– Я не знаю, что лежало в мешке, но в кибитке зелья уже точно нет, иначе хозяин не бросил бы её во дворе на ночь. Скорее всего, тайник у него оборудован в бане. Давайте поглядим, с чем он вернется.
Минуту спустя из-за бревенчатой стены появился Гедоев. В руках у него ничего не было. Торговец вошёл в баню, пробыл там не более пяти минут и вновь появился во дворе. Он направился под навес, к кибитке. Наблюдавшие даже услышали его голос, но слов разобрать не смогли, зато они увидели двух девочек, вылезших из повозки. Дочери подбежали к отцу и повисли на нём. Алан взял девочек за руки и повёл их к дому. Несколько шагов – и они скрылись за дверью.
Опрокинув скамейку, Афоня встал. Прошёлся по чердаку, разминая ноги. Самое время предупредить его о визите Щеглова.
– Скоро здесь появится частный пристав, – сказал Ордынцев. – Произошло невероятное совпадение: весной капитан Щеглов ловил нашего торговца гашишем в Смоленске.
Дмитрий рассказал своему товарищу всё, что услышал в полицейском участке. Он как раз успел закончить, когда вернувшийся к окну Афоня заметил:
– Вон, похоже, ваш Щеглов идёт.
И впрямь, на улице появился частный пристав и принялся с размаху колотить в калитку, ведущую в дом Конкина.
– Так точно, он самый, – подтвердил Дмитрий и подмигнул Афоне. – Ну, дружище, счастливой охоты нам всем!
Ах, как давно не испытывал Щеглов острого, горячащего кровь охотничьего азарта, а сегодня – пожалуйста! Фортуна сделала ему настоящий подарок – открыла новые обстоятельства в деле, которое он в глубине души уже считал безнадёжным.
"А вот теперь выкуси! Думал выставить Щеглова дураком, обвести вокруг пальца? Ан не вышло! Я, может, долго запрягаю, да быстро езжу, а следа уж точно не упущу", – ликовал пристав, мысленно обращаясь к графу Печерскому.
Капитан вспомнил оплывшее черноглазое лицо и плотную фигуру в уланском мундире. Этот Печерский не понравился ему сразу: тот был высокомерным и при этом недалёким – сочетание для жизни самое убийственное. Щеглов даже не по-христиански порадовался, когда графиня Вера, можно сказать, пинком под зад выставила несостоявшегося кавалера со двора.
"Вот ниточки и затянулись в узелок, – размышлял Щеглов. – На поверхности – всё чисто: кибиточник вроде бы добывал для Печерского сведения о предполагаемой невесте, а сам Печерский как будто бы выполнял поручение своего начальника, да только главное для обоих – в другом. Похоже, что именно в Смоленске шпион в последний раз проверил своего посыльного и лишь тогда передал ему чётки, а значит, и донесение".
Вспоминая детали своего последнего дела в Полесье, Щеглов не заметил, как дошёл до тупиковой улочки, где стоял дом Гедоева. Теперь – внимание! Не выдать бы свой интерес именно к дому подозрительного торговца. Капитан на ходу придумал легенду, что ищет раненого преступника. Он огляделся и остановился у первой их двух обитых железными полосами калиток в высоком тесовом заборе. Окрашенный в ядовито-зеленый цвет забор тянулся по правой стороне улочки и лишь в её конце сменялся посеревшим от времени и дождей штакетником, из-за которого выглядывал утопавший в кустах сирени небольшой деревянный дом с непривычной глазу острой четырехскатной крышей.
"Первая калитка ведёт к Конкину, вторая – к Алану, а в последнем доме по этой стороне засел Ордынцев", – определил капитан и толкнул первую калитку.
Как он и предполагал, калитка оказалась запертой, тогда Щеглов принялся громко стучать кулаками. Открывать явно не спешили, наконец раздражённый мужской голос крикнул из-за забора:
– Хорош колотить! А то как бы по морде не схлопотать!
– Это мы ещё посмотрим, кто тут и что схлопочет, – отозвался Щеглов и добавил: – Открывай! Полиция!
