- Не знаю. Настя называла ее ханжой, ведьмой и … ещё Бог знает какими именами. Однажды, Лариса Аркадьевна завела разговор о том, что скоро племянница выйдет замуж, Николай Матвеевич женится, а она уйдёт в монастырь. Анастасия вдруг возьми и скажи: "Скорее папа римский примет православие, чем ты, тётя, примешь постриг". И громко так, зло рассмеялась, что всем стало неловко. Лариса Аркадьевна сделала вид, что не услышала этих слов. Она так часто делала, когда Настя ей дерзила. Кто их разберет, что они там между собой не поделили!
- Что вы можете сказать о Залесской?
- О, эта женщина так прибрала к рукам милого Николая Матвеевича, что он с её именем вставал и ложился. Она его выбрала в следующие мужья. Впрочем, его можно было понять: женщина она умопомрачительная!
- Правда, что Залесская уговаривала Николая Матвеевича взять деньги из приданного племянницы на погашение долгов её сахарного завода в Харькове?
- Да, это правда. Но тут, Арефьев ничего сделать не мог. Анастасия объявила, что выходит замуж, а это значит, что опека над ней закончилась. По завещанию её отца распоряжаться оставленным ей капиталом могла только она сама. Настя и не думала давать деньги Залесской, даже ради Николая Матвеевича. Это я точно знаю. А личные деньги самого Арефьева все в обороте.
- Благодарю за беседу, Алексей Григорьевич. Теперь нам надо разыскать управляющего.
Мелецкий вытер большим носовым платком потное лицо и поникшим голосом изрек:
- Я, с вашего разрешения, пока поеду домой. Что-то мне нехорошо. Со Шварцем я позже переговорю.
Горе-жених пожал сыщикам руки и моментально ретировался.
- Что скажете, Александр Прохорович? – оставшись наедине с помощником, спросил Собакин.
- Какой-то он жалкий.
- Я думаю, упустил такой куш.
- По крайней мере, он не убийца. А вот Залесская…
- Далась она вам. Эта красавица, как и Мелецкий, осталась на бобах.
- Перестаралась видно, – ядовито ввернул Ипатов.
- Не мелите вздор. Пойдёмте, лучше поищем немца. Интересно, что он скажет.
***
Управляющий невозмутимо пил кофе в столовой и читал немецкую газету.
- Прошу, господа, присоединяйтесь.
Сыщики согласились. Уж больно ароматны были свежеиспечённые булки, горой лежащие на блюде. За столом Собакин повёл материальный разговор: кто примет дела Арефьева и как видит свою дальнейшую службу сам Шварц.
- Общее состояние семьи: около пяти миллионов, – ответил Шварц. – По-видимому, новые владелицы захотят избавиться от дела. Это слишком хлопотно для женщин. Продать его будет легко: у Арефьева работа была поставлена отлично и перспективы развития компании многообещающие.
- Сами-то вы останетесь на прежнем месте, если предложит новый хозяин?
- Вряд ли. Только, если пайщиком. Я думаю создать дело, пусть и небольшое, но - своё. Мне в России нравится, и уезжать я не собираюсь. Перевезу семью в Москву. Здесь есть, где развернуться. В деловых кругах обо мне положительного мнения, а это уже половина успеха.
- Да, но для второй половины нужны средства и немалые. Особенно, если самому сделаться хозяином.
- Деньги – дело наживное, как говорят русские. Я - деловой человек.
- Русские в таких случаях отвечают: Бог в помощь.
Собакин перевел разговор.
- Интересно послушать мнение делового человека о случившейся трагедии. Что вы думаете о докторе Зяблицком?
Шварц пожал плечами.
- Характер у него был скрытный. Умён. Последнее время был весь - лихорадка.
- Интересно. В чем это выражалось?
- В быстрой смене настроений. Пить стал много. Раньше за ним этого не наблюдалось. Очень выдержанный господин был этот доктор. А вот в начале этого года, на ваше Рождество, когда я вернулся из Дрездена, Михаила Лаврентьевича как будто подменили. Я тогда в шутку его спросил: "Что с вами, доктор? Вы, как говорят русские, не в себе. Влюбились или много в карты проиграли?". Он как-то странно на меня посмотрел и сказал: "Первое, которое хуже второго". Я не понял, а он объяснил: " Страсть, если быстро не проходит - болезнь злокачественная. Это я вам, как врач говорю".
