- На минуты. На секунды. - Я взвизгнула и бросилась целовать самого доверенного человека. - Родной мой, золотой Вы мой, точно! Они не возили его далеко. Они его вообще не увозили. Медицинская карета только меня забрала, а Тюхтяев оставался там. Все время он был в Усадьбе.
Во флигеле за Татищевской усадьбой на Моховой улице расположилась небольшая фармацевтическая лаборатория, поставившая на поток разработку новых медикаментов. Конкуренты кусают локти и не могут понять, отчего доктор Сутягин и его помощники безошибочно находят средства излечения самых разнообразных заболеваний. И как же так выходит, что львиную долю доходов от этих открытий получает граф Татищев, до прошлого лета вообще не замеченный в интересе к химии, а также, почему вдовствующая графиня Татищева стабильно получает треть от каждого контракта. Все это мы замыслили больше года назад, когда Тюхтяев упал на пороге моего дома с порезанным животом, а я попыталась его спасти подручными средствами. Так и пришлось легализовать зеленку, антибиотики и некоторые другие находки из справочника по фармации. После смерти Михаила Борисовича я несколько остыла к научной работе, да и Сутягин находил кучу отговорок, урезав наши встречи до минимума. Общались мы теперь записками, что, впрочем, не мешало научному прогрессу и моему финансовому процветанию.
Но это что же выходит - нас один врач лечил?! Пока я выбирала место для прыжка, чтоб наверняка, за белыми занавесками флигеля лежал мой любимый мужчина. Это на палату Тюхтяева я из окон смотрела. Каждый день я могла видеть его, а не обживать бездну. Ненавижу.
Сутягин, к тебе только что пришла жирная полярная лиса.
* * *
Договорившись с Фролом о планах на ближайшие часы, я отправилась по разным адресам. Все-таки кровожадность не главная черта моего характера, поэтому до неприятной процедуры я проведала еще пару догадок. Но квартирка в доходном доме на Васильевском уже нашла новых хозяев, а вот на Каменном острове царило запустение.
Неубранная листва и заросший травой участок намекали на отсутствие ухода, но мне этого было мало. Рискуя нарядом, я пробралась на задний двор дачи и вскоре нашла подходящую заднюю дверь, которая изнутри закрывалась простой щеколдой. А что нам щеколда, коли в руках нож? И через несколько минут уже пыталась рассмотреть что-то во мраке дровяника. Тогда еще это был какой-то невозможный лабиринт, а сейчас, когда я одна, без моего верного рыцаря - и вовсе затея так себе. Но повсюду лежала пыль - и говоря это слово я не имею в виду легкое изменение цвета на белоснежном носовом платке, опущенном на перила - тут в полпальца слой. Неужели с того раза сюда так и не заглядывали? Я по памяти с четвертого раза нашла спальню. Покрывало посерело от пыли, но на столике нашлась шпилька с золотистым цветком - все же кое-что тогда потерялось…
Год прошел, я думала не будет такого - уже сколько всего с Федей пережито, но спазм чуть ниже пояса заставляет содрогнуться все тело, по спине пробегает дрожь. Я помню ту ночь, слишком хорошо помню, в мельчайших подробностях, каждое прикосновение, каждый поцелуй, совершенно необузданные ласки. Все. Черт-черт-черт, зачем мне такая память, если все получилось настолько чудовищно? Почему это все до сих пор со мной?
Я задушила в памяти ностальгию по тем часам, которые мы провели с Тюхтяевым в этих зданиях. Не время сейчас раскисать, впереди маленькая победоносная война.
Я вышла из дома тем же путем потратив куда больше времени, чтобы с помощью лески и тихого нецензурного слова вернуть щеколду на прежнее место. Но справилась же. Может в домушники пойти? Сразу вспомнилось, сколько отпечатков каблучков и пальцев я оставила в этом доме - и передумалось.
Кучер меланхолично поджидал меня на том же месте, за углом этой улочки. А что, небось, каждую неделю катает титульную знать на дело, а за отдельную плату и на шухере стоит.
* * *
Остается визит на Моховую. Нашла свое самое красивое черное платье, бархатную мантилью, укрылась плотной вуалеткой, в маленьких бархатных лапках тереблю букетик траурно белых роз. Со стороны - само воплощение трагедии. А так засунуть бы тебе, дорогой родственник этот букетик в любое физиологическое отверстие и после уже поспрашивать.
