– Как? Вы этого не знаете? Однако весь Париж только об этом и говорит.
– Неужели граф де Шаролэ?..
– Да. Чтобы поправить свое здоровье, он принимает ванны из бычьей крови.
– Однако говорят и кое-что иное, – заметил Таванн.
– И, может быть, не напрасно, – прибавил Ришелье.
– Что же говорят? – с нервным смешком спросила Дюмениль.
Креки осмотрелся, не подслушивает ли какой-нибудь нескромный лакей, потом, понизив голос, сказал:
– Говорят, что эти ванны, которые надо принимать только в последнюю пятницу каждого месяца, состоят из трех четвертей бычьей и из одной четверти человеческой крови.
У всех присутствующих на лицах отразился ужас.
– Кроме того, – уточнил маркиз, – человеческая кровь должна быть кровью ребенка.
– Какой ужас! – вскричала Сале.
– И граф совершает подобное для поправки своего здоровья?! – воскликнула Дюмениль.
– Полагаю, в надежде помолодеть, – заметил герцог Ришелье.
– Если бы король об этом знал!
– Он не знает – никто не осмеливается ему об этом сказать.
– Довольно, не будем говорить об этом, – заявила Госсен с выражением глубокого отвращения.
– Скажите мне, месье де Таванн, почему ваш друг, Рыцарь Курятника, вдруг сделался врагом графа де Шаролэ?
– Почему… не знаю, – задумался виконт, – но это легко понять. В последний год каждый раз, после того как граф позволит себе какую-нибудь подобную выходку, например стрелять в прохожих, вырывать волосы у лакеев, пытать женщин, которых он любит, на дверях его отеля ночью появляется афиша с очень несложным текстом: "Шаролэ – подлец" и подписью: "Рыцарь Курятника". Вы догадываетесь, что афиша недолго остается на дверях. Граф никак не мог застать врасплох виновного, хотя и отдал распоряжение, но…
Жалобный крик, вдруг раздавшийся на улице, прервал рассказ виконта.
– Похоже, зовут на помощь, – проговорил маркиз де Креки, вставая.
– Да, это стоны, – подтвердила Комарго.
Она поспешно встала, все гости последовали ее примеру. Князь де Ликсен уже отворил окно.
– Ничего не видно! – воскликнул он.
– Да, не слышно больше ни звука! – согласился герцог де Бриссак.
"Бонбоньерка" Комарго находилась на углу улицы Трех Павильонов и Жемчужной, вход в отель был с улиц Трех Павильонов, но отель стоял между двором и садом, а часть здания выходила на Жемчужную улицу. В этой части находилась столовая; окна были обращены на улицу.
Снег покрывал мостовую. Дамы и мужчины столпились у окон и с беспокойством смотрели на улицу. С минуту длилось глубокое молчание.
– Нам показалось, – проговорил герцог де Бриссак.
– Однако я слышу, – возразил Таванн.
– И я также, – прибавила Комарго, – это был крик от испуга, а потом стоны.
– Ничего больше не слышно… и не видно ничего.
– Ш-ш! – прошептала Кино.
– Я слышу что-то, – тихо проговорила Кино.
– Да-да, – повторила Сале.
– Эти стоны говорят об ужасных страданиях, – прибавила Дюмениль.
– Я ясно их слышу.
– Надо пойти посмотреть, что там, – сказал Таванн.
– Нет, нет! Останьтесь! – вскричала Комарго. – Я пошлю людей, пусть они нам посветят. Ты идешь, Креки?
– И я пойду с вами, – сказал князь де Ликсен. – Остальные, пока мы будем искать, останутся у окон и будут сообщать нам, что увидят.
Все трое поспешно вышли. Женщины остались у окон с герцогом Ришелье, герцогом де Коссе-Бриссаком и аббатом де Берни.
– Ах! – воскликнула Сале. – Вот они, на улице Королевского парка.
– Они ищут, – зашептала Дюмениль.
– Вы слышите стоны? – тихо спросила Комарго.
– Нет.
– Вот они возвращаются, – сказал аббат де Берни.
