- Идея построить новый въезд в город принадлежала царю. Сретенка издревле была главной улицей столицы и центральным её выездом на дорогу, что ведёт в Троице-Сергиеву лавру. По ней в 1613-ом году в Москву торжественно въехал дед царя Петра, первый Романов , который был избран на царство после Смутных лет. Благодаря Сухаревой башне центральный въезд стал весьма внушительным. Что касается Брюса, то он помог царю обосновать постройку башни. Времена-то были военные, а такая работа требовала немало средств. И, только спустя годы, Пётр сам изменил ориентир Первопрестольной: сделал главной улицей нынешнюю Тверскую, по которой идёт дорога в его северную столицу.
Собакин заглянул в маленькую каморку на входе в башню и не найдя там ни души, махнул рукой наверх.
- Пойдёмте к водохранилищу. Надзиратель должно быть там. Так вот, – продолжал он, – лет шестьдесят назад, когда в Москве стало катастрофически не хватать питьевой воды, решили её брать из подмосковного села Большие Мытищи. Протянули оттуда безнапорный водопровод до Сухаревой башни, подняли наверх, а здесь устроили из чугунных плит резервуары. Одну на семь тысяч вёдер, другую поменьше, тысячи на четыре. Сейчас вы их увидите. Заработала эта система в 1804-ом. С 30-х годов башня уже стала главным звеном городского водопровода: сама высоченная и имеет удобное расположение - на гребне одного из самых высоких холмов Москвы. Когда надо было подвести водопроводные трубы под башню, то никак не могли докопаться до её основания. Глубина фундамента оказалась огромная и прочность необыкновенная. А высота всей башни, от подошвы до герба - 64 метра.
Собакин уверенно повёл Ипатова наверх. Ступеньки лестницы были крутые и сыроватые. Чувствовалась близость воды. На втором ярусе Александр Прохорович увидел два огромных помещения с высоченными потолками. Резервуары впечатляли: по чистейшей водной глади - хоть на лодочке катайся.
- До водохранилища чего здесь только не было! В 1701-ом в башне открыли, как я вам уже говорил, навигационную школу. Устроил её мой дед по указанию царя. Она стала готовить первых русских морских офицеров, инженеров, корабельных мастеров. Надзирателем над учениками и фактически их первым преподавателем был русский математик Леонтий Филиппович Магницкий, автор знаменитой "Арифметики", которую Ломоносов называл "вратами своей учёности". Ему на подмогу выписали, знающих морское дело, иностранцев. В школе училось до пятисот человек. Потом её перевели в Петербург и назвали Морской академией. До 1806-го года в башне помещалось присутствие Московской конторы Адмиралтейской коллегии. Она ведала заготовкой провианта и материалов для Балтийского флота. Здесь располагался магазин и склад канатов, парусного полотна, сукон и мундирных материалов. В помещении, где мы сейчас с вами стоим, был фехтовальный зал для будущих морских офицеров. Здесь же устраивались спектакли заезжих иностранных актёров. Их слова тут же, с лёту, переводили зрителям на русский язык. Чаще других приезжали немецкие труппы из Данцига . Они представляла пьесы Софокла, Шиллера, Шекспира. А вон там, проходили заседания общества "Нептунов круг", куда входили только самые близкие люди царя Петра.
- Что это за общество такое? – поинтересовался Александр Прохорович.
Вильям Яковлевич не успел ответить, как вдруг откуда-то сбоку раздались шаги и из какой-то малозаметной боковой двери в стене вышел пожилой человек в потёртом форменном морском кителе, фуражке, при огромных усах и длинных бакенбардах. Бравая выправка выдавала в нем бывалого служаку.
- А я думаю, кто там у меня ходит? - хрипло проговорил он – А это вы, Вилим Яковлевич! Здравия желаю!
- И тебе не хворать, Кондратий Елизарыч! – откликнулся Собакин. – Извини нас, брат, что без спроса вошли. Да и не было тебя внизу, а дверь не заперта. Я вот своему новому помощнику хочу башню показать, не возражаешь?