- Так у него была страсть? К кому же?
- Не знаю. Тогда в гостиную, где мы разговаривали, вошли дамы и наша беседа прекратилась. Больше мы к ней не возвращались.
- А у вас есть подозрение, кто был предметом увлечения доктора?
- Нет. Говорю вам, господин Зяблицкий, при всей своей общительности, был очень закрытым человеком во всем, что касалось его лично.
- Как он относился к Анастасии Дмитриевне?
- Сейчас, после всех этих событий, мне кажется, что неприязненно, хотя он это скрывал, как любой воспитанный человек. По-моему, его раздражала её категоричность в суждениях, высокомерность, заносчивость.
- Мог он быть в неё влюблён и нарочитой неприязненностью скрывать свое чувство?
- Не знаю, – развел руками немец. – У вас говорят: "чужая душа – потёмки".
- А мог Зяблицкий быть влюблённым в Турусову?
- Ларису Аркадьевну? Я не замечал его особых знаков внимания к ней. Михаил Лаврентьевич при мне никогда не стремился завладеть её вниманием, остаться с ней наедине, долго разговаривать или делать комплименты. Потом, как мне кажется, её характер и религиозные наклонности не способствуют развитию к ней нежных чувств.
- А как она относилась к доктору?
- Ровно, доброжелательно, как и ко всем.
- Скажите, почему вы в разговоре с Зяблицким упомянули о проигрыше в карты? Он что, был игрок?
- Не думаю. Я это сказал просто так, как пример пагубного увлечения, от которого можно быть не в себе. Доктор, когда мы вечерами уговаривали его поиграть с нами в карты, всё время в них сбивался и говорил, что более пустого времяпровождения он не знает. Михаил Лаврентьевич предпочитал шахматы.
***
-Уже три часа. Как говаривал Великий Пётр: "Подошло время адмиральского часа" - то есть, выпивки и закуски, – сказал начальник, выходя из особняка Арефьева. – Поехали обедать в "Славянский базар". Люблю их кухню. Там, должно быть, уже сошёл утренний наплыв посетителей.
- Как это - "утренний"? Что, в "Славянском" гуляют с утра? – удивился Ипатов.
- "Славянский базар", чтоб вы знали, один из самых фешенебельных заведений в Москве. С дорогими номерами, аж по двадцати пяти рубликов. Там останавливаются государственные лица, сибирские золотопромышленники, богатые помещики, купцы первой гильдии. Но, там же можно встретить карточных шулеров и аферистов самого высокого полёта. И в том, и в другом случае – это деловые люди при больших деньгах: честных или нечестных. С утра они спускаются вниз, в ресторан или приезжают в "Славянский" из присутствий, контор или бирж и за хорошим столом завершают сделки, заключают договоры, обговаривают условия партнёрских отношений. Всё это происходит, как правило, до или во время обеда. Примерно с трёх часов заведение пустеет до вечера. А по-настоящему гуляют у "Яра" , в Петровском парке.
***
В полупустом ресторане Собакин с помощником ели рыбные расстегаи с осетриной, визигой и налимьими печёнками. К ним подали большие соусники ароматной ухи. На второе взяли куропаток с брусникой и молодую картошечку. На сладкое Александру Прохоровичу заказали клубнику со сливками, а Собакин ел свои любимые апельсины. Обслуживал сыщиков человек во фраке, ну прямо - министр. Ипатову приходилось бывать в первосортных трактирах, где посетителей встречали расторопные половые: улыбчивые, в белых, голландского полотна, косоворотках, с полотенцами через руку кренделем. Здесь же, прислуга была важная, неулыбчивая, с отстранённым высокомерным лицом. И называли их чудно;: официанты. Пока ели, из отдельного кабинета, что против большого зала, вывалилась компания купчин. Впереди всех шёл господин в глухом сюртуке тонкого сукна и хромовых дорогих сапогах. Его шатало, ноги подкашивались и два дюжих фрачника с почтением вели посетителя к выходу. Третий официант с невозмутимым видом нёс за ними поднос с двумя хрустальными графинами, расписанными золотыми журавлями. Позади, шло ещё несколько деловых людей, сильно выпивших, с красными лицами.
- Смотрите, вот идёт известный московский суконщик Феофанов, насквозь пьяный и уносит с обеда двух "журавлей".