Действительно, они возвращались к отелю. И, войдя на
Жемчужную улицу, прошли под окнами.
– Ничего! – воскликнул Креки. – На снегу не видно никаких следов.
Таванн шел впереди. Вдруг он ускорил шаги.
– Идите скорее!
Он дошел до улицы Тамиль. Друзья присоединились к нему; подбежали и лакеи. Женщины смотрели с чрезвычайным беспокойством.
– Я ничего не вижу, – сказала Комарго.
– И я тоже, – подтвердила Г оссен.
– Они остановились напротив отеля Субиз, – проговорил аббат де Берни, – окружили кого-то или что-то…
– Поднимают тело, – произнес герцог де Ришелье.
– Да-да! Вот они возвращаются!
– Креки бежит!
Все высунулись из окон на улицу.
– Это несчастная женщина, она ранена, – сказал маркиз, – она без чувств.
– Скорее! Скорее несите ее сюда! – вскричала Комарго.
Она побежала в людскую распорядиться.
VIII Представление
– Сюда, господа, несите в эту комнату, – говорила Комарго.
– Осторожно, князь!
– Вы хорошо ее держите, Таванн?
– Да. Позвольте, я донесу ее сам; мне легче, притом бедняжка нетяжела.
Таванн подымался по лестнице. Он нес на руках слабую, небольшого роста женщину, в одежде богатой мещанки, находившуюся без чувств. Лицо ее было страшно бледно, глаза закрыты, а длинные темно-каштановые волосы ниспадали почти до ступеней лестницы. Корсаж платья был разорван, и кровь струилась из широкой раны, видневшейся с левой стороны груди. Руки, платье, лицо – все было запачкано кровью.
Таванн со своей ношей вошел в будуар, обитый розовой шелковой материей, и положил раненую женщину на диван.
Дамы окружили диван.
– Боже мой! – вскричала Кино, сложив руки. – Да это Сабина!
– Вы ее знаете? – спросила Дюмениль удивленно.
– Как же! Это Сабина, дочь Доже, парикмахера.
– Да, да! И я ее узнала, – подтвердила Комарго.
– Как она сильно ранена!
– Она не приходит в себя!
– Она истекает кровью!
– Ей надо сделать перевязку…
– Пошлите за доктором!
Все женщины говорили в один голос и выказывали желание помочь бедняжке.
– Я пошлю за Кене, – предложил герцог де Ришелье.
Он бросился из комнаты и позвал:
– Норман!
Высокий лакей в ливрее тотчас явился.
– Поезжай в карете за доктором Кене, – сказал герцог, – скажи ему, что я прошу его приехать немедленно, и привези его, не теряя ни минуты. Вели Левелье, чтобы он гнал лошадей.
Лакей бросился вниз по лестнице и исчез. Ришелье вернулся в будуар. Комарго готовила там постель.
– Господа! – обратилась к присутствующим Кино, которая, с тех пор как узнала раненую девушку, начала ухаживать за нею. – Оставьте нас с этой бедняжкой, мы попытаемся остановить кровь и привести раненую в чувство.
Мужчины перешли в гостиную.
– Что это значит? – спросил герцог де Бриссак.
– Всего лишь то, что дочь Доже, придворного парикмахера, ранена на улице Тамиль! – объяснил Креки.
– Доже живет на улице Сент-Оноре, – заметил Ликсен.
– Но кто был с этой девушкой?
– Без сомнения, никого, – предположил Таванн, – по крайней мере мы не видели никого, и я не заметил на снегу никаких следов.
– В каком положении вы ее нашли? – спросил Ришелье.
– Когда я ее увидел, – отвечал Таванн, – она лежала вблизи отеля Субиз и слабо стонала.
– Около нее была кровь?
– Да, но эти кровавые пятна на снегу вокруг нее ясно указывали на то, что девушка была ранена там, где мы ее нашли.
– Следы на снегу не указывали на продолжительность борьбы? – спросил аббат де Берни.
– Никаких следов борьбы не было.
– Стало быть, на нее вероломно напали и убийца бежал.
– Если только она сама себя не ранила, – предположил Креки.