- Как можно-с! Милости просим. Вам, в любое время дозволено. Провожать вас ни к чему – сами всё лучше меня знаете. А я вниз пойду, дверь запру, а то не ровён час, кто лихой войдет. Надо же такому со мной приключиться: дверь не запер!
И ушел, как пропал.
- Пойдёмте-ка наверх, Ипатов, я покажу вам, где был кабинет "колдуна" Брюса. Оттуда вся Москва как на ладони.
Они повернули к центру башни. Оттуда вверх, под самый герб, тянулась витая каменная лестница. На первой площадке открылось помещение с большими слуховыми окнами-бойницами и выходом на крышу здания. Вильям Яковлевич повел Ипатова дальше, где Александр Прохорович увидел довольно запущенное помещение, действительно чем-то походившее на рабочий кабинет. Но это впечатление надо было домысливать. Кое-где в высоких, не наглухо закрытых окнах стёкол не было. С приходом людей с подоконников с шумом и уханьем разлетелись совы. Вдоль стен стояли намертво вделанные пустые дубовые шкафы, с открытыми или оторванными дверцами. Между ними были втиснуты массивные скамьи, выбеленные непогодой и временем. Плиточный узорчатый пол во многих местах был разбит. Было видно, что здесь даже пытались ломать стены.
- У деда в башне было несколько помещений и ещё подвал, но именно здесь он проводил много времени, – сказал Собакин. – А то, что тут всё переломано и изрыто, так это народ искал Брюсово золото. Да и сейчас Кондрат Елизарыч гоняет этих горе-следопытов. Слышали, наверное, о шумном деле: призраке в Сухаревой башне? Ага, даже у вас в Посаде? Понятное дело: сплетни у нас быстрей поездов носятся. А тут вся Москва гомонила. Слухи гуляли повсеместно. Говорили, что в башне появился зловещий призрак. Ночами москвичи видели здесь свет и даже чью-то тень. Кто говорил – царя Петра, кто – Брюса. Этим привидением мамки стали пугать детей, а сильно любопытные обыватели постарше стали к вечеру собираться в начале Первой Мещанской и оттуда наблюдали за башней. Одним словом – театр. Пошли плестись чудовищные небылицы. Призрак, дескать, пришёл забрать из тайника своё золото и колдовские книги, потому что Москве пришёл конец: провалится она в подземное озеро за людские грехи. Были предсказаны и война, и мор, и глад. Волнение в народе нарастало. Власти сделали обыск в башне – ничего. Выставили охрану – ничего. Дошло до северной столицы. Там возмущение: безобразие, допускаете мракобесие! Здесь наши власти руками разводят: ничего, мол, не находим. Сидят в башне в засаде: толку чуть. Су;харевских уголовников опросили. Те божились, что ничего не знают, но сами суваться сюда опасались. Известный вам Путилин отписал московским властям, чтобы они обратились ко мне. А наш обер-полицмейстер перестраховался и ответил, что обращаться к Собакину не считает целесообразным, так как я - родственник предполагаемому призраку и значит, с моей стороны, может быть необъективное расследование. Иван Дмитриевич разозлился как чёрт, сам приехал в Москву и прямо с вокзала послал за мной. Вдвоем мы облазили башню вдоль и поперек. Я ему здесь всё показал. Нашли мы следы "призрака", но уж больно они оказались земные. А потом и самого виновника всей этой кутерьмы захватили: сумасшедшего из психбольницы в Сокольниках. Им оказался отставной офицер Яновский – безнадёжный больной, помешанный на легендах. Тут тебе и "чёрное золото Брюса", и "заповедный тайник Стеньки Разина на Жигулёвских горах", и "чернокнижная библиотека Ивана Грозного". Поразительная смекалка и увёртливость у сумасшедших людей! Лунными ночами, никем не увиденный, он тайно сбегал сюда и лазил здесь