Раздался скрежет засова, обитая железом дверца распахнулась, и в её проёме встал одетый в алую рубаху огромный мужик. Ростом он был выше капитана, самое малое, на полголовы. Седина так побила ему бороду, что та казалась сивой, такого же цвета была и пышная кудрявая шевелюра. Лицо бородача могло даже испугать: приплюснутый нос, толстые губы и узенькие глазки на этом широком, как блин, лице сложились настолько топорно и нескладно, что производили отталкивающее впечатление.
– Чего надо? – процедил великан, угрюмо рассматривая незваного гостя.
– Я частный пристав этого района, капитан Щеглов. При попытке разбойного нападения сегодня был ранен преступник, но он сумел скрыться. Мы обходим всех. Возможно, что злоумышленник прячется в дворовых постройках или посадках, а хозяева домов этого не знают. Нужно осмотреть ваш двор. Пройдёмте!
Щеглов говорил так властно, что великан, поколебавшись, всё же посторонился и пропустил его за калитку. Оштукатуренный дом с мезонином оказался совсем новым: его ядовито-зелёную, как и забор, железную крышу ещё не присыпали ни мелкий сор, ни уличная пыль. В одном из углов двора капитан заметил низкий сруб, скорее всего, баню, в другом – длинный сарай, похоже, конюшню. Никаких посадок вокруг дома не было, двор напоминал вытоптанный плац.
– Как вас величать? – осведомился Щеглов.
– Фрол Иванов Конкин.
– Вы, Фрол Иванович, хозяин дома?
– Да, – коротко отрапортовал Конкин.
– А семья у вас большая?
– Я один здесь живу, – ответил бородач и с нетерпением спросил: – Вы что смотреть будете?
– Всё! – решил Щеглов. Он огляделся по сторонам и уточнил: – Это сарай у вас?
– Конюшня, только лошадей сейчас у меня нет, – объяснил Конкин, и капитану почудилось некое облегчение в его голосе.
Так что же пугает этого великана? Щеглов постарался это выяснить:
– А в том углу что? – спросил он.
– Там у меня баня сделана, – в голосе Конкина вновь скользнула тень напряжения.
– Ну, с неё и начнём, – распорядился капитан и направился к бане.
Мрачный хозяин догнал его и пошёл рядом. Щеглов чувствовал, как бородач испытующе поглядывает на него сверху вниз, но не решается начать разговор. У бани Конкин прошёл вперёд, толкнул дверь и пригласил за собой пристава:
– Проходите, только тут пусто, я сам четверть часа назад отсюда вышел, никто не успел бы тут спрятаться.
– Ну и хорошо, – обронил Щеглов, – одной заботой меньше.
Капитан осмотрелся. Баня оказалась большой, вдоль стен стояли лавки, а в самой дальней от входа перегородке виднелась низенькая дверь.
– Там парная? – спросил Щеглов.
– Да, – подтвердил Конкин и не двинулся с места, закрывая визитёру путь вперёд.
– Посмотрим, – заявил капитан и, обойдя бородача, направился к закрытой двери. Спиной он чувствовал острый ненавидящий взгляд и весь сжался, словно тугая пружина. Сделай Конкин хотя бы шаг, капитан мгновенно развернулся бы, но хозяин дома замер на месте, и Щеглов, распахнув дверь парной, осмотрел её, не заходя внутрь.
Баню давно не топили: печку-каменку и стены покрывал слой пыли, только полати и выглядели чистыми, как будто их недавно протирали. Отметив про себя сей факт, капитан обернулся к Конкину и равнодушно сказал:
– Здесь беглеца не было, давайте посмотрим вашу конюшню и дом.
– Прошу, – махнул рукой бородач. Он дождался, пока пристав выйдет на улицу, тщательно прикрыл дверь и, достав из кармана широких плисовых штанов ключ, повернул его в замке.
"Значит, Конкин находился в бане, когда услышал стук. Пошёл отворять калитку и не закрыл дверь – не успел или в спешке позабыл", – сообразил Щеглов.
Они осмотрели конюшню, та была пустой и выглядела заброшенной. Конкин вёл себя совершенно равнодушно: стоял в дверях и только что не зевал, наблюдая за действиями пристава.
– Здесь тоже никого не было, – заключил Щеглов. – Теперь покажите мне дом.
Как видно, приказ капитана застал Конкина врасплох, но, поразмыслив, он согласился и на это.
