С рассветом попировать дохлятиной как обычно слетелись падальщики, но до поры Дегриль просто не обращал внимания на их жадную крикливую возню. Пока вороньё находилось снаружи каркаса из рёбер с натянутой на них шкурой и остатками мяса, можно было не беспокоиться.
К полудню солнце стало припекать так сильно, что туша раздулась и находиться внутри стало почти невыносимо. Чтобы не задохнуться, приходилось периодически натягивать противогаз, но всё время сидеть в нём было нельзя, ибо наблюдать за вражеским передним краем через запотевающие окуляры прорезиненной маски было неудобно. Потом немцы что-то заметили… Чтобы сбить с толку вражеских наблюдателей и выиграть ещё драгоценные полчаса, пришлось позволить воронью клевать собственную спину…
Так что он прошёл через адское пламя и оно закалило его душу и тело. Ноющие от сырости раны и чрезмерный риск никогда не были ему помехой - он был настоящим мужчиной, не боящимся боли и даже самой смерти, в отличие от этих бюргеров для которых охота лишь развлечение.
- Хорошо, отложим! - процедил сквозь зубы Дегриль. - Но за это я получу главный приз. - Он улыбнулся мысли о том, как украсит стену своего дома шкурой огромного волка и положит в карман крупный денежный куш.
* * *
В традиционное время послеобеденного чаепития к хозяйке гостиницы заглянула гостья. Это была рослая девица с крупным телом, толстым лоснящимся лицом и большими красными руками. Девица была напрочь лишена обаяния и безвкусно одета, хотя и недёшево. Хозяйка гостиницы отрекомендовала американке свою гостью как Луизу.
Вэй тоже была приглашена на уютные посиделки. Хозяйка церемонно разливала чай по ярким чашкам, стол был красиво сервирован, ибо файф-о-клок целая церемония, в которой важна любая мелочь. Девица с удовольствием угощалась печеньем домашней выпечки, тёплыми тостами с джемом; при этом она часто смеялась по любому поводу и без оного, выставляя напоказ крупные некрасивые зубы, а смех её больше напоминал ржание. Вообще, в её крупной фигуре было много от сильной здоровой лошади. Вначале Вэй даже пожалела некрасивую молодку, подумав, что вряд ли среди местных мужчин найдутся охотники приударить за "кобылой". Но она ошиблась, среди здешних мужчин хватало поклонников рубенсовских форм "плюс сайз". Так что рослая толстуха отнюдь не была обделена вниманием кавалеров. Не стесняясь чужой ей женщины, Луиза открыто хвалилась, что пользуется большим успехом у парней и у зрелых, и регулярно принимает подарки от женатого мужчины.
Хозяйка гостиницы мягко попеняла молодой приятельнице, что у этого ходока на попечении большая семья, и к тому же у его жены артрит и диабет. На это Луиза пожала мясистыми дебелыми плечами и невозмутимо заявила:
- Из-за своих хворей, она не пускает мужа к себе в постель, а ему это нужно. Ведь Пит ещё не такой старый.
Демонстрируя пухлую руку с золотой браслеткой, Луиза рассуждала, что женатые и немолодые мужчины хоть и не такие живчики в постели, как парни её возраста, зато более щедрые: - А вообще я могу получить любого.
Похоже, ума за ней не водилось. Только самомнение и жир. И всё же Вэй с большим вниманием слушала, что она говорит. Ведь Луиза действительно состояла в близком знакомстве со многими здешними мужчинами, в том числе с местным полицейским. От констебля молодая любовница узнавала много таких подробностей его работы, о которых посторонним знать не следовало. Например, оказалось, что мёртвое тело старшей дочери сэра Уильяма первым нашёл вовсе не пастух, как было объявлено, а двадцатилетний сынок здешнего налогового чиновника.
Следом выяснилась ещё более поразительная деталь: под голову погибшей Анны был подложен красивый шёлковый шарф. Отпрыск налоговика вначале пытался присвоить ценный трофей. По закону, за такое мародёрство великовозрастному оболтусу грозило серьёзное наказание. Но его отец поспешил сдать находку в полицию. Видимо, папаша также отблагодарил констебля за снисхождение к сыну, потому что имя блатного воришки исчезло из протокола, а вместо него там появился пастух…
Но дальше ещё хлеще!