– Мы нашли бы оружие, – заметил Таванн, – а там не было ничего.
– Стало быть, ее ранили с целью грабежа.
Госсен вошла в гостиную.
– Ну что? – спросили ее.
– Кровь запеклась около раны и сама остановилась. Бедняжка начинает приходить в себя.
– Она говорит?
– Еще нет.
– Вы рассмотрели ее одежду? Нет ли на ней следов грабежа?
– Нет, – отвечала Госсен, – у нее на шее цепочка с золотым крестом, золотые серьги в ушах, и при ней кошелек с деньгами.
– Тогда, если не воровство, – сказал аббат де Берни, – то, вероятно, убийцу заставила сделать это любовь или, вернее, ревность.
– Очень может быть, – размышлял Ришелье. – Она назначила свидание возлюбленному и не явилась, а он решил ей отомстить.
– Прекрасное мщение, – сказала Госсен.
– Если бы все убивали друг друга из ревности… – начал Ликсен.
– Тогда бы в живых мало кто остался, – продолжил Ришелье.
– Герцог, разве вы не верите в верность?
– А вы, моя красавица?
– Я верю только тому, что я вижу, – улыбнулась Госсен.
– Похоже, что пришел Кене, – сказал Таванн.
Это действительно был знаменитый доктор. Он вошел в будуар, где лежала Сабина. Минут через двадцать он вернулся в гостиную, а за ним все дамы.
– Мои предписания будут исполнены? – спросил он у Комарго.
– В точности. Мои камеристки не отойдут от нее и сделают все, как вы сказали.
– Особенно следите за тем, чтобы она не произносила ни слова.
– Хорошо.
– Что вы думаете об этой ране, доктор? – спросил Таванн.
– Это чудо, что она еще жива!
– Неужели?
– Ее нанесла твердая рука, державшая острое и короткое лезвие, которое вонзилось сверху вниз в грудь. Очевидно, что нанесший этот удар имел намерение убить, потому что он метил прямо в сердце. Только чудом лезвие скользнуло по ребру, и девушка не умерла.
– Вы спасете ее?
– Не думаю.
– Как?
– Левое легкое задето; рана глубока и очень опасна. По всей вероятности, девушка не выживет.
– Однако надо узнать, кто совершил это злодейство!
– Надо заставить ее говорить, а единственная возможность спасти ее заключается в молчании.
– Вы уверены, что это Сабина Доже, дочь парикмахера? – спросил Таванн.
– Конечно.
– Как это странно!
Кино, заметив озабоченный вид виконта, пристально посмотрела ему в лицо и спросила:
– Почему вам кажется это странным?
– Вы это узнаете, но не теперь.
– Что такое с Таванном? – тихо спросил маркиз де Креки аббата де Берни.
– Не знаю. Но я также это заметил…
Неожиданно раздался страшный грохот, похожий на удар грома. Все переглянулись.
– Боже мой! – вскричала Комарго, побледнев. – Это еще что такое?
Крики усилились.
– Пожар! – воскликнул доктор.
Ришелье, Бриссак, Креки бросились к окнам гостиной, выходившей в сад, в направлении улицы Фран-Буржуа.
Крики усилились, к ним присоединился лошадиный топот. Вдруг красноватая вспышка озарила горизонт, на котором ясно обрисовался силуэт остроконечных крыш.
– Это еще что? – спросила Комарго, все более и более волнуясь.
Дверь в гостиную вдруг отворилась, и вбежала испуганная камеристка.
– Что такое? – спросили дамы. – Говори скорее, Нанина!
– Горит отель графа де Шаролэ.
– Отель графа на улице Фран-Буржуа?.. Да ведь это в двух шагах отсюда!
– Мы все сгорим вместе с ним!
– Не бойтесь ничего, – возразил Бриссак. – Если отель Шаролэ горит, – прибавил он шепотом, наклонившись к Комарго, – я желаю только одного – чтобы и граф сгорел вместе с ним!
Крики становились все явственнее, пламя стало подниматься над домами, и огонь был уже так близко, что можно было почувствовать его жар.