Граф только горестно вздохнул, когда я картинно склонилась над бутафорской могилой, гладила крест и долго держала платок у лица. Найду - добью.
Я же помню, как зимой укладывалась на этот холмик и по часу могла что-то рассказывать его обитателю, покуда кучер или Устя не уговаривали уйти. Да я тут всю душу вывернула и высушила - и это над пустой могилой что ли?
К экипажу мы шли по продуваемой сырым ветром аллее, и граф трогательно поддерживал мой локоть.
- Может хотя бы молебен за помин души заказать? В Валаамском монастыре, лет на пять? - чуть срывающимся голосом (дома час репетировала) спросила я.
В общем-то зря время потратила, теперь с голосом такое творилось, что не сыграешь - я словно рассыпалась на куски прямо на тропинке.
- Да уж отпустить пора, Ксения. Он бы точно для тебя другой участи хотел. - начал было увещевать граф.
Угу, после дождичка в четверг я это сделаю.
- Так и тут можно. Вон и церквушка, Святого Георгия. - ведь ты ж настоящий христианин, не рискнешь молиться за упокой живого.
- Поздно уже, пора домой. - Он обнял меня и погладил по спине. Змей подколодный. Ну расскажи мне правду, я постараюсь все понять.
Но граф молчал и новый, приобретенный на смену тому, взорвавшемуся, экипаж уносил нас на острова. Прижавшись к боковой стенке экипажа, я следила за волнующимися водами Невы.
- Знаете, Николай Владимирович, я не чувствую, что он там. Все время кажется, что он на службе остался, с его-то энергией.
Благородные черты свело судорогой.
- Трудолюбив он был, конечно, без меры. Но где ж ему теперь быть, как не в могиле.
Вот и я этим вопросом интересуюсь.
- Спасибо Вам, Николай Владимирович. - порывисто обернулась к графу. - За чуткость и добро. Отец родной для дочери столько не сделает, как Вы для меня.
И даже руку ему поцеловала, чего раньше никогда не делала.
Расчувствовался, долго протирал усы, поцеловал в темечко. Лжец, но способный на искреннюю привязанность. Все равно не прощу.
* * *
Когда уже хорошенько смерклось, Фрол и Демьян, наряженные в черные зипуны, сопровождали меня в не менее интересной поездке. Лучше бы Хакаса на это дело взять, но он с Фохтом как раз собирался проведать мамино именье, а заодно размяться на природе, так что работать надо с тем, что есть. Да и вообще, это мое самое личное дело. Одинокий силуэт доктора Сутягина мелькнул в окне спальни, когда мы входили в его доходный дом. Несмотря на приличный заработок, медик продолжал жить в дешевой квартире с ушлым консьержем, готовым за денежку двухзначную продать мать родную, не говоря уже о дубликате ключа.
Квартирка тесная, но чистая. В передней на вешалке дорогие пальто, модные ботинки у порога. Я даже не стесняюсь производимого шума - КАМАЗы тоже не дергаются, если задевают ветки. По свету в тонкой щели под дверью нахожу спальню. А вот тут уютненько, не по-спартански, как у Тюхтяева - бордовые обои на стенах, широкое ложе. Массивный подсвечник, тяжелые бархатные шторы. Вот их-то мы и задернем от греха.
* * *
- Вы? Здесь? - в глазах доктора мелькнуло что-то такое горячее, маскулинное, но тут же споткнулось о две мрачных тени за моей спиной.
Он подскочил на кровати - в только входящей в моду пижаме, близоруко щурящийся, испуганный. Правильно боишься, эту встречу ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь.
- Поговорить зашла, Павел Георгиевич. - я включила улыбку психопата. - у нас такая ночь интересная будет, Вы даже не представляете!
Я нарядилась ради этой встречи в черно-бордовый туалет, вызывающий тревожные ассоциации, хотя других это сочетание возбуждает, и наш клиент, видимо из таких. Это заметно по взгляду, которым он обшаривает мою фигуру, останавливаясь на груди, по движениям пальцев рук - он возбужден куда сильнее, чем испуган. Но, пожалуй, с сегодняшнего вечера у него сменятся сексуальные фантазии.
- Дружим мы давно, а вот так, по-свойски, пока и не общались как-то. - огляделась и устроилась в ногах постели. Очень неприлично, как и весь этот визит, но я еще не решила окончательно, кто и что запомнит об этой встрече, и сможет ли потом поведать о своих открытиях.
