Ванзаров не возражал. Чиновник запрокинул голову и сделал глоток. Что-то пошло не так. Он закашлял, захрипел, выронил бокал и кое-как успел выдохнуть в салфетку. На другом конце проявилось багровое пятнышко. Серов кашлял натужно, со свистом, отчаянно. Все замерли. Половые остолбенели, трактирщик застыл с чайником, а Родион просто растерялся. Приступ был таким сильным, что Григорий задыхался. Буквально упал на скатерть. Еще бы минута промедления, и… Но Ванзаров очнулся. Подскочил и сильно, целясь вверх, ударил между лопаток. Серов гавкнул и стал мелко-мелко дышать, словно из него выбили пробку.
Ожили половые, засуетились, побежали за водой и чистыми салфетками. Но всего этого было не нужно. Серов, красный от натуги, со слезящимися глазами, отмахнулся от них. Хрипло поблагодарив Ванзарова, извинился, что вынужден оставить, и, чуть шатаясь, пошел за угол. Салфетка, скомканная в горсть, осталась на столе. Макарьев, тряся губой, с которой тянулась слюна, побежал, чтобы быть хоть чем-нибудь нужным или полезным. На Ванзарова больше никто не обращал внимания. Он тихонько встал, забрал пальто и вышел на темную Моховую.
Сыскная полиция спасла еще одну жизнь, а приводить в чувство не ее забота.
* * *
Аполлон Григорьевич сидел на венском стульчике ровно. От него исходило такое напряжение, что хоть лампочку зажигай. От причесанной шевелюры отскакивали искры. Ток пробегал по пиджаку, по осанке спины и даже по желтому чемоданчику, мирно стоявшему в ногах. Даже коробка монпансье, казалось, искрила короткими разрядами. Время для шуток неподходящее.
Родион сел за свой столик и спросил:
- Что случилось?
Ему бросили надорванный конверт. Наискосок нарочно кривая надпись: "Лебедеву лично в руки". В конверте краткая полоска, оторванная от листа писчей бумаги. Записка сообщала: "Не смейте продолжать! Или случится непоправимое!"
Слова, как нарочно, плясали бешеными молниями, словно писали при шторме или падая с крыши. Понять характер человека в этих каракулях невозможно. Буквы так тщательно портили, так умело размазывали в разные стороны, что обезьяна написала бы ловчей.
- Когда пришло?
Лебедев занимался мирными опытами у себя в кабинете. Заглянул дежурный чиновник: внизу для коллежского советника оставлена записка. Он спустился. Старичок-отставник вручил конверт. Сказал, что приходил какой-то господин в штатском пальто, лицо шляпой прикрывал. Просил передать личную корреспонденцию.
- Ведь как точно рассчитано… - Лебедев клацнул зубами не хуже старого пса. - Знают ведь, что у нас письма можно на входе вручать. И этот дурень, швейцар, нет чтобы задержать разговорами, еще пожелал доброго вечера. Ох, попался бы мне в руки этот почтальон!
- Что бы с ним сделали? В серной кислоте растворили?
- Уж не знаю, что бы сделал. Но душу отвел бы точно. Надолго запомнил бы.
- Первая записка была в таком же духе?
- Нет, мне посылали воздушный поцелуй!
- Не сомневаюсь, - сказал Родион, шевельнув усами. - А теперь говорите, что произошло. Не думаю, что из-за такой ерунды, как угроза вашей жизни, приехали в такой час.
Лебедев открыл жестянку, потряс леденцами с шумом морской гальки, прихлопнул крышку и тихо сказал:
- Я ошибся. Вы были правы.
- Это я и так знаю. В чем именно?
- Она не могла написать эту, ну и ту записку тоже…
- Она - это кто? - спросил Родион.
- Искра, кто же еще.
- Чья любовница? В моем списке она не значится…
- Та, с кем Юнусов проводил последний вечер в "Неметти"! - раздраженно пояснил Аполлон Григорьевич. - Его убийца.
- Почему же не могла написать? Наверняка грамоте обучена.
- Потому что она… Потому что с ней… Короче говоря, Искра тут ни при чем.
