду не подал, ушел в другую комнату.
- Сколько уроки продолжались?
- Нисколько. Серафиме Павловне что-то не понравилось, она у меня крутого нрава, так и выставила вон. Я же армейскую смекалку применил, объявление нашел, ну, в общем, понимаете… Тут у нас и закрутилось… Хороша же была моя Зиночка… Жаль, что все так кончилось.
Неторопливо поискав во внутреннем кармане, Ванзаров извлек тонкую стопочку снимков, переложил по порядку и показал верхний:
- Что-нибудь видите необычное?
Снимок был полицейский. Барышню сняли лежащей на ковре, от головы идет шнур. Петр Афонович нахмурился:
- Ах бедная, что натворила… И ведь так готовилась к поездке, прическу новую сделала… Позвольте, так это она в петлю?
Родион тут же убрал снимок:
- Если бы я спросил вас, кто мог убить Лукину, что бы сказали?
- А то бы и сказал… - Кулаки Милягина начали сжиматься когтями коршуна. - Попадись мне такой молодчик, не ушел бы целым…
- Можете указать на кого-то конкретного?
- А? Что… Нет… - Гнев быстро рассеивался, полковник размяк. - О чем я… Кому Зина могла мешать? Глупости. Все от нервов. Показалось что-то, вот и по глупости полезла в петлю… Бедная….
Юный чиновник поблагодарил за важные сведения, а какие именно - Милягин понять не мог, и стал прощаться. Выдержав крепкое рукопожатие армейского, он сказал:
- Хотите совет?
- Что же, если дельный, не откажусь…
- Не верьте в наивность женщин. Супруги знают куда больше, чем вам хотелось бы…
Полковник пребывал в растерянности. Быть может, что-то вроде мысли посетило его крепкую голову: как странно устроена жизнь, никогда не знаешь - ты ли идешь на охоту или охота идет на тебя. Сумрачно все в этом мире. Только сны бродят.
* * *
В обеденный час салон пустовал. Чтобы время не пропадало, Монфлери развлекался взбучкой. Устроившись в парикмахерском кресле, он полировал ногти и учил жизни.
- Что нужно для успеха, Анри? - говорил он под взвизгивание пилочки. - Вам надо усвоить простые правила, юноша. Люди любят, чтобы за ними повторяли их слова и восхищались их остроумием. Ничто так не заставит полюбить вас, как вечная готовность посмеяться над их глупостями. Люди безнадежно глупы и потому ценят, когда их считают умными. Что может быть важнее в нашем ремесле, чем казаться глупее клиента. Это залог успеха. Вы меня поняли?
Анри, занятый взбиванием челки, ответил невразумительно.
- О мой бог! Вам это не грозит! Станьте для них носовым платком, в который они вытрут слезы и сопли. Они будут рассказывать вам глупые шутки и платить за это звонкой монетой. Погрузите их в приятный сон, они не захотят с вами расстаться. Людская глупость обеспечит куском хлеба на всю жизнь. Они будут лететь к вам как мухи на мед. В любой день и час.
В подтверждение слов дверной колокольчик чуть не вырвали с корнем. Ворвался ураган с ледяным шквалом. Еще не успел Лебедев втолкнуть напарника внутрь салона, как Монфлери, быстрее сквозняка, встречал его с объятиями.
- Кого я вижу! Какое счастье! Месье Лебедефф! Это изумительно! Как я соскучился! А кто это с вами? Скорее представьте меня вашему чудесному спутнику!
От напора любезностей Гривцов окончательно растерялся и стоял как гимназист, не выучивший урок. Это состояние великий сыщик (в скором будущем) знал отлично. Не зря чуть на второй год не остался.
- Вот, господин Монфлери, привел к вам дикаря, - сказал Лебедев, прихлопывая чудесного спутника по плечу. - Используйте все свое мастерство, чтобы из этого медведя сделать хоть что-то путное. Чтобы дамы не отводили глаз.
- О, зачем же "что-нибудь"! Молодой человек - как алмаз, которому недостает огранки! Монфлери знает толк в необработанных алмазах! Как зовут этот нераскрывшийся бутон?
- Поздоровайтесь, месье Гривцов. - И нераскрывшийся бутон получил между ребер хороший тычок.
Коля пошатнулся, но пробурчал что-то похожее на "здрсте". И этого было довольно. Монфлери пришел в полный восторг, взмахом полотенца прогнал Анри с глаз долой и усадил необработанный алмаз в кресло. Взлетело белое покрывало, павшее, как первый снег. Шею туго скрутила петля. В зеркале напротив Коля увидел растерянного мальчишку цвета вареной морковки. Монфлери неудержимо болтал, носясь вокруг не хуже перепуганной ласточки. Коля вдруг осознал, что быть шпионом совсем не так просто, как это получалось у его любимых героев. Еще ничего не сделал, а уже столько вытерпел. Что же дальше будет? Надо думать о том, какой он сильный, ловкий, умелый, как проведет коварного убийцу и сам Ванзаров пожмет ему руку от восторга. И потом, быть может, его наградят и представят к следующему чину. Не все же сидеть в самом низу чиновничьей лестницы.
Приятные мысли клубились и сгущались. Над ним летали ножницы, мягкие пальцы парикмахера незаметно массировали темечко, Монфлери журчал ручейком, и от этого однообразного круговорота Коля провалился в легкий сон, из которого замечал смутные тени и размытые пятна. То ему казалось, что парадом идут дамы в бальных платьях, то пролетела вдалеке тень, похожая на дракона, то рассыпалась гора монпансье, то…
С шеи так резко сдернули простыню, словно гонец отменил казнь через повешение. Коля очнулся и увидел перед собой…
Сначала он поверил, что человек в зеркале имеет к нему родственное отношение. Тонкий красавчик с аккуратными височками и романтичным локоном, выбившимся на лоб, был так чудовищно сладок, что хотелось прополоскать рот. Гривцову стало стыдно, что родился на свет. Надо было девятнадцать лет мучиться учебой и маменькиными попреками, а потом страдать в участке, чтобы получить вот это? Что скажут Ник Картер и сам мистер Холмс, когда увидят этот нарумяненный позор? Хорошо хоть не увидят. А вот если бы его гимназические товарищи увидали, во что его жизнь превратила, синяком под глазом не отделаться. После такого ему бы руки не подали и дразнили бы "фантиком" и "леденцом" или того хуже, о чем думать не хочется. На что приходится идти ради торжества справедливости! Только ради этого безнадежного дела Гривцов согласился терпеть модный приговор, вынесенный ему.
- А ничего, хорош, решительно хорош, стервец! - сказал Лебедев, придирчиво и внимательно осмотрев Колю со всех сторон. - Настоящая наживка для барышень. Как думаете, Огюст?