Дом оказался большим (Щеглов насчитал пять комнат и кухню) и прилично обставленным. Конкин совсем успокоился и даже повеселел. Стало понятно, что в доме искать нечего. Так оно и получилось…
Капитан предупредил Конкина, чтобы тот смотрел в оба – остерегался разбойного люда. Бородач клятвенно ему это пообещал и проводил Щеглова до калитки. Лишь только пристав шагнул на улицу, как дверца за его спиной захлопнулась и загремело железо – хозяин задвинул засов.
"Как он спешит, – забеспокоился Щеглов. – Интересно, в чем здесь дело?"
Капитан подошёл к следующей калитке и постучал. Та, как и у соседа, оказалась наглухо запертой. Щеглов долго в неё колотил и уже было подумал, что ему вообще не откроют, когда с другой стороны забора раздались чёткие шаги. На сей раз вопросов не задавали, калитка просто распахнулась, и капитан увидел плюгавого торговца с ярмарочной площади Смоленска. То, что его тоже узнали, пристав понял мгновенно. Худое лицо Алана явно дрогнуло, а его рука непроизвольно попыталась прикрыть калитку.
– Ба, да я вас знаю! – пошёл в наступление Щеглов. – Вы торговали с кибитки на ярмарке в Смоленске.
– Где я только ни торговал, ваше превосходительство, – отозвался Алан, отступая во двор, – в Смоленске тоже был. Я ведь и городами, и деревнями, и усадьбами кормлюсь – никогда не знаешь, где повезёт.
– Так вы в столице живёте, и дом у вас хороший, а я решил, что у вас заработки малые. Покупателей в Смоленске ведь не нашлось, только я у вас деревянные чётки купил.
Алан побледнел, отчего его смуглое лицо стало землистым, но выдержки не потерял.
– Ваше превосходительство ушли и не видели, как мои шляпки и шали разбирали, – сказал он. – Я тогда хорошо заработал.
– Ну, и прекрасно, – перешел к делу Щеглов и рассказал Алану ту же легенду о поисках разбойника, которую только что излагал его соседу. Торговец и глазом не моргнул.
"Да он либо подслушивал, либо Конкин его предупредил. Видно, между участками есть проход", – сообразил капитан.
На дворе Алана он увидел точно такие же баню и конюшню, как и у его соседа. На сей раз Щеглов решил начать с конюшни. Он прошёл к низкому длинному сараю и сразу же увидел под навесом кибитку.
– Там никого нет? – спросил он.
– Дочки мои недавно здесь играли, но сейчас они уже в дом ушли. Обедать собираются, – отозвался торговец.
Он был расслабленно спокоен, и Щеглову стало ясно, что ни в кибитке, ни в конюшне он ничего не найдёт – Алан либо успел перепрятать свой товар, либо отдал его Конкину. Пристав осмотрел конюшню, нигде не было даже намёка на то, что здесь оборудован тайник. Та же история повторилась и с баней.
– Пойдёмте в дом, – велел Щеглов, и по тому, как подобрался Алан, понял, куда перенесли зелье.
– В доме никого, кроме моей семьи, нет, – твёрдо заявил торговец, преграждая приставу дорогу. – У меня большая семья, никто не может спрятаться в моём доме так, чтобы остаться незамеченным.
Обстановка накалялась, и, чтобы не разрушать легенду о поимке сбежавшего разбойника, Щеглов не стал настаивать. Зачем перегибать палку? Изобразив лёгкие колебания, он всё-таки согласился с Гедоевым.
– Ну, глядите! Всё тогда на вашу ответственность. Не ослабляйте внимания, а я пойду с осмотром дальше.
Алан так же, как ранее его сосед, проводил капитана до выхода на улицу и захлопнул за ним калитку.
Щеглов поспешил к соседнему дому, где его уже ждали моряки. Сидевший на крыльце мальчик при виде пристава вскочил и распахнул перед ним дверь.
– Проходите. Господа вас на чердаке ждут, – объяснил юный охранник и снова опустился на ступени.
Щеглов взобрался по шаткой лесенке на чердак. Там он нашёл Ордынцева и второго – невысокого худощавого парня с неприметным лицом. Оба стояли у окна и обернулись на звук шагов.