Сутягин продолжал пожирать меня взглядом, при этом пытаясь как-то сохранить чувство собственного достоинства, поэтому выпрямил спину и теперь сидел на подушке. А я рядом - идиллия просто. Улыбнулась еще шире, сама понимая, что могу и убить, и посмеяться с равным успехом. Все же сошла с ума. Фролушка только покачал головой из своего угла, а Демьян продолжал сохранять безмятежность.
- Видение мне было, мой дорогой доктор, что год назад Вы мне начали лгать - жестоко и страшно. - я наконец-то перешла к цели визита. - Когда пообещали Его Сиятельству хранить один секрет, относительно господина Тюхтяева.
Зрачки расширились, ноздри шевелятся, захватывая воздух, но лицо еще держит. Я понимающе потрепала колено под одеялом. Ну не то чтобы совсем колено, но это его последняя ласка на сегодня.
- Как полагаю, слово дали, правильно?
Неуверенный кивок. В его мироустройстве он прав. Пока.
- Нехорошо порядочному человеку слово нарушать, поэтому поступим так: я стану рассказывать, а Вы слушать. А там, глядишь, и договоримся до чего. - Он поплотнее прижался спиной к стене, нащупал наконец-то очки на полочке и стал еще более походить на того летнего сноба, с которым мы сразу не поладили, а я начала болтать ногами в воздухе. - После взрыва счет шел на секунды, а у нас там по сути первоклассная лечебница с самыми современными технологиями.
Сам этим гордится, поэтому гордо расправил плечи.
- И вот Николай Владимирович решил испытать судьбу. - Чуточку задумчивости. Небось перетрухнул, когда тебе приказали реанимировать это месиво. - Михаил Борисович пострадал сильно, но рассудок сохранил.
Вот сейчас бы самой не сорваться, тем более, что все к тому и идет: в голосе появились стальные и истерические нотки, а мне еще столько нужно сделать.
- Покалечился изрядно, поэтому решил сбежать от жалости и отвращения окружающих. - Чуть-чуть сопереживания на этом холеном высокомерном челе. Что же ты там такое видел весь этот год? - Лицо, правильно?
Вот сейчас он точно поверил, что я ведьма.
- И, скорее всего, не только оно. Ноги? Руки? - непонятный жест, но раз уж умеет писать, все не так уж плохо.
- Я вот чего не понимаю, Павел Георгиевич. - заглянула ему в глаза. - Вы же клятву врача давали, про "не навреди" говорили. И каждый день смотрели на меня, зная, что одной фразой сможете вернуть к жизни.
Опустил взгляд, но губы плотно сжаты. Я могу понять, что обещал не говорить, но мог же намекнуть, дать хоть тень надежды. Вижу по глазам, что мог, но не стал этого делать, и не могу этого простить. Ни одному из них не могу.
- Ну это дело прошлое. - я сделала спутникам знак рукой. - Помните, когда меня только заступничеством Его Сиятельства в дурдом не определили? Вижу, что помните. Основания же были, верно? Так вот, сейчас между мной и Михаилом Борисовичем есть только один человек, знающий его адрес. Вы. Как думаете, на что я готова ради этого?
Если Сутягин и имел романтические догадки, озвучивать не рискнул.
- Но в честь дружбы, которую не я предала, сначала прошу добром. Не скажете страдающей женщине, где найти ее жениха? Нет? - он помотал головой. Вольному воля. - Ну, что же, сейчас буду убеждать Вас передумать.
Мальчики зафиксировали тело медика в кровати, заткнули рот, а я добрым словом вспомнила папу Сережу, который будучи крепко навеселе поведал о простом приеме выбивания показаний из задержанного маньяка. Мой отчим не был оборотнем в погонах, но педофилов не переносил. Карандашей же в доме доктора было достаточно, и затачивал он их на совесть.
Несколько минут спустя полностью мокрый и задыхающийся от крика Сутягин не только продиктовал адрес Тюхтяева, отдал дубликат ключа, но и рассказал о том, что приходящая прислуга не появляется раньше восьми утра. А сейчас только три - вся ночь у нас впереди.
- Есть что-то еще, что мне следует знать? - я поигрывала карандашами прямо перед его лицом. Тот только помотал головой, уже ни в чем не напоминая высокомерного франта и полыхая жалкой ненавистью. Вот от его медицинских услуг теперь точно придется отказаться.