- Тогда что же вас так беспокоит?
Лебедев сунул в карман коробку, ответившую звуком прибоя.
- Тревожно мне что-то. Не ошибся ли я во второй раз? - признался он.
Во взгляде великого криминалиста появилась непривычная тень жалостливого и провинившегося гимназиста. Что было не так уж весело. Если не сказать тревожно.
- Вы отправили Гривцова к ней? - медленно проговорил Родион.
- Не то чтобы отправил… Столько трудов, она вчера клюнула, сегодня у них первое свидание… Я же четко сказал: шампанское не пить, следить за собой… Вчера вот сидел в ближайшем трактире… Сегодня вроде бы нечего опасаться, тем более я четко приказал: в последний раз. - Хуже всего, что Лебедев мямлил и катал слова, как леденцы, и вдруг совсем размяк: - Это Николя меня уговорил… Я не хотел его отпускать, почти запретил… Ухо ему вылечил…
- В "Неметти"?
- Где же еще… - Аполлон Григорьевич тяжко вздохнул.
- Как же могли рискнуть жизнью мальчишки?!
- Я бы сам пошел, да там каждая собака меня знает… А тут надо было миллионщика сыграть… Ну и он…
- Понимаете, что послали его на верную смерть?!
- Ну, уж… тоже… Не надо так… Первое свидание, что она, дура, что ли…
Не слушая больше липких оправданий, Ванзаров кинулся в дежурную часть. Парочка городовых подремывала после дежурства. От громового раската они подскочили с лавок, не понимая, тыкали глазищами. Родион в другой раз гаркнул тревогу. Постовые очнулись и бросились в конюшню. Он побежал за ними, и торопил, когда запрягали, и выводил полицейскую пролетку. Лебедев молча терся поблизости.
Родион прыгнул первым и приказал нестись что есть мочи.
* * *
Вечер догорал. Уставший оркестр мучил последние такты, торопясь к финальной ноте и домой. Гости, что продолжили вечер в других заведениях, оставили залитые столы и забытые бокалы. Официанты ленились, ожидая, когда публика удалится, чтобы убрать разом. Даже папиросный дым устал, истончаясь в зыбкое марево. За столиками остались упорные. Которым некуда деться. Или возможности не рассчитали. Но и они досиживали по необходимости.
Из гардероба донесся шорох, словно волокли по сухому песку жесть. Официанты сбились стайкой напуганных птичек, ожидавших грозовую тучу. Загремели кованые подковы. Под шаркающий звук ножен в зал вошел юный господин с двумя городовыми. За ними поднималась сумрачная фигура с желтым чемоданчиком. Официанты старательно кивали знакомому лицу, но оно не удостоило их внимания.
Головы обернулись на вошедших. Меньше всего они походили на опоздавших гостей. Молодой человек в строгом пальто осматривал зал цепким придирчивым взглядом, от которого хотелось залезть под стол. Он не двигался и только водил головой, как лучом прожектора. Под лучом этим никто не смел шевельнуться. Дамы и недопитые бокалы замерли. Замерли и господа. Только инструменты не могли остановиться. Скрипки и медь надрывались отчаянно.
Оркестр выдохся. Зал притих. Было слышно, как за проемом скребется гардеробщик, а случайная капля сорвалась на тарелку. Все чего-то ждали.
- Их нет, - тихо сказал Ванзаров. - Что дальше?
Городовые переглядывались, не понимая, зачем их оторвали от сладкой усталости.
Лебедев поманил знакомого официанта. Тот подбежал с готовностью.
- Вчера и сегодня здесь новенький был, такой, в завитушках, молодой и щедрый…
- Так точно-с, были-с. Вон за тем столиком у эстрады изволили сидеть.
- И дама с ним в открытом платье?
Официант кивнул в знак того, что не оспорит, но более - ни слова. Сплетни - это мерзко и недостойно.
- Куда делись?
- Изволили столик опрокинуть, шампанского три бутылки заказать, одну на себя от радости вылили-с…
- Я спросил: куда они делись?
- Приказали извозчика и уехали-с… - Официант не знал, чему больше удивиться: наивности вопроса или мрачному тону, каким он был задан.