– Если будет опасность, – вскричала Госсен, подбежав к Таванну, – вы нас спасете, виконт? Кажется, это шайка вашего Рыцаря Курятника ограбила отель графа де Шаролэ и подожгла его – так рассказала Нанина.
Она указала на камеристку.
– Рыцарь Курятника? – повторил Таванн.
– Да, виконт, – ответила Нанина. – Все люди, бегущие по улице, так говорят…
– Рыцарь Курятника поджег отель графа де Шаролэ, – повторил Таванн.
– Почему бы и нет? – раздался чей-то голос.
Все обернулись. В гостиную вошел мужчина в щегольском костюме. Этот человек походил на знатного вельможу. Он держал в руке огромный букет роз, которые в такое время года были редкостью. Подойдя к Комарго, он поклонился с подчеркнутой вежливостью и уронил цветы к ее ногам.
– Виконт де Таванн, – начал он, – меня обнадежил, что сегодня я буду иметь честь быть вам представлен.
Все присутствующие замерли.
– Рыцарь Курятника?! – вскричал Таванн.
Незнакомец поклонился.
– Рыцарь Курятника, – повторил он самым любезным тоном. – Для того, чтобы нынешней ночью иметь возможность полюбоваться очаровательными личиками шести самых хорошеньких женщин в Париже, я велел зажечь этот костер.
Он указал на горевший особняк Шаролэ.
Изумление присутствующих не поддавалось описанию. Вдруг раздались ружейные выстрелы, и крики перешли в какой-то страшный рев.
– Не бойтесь ничего, сударыни! – сказал Рыцарь Курятника, улыбаясь. – Какова бы ни была опасность, она вас не коснется. Я сделал соответствующие распоряжения…
Он поклонился с еще большей почтительностью и вежливостью, пересек гостиную и выскочил из открытого окна в сад.
Ружейные выстрелы продолжались; на небе полыхало огромное зарево.
IХ Отель капуцинов
Было три часа пополудни, когда карета Фейдо де Марвиля, начальника полиции, въехала на парадный двор отеля на улице Капуцинов и остановилась у крыльца. Сад отеля соседствовал с монастырем капуцинов. Этот монастырь был основан по воле Луизы Лотарингской, жены Генриха III. В часовне монастыря была погребена маркиза де Помпадур. Впоследствии монастырские здания снесли, чтобы проложить улицу Мира.
Колеса и кузов въехавшей кареты были покрыты толстым слоем пыли; лошади были в пене. Карета не успела остановиться, как лакей бросился отворять дверцу.
Начальник полиции соскочил с подножки на крыльцо и быстро исчез в передней, наполненной лакеями, почтительно расступившимися при виде его. Лакей захлопнул дверцу и, посмотрев на кучера, сказал:
– Час и пять минут.
– Из Версаля в Париж, – прибавил кучер со вздохом, – мои лошади не выдержат такой езды в непогоду и по замерзшей земле.
Между тем де Марвиль пролетел переднюю, гостиную, кабинет своих секретарей, как ураган, не встречая препятствий. При виде его все чиновники поспешно вставали, глядя с беспокойством и страхом. Фейдо де Марвиль действительно казался в сильном приступе гнева; он вошел в свой кабинет и хлопнул дверью. Шляпу бросил на стул, плащ швырнул на пол, оттолкнув его ногой, и начал нервно ходить по комнате, пожимая плечами.
Фейдо де Марвилю было около сорока лет, это был человек умный, честный и благородного происхождения. Он уже пять лет занимал эту должность. Походив некоторое время по кабинету, де Марвиль сильно дернул за шнурок колокольчика, висевшего над его бюро. Тотчас же явился вестовой.
– Позвать секретаря, – бросил начальник полиции.
Вестовой исчез. Секретарь, по имени Беррье, был вторым лицом в полиции после начальника. Ему было лет тридцать пять; он был одарен тонким умом и проницательностью, которые умел ценить Фейдо, а впоследствии еще более оценил король Франции.
Беррье вошел в кабинет начальника; тот протянул ему руку.