- Вы еще сами пожалеете! - неслось мне вслед.
Тебя вот не спросила.
Ехать пришлось на другой конец города, но теперь это все равно ближе, чем три дня назад. Да и восторг, который я испытывала от предвкушения чуда, действовал не хуже любого нейростимулятора.
Домик на Большой Охте располагался не строго рядом с кладбищем, но соседство, конечно… Демьяна мы высадили возле нашего переулка и дальше отправились пробивать дорожку на каторгу вдвоем.
Домик старенький и страшненький, одноэтажный деревянный, простая изба с покосившимся крыльцом и высоким забором. Справа склады, слева - пустырь.
Оказавшись так близко к цели я вдруг оробела. Там меня может ждать что угодно, а я тут строю воздушные замки. Это не история про аленький цветочек, и от поцелуя он не станет принцем. Но уж честного разговора я заслуживаю, верно?
С керосиновой лампой в одной руке и ключом, щедро одолженном доктором, в другой, я пошла к двери. Фрол рвался было сопровождать, но нам точно не нужны свидетели.
Дверь неожиданно крепкая, зато петли смазаны хорошо - даже не скрипнула. Тесный коридор, загроможденный всяким хламом. А вдруг доктор соврал? Некрасиво-то как может получиться…
Памятуя о старых привычках Тюхтяева, я все-таки подала голос.
- Михаил Борисович, это я, Ксения.
* * *
Комната по мере современных технологий приспособлена для нужд человека с ограниченными возможностями - невысокие шкафы, много пространства между стенами и столом. А вот эту мебель я узнаю. Сестре отослали, конечно. Касаюсь ладонью полки, и ее чуть шершавая кромка царапает палец. Хоть какое-то ощущение реальности возвращается, а то вся история - как затянувшийся горячечный сон.
Бумагами завалены все горизонтальные поверхности, на стене - пара досок, как в моем доме, но если шифр я с болью узнала, то почерк был незнакомым. Похож, но не тот. И тут бы перепугаться, но со стола из простой рамки улыбается чешуйчатая женщина. Помнит, значит. И хватило совести смотреть на лицо и врать оригиналу. Беру портрет в руки и рассматриваю - какая же была тогда беззаботная! И двух лет не прошло.
- Выходите. - позвала я.
Свистящие звуки в глубинах жилища намекали на то, что я услышана, но не тащить же его за шкирку.
- Прошу Вас, выйдите ко мне. Неужели я не заслуживаю хотя бы этого?
Свист усилился, словно носитель звука пробежал стометровку и побил олимпийский рекорд. Кашель, причем совершенно жуткий. Резко пахнет потом - волнуется, или я от переизбытка чувств начинаю острее воспринимать запахи. В его углу царит мрак, а я жмурюсь от света керосинки.
- Если не хотите смотреть мне в глаза, то просто подойдите. Я без этого все равно не уйду.
Шлеп. Шлеп. Шлеп. Свист становится оглушительным, но я терплю, отвернувшись к плотно зашторенному окну. Ставлю рядом лампу и жду.
- Ближе, пожалуйста.
Шлеп. Шлеп. К свисту добавляются хрипы. Фильм ужасов "Хищник" в интерьерах арт-нуво. Разве что некоторые оттенки запахов мне знакомы.
- Как? Как можно было быть настолько жестокими?
Дома казалось, что я буду много говорить, обличать обман и призывать проклятья на их головы, но эмоций слишком много, чтобы вместить их в слова. И вот я впервые за год начинаю плакать. Не могу остановиться, просто льется и льется вода из глаз.
Слева мелькает и исчезает рука. Я ловлю ее своей и подношу к лицу. Да, испещрена рубцами, не все пальцы хорошо гнутся, но теплая, живая его ладонь. Прижимаю к щеке эту бесценную находку, целую. Свист становится все оглушительнее.
Пытаюсь повернуться, но меня ловит вторая рука и плотно прижимает к телу. Его телу. Не вспоминай только сейчас ту ночь, Ксюша, а то совсем расклеишься.
Правая рука даже на ощупь короче левой. Ровно на ладонь короче - обжигает меня догадка. Но ему-то еще больнее, так что сокрушаться буду потом. В конце концов, Стивен Хокинг в своем околовегетативном состоянии не только открытия совершает, но и ведет бурную личную жизнь, а Тюхтяев - не пианист.