- Пит обещал подарить шарфик мне - похвасталась Луиза.
Что ж, местный констебль всё меньше казался Скарлетт классическим английским "бобби", то есть верным присяге, кристально честным и безупречным в делах службы. Скорее наоборот - он с удивительной лёгкостью подстраивал интересы службы под личные.
- Не мели чепуху, Луиза! - попыталась вразумить подружку хозяйка. - Твой констебль не имеет право делать такие подарки. Насколько я понимаю, это же вещественное доказательство.
Но Луиза упорно продолжала утверждать, что получит шарф в подарок, она даже пообещала в качестве доказательства своих слов скоро прийти в обнове.
* * *
Когда Луиза ушла, хозяйка гостиницы, словно в оправдание пояснила, что время от времени приглашает физически крепкую помощницу, чтобы та помогла ей по хозяйству. Это дешевле, чем держать на жалованье постоянную прислугу. Так делали бы многие, - ведь Луиза - физически крепкая и выносливая девушка, и на все руки мастерица, - если бы местные женщины не опасались впускать к себе в дом охочую до мужского внимания особу. Угадав вопрос, который вертится на языке постоялицы, хозяйка добавила, что лично она за своего мужа спокойна. Если даже Луиза попытается завести с ним шашни, что ж, она страдать по этому поводу не станет. Тут хозяйка хитро взглянула на Вэй:
- Кажется, Луиза положила глаз на вашего мужа. Хотя куда ей! Он ведь у вас такой джентльмен! - при этих словах пожилая леди кокетливо поправила причёску.
Вэй улыбнулась. В наружности Арчи многое находилось в разительном противоречии с его истинной сутью. Его элегантность, "светскость" могли внушить представление о нём как о человеке, выросшем в тепличных условиях, изнеженном и высокомерном. Но на самом деле он был работник редкого трудолюбия: литератор, журналист, блестящий публицист. Одним словом серьёзный и работяга.
Конечно, он далеко не сразу стал таким. Арчи был тем, кого в Америке принято называть self-made, то есть своими успехами он в первую очередь был обязан только себе. Хотя не обошлось и без невероятного везения. Правда, свалившаяся на него слава и вызванные ею дурные привычки немного испортили его. Но истина такова, что Арчи сумел сделать себя сам из ничего лишь благодаря собственному упорству.
Точно так же могла ввести в заблуждение его барственная внешность. Мягкое пухлое лицо Арчи, большое тело не мешали ему проявлять, когда это было нужно изрядную энергичность, смело включаться в трудную, даже опасную экспедицию, что свидетельствовало о его несокрушимом духе и природной отваге. А главное, Арчи - благородный, порядочный человек, и никогда не опустится до пошлой измены или интрижки за её спиной, - в искренности и честности мужа Вэй была уверена, так что ревность и подозрительность её тоже не мучили.
Но говорить об этом хозяйке Скарлетт не стала, предпочитая роль слушательницы. За это она узнала несколько свежих новостей. А новости действительно были впечатляющие и напоминали военные сводки. В последние часы в связи с нападениями на доктора и аптекаря и исчезновением молодой графини город фактически перешёл на осадное положение. Жители сдавали в кузницу столовое серебро, подсвечники, личные украшения, чтобы перелить в пули. С часу на час ожидалось прибытие профессора из Оксфорда, признанного специалиста по оборотням.
И также, как и в случае с Анной, на поиски исчезнувшей Флоры поднялось чуть ли не всё взрослое население городка. Постоянно прибывали подкрепления и из соседних местечек. Появился даже отряд солдат из воинской части, расположенной в двадцати пяти милях отсюда. Выгрузившись из грузовика, солдаты сразу построились в походную колонну и под командой офицера ушли в сторону леса.
Казалось, что столько людей сумеют обыскать каждый укромный уголок леса, заглянут в каждую ложбинку, проверят каждую подозрительную нору. Но час шёл за часом, а ничто не указывало на то, что пропавшая девушка будет найдена.