– Ну, что там, Пётр Петрович? – нетерпеливо спросил князь.
– Гашиш частично спрятан в бане у Конкина, частично – в доме у Алана. В том, что эти двое повязаны, я теперь не сомневаюсь.
– Точно! – согласился с ним незнакомец. – Пока вы в калитку стучали, Конкин прибегал, но ушёл с пустыми руками.
Ордынцев наконец-то вспомнил, что не познакомил Щеглова со своим помощником. Он представил капитану Афанасия Панькова, а потом спросил:
– В дом Гедоева вы так и не попали. Как же нам понять, передал ли связник шпиону чётки и золото, или эти вещи всё ещё у него?
Речь зашла уже о самой операции, и Щеглов изложил свой план:
– Нам придётся следить и за самим Гедоевым, и за членами его семьи. Вы наблюдаете здесь, а я своих квартальных на всех ведущих отсюда улицах расставлю. Мои ребята будут подозреваемых друг другу передавать, а вы уж, как увидите, что кто-то выходить собирается, мальчонку своего пошлите к первому из городовых – к дому ростовщика. Другого пути из этого тупика всё равно нет.
Моряки сразу же согласились, и Щеглов отправился в участок собирать своих квартальных. Дмитрий достал из кармана часы и от удивления присвистнул: время, оказывается, перевалило за шесть пополудни.
– Схожу-ка я за едой, – решил он и спустился вниз.
Ордынцев уже собрался выйти со двора, когда вдруг увидел, что калитка Гедоевых отворилась и из неё вышла беременная женщина. Вперевалку, выставив перед собой огромный, похожий на огурец живот, она засеменила по улице. Дмитрий позволил женщине дойти до угла и пошёл следом. Через минуту он свернул на улицу "богатеев", беременная опережала его на три десятка шагов. Ордынцев сбавил темп и лениво побрёл вдоль домов. Так, сохраняя дистанцию, он и двигался. Женщина не смотрела по сторонам. Похоже, дорога была ей привычна. Наконец она поднялась на крыльцо двухэтажного деревянного дома и прежде, чем войти, оглянулась, но не обратила особого внимания на бредущего по улице одинокого мужчину. Зато Дмитрий успел разглядеть её лицо. Оно сильно опухло и переливалось чёрно-лиловыми пятнами – бедняжку жестоко избили. Женщина скрылась за дверью, а Ордынцев подошёл к крыльцу. В назначении дома сомневаться не приходилось: прямо над грубо намалёванной вывеской "Пошив мужского и дамского платья" горел красный фонарь. Беременная привела Дмитрия к борделю. Ну и сюрприз! Прямо-таки чудеса в решете…
Глава одиннадцатая
Долгожданное предложение
Чудо из чудес – коронация! Жизнь в Москве превратилась в сказку. Балы и приёмы – один роскошнее другого – давались и в Кремле, и в Благородном собрании, и во дворцах знатнейших российских фамилий. Город бурлил, сверкал и переливался всеми оттенками роскоши и веселья. Редчайшее, единственное в своём роде событие захватило Первопрестольную, и лишь в доме Чернышёвых не чувствовалось никакой восторженной суеты – его хозяйки в празднествах не участвовали. Софья Алексеевна погрузилась в своё горе. Как огня, боялась она и тайного злорадства, и искреннего сочувствия, поэтому вообще нигде не показывалась, да и дочерей прятала.
Зато в доме появились добрые друзья. Семейство Кочубеев – сам Виктор Павлович и его супруга – решили на время коронации остановиться у Чернышёвых. Пользуясь случаем, Софья Алексеевна теперь часто секретничала с графиней Марьей Васильевной, а Надин даже как-то раз умудрилась подслушать их разговор.
– Я надеюсь на скорейшее воссоединение с сыном, – призналась Софья Алексеевна, – и хочу сама передать прошение на высочайшее имя. Помоги мне это сделать.
В воздухе повисла тяжкая пауза, но когда Мари Кочубей заговорила, в её голосе явно звучали сомнения:
– Это почти нереально, но всё-таки можно попробовать. Прошение о приданом твоих дочерей ведь подано, я могу попытаться вновь поговорить с императрицей-матерью. Попрошу для тебя аудиенции, не уточняя зачем. Формально-то повод есть.