- Куда отправились, не сказали?
Это осталось совершенно неизвестно официанту.
Аполлон Григорьевич подошел близко и схватился за пуговицу ванзаровского пальто:
- Уехали, говорят…
- Я слышал, - ответил Родион, сдерживая голос.
- Он мальчик хороший, славный, умный, наш Николя… Я ему точные инструкции дал… Ни капли не пить…
- Выполнил в точности: бутыль на себя опрокинул.
- Это он в роль вошел. - Лебедев словно заискивал за непутевого сыночка перед директором гимназии. - Такой умный мальчик, находчивый, я в него верю…
- Представляете, что теперь делать?
Этого вопроса Лебедев старался избегать. Отменный ум и эрудиция ничего не могли противопоставить такому простому вопросу. А потому, поджав хвост, спрятались под лавку. Оставив своего хозяина в глухой растерянности. Он сам не знал, что теперь делать.
- Обойдется… Первое свидание… Что она может… Только наживку заглотнуть…
Звучало это настолько беспомощно, что Лебедев и сам не верил.
- Куда она могла повезти Гривцова?
И на это нечего было ответить. Лебедев осматривал закопченный потолок.
- То есть вы оставили Гривцова совершенно одного? - перевел это молчание Родион. - И филера не приставили, чтобы потихоньку присматривал за мальчишкой? Даже Курочкина не позвали на помощь?
Мысль была настолько проста и очевидна, что Аполлон Григорьевич потерял дар оправданий. Он был раздавлен собственным легкомыслием. Надо же было совершить такую ошибку на ровном месте! И это после стольких лет побед и свершений! Вина была столь нестерпима, а совершенная глупость столь очевидна, что от них некуда деться. Лебедев оказался прижатым к стене, от которой невозможно увильнуть. От безнадежности своего положения он стал медленно закипать. Щеки побагровели, кулаки сжались. Заметив перемену, городовые отодвинулись подальше.
Только Ванзаров не замечал, до чего довел друга. Он смотрел куда-то в пространство, словно забыл, где находится.
- Поселили Гривцова в дорогой гостинице? - вдруг спросил он.
С Лебедева словно сняли груз. Он выдохнул и почти наивно спросил:
- А как догадались?
Хоть было не место и не время, Родион сказал:
- Слишком тщательно умеете находить улики. Значит, так же тщательно их прячете. Какой юный наследник без своего номера в роскошном отеле. В "Европейской" она уже была. Что выбрали: "Франция" или "Англия"?
- "Франция", - признался Лебедев. - Почему решили, что юный наследник?
- Кого еще из Гривцова сделать? Не офицера же гвардии. Ваша заколка, часы и цепочка плюс какие-нибудь золотые шахты Маньчжурии. И готов наследник… Сколько шансов, что они поехали во "Францию"?
- Я не знаю, - признался Аполлон Григорьевич. - Не домой же к матушке наследник повезет… Такой хороший мальчик… Пятьдесят на пятьдесят…
- Больше, значительно больше…
Родион заспешил к выходу. Городовые с Лебедевым устремились за ним. Их провожали удивленные взгляды усталых гостей. И чего только полиции было надо? Вроде не облава на бланкеток. Воров здесь не бывает. Так чего приходили? Вошли как привидения, постояли, пошушукались и убежали. Далека еще от идеала наша полиция, да.
* * *
Лебедев приложился к створке. В номере было тихо. Но из-под щели пробивалась полоска света. Там кто-то был. Он прикоснулся к ручке, как к раскаленной кочерге, нежно и трепетно. Дверь от легчайшего нажима поддалась. Запереть забыли.
Родион одними глазами дал команду на изготовку. Городовые застыли пружиной.
- Что бы там ни было, дайте слово держать себя в руках, - прошептал он. - Нам нужен живой убийца.
Аполлон Григорьевич только моргнул, словно подписал дарственную на свою душу. И без дальнейших колебаний рванул створку.
Коля лежал на ковре, запрокинув голову. Руки, раскинутые широко, хотели обнять всех, кто переживал за него. Глаза закатились, тяжелый свист вырывался из раскрывшегося рта.