чуть ли не по отвесным стенам. Ловкий, как обезьяна. Его-то и видели дотошные москвичи. Путилин сам брал этого психа здесь, ночью. У московских сыскных, понятное дело, конфуз был полный. Ваш дядя тогда был очень расстроен, что меня сразу не допустили до расследования. Сухаревка-то - его вотчина. А слухи ещё долго не утихали. Судачили, будто нашли золото Брюса, но взять его не смогли, потому, что оно было заклято. Придумали, что пришлось вызывать духовенство и освящать башню. Только после этого смогли подступиться к сокровищу. А как вынесли его на свет Божий, так оно и растаяло, как лёд на солнышке. Как вам это нравится? И это я слышал не от малых детей или каких-нибудь недоумков, а от вполне почтенных образованных москвичей, смею вас уверить. Ох, народ! Хотя, к слову сказать, тайник его сиятельства графа Брюса здесь есть, и я знаю, где он, но только никакого золота там нет. Ладно, пойдёмте ещё выше, где башенные часы. В петровские времена там были другие и очень интересные. Обращены они были на две стороны: север и юг. У них были неподвижные стрелки и вращающиеся циферблаты. Думаю, голландского производства. Я видел нечто похожее в Амстердаме. Их установка соответствовала времени введения Петром нового календаря и счёта времени суток с двенадцати ночи. Ведь до этого сутки исчислялись по светлому и ночному времени. Сколько светло, столько и день. Почему и когда их убрали – мне неизвестно. Может быть, они безнадёжно сломались или не нашлось умельца их починить?
Сопя и отдуваясь, сыщики взошли под каменную макушку Сухаревой башни. Из оконных проёмов под шатром открывался такой великолепный вид на город, что у молодого человека перехватило дыхание. Вот это да! Под яркими лучами весеннего солнца, куда ни глянь, повсюду золотились маковки и кресты московских церквей, блестела как рыбья чешуя, изгибаясь в низких берегах, Москва-река. Повсюду крыши утопали в кудрявой молодой листве знаменитых московских садов. Собакин стоял рядом. Легкий ветерок трепал его тёмные, чуть вьющиеся волосы. Он стоял с плотно сжатыми губами, слегка выставив вперед подбородок, и смотрел куда-то вдаль.
" Вылитый петровский Брюс!" - опять подумал Александр Прохорович и глянул вниз под башню. Ну и высота! Люди кажутся ма-а-аленькими.
- Вон, смотрите, на Первой Мещанской стоит дом Якова Вилимовича. Сейчас многие путают его с домом на Вознесенской, что в Немецкой слободе. Так там жил его брат Роман. Дед часто жил на Второй Мещанской, в доме, купленном любимой Агафье, где ощущал себя в кругу семьи. Правда сказать, на Москве-то у него было несколько домов. И своё подмосковное имение Глинки он любил. Это в сорока двух верстах от Москвы при впадении реки Вори в Клязьму.
- А кто живёт там сейчас?
- Везде - чужие люди. Нам пора спускаться…
Попрощавшись с надзирателем и вручив ему рубль, Собакин первым вышел на яркую от солнца Сухаревскую площадь. За ним шёл Ипатов, щурясь на свет после полумрака башни.
- А теперь, Александр Прохорович, мы с вами прокатимся на Арбат, в Филипповский переулок и посмотрим тайную квартиру Турусовой.
- Это интересно зачем, Вильям Яковлевич? Что мы, дамских будуаров не видели, что ли? – с видом бывалого донжуана осведомился помощник.
- Как сказать… Я думаю, что такого рода будуара, где составлялся план убийства, вы не видели, – ответил Брюс.
- Что?! Турусова? С Зяблицким? Не может быть!
- Именно так, мой друг. Пока мы с вами прохлаждались, Канделябров, я надеюсь, добыл на Арбате необходимые улики и свидетельства этого дела. Мы с ним договорились там встретиться. Едем.