– Попроси, Мари! Если я не смогу жить рядом с сыном, я, наверное, умру здесь от тоски…
Сердце Надин разрывалось от жалости, но, честно говоря, она почти не верила в успех этой авантюры. Однако судьба рассудила иначе: императрица Мария Фёдоровна разрешила пригласить графиню Чернышёву вместе другими дамами на утренний приём двадцать седьмого августа. Софья Алексеевна сразу же приободрилась, и Надин, пользуясь случаем, решила поговорить с ней о своём предстоящем замужестве. Улучив момент, когда мать, бабка и графиня Кочубей все вместе собрались в гостиной, Надин присоединилась к ним и в общих словах сообщила, что, пожалуй, уже готова связать себя узами брака с подходящим молодым человеком.
– И кто это? – вздохнув, уточнила Софья Алексеевна.
– Граф Дмитрий Шереметев! Он – отличная партия. Надеюсь, никто не будет этого отрицать? – с вызовом бросила Надин и мысленно себя поздравила. Главное было сказано.
– Это, действительно, могло бы стать блестящей партией. Молодой человек – единственный наследник огромного состояния, – подтвердила Кочубей. – В этом союзе я вижу только один минус.
Поддержка Марии Васильевны дорогого стоила, и Надин кинулась в наступление:
– Вы о том, что его мать была крепостной актрисой? – уточнила она. – Я смотрю на подобные вещи совершенно спокойно. Это даже кажется мне романтичным.
– Дело не в этом, – вмешалась старая графиня, – Шереметев слишком молод, он – почти мальчик, я думаю, что он старше тебя не более чем на три года. Мужчины не женятся в таком возрасте, ему ещё служить и служить.
Ну, этот аргумент, по мнению Надин, не стоил и выеденного яйца, что она тут же и сообщила:
– Значит, он станет исключением из правил. Дмитрий так богат, что ему нет нужды делать придворную или военную карьеру. Он сам мне сказал, что хочет заниматься благотворительностью: строить приюты и больницы. Я тоже этого хочу.
– Вы все не о том говорите, – остановила спорящих Софья Алексеевна, – ты ничего не сказала о своих чувствах. Ты любишь этого молодого человека?
Надин притихла, она так и знала, что мать всё равно задаст этот вопрос. На него не было на него ответа… Конечно, Надин радовалась, когда встречалась с графом по вечерам в доме Зинаиды Волконской. Влюблённый в неё кавалер смотрел с таким восхищением, а все его разговоры сводились к потоку комплиментов. Это было так приятно, Надин купалась в обожании и хотела, чтобы ничто не менялось. Но мать задала свой вопрос и ждала ответа.
– Я хочу остаться с ним навсегда! – сказала Надин.
– А что думает сам граф по этому поводу? – уточнила Кочубей. – Ты считаешь, что он готов сделать предложение? Когда я говорила, что у этого брака есть один минус, я имела в виду императрицу-мать. Та опекает Шереметева с детства, а в таких случаях она сама выбирает супругов своим подопечным.
Господи, только этого ей и не хватало! Надин чуть не плакала:
– Старая императрица не знает меня. Как же она сможет меня выбрать?
– Мы пока не можем представить тебя ко двору, – вздохнула Мария Васильевна. – Твоя мать получила приглашение на приём к вдовствующей императрице – это и так почти чудо. Мы с мужем не волшебники.
Надин кинулась к ней. Обняла.
– Тётя Мари, я всё понимаю, – умоляла она, – но, может, вы возьмёте меня на приём, где будет императрица-мать? Туда, где не нужно быть официально представленной…
– Ближайший бал состоится как раз двадцать седьмого вечером в Грановитой палате, а утром этого дня Софи будет на приёме у государыни, – вспомнила Мария Васильевна. Она взглянула в молящие синие глаза и поняла, что не сможет отказать. Это казалось страшно рискованным, но графиня решилась: – Я возьму тебя по своему пригласительному билету: он выписан на моё имя, но на двоих.
– Ой, тётя Мари, спасибо! – просияла Надин. – Я буду вести себя безупречно, вы сможете мной гордиться.