Барышня была рассержена. Она копалась в чемоданах и не находила того, что искала. Выкидывала рубашки и нижнее белье. Она была очень занята. И заметила слишком поздно. На нее летело что-то огромное, с искаженным лицом. Словно в тягучем сне, она увидела все ясно и медленно. Над тем, что было человеком, а не падающей колонной, висел огромный шар, налившийся красным. Шар несся высоко и почему-то опережал человека. Чем ближе он становился, тем яснее в нем проступали налитые костяшки и стиснутые промежутки пальцев. Грубые мужские волоски на фалангах. Кулак неумолимо приближался. Она ощутила вкус крови, что сейчас хлынет, и хруст навсегда поломанного носа. От неизбежного страха она закричала тонко и протяжно, как раненая птица, что рвется из силков.
- Не сметь! - разнесся чей-то голос, показавшийся раскатом грома.
Кулак падал на ее такое красивое и ухоженное личико, и сейчас от него останется жидкая каша. Он приближается. Ничто его не остановит. Искра зажмурилась. Она ощутила порыв ветра, что пронесся мимо лица, и услышала, как проломилась спинка кресла, отлетев в стену.
Кричала она искренне и отчаянно.
Сокрушив стул, Лебедев стоял, широко расставив ноги и дыша загнанным бизоном:
- Все равно убью, - прорычал он.
Не разжимать век. В темноте не так страшно. Последний воздух выходил из легких, надо вдохнуть. Она боялась пошевелиться. Как будто от этого зависело, останется лицо невредимым или нет.
- Подойдите сюда! - позвал все тот же голос.
Искра ощутила, как что-то большое, словно скала, отодвинулось. В закрытых веках посветлело. И она приоткрыла один глаз.
Стоя на коленях, Лебедев щупал пульс, заглядывал в зрачки и трогал лоб.
- По-моему, дрыхнет без задних ног, - сказал Родион.
Аполлон Григорьевич не мог поверить в такое чудо. Коля, испускавший последний вздох, всего лишь протяжно храпел. Был он и без чувств, и без памяти. Потому что спал глубоким сном юного организма, принявшего сверх всякой меры. Пиджак и рубашку разукрасили сырые пятна. От Коли пахло, как от извозчика после праздника. Но в остальном казался целым и здоровым.
- Вот негодник, - с неизмеримой лаской сказал Лебедев и бережно положил руку спящего мальчишки на ковер. - Даже не наблевал…
- У него отменный учитель, - сказал Родион. - Мальчик хороший. Послушный. В точности исполнил, что велели. Будет что вспомнить официантам.
Лебедев так обрадовался Коле в живом виде, что пропустил камешек мимо ушей. Живой - остальное не важно.
И она вполне оправилась. Села на ковер, обхватив колени, с интересом разглядывая чуть полноватого юношу, что спас ее от неминуемого кошмара. Искра расчехлила оружие, готовясь к главной битве. Это будет похуже летящего кулака. Звериным чутьем она поняла, что домашнего вида юнец куда опасней того, высоченного. Чему и улыбалась.
Родион подошел осмотреть разбросанные вещи. Подготовка проведена основательно. Даже кальсоны наследнику закупил. Полная достоверность.
- Не нашли золотых слитков или ассигнаций? Опять не повезло? - спросил он, приятно улыбаясь барышне. Такая женщина заслуживала тонкого обращения. Голые руки, обнимавшие юбку, горевшую зелеными искрами, казались нежными и хрупкими. Невинными и безгрешными. Как и должны быть у настоящей кобры.
- Не понимаю, о чем вы? - Она беззащитно похлопала ресницами.
- Наследник маньчжурских рудников оказался нищ.
- Ах, я не понимаю, что вы такое говорите, господин полицейский.
- Хорошо, что нам не надо представляться.
Подошел Лебедев, окатил барышню потухающей ненавистью и выставил на ладони бутылочку темного стекла:
- Все, попалась, - сказал он буднично. - Хлороформ у нее в ридикюле.
Искра сочла нужным похлопать ресницами. Вся такая невинная.