И вдруг пришла страшная новость: на болоте обнаружен труп несчастной Флоры. На горожан известие произвело сильнейший эффект. Но если одни почувствовали себя беззащитными перед обнаглевшим злом, то других ярость и страх подтолкнули к "охоте на ведьм".
* * *
Перепуганный человек бежал по улице. В отчаянии он колотился в каждую попадающуюся дверь, взывал о великодушии, но нигде ему не открывали. Прохожие шарахались от окровавленного беглеца, словно от прокажённого.
В плохоньком демисезонном пальтишке, наспех накинутом поверх домашней одежды, без шарфа и шапки, беглец был застигнут напавшими на него погромщиками врасплох - первый удар дубинкой он получил возле дверей собственного дома. Его гнали полтора десятка парней и мужчин с палками и железными прутьями в руках. Вслед беглецу летели ругательства и камни. Несколько раз он падал, но поднимался. Его большой живот и короткие кривоватые ноги были плохо приспособлены для бега, зато крупная голова с большой блестящей плешью и нелепо развивающимися по её бокам седыми волосами служила отличной мишенью для метателей. Они целили прямо в лысину, стремясь разбить толстяку его проклятую заумную башку.
Ему мстили за то, что долгие годы он жил отшельником, предпочитая книги обществу людей.
У беглеца было имя Янек Стох, но в городе его чаще звали "Сократом". Он тоже был философом и с высоты своего ума бывало откровенно издевался над ничтожными житейскими заботами и интересами горожан, над их суевериями. Похоже, мудрец презирал большую часть рода человеческого за ограниченность духовных интересов, жадность, обжорство и прочие пороки. Сократ заведовал городским архивом, а в свободное время сидел в своём домике на городской окраине, и чем он там занимался, никто толком не знал. Это был этакий местный Диоген, изгой с переломанным хребтом. По слухам он с утра до ночи читал книги по философии, истории и другим наукам, и тратил на них львиную долю своего скудного жалованья. Чудак был главным покупателем в местном книжном магазинчике и постоянным посетителем городской библиотеки.
Накануне кто-то пустил слух, что видел Сократа, возвращающимся поздно вечером со стороны леса и будто выглядел он лишь наполовину человеком, а наполовину зверем. Другой свидетель, приказчик в лавке булочника, уверял, что ещё раньше, когда однажды Сократ зашёл купить свежей выпечки, якобы, увидал в зеркале, висящем в торговом зале, его подобие, облаченное в шерсть дикого зверя. Этих свидетельств оказалось достаточно, чтобы проклятому чернокнижнику приписали все нападения и убийства последнего времени. Он был странный отшельник, книжный червь. К тому же чужак, сын польского эмигранта, единственный католик в городе, то есть из тех, кого местные протестанты называли "проклятыми папистами". Идеальный козёл отпущения.
* * *
В отчаянии Сократ бросился к дверям церкви, одной рукой он зажимал рану на голове, из которой хлестала крови, а другой забарабанил в дверь. Через минуту молодчики с дубинками и цепями настигли его и окружили полукольцом.
- Ну что, проклятый колдун, здесь тебе не поможет твоя книжная наука! - объявили они архивариусу. - Молись своему дьяволу, сейчас мы раскроим тебе череп, потом забьём в твоё поганое сердце кол и закопаем подальше от города! Впрочем, ты можешь вымолить у нас более лёгкую смерть, мы слышали, что настоящему Сократу тоже позволили уйти безболезненно за то, что он покаялся за свои грехи.
Толстяк перестал колотиться в дверь, повернулся к своим мучителям, по очереди посмотрел им в лица, будто стараясь запомнить каждого, и тихо сказал:
- Вы тёмный народ, мне жаль вас. Впрочем, делайте своё дело. Мне не нужно вашей жалости и унижаться я не стану.
Затем Сократ опустился на колени и подставил голову. Разъярённые его презрением молодчики уже занесли над жертвой свои дубинки, когда двери церкви распахнулись и оттуда с возгласом негодования буквально вырвался пастор:
- Остановитесь, несчастные! Во имя Спасителя нашего немедленно опустите оружие!