– То, что вы предвидели, случилось, – сказал Фейдо.
Беррье вопросительно посмотрел на него.
– Король? – спросил он.
– В бешенстве. И не скрывал от меня своего возмущения.
– Значит, надо действовать.
– Не теряя ни минуты! Я скакал сломя голову, чтобы поспеть сюда вовремя.
– Я позову Деланда, Жакобера, Леду, Нуара, Армана и Ледюка. На них можно положиться.
Начальник полиции утвердительно кивнул. Беррье два раза дернул за шнурки трех разных колокольчиков. Не прошло и минуты, как шесть человек, совершенно не похожих друг на друга ни ростом, ни возрастом, вошли в кабинет Фейдо.
– Подождите, – сказал начальник полиции.
Вошедшие выжидающе молчали. Беррье стоял у камина.
– Вам хочется попасть на виселицу? – резко начал начальник полиции. – Нет? Можно догадаться по выражению ваших физиономий. Однако в эту минуту веревка, на которой вас повесят, может быть, уже свита.
Все шестеро посмотрели на начальника полиции, потом переглянулись с выражением беспокойства и недоумения. Один из них сделал шаг вперед, это был человек низенького роста, с длинным носом и острым подбородком.
– Ваше превосходительство в чем-то обвиняет нас? – спросил он, поклонившись.
– Да, обвиняю.
– В каком преступлении?
– В том, что вы не в состоянии исполнять своих обязанностей. Вот уже шесть месяцев, как каждый из вас шестерых обещает мне завтра же утром передать Рыцаря Курятника в руки правосудия, а он до сих пор еще на свободе!
Полицейский агент, выступивший вперед, опять низко поклонился начальнику полиции и сказал:
– Когда мы обещали вашему превосходительству выдать Рыцаря Курятника, то были уверены, что сможем исполнить наши обещания. Для того, чтобы захватить этого разбойника, мы сделали все, что только преданные агенты могут сделать.
– Вы не достаточно сделали и потому не добились успеха. Рыцарь Курятника – живой человек, значит, можно изловить его. Его величество Людовик XV, наш возлюбленный король, издал распоряжение захватить этого человека не позже чем через десять дней. Я вам отдаю такой же приказ. Если десятого февраля Рыцарь Курятника будет все еще на свободе – вы будете повешены.
Шестеро агентов выслушали эту угрозу, не проронив ни слова.
– Если, напротив, – продолжал Фейдо после довольно продолжительного молчания, – кто-либо из вас поможет мне захватить этого разбойника, тот получит в награду двести золотых луидоров.
Лица всех тотчас прояснились – у всех на губах заиграла улыбка. Все шестеро сделали движение, доказывавшее желание каждого тотчас приняться за дело.
– Ступайте же, – сказал Фейдо, – и помните, что я в точности сдержу слово, которое вам дал: виселица или золото.
Агенты низко поклонились и вышли из кабинета.
– Удастся ли им? – спросил Фейдо Беррье.
– Они в таком положении, что волей-неволей придется повертеться.
– Дайте знать всем инспекторам, чтобы они удвоили свою активность и бдительность. От успеха этого дела зависит, останутся ли они на своих местах, я понял, Беррье, что, если я
в назначенный срок не захвачу Рыцаря Курятника, король лишит меня места!.. Я поставлен в ужасное положение. При таких обстоятельствах не могу же я подать в отставку, ссылаясь на то, что не смог поймать атамана разбойников; а между тем, если я не успею задержать этого человека – безусловно потерплю крах. Я должен исполнить предписание короля, Беррье, должен!
– Мы сделаем все для этого.
Фейдо де Марвиль сел к столу и быстро стал писать.
– Разошлите этот циркуляр всем инспекторам полиции в Париже, – сказал он, вставая и подавая бумагу Беррье, – тут обещана награда в сто пистолей и место с жалованьем в две тысячи ливров тому, кто выдаст Рыцаря Курятника. Пусть разошлют это объявление по всем кварталам, по всем улицам. Тот инспектор, стараниями которого будет арестован Рыцарь Курятника, получит в награду двести луидоров.