* * *
Улица отдалась зябкому сну. С крыш капало. Дул промозглый ветер, теплый и колючий. Под ногами хлюпало снежное месиво. Иван был счастлив. Провалы памяти, что пугали и отнимали силы, не возвращались. Терлецкий был ласков и даже похвалил за чистый вид. Самое главное - в душе Ивана наконец наступили мир и затишье. Он понял, что напрасно все дни, что помнил, и, наверно, еще больше те, что забыл, так мучил себя. Когда все так просто и естественно.
Теперь, когда он точно узнал, что должен делать, ему стало хорошо и даже радостно. Оказывается, так просто обрести покой в душе: принять решение, с которого нельзя свернуть. Казаров точно знал, что с этого решения свернуть нельзя. Он себе этого не позволит. И все останется в прошлом. Не будет гадкого магазина с мерзким, до самых печенок, запахом роз, которые он люто ненавидел. Не будет Терлецкого с его уроками и дисциплиной. Не будет страданий.
А что же будет?
А что будет, то и будет. Быть может, одно нескончаемое наслаждение. Или ничего не будет. Какая разница. Зачем об этом думать? Еще начнешь размышлять, перебирать, как раньше, того глядишь, духу не хватит. Теперь надо крепко за себя держаться. Осталось совсем немного.
От этих мыслей, от того, что он умеет быть сильным и спокойным, Казарову стало светло и спокойно. Он поднял воротник, засунул руки в карманы и побрел в сторону дома, где снимал угол.
Мимо пронеслась бешеная пролетка, кони били копытами с такой яростью, что брызги полетели ему в спину. Иван не обернулся и даже кулаком не погрозил. Какие это, в сущности, мелочи - брызги снега. Перед тем решением, что он принял, все казалось мелким и несущественным.
Он прикинул, что успеет поспать, наверное, часов пять. Теперь он не боялся засыпать. И утром снова в магазин. Обязательно нужно, чтобы внешне все оставалось как прежде. Чтобы никто не догадался. Особенно Терлецкий. Ивану казалось это особенно важным.
* * *
В полицейском участке она держалась раскованно. Скинула полушубок, выставив беззащитно-прекрасные плечи, закинула ногу на ногу. Из-под юбки высунул носик острый ботиночек. В подбородок уткнулся указательный пальчик, локоток вызывающе устроился на колене. Искра открыто и призывно рассматривала молодого чиновника. Вороненые усы ей всегда нравились. А в этом было еще что-то, что занимало. Хотелось забыть о профессии и познакомиться с ним поближе. Но, видно, не в этой жизни. Сзади пыхтело чудовище, что чудом не сломало ей нос. Этот господин был неинтересен. Таких она видывала. Городовые и вовсе отошли в смущении.
Искра не скрытничала. Назвала свою фамилию, отказалась от чести бланкетки и подтвердила, что проживает в столице на законных основаниях. Вела себя так, словно не она на допросе. А совсем наоборот.
- Почему меня задержали, господин Ванзаров? - спросила она томно. - Разве проводить вечер с мужчиной - преступление? Разве за любовь наказывают?
- Проводить - нет. Пытаться убить, отравив хлороформом, и обобрать - безусловно.
- Считаете меня воровкой? Посмотрите на меня. Одно платье стоит больше, чем все одежонки того бедного мальчика. Да, он мне понравился, угостил шампанским, повез к себе. Но на пороге силы его оставили. При чем тут я? Что я у него украла? Предъявите же.
Лебедев, ходивший как маятник, нагло засмеялся.
- Ишь какая! - добавил он и захрустел конфетами.
Его не удостоили и взглядом. Искра подалась к Родиону:
- Разве не видите, что совершили ошибку и задержали невинного человека? - сказала она. - Но я готова простить. Я готова простить вам…
- Крайне признателен. - Родион слегка поклонился, хотя за канцелярским столом много не накланяешься, того гляди лоб расшибешь. - Вы задержаны по подозрению в убийстве.
- Да, я убивала, - сказала она с наигранным вызовом. - Я убивала мужские сердца. Многих покинула с разбитыми и печальными. Но исключительно с живыми сердцами.