- Журавлей?
- Видите расписные графины? Они с коньяком. Стоимость каждого – пятьдесят рублей.
- Ничего себе!
- Кто покупает весь коньяк из графина, получает в подарок и сам графин – "хрустального журавля". Это своего рода кураж перед своими: погулял да ещё могу и "журавля" взять. Бывает, что и соревнуются: кто больше купит этих "птичек". При хороших сделках партнёры делают друг другу такие презенты. У чиновников тоже принято на юбилей начальства в складчину подносить "журавля".
Сыщики посидели в ресторане часа два, потом вышли на свежий воздух и по Никольской, через Лубянку неспешно пошли по Сретенке домой. Молодой человек уже знал, что, если начальник упорно обходит стороной разговор о деле, бесполезно его о чём-либо спрашивать. Надо выждать, пока, как он сам говорит, "осядет муть", и в голове сложится определённое представление о том, что нового они узнали. Пока шли, говорили о женщинах, об уходящей моде на цилиндры, о появившихся в Москве моторных экипажах. Больше, конечно, говорил Собакин, Ипатов - предпочитал молчать и слушать. Наконец Вильям Яковлевич перешёл к делу.
- Спешить не будем. Доверим Канделяброву собрать побольше сведений об окружении Зяблицкого. Пусть опросит сослуживцев доктора: вдруг там что-нибудь выплывет. К Залесской не пойдём. Женщина, потерпевшая такое фиаско, не способна на здравое мышление, а эмоции нам сейчас ни к чему. Да ей и не до нас с вами. Думаю, что и семья Арефьевых её больше не интересует.
- Зря вы так поспешно вывели её за круг подозреваемых, ох, зря! – проговорил Александр Прохорович. – Она вполне могла увлечь на преступный путь Зяблицкого.
- Для чего?
- В корыстных целях. Он убивает девушку, и все деньги достаются Николаю Матвеевичу, а фактически ей, раз она собиралась за него замуж.
- Понятно. Ну, а Зяблицкий с какого рожна будет ей своими руками жар загребать: убивать любимую племянницу своего друга?
- Страсть. Слышали, что сказал Шварц? У него к кому-то была необоримая страсть.
- Но ведь, Надежда Петровна собиралась замуж не за него, а за Арефьева. Что бы Зяблицкий получил в результате? – не сдавался Вильям Яковлевич.
- Доступ к телу.
- Однако, не маловато-ли? Цена, молодой человек, больно высока даже для Залесской. Тоже мне – Клеопатра.
- А может они решили, что потом избавятся и от Николая Матвеевича. Зяблицкий, как домашний врач, не мог не знать, что у Арефьева слабое сердце.
- В ваших рассуждениях есть логика и вы недалеки от истины. Говорю вам это с полной ответственностью потому, что я уже знаю, кто вдохновитель и соучастник этого преступления. Ещё немного терпения и расследование вступит в свою заключительную часть. Нужны прямые улики. Я думаю, что скоро всё выяснится.
- Чего тянуть-то! Если вы уверены, что знаете преступника, то надо его схватить и вытрясти признание. Такая вражина – и на свободе!
- Дорогой Александр Прохорович! По-моему, вы несколько заблуждаетесь в оценке и понимании сути нашей с вами профессии. Вам известно, что такое синергия ?
Ипатов замотал головой.
- Это, когда человек с помощью божественной силы, достигает поставленной цели. Своего рода соработничество Господа и человека. Святой Макарий Египетский говорил, что "для искоренения греха и существующего в мире зла, необходима Божья сила". Понимаете? Не рубить с плеча, а обстоятельно и вдумчиво разбираться во всех обстоятельствах дела, надеясь, что Господь подскажет правильное решение. Мы с вами трудимся в такой области, где ошибки недопустимы. Я наблюдаю за вами и вижу, что в своих выводах вы мало думаете о последствиях ваших суждений для тех, кого можно обвинить. Господь Бог всегда как-нибудь да указывает на зло – надо только это уметь увидеть. Понимаете?
Подходя к дому, еще издали, сыщики увидели на улице Спиридона. Он был одет в какую-то холщёвую хламиду с закатанными до локтей рукавами. Под его началом двое расторопных парней шустро доделывали свою работу: один - начищал до блеска ручку входной двери и звонок, другой – подметал улицу у дома. Завидев хозяина, Канделябров быстро расплатился с подёнщиками, метнулся в дом и захлопнул дверь, прямо перед самым его носом.