Призыв возымел некоторое действие и смущённые мстители немного отступили, однако они не были готовы так просто отказаться от своего первоначального намерения:
- Этот человек - оборотень, святой отец. Он растерзал уже трёх человек и не остановится. Позвольте нам защитить наши семьи, наших детей и жён от дьявольского зверя, который коварно скрывается в человеческом обличье.
- Честному христьянину не надлежит руководствоваться суеверными подозрениями.
- Но мы уверены, что он убийца, святой отец.
- Хорошо, - как будто согласился священник, - но сначала предъявите доказательства вины этого человека. Или вы руководствуетесь лишь слухами?
Молодчики озадаченно переглянулись. Воспользовавшись их замешательством, священник помог философу подняться и передал его своему помощнику, велев увести пострадавшего в церковь, перевязать его раны и дать горячего чаю. После чего снова повернулся к вооружённой толпе:
- Итак, я жду доказательств.
Из группы вышел самый взрослый мужик:
- Есть вещи, святой отец, которые не нуждаются в доказательствах. Если бы мы желали обычного суда над этим человеком, мы бы связали его и передали констеблю, но дьявол сумеет вытащить "головастого чёрта" из любой темницы, поможет ему вывернуться на суде. Поэтому отдайте его нам на справедливую расправу. Мы должны оградить город от опасности, пусть даже ценою кровавой жертвы.
- Хорошо, если вам так нужна чья-то жизнь, тогда вы можете принести в жертву своему страху меня, - ответил священник и опустился на колени там, где только что стоял несчастный архивариус. С выражением скорби и душевной муки священник повторил последние слова Христа, который тот произнёс, умирая на кресте:
- "Отче! прости им, ибо не знают, что творят".
Мужиков взяла оторопь, они будто опомнились и уже окончательно опустили оружие. А преподобный Джонс стал с укором говорить им, что дьявол затуманил им разум, если они из своего тёмного страха готовы совершить самый тяжкий грех убийства.
- Вы должны верить в защитительную силу святого креста и божьего слова, а не проливать кровь, - продолжал священник, заворожено слушающим его булочникам, приказчикам и мастеровым. Голос у него был низкий, какой-то суховатый, невыразительный. Не обладая внешним талантом оратора, пастор владел удивительным магнетизмом, умел влиять на людей: - Зло надобно усмирять молитвой, праведными поступками, милосердием, а вы прельстились решить проблему беззаконием. Да ещё готовы на страшный грех человекоубийства. Что это, я вас спрашиваю, как не нарушение божьей заповеди?! Духовное преступление. Я уж не говорю о мирском законе, по которому за такое положена виселица. Чудо, что вы остановились в шаге от пропасти грехопадения. Ступайте, а я помолюсь за ваши души, чтобы Господь не прогневался на вас.
Слова преподобного подействовали странным успокаивающим образом на воспалённые умы погромщиков. С благодарностью и раскаянием каждый из них припал к руке священника, после чего они ушли.
Глава 40
Скарлетт вместе с мужем присоединились к компании знакомых хозяйки, которые собрались в небольшой столовой гостиницы, чтобы вместе ожидать самых последних новостей. Сидели за круглым столом. Уютно позвякивали мельхиоровые ложечки о фарфор, мирно лился рубиновый чай в чашки, - всё это выглядело странным, и диссонансом резало ухо, стоило лишь подумать о том, что сейчас происходит в какой-то паре миль отсюда в лесу… К этому моменту было лишь известно, что заметившие на болоте нечто подозрительно напоминающее мёртвое тело поисковики, не решились самостоятельно пересечь полосу трясины, и послали за помощью.
* * *
Хозяйка гостиницы, как это часто с ней бывало, села возле окна в своё любимое кресло с вязальными спицами. Украдкой она бросала быстрый внимательный взгляд поверх очков, то на одного присутствующего в комнате человека, то на другого, будто за вязанием обдумывала что-то. "Вот бы кого иметь в наперсницах по сыщицкому делу! - подумала Вэй. - Мало того, что у неё вся местная женская агентура под рукой, так ещё в случае надобности любого может расспросить, невзирая на ранг. Милую старушку никто не воспримет всерьёз и, следовательно, не станет опасаться, ведь у неё такой располагающий и безобидный вид".