- Зяблицкий и Турусова… - продолжал повторять ошеломленный Ипатов.
***
В Филипповском переулке, у старого разлапистого двухэтажного дома, их поджидал Спиридон. Кивнув обоим, он тут же заговорил:
- Стопроцентных свидетельств тому, что здесь бывал Зяблицкий, я не нашёл. Вроде бы, его признал дворник. С утра я его возил на опознание в мертвецкую.
- Подожди-подожди, что значит "вроде бы"?
- Мужчина приходил к Турусовой всегда к ночи, в темноте и проходил через заднюю калитку. Какая уж тут точность – вздохнул Канделябров. – Здешняя кухарка, баба сильно любопытная, сразу видно, что следила за парочкой. Так вот. Она описывает врача довольно точно, хотя в морг ехать наотрез отказалась. Она же показала, что как-то перед Рождеством видела Турусову с этим мужчиной в кондитерской Филиппова . Они покупали пирожные и о чём-то оживлённо разговаривали. Вот тогда-то кухарка его и рассмотрела. Но по всему видать, что в свидетельницы мы её ни за какие коврижки не вытянем. Болезнь обывателя: моё дело – сторона.
Канделябров предложил пойти во флигель. Собакин в удивлении поднял брови.
- Квартирантка в последний приезд отказалась от жилья, – пояснил Спиридон.
Сыщики прошли в дом, огляделись. Летняя веранда, длинный коридор, три комнаты и чулан. Ничего особенного ни внутри, ни снаружи. Тем не менее, Вильям Яковлевич приметливо обошёл все помещения, заглянул во все углы.
- Я переговорил с прислугой: личных вещей Турусова тут не держала, – продолжал доклад Канделябров. – Как в гостинице: каждый раз после посещения, кроме использованного постельного белья и остатков еды - ничего, никаких улик.
- Если мы докажем, что доктор - любовник Турусовой, то её место в преступлении для меня будет очевидным. Становится понятной роль Зяблицкого, как сообщника и орудия преступления. Теперь уже Лариса Аркадьевна становится богатой невестой. Хотя, юридически, это косвенное доказательство. Прямых улик нет, а непричастных к делу любовниц у преступника может быть сколько угодно. Всё будет зависеть от того, как будет проведён её допрос. Я лично в вине этой женщины уверен, господа, – подытожил сыщик. - Поезжайте-ка, друзья, домой, а я отправлюсь к Рушникову и расскажу ему свою версию этого дела. В конце концов, пусть он сам решает, как лучше поступить. Может он сам захочет её допросить. Хотя мне кажется, что эта дама так изворотливо хитра, что вряд ли на чём-нибудь споткнётся.
***
По дороге домой Канделябров с Ипатовым, конечно же, обсуждали дело. Спиридон Кондратьевич, как обычно, ругался в адрес "всех Ев, от которых одно зло". Александр Прохорович пытался логически обосновать мотив и характер преступника.
- Допустим, что Вильям Яковлевич прав. Но, тогда не понимаю, как Зяблицкий, такой внушительный, образованный и уравновешенный мужчина мог поддаться обольщению такой курицы, как эта Турусова? Вот уж поистине - загадка!
- А чего тут загадочного? – кипятился Канделябров. – Ведьма, прости Господи, сосуд дьявола!
- Но ведь должен же быть какой-то механизм обольщения? Она же заманивала его на это преступление какими-то доводами? Он что, клюнул только на большие деньги? Не похож Зяблицкий на такого. Да и не нуждался он. Я понимаю, Залесская. Такая на что хочешь сговорит. От неё свихнуться – что чихнуть. Но эта-то, как умудрилась добиться такого рассудительного мужчину? Там и смотреть не на что!
- Не скажи, – вдруг возразил Канделябров. – Я её хорошо рассмотрел, когда за домом Арефьевых наблюдал. Дамочка с полным комплектом ведьминских принадлежностей: что спереди, что сзади.