- Что за чёрт! – выругался Собакин и нажал на звонок. Из-за двери не донеслось ни звука. Вильям Яковлевич продолжал трезвонить, но в доме, по-прежнему, стояла тишина.
Тогда Собакин зарычал:
- Спиридон, сейчас же открой!
Ипатов забарабанил по двери, навалился на неё, а она - возьми и откройся. Александр Прохорович стремительно влетел в дом и наверняка бы растянулся в коридоре, если бы не наскочил на Канделяброва. Тот стоял невозмутимо и величественно, как какой-нибудь мажордом английского лорда. На нём уже была одета любимая зелёная ливрея, а на голове зачем-то парик с косичкой, как у сказочного враля, барона Мюнхгаузена.
- Добрый вечер, Вилим Яковлевич. Рад вас видеть в здравии. И вас, Александр Прохорович. Простите, что замешкался: не сразу услышал звонок.
Собакин молча смерил взглядом слугу, и прошёл в дом. Как ни в чем не бывало, Спиридон доложил, что уборка закончена и размеренной походкой удалился к себе. За ним, подняв хвост трубой, ушёл Бекон.
- Живу под одной крышей с сумасшедшим, – констатировал начальник.
***
- Пойдёмте, посмотрим Москву с Сухаревой башни, – на следующее утро предложил Собакин помощнику.– День-то, какой хороший выдался!
Грохот колёс по мостовой сливался с людским гулом улицы и щебетом птиц. На Сретенке вовсю кипела жизнь. Ещё только повернув от дома в сторону Садовой, они уже издали увидели громаду башни. От дома сыщика до неё было рукой подать. В конце Сретенки, у подножия самой башни и вокруг церкви Троицы на Листах все заборы и стены домов были сплошь увешаны пасхальными лубочными картинками. Около них толпился народ.
- Я первый раз приехал из Сергиева в Москву, когда мне было семь лет. Родители отвезли меня в Кремль и сюда, посмотреть башню, – сказал Ипатов.
- И не мудрено, – ответил Вильям Яковлевич. – В народе башню любовно называют Сухаревой барышней и невестой Ивана Великого. Слышали? А почему, знаете? Она по высоте своей равна самым большим башням Кремля: Спасской и Троицкой и уступает только колокольне Ивана Лествичника. Она - одна из самых больших московских достопримечательностей. Смотрите: башня состоит из проездных ворот с глухими арками по сторонам. Над ними обширные палаты в два яруса и восьмигранная башня в три пояса с каменным шатром. Наверху, видите, двуглавый орёл – знак государственной принадлежности. Между прочим, он установлен даже раньше, чем "орлы" на кремлёвских башнях. Сооружение, как видите, громадное. Толщина стен первого этажа два метра. Это дало возможность в течение всего времени её существования надстраивать верхнюю часть. Здание, конечно, тяжеловесное, как купеческий комод. По стилю, это смесь ломбардского с готическим, но, по общему облику - абсолютно московское. Давайте пойдём не в контору к смотрителю башни, а сразу наверх. У меня здесь есть знакомец – надзиратель водохранилища.
Сыщики прошли в ворота и свернули вправо. Здесь, в одной из глухих арок была большая чугунная дверь, через которую они и вошли внутрь. Собакин продолжал рассказывать.
- Царь сам задумал и спроектировал эту башню и назвал "Сретенской по Земляному городу". В этом непростом деле ему помогал Яков Брюс, который писал Петру, что "огромная въездная башня со стороны Троицкой дороги должна уравновесить стороны города и поднять ещё выше Сретенский холм Москвы". Эта задача была выполнена. Башню построили к тому времени, когда Пётр Алексеевич вернулся из похода под Азов. А народ стал называть её просто Сухаревой, по имени полковника стрелецкого полка Лаврентия Сухарева. Он был один из тех, кто со своими молодцами присягнул царю в Троице-Сергиевой лавре, куда молодой государь бежал от своей взбунтовавшейся сестрицы Софьи. Именно поэтому Сухарев со своим полком первым и въехал в новую башню, где располагался до того времени, пока все стрелецкие полки были упразднены.
- Царь решил построить такую громадную башню именно здесь, потому что это посоветовал ему сделать ваш предок? – поинтересовался Ипатов.