Ипатов ошалело посмотрел на Спиридона, не веря, что мог такое услышать от ярого женоненавистника.
- Фигура ладно, допускаю. А лицо?
- Знаешь, милок, уж ежели мы, по своей работе можем себя до неузнаваемости видоизменить, так эта женская порода такое может учудить, что не будешь знать, кто перед тобой: шестнадцатилетняя роза или столетний репей.
После столь основательной тирады бывалой ищейки, Ипатов замолчал и всю дорогу обдумывал нелёгкую мужскую долю. Канделябров же вспомнил, что утром, перед уходом, обещал Бекону принести свежей рыбки. Заезжать за ней было уже поздно, да и некогда, отчего Спиридон Кондратьевич сильно огорчился.
Войдя в дом, оба сразу наткнулись на кота, дремавшего на половике в передней.
- Извини, рыжик, не до рыбы мне было. В другой раз, слышишь? – оправдывался Канделябров.
Кот, бросился поначалу к дорогому другу, но при таких словах выгнул спину и ушёл куда-то вглубь дома.
- Обиделся. Теперь д-о-о-лго дуться будет.
Ипатов возмутился:
- Прямо-таки и долго? Вы что, считаете, он вас понял?
- Обязательно. А когда надо, по необходимости, и ответить может, – кивнул Кондратьич. – Как это я так опростоволосился? Животное обидел напрасным ожиданием. Да, старею видно.
"Собакин прав. Спиридон у него с "приветом", – подумал Александр Прохорович, но противоречить убогому не стал.
***
Покрутившись по дому в отсутствие начальника, Ипатов решил ненадолго прогуляться и купить себе гимнастические гири. С некоторых пор он не мог равнодушно, без зависти взирать на сильное и мускулистое тело Вильяма Яковлевича и даже на жилистое, подтянутое – Канделяброва. Раздеваясь перед сном и критически оглядывая свои жиденькие синюшные телеса, Александр всё больше убеждался в мысли, что ему необходимо заняться физическими упражнениями для того, чтобы хоть в отдалённом будущем стать похожим на красавца-начальника или хотя бы иметь выносливость совсем уже немолодого Спиридона.
Выйдя из дома, он в раздумье повернул в сторону Лубянки. На Рождественском бульваре, недалеко от Сретенского монастыря молодой человек приметил английский магазин "Активный досуг" Флетчера. Туда-то он и направился, но не прошёл и сотни шагов, как его нагнал наглухо закрытый экипаж. Его дверцы внезапно открылась, и Ипатов увидел смутно знакомое женское лицо.
- Александр Прохорович, если не ошибаюсь? – махнула рукой дама. – Вот приятная встреча. Какими судьбами?
Ипатов остановился как вкопанный, приподнял шляпу, наклонил голову в знак приветствия.
- Подойдите ко мне, я вас не укушу.
На ватных ногах молодец подошел к открытой дверце. Изящная женская ручка хищно схватила Ипатова за бархатный ворот его нового габардинового пальто и мигом втянула к себе в экипаж. Дверца захлопнулась, и внутри послышался удовлетворенный смешок. Карета тронулась и загромыхала по брусчатке.
***
Часа через два тот же экипаж подъехал к дому Собакина – Брюса, дверца опять распахнулась и из неё выпал Александр Прохорович. Он был сильно помят и до изумления обескуражен.
- Adieu, mon cher ! – проворковал ему вдогонку нежный голосок.
Дверь Ипатову открыл Канделябров, оглядел молодого человека с головы до ног и ядовито спросил, где вожделенные гири.
- Там не было подходящих для меня, – краснея и пряча глаза, ответил Александр Прохорович.
- А-а-а… - потянул Спиридон Кондратьич. – Я, как погляжу, вы и без гирь хорошо поупражнялись. Тьфу, нечистая сила!
И ушел к себе, хлопнув дверью.